Aвтор: Ksu
Бета: Fialka
Пэйринг: Том/Билл, Билл/ОМП, Том/ОЖП
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, местами PWP
Предупреждения: Билл представлен в немного непривычном, неканоничном образе... Ну и, конечно, изощренные формы ПВП в главах присутствовать будут. Так что подумайте несколько раз, прежде чем читать это.
От автора: начала довольно большое произведение. Планируется более 20 глав.
|
ГЛАВА 26 Я держу его руку в страхе отпустить. Наверное, боюсь, что он убежит или вдруг растворится. Но он по-прежнему рядом... Смотрю в его лицо с потускневшими глазами. Даже в этой карей бездне я вижу панику, овладевшую им, и еще сильнее цепляюсь пальцами в его запястье, чувствуя, как они впиваются в нежную кожу. Йост толкает меня вперед в спину, и я невольно разжимаю хватку, шагая вперед. Зал встречает меня духотой, шепотом голосов вокруг и вспышками фотокамер. Но почему-то совершенно тихо и непривычно. Я даже слышу собственные шаги по мраморному полу... Мне страшно бросить взгляд в сторону, хотя зачем? Я и так и знаю, что все эти стервятники пожирают нашу четверку взглядом в надежде разглядеть в наших движениях, жестах что-нибудь сенсационное для них и не пропустить какую-нибудь, даже самую незначительную, оплошность. Я опускаюсь на стул, пряча взгляд, упираясь им в зеленую скатерть на столе. Краем глаза замечаю, что брат садится рядом, и сразу же беру его ладонь в свою - незаметно. И даже не глядя на него сейчас, я почти уверен, что он улыбается этим охотникам за свежей сплетней. Журналисты оживляются и первые вопросы доносятся до нашего слуха. Потом еще, еще... Они сливаются в гам, шум, хочется заткнуть уши, но вместо этого я лишь сильнее под столом сжимаю руку брата. Тепло волной накрывает меня, придавая уверенности. Я бросаю в зал взгляд, полный решительности, и смотрю в кровожадные лица людей перед нами. Кто-то смеется или просто улыбается, кто-то, обезумев, пытается докричаться до нас, кто-то просто делает снимки, не переставая слепить нас вспышкой фотоаппарата. Но равнодушных нет, ведь их добыча прямо перед ними - мы. Те, которые прятались целую неделю, теперь сидят у них под носом, отдав себя на растерзание. Жертвы... - Спокойно, пожалуйста, говорите по очереди. - я слышу чей-то серьезный, требовательный голос. Журналисты сразу успокаиваются, но не сводят с нас взгляда. Впервые, за всю нашу звездную карьеру, мне неловко под этими несколькими десятками глаз, как будто я впервые на публике... Как тогда, шесть лет назад, вот только повод сейчас другой. - Билл, Том, как вы можете прокомментировать ту видеозапись, недавно появившуюся в интернете? Вы подтверждаете ее существование? - в наступившей тишине, словно резкий звон, ударивший в голову, раздается вопрос, которого все мы ожидали. Конечно, ведь именно ради этого все они пришли сюда, поэтому завороженно замерли в то мгновенье, когда молоденькая журналистка с рыжими волосами, спросила нас об этом. Я поворачиваю голову в сторону, замечая неподалеку Йоста. Он выжидающе смотрит на меня, в подсказку судорожно мотая головой. Так нелепо и смешно, что вызывает искреннюю улыбку. Но Дэвид, похоже, принимает ее за добрый знак и согласие с моей стороны, потому что улыбается в ответ. Так не хочется его разочаровывать, но... - Да, - срывается с моих губ... ****** Он сказал "да"? Неужели это слово действительно только что растаяло в воздухе? Господи, Том, что же ты наделал?! Я впиваюсь со всей силы ногтями ему в руку и вижу, как на лице медленно вырисовывается гримаса боли. Мне бы хотелось сейчас вскочить и крикнуть, что это неправда, а мой близнец просто сошел с ума, но слова комом застряли в горле, а с губ срывался лишь хрип. И Том еще просил довериться ему?! Внушил надежду, веру, говорил про любовь. Это ли любовь, если он собственноручно губит сейчас наши судьбы, произнося это короткое, но роковое слово? Он губит нас, топчется ногами по обломкам того, что осталось вместо того, чтобы попытаться собрать их воедино... Он предает... Я закрываю лицо руками, вслушиваясь в безумный хор голосов вокруг. Если бы я мог, то превратился бы в невидимку. Почему я не могу этого сделать? Кажется, что сердце вот-вот остановится - так сильно оно стучит... Как будто вот-вот выпрыгнет из груди и разобьется о пол под ногами, перемешавшись с осколками надежды. - Билл, это так? Ваш брат говорит правду? - я направляю взгляд в зал, откуда раздается мужской голос. Вокруг расплывается гнетущая тишина... Все вокруг замерли в ожидании моих слов. И мне так хочется опровергнуть все, солгать, крикнуть им прямо в наглые лица, что брат врет или просто шутит, но все слова застряли в горле, и я лишь беззвучно открываю рот в попытках сказать что-либо. Секунда, две... Все вокруг расплывается, и я чувствую, как что-то горячее бежит по моим щекам. Только через мгновение, ослепленный десятками вспышек, я понимаю, что это мои слезы, и мгновенно прячу их под ладонями, краем глаза видя, как жалобно смотрит на меня брат. Не нужна мне его жалость, черт возьми! Он предал меня, предал группу только что, преподнеся прессе все на блюдечке. Ненавижу его... Все-таки как верна поговорка - "от любви до ненависти один шаг", а в моем случае лишь одно слово. Слово - да... ****** Он плачет... И не только я вижу эти слезы, потоком струящиеся по щекам. Тушь растекается вместе с ними. Жалкое зрелище... Знаю, как больно ему сейчас, но я не хотел этой боли. Ведь его страдания - мои страдания тоже. Билл сейчас презирает меня, может, даже ненавидит, но он поймет, со временем, что я сделал это не просто так, не для того, чтобы погубить нас, а наоборот спасти... Он прячет лицо в ладонях, пытаясь скрыть свои слезы, но это ведь ни к чему... Зачем лгать, зачем прятать истинные чувства, если это все равно ничего уже не изменит и не принесет долгожданного облегчения. А правда... Она нужнее и важнее сейчас. Правда, которая не может нас погубить - может лишь спасти выбраться из пропасти, в которую мы упали. Я смотрю на лица вокруг. Одни выражают неприкрытый интерес, другие смотрят с презрением. А Дэвид и вовсе испепеляет меня взглядом, наверняка мечтая меня убить, как только закончится это действо. Но даже к смерти я уже готов. Пускай она и будет от руки разъяренного продюсера. Все равно я ни о чем не пожалею. Пожалуй, это самый правильный поступок в моей, пускай еще и не столь долгой, жизни. - Том, скажите, а вы не боитесь, что это крах вашей карьеры? Кроме того, твинцест не приветствуется в обществе... Я усмехаюсь. Глупый вопрос, никчемный, унизительный... После моего признания им уже все равно, что спрашивать, лишь бы только добить нас и сделать из этого сенсацию, не думая о том, что перед ними прежде всего живые люди, а не просто кумиры молодежи, на грязных новостях о которых можно зарабатывать себе на хлеб. Жестокость их не имеет границ. Им ведь мало слез моего впечатлительного и сентиментального брата. Они хотят и моих... - Я уже ничего не боюсь. И мне плевать на общество. И на вас тоже плевать. Мой брат для меня важнее репутации и группы, - вырывается с вызовом у меня, и я сам удивляюсь и радуюсь тому, насколько искренне и уверенно звучат мои слова. Я с наслаждением и удовлетворением, как кривятся лица журналистов, ведь они явно не ожидали такого выпада с моей стороны. Поворачиваюсь к брату и, сжимая его ладонь в своей руке, притягиваю к себе. Он безвольно, бессильно поддается вперед, оказываясь в моих объятьях, но все еще пряча заплаканное лицо в ладонях. Я прижимаю его к груди и провожу ладонью по волосам. Он кажется таким хрупким в моих руках, таким разбитым, словно фарфоровая кукла... - Когда-нибудь ты меня поймешь. - шепчу едва слышно я, касаясь незаметно губами его влажной щеки, чувствуя соленый привкус и вслушиваясь в его дыхание, нарушаемое прерывистыми и хриплыми всхлипами. Я знаю, что сейчас в нем борются два человека, две личности, два характера. Но я уверен, что скоро эта борьба закончится, и искренне надеюсь, что победителем выйдет из нее именно тот Билл, который сможет меня простить и понять, осознав всю важность моего поступка, пускай и пройдет не день, и не два, а, может, даже не год... А если этого даже никогда не случится, в моей душе никогда не поселится сожаление, а скорее, благодарность за тот бесценный опыт, подаренный мне судьбой... ГЛАВА 27 - Как ты мог, Том?! Как ты мог?! - его глаза сверкали злостью, ненавистью и отвращением ко мне. Как будто горели огнем. Пожалуй, я навсегда запомню этот взгляд, ведь раньше я никогда не видел брата таким. Хотя, эта его злость и срывающийся на крик голос были лучше, чем то молчание, которое он хранил весь вечер после конференции, и только сейчас, когда мы переступили порог квартиры, он наконец взорвался, не в силах больше сдерживать себя. Но я понимал его... Не осуждал, не обижался, не пытался оправдаться, сказать надоевшее обоим нам до боли "прости". Сейчас ведь все равно все мои слова превратились бы в прах, в пепел, в дым, поэтому я лишь смотрел на него, зная, что взглядом можно сказать гораздо больше чем словами. Взглядом и... действиями. Я резко схватил его за плечи и притянул к себе, прижимая груди. А он как будто таял в моих руках. Я осыпал его лицо поцелуями, касался его дрожащих губ, с которых срывались сдавленные всхлипы от неудержимых рыданий. Мне хотелось проглотить его слезы, впитать его боль или хотя бы почувствовать хоть долю того, что чувствовал он в эту минуту. Но я ничего не ощущал... Совсем ничего, кроме сосущей пустоты внутри, которая как будто все больше затягивала меня в пучину равнодушия ко всему миру, к себе и даже к нему, к Биллу, в котором я всегда раньше находил утешение и ради которого часто переступал через себя, через принципы и через людей. Брат неуверенно отвечал на мои поцелуи, пытаясь сдержать себя от порывов, но ему было слишком сложно, даже невозможно, подавить это влечение, притягивающее словно магнитом. Он ненавидел меня, но все равно тянулся к моим губам, а я ненавидел его за то, что он не отталкивает меня даже сейчас. Не отвергает, хотя должен, просто обязан это делать, ведь я несколько часов назад окончательно разрушил его мечту, которая и так была шаткой, висела на волоске. И ведь только я, один лишь я виноват во всем. Я не заслужил даже этого поцелуя, которым он впивается мне в губы, не заслужил этих прикосновений его рук, которые скользят по моим щекам. Не заслужил.... Я резко отстраняюсь и толкаю Билла в сторону, отчего брат, не удержавшись на ногах, падает на диван, а его испуганный взгляд пронизывает меня насквозь, словно тысячами иголок. Больно... Глаза жжет от подступивших слез, отчего невольно жмурюсь и закрываю лицо ладонями. Теперь вдруг на смену равнодушию приходит ненависть. Страшная, всепоглощающая, с которой у меня уже не осталось сил бороться. Хочется убежать, исчезнуть, спрятаться от мира, от себя, вырваться из этих стен, которые давят со всех сторон, но только сейчас я вдруг осознаю, насколько я бессилен против всего этого... Настолько, что бороться нет смысла, ведь я уже заранее знаю, что никогда не выйду победителем из этой схватки с самой судьбой. Она на пару с любовью сыграли с нами злую шутку, как будто указав нам на то, что наши чувства и слава несовместимы и заставив нас жалеть и с тоской вспоминать о тех временах, когда нас практически никто не знал, а те, кому мы были известны, жестоко издевались над нами, отчего нам приходилось еще крепче держаться друг за друга. Сейчас все по-другому. Мы далеки и одновременно близки друг другу, но все равно этого недостаточно, чтобы вновь взяться за руки и помочь друг другу, как раньше. Мы выросли... Мы повзрослели... Мы изменились... Мы больше не те, что были, а то стремление к свободе, звездам и выживанию в жестоком мире, которое сопутствовало нам раньше, отныне сменилось стремлением с самоуничтожению. И это так больно осознавать, но еще больнее понимание, что вряд ли мы сможем изменить все то, что оставили за плечами, все то, что разрушили и растоптали... Кажется, что даже воздух в комнате проникся атмосферой безысходности - той самой, которая убивает последнюю надежду. Даже если брат простит меня, мы уже никогда не сможем быть в этом мире такими, как и все остальные. Мы уже никогда не сможем вновь подняться к звездам или смешать с серой массой людей, затеряться в толпе. Мы слишком известны... Только с этой минуты нас уже преследует грязная, порочащая известность, превратившая нас в грязь под ногами общества, а не та, которая сотворила из нас кумиров миллионов. И если бы я знал, как бороться с этим, как бороться с самим с собой, то я спас бы нас... Непременно. Но сейчас я слаб и уязвим, как никогда, а брат, его испуг и отсутствие надежды в янтарной бездне глаз делает меня уязвимым еще больше. И впервые я прячусь, закрываясь в своей комнате и ища помощи в одиночестве. Впервые я вдруг отчетливо осознаю и признаю свою слабость, чувствуя как она горячим соленым потоком рвется из глаз. Я плачу впервые... Наверное, я сломался, даже несмотря на то, что казалось бы сделал то, что должен. Сделал, но только теперь осознал, что оставил за плечами лишь руины и ни грамма надежды на то, что все когда-нибудь будет так, как мы хотели... ****** Больно... Больно, как никогда от понимания того, что теряешь что-то важное в жизни как раз тогда, когда начинаешь это ценить. Нет, не славу, не деньги, не миллионы поклонников. Теряешь что-то большее, чем это придуманное, фальшивое счастье, которым и счастьем теперь назвать язык не поворачивался. Все те люди, которые нам улыбались раньше, говорили о нашем несомненном таланте, буквально час назад показали свои истинные лица, сняв с себя лживые маски. Признания брата рассеяли всю фальшь вокруг, которая раньше туманом застилала нам глаза. Но хотел ли я этого? Желал ли правды жизни? Мне нравилось жить в иллюзиях, принимать совершенно неискренние улыбки от других, даря в ответ точно такие же. Мне нравилось жить в сказке, ведь пускай я и вырос, но остался ребенком, который все видит в розовом цвете. А он разрушил нашу сказку, разрушил нас самих, в один миг растоптав все то, что строилось и возводилось годами. Простить его? Оправдать? Плюнуть на все и сказать, что безумно люблю? Для меня так сложно теперь принять очевидное, даже если я знаю, что все что он сделал - нам на благо, надеясь на справедливость и на то, что этот мир не настолько жесток, чтобы уничтожить он. Наверное, он ошибался... Или ошибаюсь я. Но теперь это все так никчемно и неважно, когда вдруг понимаешь, что стоишь на краю пропасти, боясь сделать неосторожный шаг и упасть в черную бездну, которая дырой зияет перед тобой. Мир оборвался, затерявшись в своих красках, в той пестроте, которая яркими бликами рассыпана вокруг, а мы уже никогда не сможем стать ее частью, никогда не будем отблесками - незаметными, невидимыми. Этого уже никогда не будет, но я уже не боюсь этого слова "никогда". Оно не такое страшное, каким казалось раньше... Во мне теперь поселился страх потери, хотя я еще не уверен - потерял ли что-либо... Невыносимый жар волной накрывает меня, захлестывает, словно огнем, который скользит по рукам, по лицу, по телу... Он жжет, принося странную, неведомую раньше боль, перемешанную со вкусом горечи во рту собственных слез. Капля пота скользит по щеке, пробегая вниз по бархатной коже и касается шеи, устремляясь все дальше - к ключице. Я стягиваю ненавистную футболку, замирая и теребя в руках влажную ткань, разглядывая рисунок на ней. Сколько воспоминаний в этом куске хлопка? Сколько боли, сколько запахов, которые так хочется сохранить, но это невозможно... Точно так же, как нельзя сохранить какую-либо минуту, остановить ее в пространстве, почувствовать ее, впитать те эмоции и атмосферу, которой она пропитана. Невозможно... Я с отчаянием и злостью отбрасываю ее в сторону, устремляя уставший и совершенно потерянный взгляд на дверь. За нею целый мир - твой мир. А здесь мир мой. Мы как будто разделились, словно потерялись. Чья же здесь вина? Славы? Денег? Популярности? Они ограничили нас во всем, а ведь если бы все было по-другому, то и мы были другими. Я был бы иным. Я бы не менялся, никогда бы не стал куклой с фарфоровым лицом и игривой улыбкой, не стал предавать себя той роскоши и шику, избежал многого. Ради чего все это было? Ради чего я продавался, дарил себя, растрачивал энергию, делясь ею с миллионами сердец, которые падали к моим ногам... Неужели мне это действительно было нужно? Я променял себя, нас на любовь, которая нам никогда не была на самом деле нужна. А ведь я мог получить взамен его любовь - бесценную, искреннюю и взаимную, уверенный в том, что он любит меня настоящего, а не куклу с обложки, в коконе которой я провел все эти годы. Я бы сохранил многое из того, что уже потеряно навсегда. А он? Он хотел вернуть нас к жизни, показать, что мы на что-то еще имеем право, ведь мы не обязаны подчиняться каким-то правилам и думать о запретах, если любим и хотим дышать, чувствуя вкус свободы. Том боролся за нас, но мне еще пока так сложно принять это намерение... Сложно до тех пор, пока во мне продолжают сражаются два человека и два чувства - ненависть и любовь. Я касаюсь влажной спиной холодной, шершавой двери, оседая на мягкий ковер, и я уверен, что он тоже сидит, прижавшись к двери и пытается уловить в тишине мое сбивчивое дыхание... И даже сейчас, сквозь эту стену между нами, я чувствую его и знаю, что он плачет... Плачет от страха и безысходности... Плачет впервые... А это верный знак того, что завтра наша жизнь изменится окончательно, ведь все это время она просто приближалась к этому переломному моменту, который изменит мир вокруг навсегда, а, может, даже сотрет его, оставив вокруг пустоту, зато радует другое: мы больше не изменимся, ведь нас, таких как прежде, больше нет... Губы горят, наливаясь кипучей кровью от того огня, который до сих пор бушует во мне. Я касаюсь ими двери и замираю, кладя ладонь на пол и скользя ею под дверью, где пробивается из комнаты свет тонкой полоской. Я закрываю глаза и вздрагиваю: его тонкие пальцы касаются моей кожи. Дрожащая, неуверенная, но искренне счастливая улыбка мерцающей тенью пробегают по моему лицу - он только что подарил мне надежду, а значит, мы еще живы. ГЛАВА 28 За окном мелькает серый, безжизненный асфальт, оставляя за собой километры пути. Краски забытого нами города давно уже стали в наших глазах блеклыми и пустыми. Наверное, дожди окончательно смыли палитру лета, оставив только лишь отголоски и атмосферу наступающей осени. Она неминуемо обволакивает город, а первые желтые листы, плавно опадающие и прилипающие к мокрой земле - ее признаки. Впервые я я замечаю за собой, что мне нравится наблюдать за сменой поры года. Пожалуй, это действительно загадочно и красиво, а ведь раньше я не видел в этом ничего особенного, не задумываясь над тем, как быстро времена сменяют друг друга... Еще буквально два месяца назад все было по-другому, мы были богами, королями, но вдруг, в одно мгновение, у нас упали наши короны и мы превратились в изгоев. Наверное, я никогда к этому не привыкну, хотя все равно выхода нет. Мне нужно учиться подстраиваться под столь стремительное течение жизни, которая иногда бывает очень суровой, больно пинает, толкает в грязь, заставляет платить за то, чего мы добились. Да, это действительно плата за все то, что у нас было. Я поправляю спадающую на лицо прядь волос. Она на удивление мягкая, естественная, без того привычного слоя лака. Наверное, мне уже никогда не потребуется проводить несколько часов у зеркала, чтобы сделать из себя - обычного, рядового немецкого подростка-куклу. Теперь это ни к чему, ведь это вряд ли отныне кто-либо оценит, кроме самого себя. Уже не будет сцены, визжащих голосов, наших имен, срывающихся с губ совсем юных поклонниц. Уже ничего не будет, ведь я больше, чем уверен, что сейчас все завершится окончательно, а истории нашей группы будет поставлена точка. Хоффман не погладит нас по головке и уж точно не простит. Он вызвал нас не для этого - я его слишком хорошо знаю... Я шумно вздыхаю и краем глаза замечаю, как Том скользит по мне взглядом. Безумно хочется его обнять, уткнуться лицом в его плечо, чтобы почувствовать родное тепло и отгородиться от всего мира. Но я не могу... И сам не знаю ответ на этот вопрос. Казалось бы, мы с ним едины, иногда, например как сейчас, я всем нутром чувствую эту связь, тонкой нитью протянутой между нами. Я ощущаю ее... Но невидимая, каменная, злополучная стена не позволяет мне коснуться его. Может, я сам себе придумал эту стену, сам же и воздвиг ее, но это все равно неважно, ведь я уверен, что пока она нерушима - как для него, так и для меня. Мы далеки и близки в одночасье, хотя оба при этом сгораем от желания сказать друг другу хотя бы слово. Любое... Даже самое незначащее и пустое, ведь мы уже не разговаривали четыре дня, с той самой конференции, и я даже боюсь, что скоро могу и вовсе забыть его голос - низкий, с хрипотой - тот самый, который так часто шептал мое имя в порыве страсти... - Приехали, - едва слышимый визг тормозов по скользкому мокрому асфальту сменяется голосом Пита. Мне кажется, что даже он стал намного холоднее к нам и отчужденней, а взгляд его наполнен презрением. Он не показывает этого и, конечно, не говорит, но я все равно чувствую. Никогда не думал, что мне так сильно будет задевать отношения рабочего персонала ко мне. Но, видимо, не зря наша мама всегда говорила, что зарекаться нельзя, ведь все очень часто получается наоборот. Я смотрю через окно на улицу. Она пустая... А ведь раньше там всегда стояли фанатки - самые преданные, самые любящие. Некоторых я даже знал в лицо, но все равно они меня всегда раздражали своим присутствием, хотя я никогда не выдавал своего отношения, помня об обязанностях звезды. Всегда был улыбчив, дружелюбен и не отказывал в том, чтобы сфотографироваться или дать автограф, хотя был уверен, что завтра они все равно придут сюда снова. А теперь? Теперь они уже никогда не придут... Никогда не выкрикнут мое имя, которое с отчаянием и искренним счастьем срывалось у них с губ и таяло в воздухе, наполняя воздух какой-то специфической атмосферой, заряжая ее энергией. Я всегда любил эту атмосферу. Всегда... Отныне же воздух пахнет лишь дождем, а стоящая вокруг тишина, разбавленная лишь ночным шумом улицы, совершенно пуста и безжизненна. Кажется, что она высасывает последние соки. Саки услужливо открывает двери, по-прежнему преданно подставляя руку мне над головой, чтобы я не ударился. Неужели он до сих пор готов защищать нас после всего? А возможно это просто привычка... Я выхожу из салона и останавливаюсь, глядя на небо, рассматривая отдаленные звезды, чувствуя как сосущая, гнетущая пустота практически полностью проглотила меня. Я свободен сейчас, совершенно свободен, но лишь сейчас осознаю, что такая свобода мне ни к чему. Не к этому я стремился, не об этом мечтал... Я делаю несколько шагов и оборачиваюсь: брат уныло плетется за мной, рассматривая гравий под ногами. Он совсем поник за эти последние дни, словно в нем иссякли последние силы. Иногда, как например в эту злосчастную минуту, когда я пытаюсь уловить его взгляд, я чувствую себя чертовски виноватым. Но такое чувство вины одолевает меня всего на какую-нибудь долю секунды, после чего реальность вокруг, встряхивая меня, возвращает к жизни и отгоняет ненужные мысли. Действительно ненужные... Ведь мне совершенно сейчас не хочется думать о том, кто виноват во всей этой истории, искать причину, злопыхателя... Конечно, чертовски интересно иногда узнать, за что с нами так поступили, за что нас растоптали, но сейчас чувство безнадежности, отчаяния и попытки свыкнуться с тем, что отныне жизнь навсегда изменится, сильнее всякого интереса... Я открываю дверь и, снимая солнечные очки, которые одел по привычке, даже вечером в дождливую погоду, вслушиваюсь в звуки, доносящиеся из офиса Хоффмана. Слышу голос Йоста, но не могу разобрать ни слова... Хотя я и не хочу слышать их разговоры, ведь и так знаю, что они о нас. Дэвид с Питером наверняка уже предвкушают наше появление, чтобы стереть с лица земли. Отныне они нас жалеть не станут. После того, как наша карьера загублена, они не будут с нами церемониться, ведь теперь мы из объектов зарабатывания денег для них превратились в два ничтожества... Знаю, что больше всего достанется Тому, и мне его жаль, а чувство любви только обостряется, отчего желание коснуться его, кажется, сильнее меня. Никогда раньше я не осознавал, что люблю его так сильно, что он мне так дорог и что я просто никто без него, так же, как и он без меня. Только вместе мы что-то значим, а по отдельности - пустое место, невидимки... Моя рука опасливо ложится на дверную ручку и я делаю неуверенный шаг в кабинет Хоффмана, сразу приковывая к себе две пары глаз. - Мы приехали... - обреченно, словно пленник, которого привели к палачу на эшафот, говорю я. Кажется, что я вот-вот сгорю под взглядом этих огненных, гневных глаз наших продюсеров. Я слышу, как Том, стоящий рядом, тяжело вздыхает и невзначай задевает меня рукой, касаясь моей влажной, от волнения, ладони. Возможно, это прикосновение не случайно... Хочется думать, что это знак с его стороны - знак поддержки и единения... - А вот и вы, голубки... - голос Хоффмана дрожит, как натянутая струна. Он сейчас на грани, а в таком состоянии он готов на многое., хоть внешне всегда и кажется совершенно спокойным и хладнокровным, - Вы понимаете, что вы наделали?! Понимаете или нет?! Я бросаю взгляд на Тома, почти уверенный, что он хоть кто-нибудь скажет, но брат молчит, разглядывая мокрые от дождя носы своих кроссовок. Хотя, пожалуй, его тактика верна: сейчас лучше просто слушать, нежели говорить, да бы не усугубить и так плачевную ситуацию. - Вы это видели?! - он сует мне под нос какую-то газетенку, тыкая пальцем в нашу фотографию и статью о конференции, но я сразу отворачиваюсь - не хочу читать проклятые заголовки желтой прессы, не хочу снова видеть и чувствовать всю ту грязь, в которой и так теперь испачкана вся наша жизнь... Она почти утонула в ней... - А это?! - он снова подсовывает мне один из журналов, но я устало закрываю глаза, моля только о том, чтобы это все скорее закончилось. Мне уже ничего не надо, кроме тишины и покоя, сна, забытья, одиночества... ничего. Веки опущены, но глаза все равно жжет от горячих слез, которые с остервенением рвутся наружу, но я не должен плакать... Хотя бы сейчас. Запрокидываю голову: так проще сдерживать себя. - Это еще далеко не все! - голос продюсера срывается на крик. Я шумно вздыхаю, мечтая растворится в этой тяжелой атмосфере, вязком воздухе. Не шевелюсь, закрыв глаза и не желая ничего больше видеть, ничего слышать... Хочу стать каменным и бесчувственным, заглушить в себе порывы ненависти ко всему вокруг, забыть все чувства, выбросить их, вычеркнуть, оставив лишь любовь - безграничную и светлую, отдавшись ей сполна, не думая, что последует за ней, какие последствия она принесет. Тишину, на мгновение повисшую в кабинете, которую я так ждал и секунды с которой так долго длились для меня, вдруг принеся мимолетное облегчение, сменилась уже знакомым женским голосом, вырывающимся из динамика телевизора. - Том, скажите, а вы не боитесь, что это крах вашей карьеры? Кроме того, твинцест не приветствуется в обществе... - голос журналистки невыносимой болью режет по слуху и по сердцу, заставляя просыпаться воспоминаниям. Он пробуждает их. Любопытство, так внезапно нахлынувшее на меня, сильнее той боли и желания избежать ее. Я открываю глаза, едва разлипая тяжелые веки. Взгляд сразу врезается в брата на экране. Он спокоен, хладнокровен, как будто ему и не задавали провокационного вопроса, а лишь спросили о какой-то ерунде вроде выхода нового альбома или сингла. Чего нельзя было сказать обо мне... От меня, сидящего рядом с ним, веяло лишь слабостью, незащищенностью и отчаянием. Я смотрелся до боли жалко. До такой степени, что сейчас казался противен сам себе. Впервые за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь я ненавидел свою слабость, отсутствие стойкости, которая была у Тома, заставляя и давая ему в такую сложную минуту, как это пресс-конференция, держатся молодцом, бросать уверенные взгляды и даже сохранять присущее ему в обычной жизни хладнокровие. Почему, почему я не такой как он? Почему мы настолько разные? Я слабый и беззащитный, не скупой на слезы и слабость, хотя это порой просто необходимо. Даже сейчас земля уходит у меня из-под, ощущение твердой поверхности пропадает. Закрываю снова глаза, чувствуя как слипаются веки. Они тяжелые, словно налитые свинцом. Моя рука дрожит, скользя по шершавой стенке и, теряясь во времени, пространстве и звуках, словно растворяясь в действительности, нахожу поодаль знакомое, родное тепло... Ладонь Тома влажная - наверняка от волнения. Его тонкие пальцы сжимают мою руку, и я, шумно выдыхая и ловя пересохшими губами вязкий воздух, прислоняюсь спиной к холодной стене. чувствую как медленно скольжу вниз, как будто по льду. И лишь гул в голове и отдаленный, привычный и мягкий голос не позволяет мне окончательно окунуться в забытье и потеряться в себе. - Билл... Билли... Все хорошо? - твоя сильная рука подхватывает меня под локоть. Я пытаюсь открыть глаза. Но это так тяжело, почти невозможно, ведь мной движет страх, а видеть вокруг наш разрушенный мир своим затуманенным взором слишком больно. Но стоит лишь зажмурить глаза посильнее и просто исчезнуть из реальности, словно раствориться в ней, стать невесомым и невидимым пеплом... - Билли... - твои теплые ладони касаются моих щек... Я почти не чувствую, не ощущаю этих прикосновений. Апатия поглощает меня, и лишь твоя дрожь, постепенно передаваясь мне, судорогой охватывает тело и лихорадит. Хочу видеть твое лицо, хочу коснуться губ, хочу вспомнить твой искристый взгляд, и только за этим, с болью пересиливая себя, открываю глаза, отчего слезы жгучим, горячим потоком проскальзывают по бархатным щекам и тают на губах, оставляя вкус горечи и отчаяния. Киваю и почему-то улыбаюсь. Только эта улыбка хоть и искренняя, но не радостная. Улыбка печального потерянного клоуна - яркого, талантливого, смешного, но такого одинокого с нарисованным счастьем на бледном, искусственным лице... Встряхиваю головой, и волосы мягкой волной оседают по плечам, закрывая пол-лица. Улавливаю твою печаль и испуг, которые передаются мне... Ведь мы близнецы - у нас одна жизнь на двоих, одна душа и чувства тоже одни... Мои ладони скользят по стене, давая мне опору. Вскинув подбородок, я пытаюсь пробудить в себе знакомое доселе на протяжении стольких лет чувство собственного достоинства. Оно еще не умерло во мне, хоть и ничтожно мало. Мой потухший взгляд останавливается на Йосте и Хоффмане: они разгневаны, раздосадованы, желают меня убить и порвать на куски точно так же, как и брата. Я чувствую как от этой мысли к горлу подкатывает ком, но отнюдь не слез. Наоборот хочется засмеяться им в лицо и убежать, чтобы больше никогда не видеть их лица... И только карие, полные любви, нежности и беспокойства глаза брата, пленяющие меня, сдерживают... Но воспоминания и странная тупая боль в груди снова будоражат мое сознание. Бежать, бежать и не оглядываться. Страх гонит меня, подталкивает, обволакивая и затуманивая сознание. Словно обезумевший, потерянный и дикий, я отталкиваю брата в строну и вырываюсь на коридор, словно птица из клетки, но гонения не отпускают меня даже когда я ощущаю вкус свободы. Дышать....Так трудно дышать... - Билл! Подожди! - подобно грому его голос рассекает тишину, нарушаемую звонким гулом моих шагов по мраморному полу. Два желания душат меня: остановиться, обернуться и, кинувшись к родному телу, впиться в губы поцелуем, чтобы вновь вспомнить их вкус, и просто убежать, скрыться, спрятаться, стать невидимкой, заблудившись в кварталах города, потеряться в толпе, смешаться с серой массой, забывая то, что было и то, что есть. Стань призраком этой роковой осени.... ***** "Братишка"... - это слово крутится в голове не переставая, словно юла... Ветер бьет в лицо, я почти задыхаюсь, чувствуя как слезы вот-вот вырвутся из глаз от резкого воздушного потока. Пахнет мятой с примесью чего-то горького и пряного. Шум улиц гудит в голове, отдавая эхом в сознание. Его силуэт мелькает перед глазами, постепенно смешиваясь с толпой спешащих куда-то людей. Боюсь потерять его из поля зрения, страшно, что он растворится в огненных красках города, превратится в листву под ногами. Лишь бы схватить его за руку, лишь бы почувствовать привычное тепло, исходящее от него, чтобы удержать рядом с собой и не дать быть растоптанным тем отчаянием, которое владеет им... - Билл! - кричу в пустоту, но его имя безнадежно тает в шуме вокруг, растворяется... Тысячи глаз вокруг - разных, незнакомых, чужих... Тысячи лиц, тысячи людей... Пестрота, палитра красок и огней, растворенных в темноте ночи - жгучей и невыносимо одинокой. Твой хрупкий, почти размытый, такой изящный силуэт исчезает в тени деревьев парка. Ты ищешь одиночества и спасения от боли и сомнений в тени этой зелени. И лишь луна в компании своих вечных спутниц - звезд не позволяет мне уйти, оставив тебя одного. Одинокий фонарь, изливаясь светом на дорогу на аллее, сгорбившись, нависает над одной из скамеек. Ты, сидя на ней, поджав под себя худые ноги, подрагиваешь, уткнувшись лицом в колени... Засохшая, опавшая листва, шурша под ногами, выдает меня, когда я приближаюсь к тебе. Осторожно и опасливо. Я боюсь спугнуть тебя. Мне страшно, что лишь одно неосторожное движение - и ты растаешь в этом лунном свете, изливаемом ночным светилом - полумесяцем. - Тшшш.... Ничего не говори, - я прикладываю палец к твоим губам, когда ты поднимаешь на меня свой взгляд и выдыхаешь, собираясь что-то сказать. Но слова - это иногда так пусто, не нужно, никчемно... И лишь чувства - настоящие и искренние порой могут спасти и помочь... Как сейчас... Наклоняюсь, приподнимая подбородок брата пальцами, и касаюсь губ невесомым, тающим поцелуем, тепло от которого вперемешку с дрожью разливается по телу, захлестывает волной. Билл выдыхает, обжигая мои пересохшие губы горячим дыханием и преданно с благодарностью смотрит на меня своими блестящими от слез глазами.... - Все будет хорошо, слышишь? - проговариваю я каждое слово, заглядывая в испуганное лицо. И не жду ответа, потому что его никогда не найти - он затерялся в гнетущей пустоте, в бездне этих дней. Остался лишь страх: ни шага назад, ни шага вперед, замерев на краю пропасти в застывшей в сердце надеждой... ****** Капля скользит по моей щеке. Что это? Слеза или дождь, так неожиданно вновь начавшийся. - Все будет хорошо, слышишь? - слова, словно шелест рассыпаются вокруг. Я киваю, прикрывая глаза и подставляя лицо поднявшемуся ветру. Холодные пальцы с огрубевшей кожей на подушечках касаются моих щек. Беззвучный выдох и ощущение нежнейшего поцелуя. Щеки, подбородок, губы... Всхлип вырывается наружу, но мгновенно тонет в моем тяжелом дыхании. Я обмякаю в его руках, но они подхватывают и не дают мне упасть, потеряться и раствориться в сырости и дожде этой ранней осени. Мои худые пальцы цепляются в намокающую безразмерную футболку, словно в спасительный круг. Я словно утопающий... Утопающий в своих чувствах, страхах и опасениях. И лишь стремления спасаться и жить больше нет, ведь на смену этому давно пришла апатия, захватившая разум и душу, проглотив ее. Теперь я полый и пустой внутри... Пустышка. Никому уже ненужная, побитая фарфоровая кукла. - Том... - Да? - брат обнимает меня, пытаясь прижать к себе как можно сильнее. Его теплые губы касаются теплым дыханием кожи на шее, а ладони, влажные и ледяные, закрадываются под футболку, поглаживая по спине, медленно скользя по проступающим позвонкам. Я дрожу от холода, дождевой воды и смешанных чувств и желаний, растворенных во мне. Боюсь задохнуться от неожиданно нахлынувшей страсти и еще сильнее впиваюсь ноготками в предплечья брата. - Я хочу домой... Пожалуйста... - последнее слово мое в неожиданно нахлынувшем потоке слез, которые спешат смахнуть с лица руки брата. Он улыбается уголками губ. Я ловлю блеск его глаз и вздыхаю, замерев: в них столько любви и заботы, которых не было раньше. Теперь я понимаю, что стоило все потерять, чтобы видеть на его лице отражение всех тех чувств, которые жили во мне потаенным желанием столько дней... - Конечно, - Том сжимает мою руку вдруг неожиданно сильно и крепко. И мне почти не больно, ведь боль сейчас кажется совершенно никчемным ощущением, которое затмевается множеством других... И лишь только страх нельзя ничем заглушить и перебить - ведь он почти убил меня, съедая изнутри, оставив от меня лишь оболочку со слабой способностью чувствовать и пока еще любить - искренне и по-настоящему, веря и надеясь, что лишь любовь - мое спасение, помогающая мне держать равновесие над пропастью на тонком канате и не сорваться вниз - в бездну к кровожадным стервятникам, готовых порвать нас на куски за очередную сенсацию и собственный кусок хлеба. Отныне наши судьбы уже не принадлежат нам.. .Мы только пешки, жизнь - лишь жестокая игра, а мы уже не ее хозяева и тем более не короли, давно обронившие в грязь свои короны.... ГЛАВА 29 Ночь... Мой взгляд скользит по знакомым чертам лица. Его губы сомкнуты, глаза прикрыты. Лицо с бликами лунного света на нем кажется особенно неживым, как будто фарфоровым. Мне нравится наблюдать за безмятежным сном брата, нравится изучать черты лица, которые я, кажется, знаю наизусть, но все равно каждый раз нахожу в них что-то новое... Билл тяжело выдыхает и поворачивается ко мне. Едва заметная улыбка скользит по его лицу, но уже через секунду исчезает. Лишь тень... Ему наверняка снится что-то хорошее. Приятно осознавать, что хотя бы во сне он счастлив. Вдруг его пушистые ресницы задрожали и ладонь скользнула под одеялом, коснувшись моего запястья и сжав его. - Том... - не открывая глаз шепчет он и тянется губами к моему лицу, словно неловкий слепой котенок. Уткнувшись теплыми губами куда-то в область подбородка, он недовольно выдыхает, с оттенком досады и, отстраняясь, наконец открывает заспанные глаза. Сонный, смешной, с легким румянцем на щеках... Таким я его особенно люблю, ведь от него в такие моменты веет естественностью. Не хватает только блеска в глазах и счастья, которым они когда-то сверкали... Тогда его лицо оживало, тогда я слышал его смех и видел улыбки... - Что? - я набрасываю на него одеяло и как будто невзначай подушечками пальцев касаюсь его щеки. Мне безумно хочется касаться его сейчас как можно чаще - мне кажется, что тогда он чувствует себя более защищенным и нужным. С трудом борюсь с желанием коснуться его кожи губами, но сдерживаю себя. Я уже научился убивать в себе порывы, которые порой, как и сейчас, бывают только лишними. - А давай исчезнем с тобой вдвоем... Навсегда. Давай? Я смотрю в его лицо. Он улыбается детской, наивной улыбкой. Совсем как ребенок со спонтанными и безумными идеями. Прямо как прежний Билл - непредсказуемый, который заставлял всех каждый раз вздрагивать из-за незнания, что же он способен выкинуть в следующее мгновение. Точно так же, как и сейчас... Он был похож на ребенка, лишь только в глазах не было той детской непосредственности, которая когда-то озорными чертиками плясала в его карей бездне. - Давай, - вдруг неожиданное даже для самого себя соглашаюсь я. Эти слова вдруг сорвались с моих губ, не дав даже задуматься на секунду. Но правильно ли это? Возможно ли? Исчезнуть? Бросить все, перечеркнув прошлую жизнь, поставив на ней крест, словно на могиле, и начать новую - другую... Воссоздать мир только для нас, в котором больше не будет сосущей пустоты и черных красок... Не это ли счастье? Наверное, оно... Но тогда почему мне так не по себе от этой мысли? Почему в глазах близнеца сейчас я ловлю что-то загадочное, непонятное и настораживающее? "Глупые предрассудки, Том" - где-то к глубине меня самого раздается голос, отчего я вздыхаю и встряхиваю головой - такие тяжелые пессимистические мысли мне сейчас ни к чему. - Спасибо, - шепчет Билл. Кажется, что ему тяжело говорить. Наверное, из-за наплыва эмоций и волны счастья, на секунду вдруг захлестнувшей его. Я улыбаюсь, а брат срывает с моих губ поцелуй - властный и настойчивый. Я чувствую в нем прилив сил, которые Биллу придала надежда. Так хочется верить, что она больше не оставит его, а это улыбка - не последняя, которая озаряет его лицо... ***** Расческа скользит по волосам, и непослушная прядь волос волной падает на лицо, прикрывая левый, идеально накрашенный глаз. Делаю шаг назад и восхищенно выдыхаю. Оказывается, я еще не разучился восхищаться самим собой и не потерял былой привлекательности. Что-то сегодня подтолкнуло меня стать человеком - тем самым Биллом Каулитцем, вернуться к тому образу хотя бы один день, ведь как только мы сегодня сядем в самолет, и эта железная птица взлетит в облака, оторвавшись от земли и оставив на ней все наши проблемы и былые вспоминания, я уже никогда не смогу стать тем, кем был когда-то, потому что там, за океаном начнется новая жизнь. И я , как ни странное, не разучился верить, нет! Я верю, что там, далеко, мы с Томом будем счастливы, даже больше, чем были счастливы здесь, буквально месяц назад. Потому что в нашей жизни не будет фальши и наигранности, не будет лести и лицемерия, не будет света софитов, бесконечных вспышек фотокамер, лживых улыбок, красивых слов и признаний в любви миллионов фанаток, которые не задумываясь, бросают на ветер такие громкие слова, не понимая, а, может, не желая верить, что мы не сможем принять это в дар, не сможем разделить их чувства... Ведь нам даже чувства друг друга сложно принять... - Рейс ровно в пять! - раздается громкий, бодрый голос брата, и хлопает входная дверь. Положив расческу на полку у зеркала бросаю взгляд на часы на тумбочке. Четыре часа. Неужели я так долго возился с прической и макияжем? Узнаю прежнего себя. Склоняю голову на бок и поворачиваюсь к брату. Том улыбается, а в его глазах нельзя не заметить восторга и радости. - Билл... Ты великолепен, - едва слышно выговаривает он, по-прежнему сжимая в руках два авиабилета и не отрывая от меня взгляда, прожигая насквозь меня своим янтарным блеском глаз. Он ошарашен, ведь наверняка уже и забыл меня таким, какой я есть сейчас - почти тот самый кукольный Билл. Только взгляд теперь повзрослевший. Мне нравится его шокировать, нравится восхищать, нравиться ему, заставлять желать и любить. Нравится быть для него единственным, являться смыслом и с радостью каждое мгновение уверяться, что ни на одну девушку он не смотрел ТАК, и ни одну девушку ТАК не любил и хотел... Чертовски приятно осознавать, что я могу еще быть нужным и незаменимым для кого-то, пускай даже этот человек твой брат. - Спасибо, братишка, - я облизываю губы, забывая, что на них блеск для губ. Незаметно поморщившись от привкуса приторной горечи во рту , делаю несколько шагов вперед и, опускаясь на пол, ложу голову брату на колени. - Теперь все будет по -другому....Веришь? - зачем-то спрашивает он, теребя мои слипшиеся от лака волосы. Я прикрываю глаза, кивая и цепляясь пальцами в его футболку, глубоко вдыхая знакомый аромат его парфюма. Конечно я верю... И знаю... Ведь мы еще в силах сами построить нашу судьбу . Стоит лишь изменить правила ее игры... Жестокой игры... ГЛАВА 30 - Уважаемые пассажиры, посадка на рейс Берлин- Нью-Йорк начнется через десять минут... - громкий, немного визгливый голос, резанул прямо по слуху. Я невольно поморщился, в который раз за свою жизнь словив себя на мысли, как же ненавижу перелеты и аэропорты. А ведь сколько у нас их было. Но, надеюсь, этот будет последним... Стоит лишь пересечь океан, а там я выброшу из головы все воспоминания. До сих пор меня тревожит лишь одно - мама... Мы ведь с ней так и не разговаривали после той проклятой конференции, но я точно знаю, что она все видела. все знает, потому и не звонит. Так жаль улетать не объяснив ей все, но я уверен, что она нас поймет и простит. Мы всего лишь отправляемся на поиски счастья, которое заслуживаем не меньше других в этом мире. Билл нервничает, постукивает пальцами по подлокотнику кресла и теребит массивную цепь у себя на шее. Он так и не привык к перелетам и не избавился от этой фобии. Кажется, что он насквозь пропитался волнением. Его лицо побледнело, губы плотно сжаты, а глаза распахнуты. Раньше я всегда пугался такого странного состояния моего брата, но теперь это уже кажется такой чепухой, ведь проблемы отныне у нас намного серьезней и глобальней. Его кожа на руках мягкая, нежная, бархатистая. Я вывожу пальцами по тыльной стороне его ладони незатейливые узоры, поглаживаю... Знаю, что его это всегда успокаивало. Впрочем, поцелуй или элементарные объятия были бы куда действенней в данном случае, но люди вокруг, которыми кишит аэропорт не позволяет мне прижать его к себе. У нас свой мир, закрытый от посторонних, но все же мы не невидимки, а ведь как хотелось бы ими быть... - Не бойся... Всего лишь еще один перелет, - натягиваю на лицо улыбку. Не знаю, насколько она получилась искренней со стороны, ведь я плохо умею примерять маски - это по части брата, но по крайней мере я старался убедить его и хоть немного погасить его страх, завладевший им. Я не знал наверняка, чего он боялся - перелета как всегда или новой неизвестной пока еще жизни, но почему-то не решился спросить: эти слова застряли в горле и вместо вопроса я лишь беззвучно выдохнул... - Мне... Я... Я... отойду на... минуту, - он путается в словах и рассеянно смотрит по сторонам, медленно поднимаясь на ноги и глядя словно сквозь меня в дну точку. Я чувствую его тревогу, волнение и страх, даже разделяю эти чувства, которые сопровождаются мои учащенным биением сердца, но я так и не знаю причины его столько странного поведения. - Билл... Всего три минуты до начала посадки, - напоминаю я и пытаюсь взять его за руку, чтобы усадить обратно рядом с собой, но он убирает ее за спину и делает шаг назад. - Я вернусь через минуту. Обещаю... Я провожаю его силуэт взглядом. В черной футболке, темных джинсах и торчащими в разные стороны волосами он так контрастирует с пестротой и обыденностью аэропорта , что кажется почти неземным... почти ангелом... Нет, он не создан для этого мира... ****** Я открываю дверь мужского туалета и практически вваливаюсь в помещение, мгновенное находя опору в качестве раковины. Дышать тяжело, сердце учащенно бьется, перед глазами разлетаются и пляшут блики и разноцветные пятна. Кажется, что я бежал километровую дистанцию, хотя ведь всего-навсего не спеша пересек зал ожидания... Открываю кран, подставляя ладонь. Обжигающе холодная струя воды ударяется о кожу, и брызги, разлетаясь, попадают мне на лицо, принося долгожданное ощущение свежести. Набираю в ладони горсть воды и выплескиваю на лицо, сладостно и громко выдыхая. Хрип вырывается из груди, хотя это больше похоже на стон. И плевать на испорченный макияж и тушь, стекающую вместе с прозрачными каплями воды по щекам, оставляя черные разводы. Делаю несколько глотков ледяной воды из-под крана и, наклоняясь вперед, смотрю в отражение в зеркале. Мне восемнадцать, а кажется, что из зеркала на меня смотрит анорексичный подросток лет шестнадцати. Темные круги под глазами, которые тенью пролегли на бледной коже. Они видны даже несмотря на слой тонального крема. Я не узнаю себя и даже боюсь... Я другой и не тот, кем был раньше. Опираюсь руками на раковину и громко вздыхаю, хватая жадно воздух губами и слизывая с них остатки блеска. Голова кружится, а земля под ногами теряет свою ощутимость. Пол кажется мягким, почти невесомым. Хочется схватится покрепче за что-нибудь, за что угодно, чтобы не провалится в черную бездну... Мне кажется, она затягивает меня, обволакивает серым туманом, отчего становится труднее дышать. Вдох-выдох... Тяжело. Я почти задыхаюсь. Но что это? Страх перед неизвестностью, перед новой жизнью? Или по-прежнему боль, которая не желает меня отпускать из своих цепких объятий, не давая возможности стать человеком, который мог бы по праву называть себя счастливым? Так что же это? Я покачнулся и открыл глаза. Все расплывалось. а в глаза жгло. Это все слезы, которые рвутся наружу соленым потоком. Просто слезы... Просто моя слабость... Но она когда-нибудь меня убьет своим медленным ядом, растекаясь по венам... ****** - Уважаемые пассажиры, посадка на рейс Берлин-Нью-Йорк началась. Просьба пройти на регистрацию, - прозвучал уже знакомый женский голос из динамиков в зале ожидания. Наш рейс объявлен, люди вокруг засуетились, поднимаясь из кресел и торопливо направляясь на посадку. Лишь только я так и остался сидеть, не сменив своего положения, недоуменно и тревожно оглядываясь по сторонам, пытаясь найти среди многочисленной толпы знакомый силуэт брата. Я уже начинал казнить себя, что отпустил его неизвестно куда в таком состоянии, да еще даже не спросив куда. На душе было не по себе, а сердце сжималось, замедлив свой ход. Странная головная боль отдавала в виски, но я ссылался на шум и гул вокруг, утомивший меня. Плюнув на наш багаж, состоявший из трех чемоданов и стоявший рядом, я побрел по залу, глядя по сторонам. Все вкруг пестрило, рябило... Из-за этого к головной боли добавилось еще и головокружение. Отчаяние постепенно овладевало мной. Звуки, голоса, музыка из кафе аэропорта - все смешалось в однородную массу. В голове звенело и гудело. Казалось, она сейчас разорвется, лопнет подобно воздушному шару, в котором перекачали воздух. Сотни незнакомых лиц, мелькающих мимо... Тысячи глаз, голосов... Казалось, земля уходит из под ног. Лишь только колонна, так кстати оказавшееся рядом, не дала мне упасть. Я схватился за нее руками и прислонился лбом к ледяному мрамору, чтобы хотя бы немного потушить жар... Я весь горел, чувствуя как кровь прилипла к щекам. Надо найти Билла... Надо его найти... Я на мгновение закрыл глаза и потряс головой, пытаясь привести себя в чувство. Боль только усилилась, как будто маленьким молоточком постукивая прямо по нервным окончаниям, зато головокружение прошло, и мир снова стал таким же, как и несколько минут назад - просто ярким, просто пестрым... Я огляделся, в надежде, что хоть что-нибудь или кто-нибудь натолкнет меня на мысль о том, куда мог отправиться мой непредсказуемый брат. Даже я, казалось бы, самый близкий ему человек, не знал, где его искать. Взгляд остановился на дверях уборной. Хотелось верить и надеяться, что найду его там, потому как искать его где-либо еще просто не оставалось времени. Подняв голову, я взглянул на электронное табло с часами и ужаснулся - посадка заканчивалась через пятнадцать минут. Глаза опустились на зажатые в моей руке два авиабилета. Казалось бы, просто два билета на самолет, синего цвета с незатейливой надписью "Берлин-Нью-Йорк" и логотипом авиакомпании, но для нас они означали гораздо больше, чем просто возможность пересечь океан. Это были наши билеты в новую жизнь... Я повертел их в руках - немного задумчиво и на мгновение дав волю мечтам о том, какова будет наша жизнь в незнакомой стране. И мечты мои были, конечно, безоблачны, несмотря на то, что я никогда не отличался особым оптимизмом. Сунув билеты в карман джинсов, я направился к двери уборной с табличкой в виде перевернутого треугольника. Черный силуэт сразу бросился в глаза, как только я перешагнул порог. На фоне окружающей белизны он выглядел особенно ярко и даже немного нелепо для этого места. - Хорошо, что я тебя нашел... Уже объявили посадку. Надо идти. Он повернулся, и я ошарашенно шагнул назад, опершись спиной в дверь. Его глаза....Они были не карими, а серыми, абсолютно бесцветными и тусклыми, как будто затянутые прозрачной пленкой. А дорожки от туши, оставившие свой след на щеках, словно черные слезы, делали его взгляд еще более потерянным. Он смотрел на меня, но я не чувствовал на себе его взгляда, как будто не было между нами больше той нити, которая неразрывно была протянута годами... - Что с тобой? - я с трудом выдавил из себя эти слова, приблизившись к близнецу и взяв в ладонь его руку. Холод его пальцев насквозь пронял меня и ожег. А молчание, которое послужило ответом, обжигало еще больше, - Билл, в чем дело? - я прикоснулся к его щеке. Брат вздрогнул и пошевелил губами, практически беззвучно, лишь в пустоту прошептав мое имя.. Пошатнувшись, он вдруг резко вцепился в рукав моей футболки. Его бледное лицо осунулось, а глаза казались еще больше, чем прежде. Я на мгновение поймал его взгляд, прежде чем он сомкнул веки и его ноги подкосились. Я подхватил его за талию, и Билл повис у меня на руках подобно безжизненной тряпичной кукле. - Билл, Билли....- выкрикнул я, чувствуя как грудь сжимается, словно мне перекрыли доступ к кислороду, - Билл.... Горячие слезы сорвались с ресниц, падая на бледное, почти белое лицо брата и разбиваясь на тысячи осколков... Он таял, рассыпаясь, в моих руках, такой прозрачный, хрупкий хрустальный... Я терял его в который раз, так боясь думать, что этот раз уже последний у самой черты, за которой лишь пустота... |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков