|
Часть 1
Свет в телевизионной студии убивает. Заставляет судорожно сжимать в карманах кулаки и тихо цедить сквозь зубы слова, пытаясь не сорвать от злости интервью.
Наша главная звезда только улыбается в ответ на очередные дурацкие вопросы ведущего.
Изо дня в день одно и то же: "Нет ли у вас девушек? Какие группы любите слушать? Умеете ли водить машину?"
Как будто им это интересно. Как будто кого-то действительно волнует то, какие мы. Как будто им важен смысл, вкладываемый "Tokio hotel" в песни.
- Билл, ты так мило поднимаешь брови...
- Том, у тебя такие длинные ресницы...
- Георг, ты самый старший, самый... ммм... мускулистый...
- Густав, у тебя такой застенчивый голос...
Мурлыкание фанаток рано или поздно начинает просто бесить.
Ладно, чёрт с ним. Чёрт со всеми ними!
Я закидываю ногу на ногу и скрещиваю на груди руки, откидываясь на спинку дивана.
Кажется, эта поза называется "закрыт от мира"? Вот и отлично. Замечательно.
Герой программы тем временем начинает уставать. Заметно, что нервничает и улыбается из последних сил.
- Билл, во сколько лет у тебя произошел первый сексуальный опыт?
- Билл, когда ты в последний раз целовался?
- Билл, ты действительно нормальной ориентации или это пиар-ход?
Билл, Билл, Билл... Звуки его имени будто запутываются в липких сетях пошлости, произносятся участниками шоу с придыханием и вожделением. Как глупо... Мы с Йорки понимающе переглядываемся, думая одинаково: "Осталось пятнадцать минут. Чуть-чуть потерпеть. Чуть-чуть подождать".
- Билл, где ты купил те знаменитые полосатые брюки?
Иногда я безумно рад тому, что имею фамилию не "Каулитц-Трюмпер".
Часть 2
Ладонь нерешительно катает маленькие колесики таблеток по столу. Из его потускневших зрачков давно исчезла какая-либо мысль. Интересно, сколько раз он клялся газетчикам, продюсерам и родной матери, что не будет принимать наркотики?
Дверь за моей спиной с громким стуком захлопывается.
И через секунду я изо всех сил бью его по лицу.
- Сдурел, что ли?!!
Он верещит, инстинктивно прижав руку к разом покрасневшей щеке.
- А ты не сдурел? На таблеточки подсел, а еще нечестно оскорбленного изображаешь!
Я громко кричу на него, наклонившись слегка вперед и почти привстав на цыпочки. Наверное, со стороны это выглядит довольно смешно.
- Густи, да что ты подумал... У меня голова после шоу разболелась, вот я и решил обезболивающее выпить... Я ведь никогда... Густи...
Он едва успевает пододвинуть стул, на который я буквально падаю. Бл*, надо меньше нервничать, надо больше спать...
- Густи...
Его глаза напротив моих.
- Неужели ты так сильно разозлился? - он все держится ладонью за щеку.
- Я разволновался, идиот.
- Почему? Думаю, даже Том не слишком бы озаботился, узнав об этом.
- Думаешь? Билли, деточка, ты совсем не думаешь!
- Во-первых, не называй меня деточкой, а во-вторых, я все-таки думаю, поэтому наркотой и не балуюсь.
- Извини.
Он чуть прищуривается, переступает с ноги на ногу и внезапно опускается на корточки перед моим стулом. Я смотрю на его лицо, по которому бродят неясные тени. Потом слегка обнимаю за плечи и целую в приоткрытый рот. "Он не готов для подобного..." - мелькает внезапная мысль.
Мелькает и пропадает. Потому что руки уже бродят по его телу, а губы шепчут несвязную чепуху.
Часть 3
Новое утро начинается не так уж херово по сравнению с предыдущими.
Может, потому что, под боком находится нечто теплое и мягкое, а не мобильник и не книга, которую всегда забываю положить на тумбочку.
- Как спалось?
Он полусидит на подушках и с любопытством смотрит на меня.
- Относительно, если учесть, что спали мы часа четыре максимум.
- Ну, в этом ты сам виноват. Надо было ночью не трахаться, а дрыхнуть.
- Трахаются, деточка, проститутки с бомжами в подворотнях, а мы с тобой, смею надеяться, занимались любовью, или, на худой конец, сексом.
- Предпочтительнее второй вариант.
- Почему?
Он внезапно отворачивается.
- Я не хочу говорить об этом.
- А все же?
- Потому что любовь - это вещь гораздо более высокая, чем простой перепихон.
Меня будто ледяной водой окатывает.
- Ты считаешь все произошедшее перепихоном?
- Разве это что-то большее? Густи, не смеши.
Я молча начинаю одеваться. Он не останавливает меня, когда я ухожу. А жаль.
Часть 4
Кофе согревает слабо, и кончики пальцев остаются такими же холодными, что и пять минут назад. Я судорожно сжимаю чашку в ладонях. Как же мерзко...
Постояльцев в ресторане гостиницы очень мало: только несколько человек за дальним столиком. Этого следовало ожидать. В такую погоду нужно сидеть у себя в номере, смотреть какую-нибудь комедию и избавляться от нахлынувшей осенней тоски.
А у младшего Каулитца, похоже, никакой тоски нет. По крайней мере, этого не видно за широкой улыбкой, когда он спускается по лестнице.
- Чашку чая, пожалуйста.
И опускается за мой столик.
- Что тебе нужно, Билл?
- Решил поговорить.
- О чем, о жизни?
- И о ней тоже.
- А тебе не кажется, что эту беседу лучше отложить? У меня нет ни малейшего желания болтать с тобой.
Он качает головой и смотрит искоса, словно обдумывая какую-то новую мысль.
- Помнишь, раньше ты очки носил?
- Да.
- У тебя тогда глаза за ними огромными казались...
Я вздрагиваю от внезапного прикосновения. Его тонкие пальцы аккуратно пробегают по моему бедру.
- Почему сейчас не носишь?
- Не хочу. И... - я тихо наклоняюсь к нему через столик, - Билли, не играй со мной.
Он вынимает руки из-под скатерти.
- Я просто хотел помириться.
- Насколько помню, мы не ссорились.
- Густи, пойми, у нас ничего бы не получилось... В реальности мальчик не может любить мальчика, не может дарить ему цветы или поить шампанским.
- А перепихиваться с ним, значит, может?
Он молчит, опустив глаза вниз. И нервно теребит салфетку.
- Хочешь, подарю тебе букет роз?
У него сужаются зрачки. То ли от удивления, то ли от чересчур яркого света люстр.
- Вообще-то... хочу.
- Тогда пошли. Здесь неподалеку цветочный магазин открыли.
Он встает и торопливо идет вслед за мной к выходу. Почти держась за мой рукав. Почти.
Часть 5. Эпилог
Когда я смотрю на то, как он с умным видом выглядывает в окошко, у меня встает.
Наверное, это реакция на великолепнейшее зрелище: задравшаяся старая майка и молочно-белая кожа поясницы. На нем до такой степени низкие джинсы, что даже ложбинку видно.
И я стараюсь не сглатывать вдруг появившийся ком в горле и не тянуться к ширинке собственных штанов.
- Сегодня дождь обещали.
Он приближается ко мне своей фирменной танцующей походочкой и осторожно целует в щеку.
- Будем дома сидеть?
Я молчу, кусая пересохшие губы.
- Густи, ну, скажи что-нибудь, а?
И в этот момент мне хочется заорать ему прямо в ухо о своем желании и его издевательских шутках. Мне хочется ударить его наотмашь, как тогда, в номере. А потом любоваться, как наливаются в красивых карих глазах слезы обиды.
Мне хочется... Мне хочется просто его самого. И я тихо касаюсь тонкого почти девичьего запястья, переплетаю свои пальцы с чужими.
Сейчас он обязан, наконец, все осознать. Потому что любовь – вещь гораздо более высокая.
|