|
- Дэвид, ты зайдешь ко мне? – пальцы нервно сжимаются на отвороте черной куртки.
Я допиваю кофе, а он почти не притронулся к своему. Тонкая усмешка понимания не успевает мои тронуть губы, а Билл уже торопливо продолжает:
- Они мне дали копию ролика, ну того, для телевидения. Запустят только через 2 недели, - и робко. – Тебе же интересно?
- Конечно, малыш. Это тот самый, про лак?
- Ага, он! – тараторит и тянет, тянет за собой, словно боится, что я передумаю. А я и правда боюсь заходить к нему в номер. Полгода строгой диеты, воздержания от моего самого изысканного деликатеса, и вот так - помахать перед носом почти завязавшего курильщика прикуренной сигаретой. Даром что - Почти завязавшего. Но так надо, слишком много было сплетен вокруг нас, слишком… Я не хотел одним махом сломать то, к чему Билл шел столько лет, через все эти тернии. К звездам. Он сам – звезда первой величины. И я не имею право превратить ее в сгорающий в атмосфера за считанные минуты болид. Тем более, что дети выросли, отлично справляются сами, змея языкастые, в обиду себя не дадут. Это уже не той галдящий выводок, что выводила в свет наседка-Йост. Мое дело теперь – студийно-офисное. Подальше от глаз, подальше от Билла.
Когда пять с лишим мучительных месяцев назад я обрушил эту новость на его лохматую черную голову, то лишний раз убедился – насколько он повзрослел. Ни слез, ни истерик, ни давящей обиды в голосе. «Да, Дэвид, я все понимаю», - только тень от прикрывших потухшие глаза ресниц оказалась гораздо тяжелей и шире. Она стояла между мной и прочим миром невидимой стеной, об которую я бился головой одинокими вечерами. Эту легкую, но непроницаемую пелену пытались неоднократно приподнять тонкие женские ручки – холеные, изукрашенные дорогими кольцами – но не те. Я лишь сжимал зубы и терпел, уходя с головой в работу и набирая параллельных проектов – чтоб на мысли не оставалось времени. Редкие встречи с моей не проходящей болезнью – всегда на людях, без шансов на тет-а-тет. Мы не пытались уединиться, не мучая друг друга, не вызывая рецидивов, хотя отлично видели мучительное желание, затаившееся глубоко в складочках губ.
Эта встреча в Парижском отеле стала для меня сюрпризом. Билл прилетел один, всего на пару дней – сняться в рекламном ролике лака для волос для Л'Ореаль. Я же со своим очередным проектом… да впрочем какая разница, главное – мы встретились в ресторане отеля, и вот я уже послушно иду за ним в номер.
- Проходи, - Билл прикрывает за собой дверь.
Поневоле проносится мысль - повесил табличку Don’t disturb на двери.. как раньше? Конечно, нет.
Присаживаюсь в кресло напротив огромного гостиничного телевизора, а моя звезда уже просовывает диск в ДВД. Медленно разворачивается ко мне с пультом в руках:
- Выпить хочешь?
Киваю на бар: - Есть там коньяк? Ну или еще что..
- Есть, я сейчас, – плескает маслянисто отливающую в электрических лучах жидкость в пузатые стаканы и протягивает один мне, присаживаясь на подлокотник. Он слишком близко, а в глазах плещется как бокале – темное и тягучее.
- Я тебе целых два ролика покажу, хорошо?
- В смысле? Они два что ли сделали? Сразу?
Тихий смешок : - Неет, про лак – один. Второй – про духи.
- Ооо, тебя и в рекламу духов уже припахали? Растешь! – искренне радуюсь, потому как этот контракт проходил не через меня.
- Представляешь, они мне дали выбрать аромат и даже предложили самому придумать название!
- Духи-то женские? – улыбаюсь, представляя, каким ажиотажным спросом будет пользоваться среди девчонок парфюм от самого Билла Каулица.
- Неа, - смеется, – мужская туалетная вода!
Я, признаться, немного удивлен. Не совсем грамотный рекламный ход – замах на мужскую аудиторию. Но вслух не говорю, хотя Биллу ничего не стоит заметить мою реакцию по еле заметной складочке на лбу.
- Ну и что - выбрал? – интересуюсь. – Как назвал-то?
- Потерпи – сам увидишь, – двухметровое дите хихикает и сжимает мое плечо. – Смотри!
На экране призрачно освещенная ночная аллея. Спиной к зрителю силуэт мужчины, чем –то смутно знакомый. К нему навстречу медленно, как по подиуму идет Билл, в чем-то невесомо-изящном, облегающим его модельную фигурку. Подойдя вплотную к мужчине, он уверено и плавно скользит руками по его плечам и, томно прижимаясь всем телом, поднимает горящие глаза прямо на камеру, с придыханием шепча слова рекламного слогана:
- Абсолютное наслаждение.. Продюсер, пробуждающий желание!
Я тупо смотрю на появившийся на экране логотип черного флакона – две сплетенные в вензель буквы DJ – «David Jost”. И сплетенные подобно вензелю тела, узнавая в этом мужчине себя.
Наверное, я побледнел, потому что Билл испуганно слоняется к моему лицу, а я лишь беспомощно смотрю на него. Этого же не может быть, милый мой, ты же не сделал этого?! В моих глазах такое отчаяние, что Билл, уже не играя, лихорадочно шепчет:
– Дэвид, нет, это только для тебя, мне Том помог, мы смонтировали, я так хотел, чтоб тебе понравилось! – а сам мелко обцеловывает меня и виновато замирает, утыкаясь носом в мою шею. Напряжение спадает, и вместе с ним словно волной прорывает плотину, я сметаю его к себе на колени, яростно, до хруста костей сжимаю в объятьях и, наконец, делаю то, о чем грезил бессонными ночами – жадно целую счастливо приоткрывшиеся губы..
- Билли..
А на экране уже мелькает воинственный макияж Каулица с фирменным дикобразом на голове и баллончиком лака в руке. Он гордо встряхивает пышной гривой и бьет наповал прищуром:
– Почувствуй себя звездой!
Л'Ореаль ради него изменил любимому слогану «Ведь я этого достойна!» Потому что «достоин» - не то слово, которое должен произносить мужчина, обращаясь к женской аудитории. Но мне сейчас глубоко наплевать на все слоганы на свете, всю парфюмерию скопом да и на весь Париж
в придачу. Потому что на моих коленях горячо дышит мне в рот мое звездное дитя. И пусть весь мир подождет!
|