|
Билл плачет настолько редко, что можно сказать «никогда». Он не закатывает истерик, не швыряет о пол посуду и не бросает трубку, шмякая ей о телефонный аппарат. Он чрезвычайно сдержан и хладнокровен. Его выдают только ледяные пальцы.
Билл входит в номер брата без стука и аккуратно притворяет за собой дверь. Она закрывается с едва слышным щелчком, и становится тихо. Он мнется на пороге, кусая губы, и шепчет на грани слышимости:
- Я ненавижу тебя.
Едкое, больное «вру» разъедает сердце, и хочется бежать – так быстро, насколько можно, пока не иссякнут силы.
Том не двигается с места.
- А я тебя люблю, - последнее слово глушит звук выключаемого телевизора.
Шумит за окном дождь, вплетаются в стук капель судорожные всхлипы.
Билл плачет настолько редко…
Скрипят половицы. И сценарий меняется.
Билл плачет настолько редко, что можно сказать «никогда». Он не закатывает истерик, не швыряет о пол посуду и не бросает трубку, шмякая ей о телефонный аппарат. Он чрезвычайно сдержан и хладнокровен. Его выдают только ледяные пальцы.
Билл входит в номер брата без стука и аккуратно притворяет за собой дверь. Она закрывается с едва слышным щелчком, и становится тихо. Он мнется на пороге, подбирая слова, бессильно заламывает руки в пассах и уходит, не проронив ни слова.
Том не двигается с места и не выключает телевизор. Ко всему привыкаешь, тем более, если это повторяется третий день кряду.
Воет за окном сигнализация.
Том не двигается с места.
***
- …а тогда я и говорю ему: эй, приятель, притормози, - Георг окидывает взглядом внимающих ему друзей и продолжает, - а он мне отвечает…
- «Прекрати лгать», - подтрунивает над ним Густав и, посмеиваясь, уворачивается от тычка Листинга. – Нет, правда, ни за что не поверю, что ты связался с Артуром, он…
- Это кто еще с кем связался, - подает голос Том. – Спорим, Йорки надавали пенделей в первую минуту?
- Иди нах*й, - обиженно отозвался Георг, протягивая руку к лежащей на дне раскрытой коробки пицце. На самом деле, он никогда не любил грибную, но выбора не оставалось: холодильник в их съемной квартире был до унылого пуст.
- Тебя послушать, так ты у нас супергерой, - фыркнул старший Каулитц, запивая свой скептицизм колой.
- Припомнить тебе, как…
Припомнить Йорки не дали: скрипнула, отворяясь, дверь. Билл скинул потяжелевшие от налипшей на подошву грязи кроссовки и плюхнулся на кровать. Дождь застал его по дороге из студии: промокшая майка неприятно липла к телу.
- Живой? – с немалой долей искреннего любопытства поинтересовался Том и осторожно потыкал брата в бок.
- Нет, - загробным голосом отозвался Билл, переворачиваясь на спину. – Задрали, с*ки, сил никаких нет, все связки себе сорвал, - произнес он на одном дыхании, заставляя ребят потрясенно присвистнуть. Их младший товарищ ругался редко, но чертовски метко.
- Мы записали всего три песни, - продолжил он, приподнимаясь на локте.
- Ничего, впереди всего девять, - оптимистично заметил близнец, за что моментально получил воспитательный пинок в бок.
- Вместо меня будешь петь, - мрачно сказал ему Билл.
- Да запросто, - легко согласился Том, улыбаясь, - думаю, все оценят мой певческий талант.
Билл раздраженно возвел глаза к потолку и ущипнул брата за предплечье.
- Больно же! – взвизгнул тот, отодвигаясь.
- Девчонка.
***
Макароны получились разваренными и безвкусными. Том досадливо почесал переносицу и сверился с поваренной книгой, вычисляя допущенные в приготовлении ошибки.
- Ну, точно, забыл посолить, - хлопнул себя по лбу юноша и покосился на полную вермишели кастрюлю, прикидывая, стоит ли делать это сейчас или уже поздно. Решив не экспериментировать, Том выложил макароны на тарелку, обильно залил белесое кушанье купленным в магазине соусом и потащил в зал.
Билл сидел в кресле, съежившись и обняв руками колени, будто желая казаться меньше. Ворот домашней футболки перекосился, обнажив худое плечо; немытые волосы свисали неряшливыми паклями.
- Вот, приготовил, - пробормотал старший, ставя тарелки на журнальный столик. Монотонно бубнил телевизор. Билл молчал, бесцветным взглядом созерцая стену. Вечерело, и комната медленно погружалась в полумрак. Том неуютно поежился.
- Эй, там, на пароме! – позвал он, щелкая выключателем. Брат вздрогнул, возвращаясь из плена своих мыслей.
- Не хочу, - пробормотал он, отодвигая тарелку. – Нет аппетита.
- Второй день подряд? – вскинул бровь близнец.
- Второй день подряд, - безэмоционально, глухо, закрыто. На лице – меланхоличное спокойствие и мертвенная бледность. Нездоровые провалы щек, синева под глазами и бесконечная абстрагированность от происходящего. Он закрылся в раковине своего внутреннего мирка, выстроил китайскую стену.
- Нам нужно поговорить.
Тому казалось, будто он ломится в дверь, за которой заведомо никого нет. Земля уходила из-под ног, мир рушился, его душу рвали на части – рвал тот, кто имел на нее полное право.
- В этом нет твоей вины, - произнес Билл.
Больше всего в жизни старшему хотелось, чтобы это действительно было так.
***
- Я пробовал назначить ему лечение. Безрезультатно, - развел руками Дэвид. – Если бы я только…
- Не надо, - резковато оборвал его парень. – Сам разберусь.
Йост вздохнул. В этом «сам» было юношеское упрямство, совершенно глупое по своей сути. Он подозревал, что, начни он его отговаривать, Том нелестно пошлет заботливого продюсера на знаменитые три буквы. Пятнадцать лет – это вам не шутки.
Мужчина устало потер переносицу и на автомате сбросил поступивший на мобильный звонок. Он чертыхнулся и поднялся с дивана, делая дозвон. С этими чертовыми детьми он стал до невозможности рассеянным.
Том прикусил колечко пирсинга в губе. Он не видел выхода. Любые попытки спросить, выведать, пробиться через многокилометровую стену отчуждения, догадаться, в конце концов, терпели почти мгновенный крах. Ему хотелось подойти и хорошенько встряхнуть Билла за плечи, вытрясти из него, наконец, причину тотальной депрессии, затронувшей всех, включая родителей и менеджмент.
Если бы это могло помочь.
***
Близнецы ссорились.
Том не понял, что послужило рычагом, настроение разговора сменилось одной вспышкой, и вот они оба уже стоят друг напротив друга с раскрасневшимися от негодования лицами и стиснутыми в кулаки пальцами.
- Ты чертов эгоист! Думаешь только о себе! Тебе нет никакого дела до того, что происходит вокруг! – кричал Билл, испытывая жгучее желание оттаскать старшего за дрэды. Он потянулся было, но Том увернулся, проворный и гибкий, как кошка.
Ему казалось, что он почти счастлив: лицо брата больше не было обезображено тоской, глаза отражали весь спектр испытываемых им эмоций и, черт возьми, голос был наполнен интонациями. Конечно, он предпочел бы лицезреть другую грань его настроений, но выбирать не пришлось.
- Если ты не заметил, в последнее время я только и делал, что крутился вокруг тебя! – воскликнул он, стирая счастливую улыбку с лица.
- И поэтому оставил меня в пустой квартире вчера днем? И выпрашивал у Йоста пропуск в клуб? И трахался с Анн-Катрин?
Том опешил, пораженно распахивая рот.
- Откуда ты…
Билл горько усмехнулся.
- Заглядывай иногда в Интернет.
Старший не знал, что сказать. Этой интрижке с Анн-Катрин была неделя, он тогда здорово напился и не соображал, как оказался с ней в номере. Выбравшись из постели, Том немужественно испарился из жизни девушки, оставив ей только воспоминания для холодных зимних вечеров. В ту ночь он отчаянно пытался забыть лед во взгляде кофейных глаз, так похожих на его собственные.
- Ты просто ревнуешь, - сказал он, мучительно придумывая более весомый аргумент, но тот упорно шифровался, - тебе нравится играть в страдальца?
Билл дернулся, словно от пощечины, и воззрился на брата с немым отчаянием в глазах. Том растерялся, пораженный столь сильной реакцией, глядя на растерянного младшего, который, казалось, теперь молился о том, чтобы провалиться сквозь землю.
Он ушел. Не треснула о косяк дверь, не брошен был взгляд на прощание.
Том чертыхнулся. И если бы он мог, то предпочел бы туманное неведение неожиданно точному тычку в небо.
***
В его «кажется» было всё: и чудовищный страх, и тревожащая неуверенность, и робкое «неужели», и целый букет неиспытанных раньше эмоций. Если бы его попросили сравнить два состояния – до и после – он бы привел теорию Большого взрыва.
«Что-то внутри меня взорвалось, - прошептал бы он, боясь доверить самое сокровенное, вырвавшееся из глубин его души, - а потом создалась вселенная. Моя маленькая персональная вселенная».
***
Билл плачет настолько редко, что можно сказать «никогда». Он не закатывает истерик, не швыряет о пол посуду и не бросает трубку, шмякая ей о телефонный аппарат. Он чрезвычайно сдержан и хладнокровен. Его выдают только ледяные пальцы.
Билл входит в номер брата без стука и аккуратно притворяет за собой дверь. Она закрывается с едва слышным щелчком, и становится тихо. Он мнется на пороге, кусая губы, и шепчет на грани слышимости:
- Я ненавижу тебя.
Едкое, больное «вру» разъедает сердце, и хочется бежать – так быстро, насколько можно, пока не иссякнут силы.
Том не двигается с места.
- А я тебя люблю, - последнее слово глушит звук выключаемого телевизора.
Шумит за окном дождь, вплетаются в стук капель судорожные всхлипы.
Билл плачет настолько редко…
Скрипят половицы. И сценарий меняется.
|