|
В доме суета.
Горько плачет сестра:
«Как же люди быть –
Брата не разбудить!»[1]
Хотя это была и не сестра. Это был брат. И он почти уже не плакал.
Билл не плакал уже 2 года. Просто слез не осталось. Он не спал уже почти 2 года. То, что он делал для восполнения физических потребностей, никак нельзя было назвать сном – так просто, дремота. Вероятно, в глубине души он боялся, что тоже впадет в кому, как и Том. А он не мог. Просто не мог этого сделать…
Потому что был человек, который его любил, которому он был нужен. Такой спокойный, он всегда был с ним рядом – надежно, верно, преданно. Густав был с ним всегда – и тогда, когда Билл любил Тома, и когда брат попал в аварию, и когда вот уже 2 года лежал в коме.
Иногда, когда Билл, просидев около кровати близнеца всю ночь, почти что спал на ходу, он был рядом с ласковым ободрением и просто с надежным присутствием. И весь вид его – Густав, который протягивает кружку какао – говорил, что вот он я и никогда не уйду. И пусть даже земля разверзнется, тоже не уйду.
Но сам Шеффер не любил сидеть рядом с кроватью Тома – он казался сам себе кукушкой, которая заняла не свое место. Он лишь приходил за Биллом, когда тот засыпал, положив голову на руку Тома и нежно сжимая его пальцы. Густ поднимал Би на руки и нес в спальню. Уложив на мягкую кровать, он обнимал его так, будто хотел укрыть от внешнего жестокого мира. И Билл прижимался к нему, словно измученный ребенок.
~Билл~
- Том. Ты ведь меня слышишь? Конечно, слышишь. Просто не видишь. И хорошо, что не видишь – видок у меня щас… - я горько усмехнулся.
Я часто сижу вот так с тобой. Я знаю – ты меня слышишь. Только не можешь ответить, открыть глаза, шевельнуть рукой. Ты просто… в коме. Я тяжело вздохнул – горький комок у самого горла, и сглотнуть его не получается. А слез для того, чтоб заплакать, нет в наличии. И поэтому мне остается только тяжело вздыхать. Но ничего, я привык – вот уже 2 года так сижу и вздыхаю перед твоей кроватью, иногда разражаюсь горькими тирадами, иногда просто нежно сжимаю твои пальцы. А чаще засыпаю на твоей руке, и меня уносит Густав…
Ты знаешь, Том, если честно, я рад, что он со мной. Один бы я не вынес этого – наверняка бы сошел с ума. А так… Мне просто горько и одиноко. Теперь я один в мире. У меня такое чувство, что от меня оторвали половину…
Я еще раз вздыхаю и кладу голову на твою руку – она не такая крепкая, как была когда-то, но еще очень теплая. Почти горячая. Мне нравится сидеть, положа голову на твою горячую руку, и перебирать твои длинные пальцы. Мне придает это какое-то чувство надежды, что еще не все потеряно.
- Том… - нежно шепчу я, глядя на твои закрытые глаза, и провожу по осунувшейся скуле. Как же ты… изменился. Похудел, руки ослабли, да и весь ты ослаб…
Я понимаю, что не смогу больше с тобой сидеть – мне режет сердце.
- Я пойду – меня Густи ждет.
Я тихо направляюсь к двери, в душе надеясь, что ты окликнешь меня, как и прежде. Что ты тихо позовешь меня по имени или просто скажешь: «Брат…»
Но нет. Моей фразе отвечает тишина…
~Густав~
Я не могу идти в ту комнату. Мне тяжело – я чувствую себя последним ублюдком, который занял чужое место. Но все равно иду – мне нужно забрать Билла.
Зайдя в комнату, я останавливаюсь на пороге – Би нет. Но, противясь своей воле, подхожу к твоей кровати. Не могу смотреть на тебя, Том. Мне тяжело это делать. Я всегда любил Билла – ты это знал. После того случая, когда ты просидел со мной всю ночь…
…Я заболел. У меня была горячка. Потом был бред.
Я не знаю, что нес. Кажется, я говорил, что люблю Билла, что не хочу его тебе отдавать. Но вижу, что он любит тебя и что мне жутко больно. О том, что я всегда буду защищать его, моего маленького вампирчика.
Утром, когда я пришел в себя и мог связно разговаривать, ты рассказал мне все. Ничего не утаив. И еще признался, что чуть не удушил меня подушкой…
Том… Зачем же ты в аварию-то попал. Я вижу, как страдает Билл – ему очень тяжело. Ему тяжело оттого, что я рядом. Оттого, что он уже начинает привязываться ко мне. Его боль передается мне – и мне тоже тяжело. Но только потому, что я занял чужое место.
Это место не мое. Оно всегда будет твоим – ты это знаешь. Я не смогу заполнить пробела в душе Би – я лишь небольшая замена. Лишь охраняю твое место.
«И я рад, что ты в коме!» - шепчет голос внутри меня. Ужасаюсь – нет, это не правда. Я не рад – наоборот, мне ужасно плохо.
Касаюсь твоей руки – она почти такая же, как и Билла. Такая же нежная на ощупь в локтевом сгибе и совсем другая на подушечках пальцев – там до сих пор не сошли мозоли от струн.
-Прости меня Том. Просто… прости.
***
- Густ! – тихий голос Билла заставляет барабанщика, стоявшего на балконе и нервно курившего, обернутся и застыть. Билл держит в руках небольшой букет роз. Он смущенно краснеет и протягивает его Густаву. – Я… Вот. Спасибо тебе за все.
- Билл… Что это? – недоумевает Густав. Из его пальцев выпадает сигарета и, полыхнув, печальным огоньком исчезает в тумане утра. – За что?
Билл кладет букет на стол, подходит к Густи и нежно обнимает его.
- Просто за то, что ты всегда рядом. Я не знаю, как бы я пережил все это без тебя.
- Я люблю тебя Билл. Я всегда тебя любил. Я не смог бы тебя бросить одного с этим горем. Как бы я не старался, - отвечает Густав, нежно обнимая Билла в ответ. Он чуть зарывается в черные волосы – они уже не торчат во все стороны. Словно подчиняясь горю парня, печально обрамляют его лицо, делают его похожим на гота, на вампира.
Билл притягивается к лицу Густа и целует его в губы. Вкус табака горчит на языке. Горчит так же, как и чувство вины.
Но никто из них больше ее не чувствует. Они ни в чем не виновны. Они просто хотят выжить.
И ведь когда-нибудь Том проснется. И… порадуется за них.
AUS!
[1] – песня группы Король и Шут, «История, окутанная тайной»
|