Конченый

У меня чешется правая ноздря. Делаю вдох, втягивая воздух резче, звучнее. Сопение такое, будто весь нос забит соплями. Морда Георга кривится, и его ухмылка сменяется такой же скривленной недовольной рожей Билла. Они сидят справа от меня. Густав слева. 
Мои руки сжимают ткань карманов изнутри. И мне лень вытащить хотя бы одну, чтобы провести пальцем пару раз по носу. Событие двух секунд, а мне лень. Вместо этого я снова резко вдыхаю, и от возникшей щекотки внутри носа мне хочется чихать. Мне хочется харкать, сплюнуть противный комок слюны, образовавшийся в горле. Но, кроме девушки напротив, не закрывающей рот, другой плевательницы рядом нет. 
Бл*дь. На самом деле это пи*дец как не прикольно: хотеть чихать, харкать и материться, сидя перед камерой под прицелом интервьюеров. У меня уже глаза слезятся от сдерживаемого рефлекса. Георг что-то говорит, перехватывая вопрос, адресованный мне. Он ржет, и, вроде как, мне нужно его поддержать, но, если я сейчас открою рот, весь стол окажется в брызгах слюней, соплей и слез. В этой слизи окажутся все напротив. Добрая половина фанатов увидит, как выразительно я чихаю, фонтанируя всем, чем можно. А ведь можно всего-то потереть переносицу. Вот сейчас, пока не поздно. 
Все смотрят на Георга: Билл, наверное, Густав, журналистка и объектив камеры с оператором тоже. А я поглядываю на дверь из-за спины брата и прежде, чем успеваю оценить всю тупость ситуации, если я сейчас рванусь и выйду из комнаты, чихаю. Чихаю у Билла за спиной. Голову мотнуло так, что она оказалась на уровне его поясницы. 
Руки все также в карманах джинс, а открытый участок спины брата заляпан слюной рисунком в крапинку. Выпрямляюсь и виновато скалюсь брату. На самом деле мне ничуть не стыдно, об извинениях я даже не думаю. И об этом же говорит умиленная физиономия брата: улыбаться сегодня вечером у меня поводов больше не будет.
И вот теперь я ржу вместе с Георгом. 

***
Трет. Растирает. Давит. Продавливает. Раскатывает. 
Мнет разжеванный Орбит пальцами. Сплющивает жвачку и снова скатывает в ком. Он раздвигает пальцы, и она мерзко растягивается в длину от пальца до пальца. Как рот у Нео в «Матрице». 
Если он сейчас возьмет ее в рот, меня стошнит. А он может. Конченый придурок. 
У всех педантов сдвиг по фазе. На самом деле их чистоплотность лишь поверхностна. Для окружающих они – психи, повернутые на порядке. И не дай Бог «та вещь лежит не на своем месте». И это совершенно неважно, что «то самое место» - на полу под кроватью или на люстре вместо вешалки. 
Узнав моего брата поближе, поймете, что можно быть педантом и разбрасывать обувь всюду по квартире. Можно быть перфекционистом и начинать рабочий день после шести вечера. Можно быть парнем и носить бабские цацки. Можно быть брезгливым пижоном и продолжать жевать хлеб, только что поднятый с пола. 
- Не смей, Билл.
Я грызу ноготь на большом пальце и прикусываю кожу чуть дальше, когда он тянет руку, вплетенную в паутину из голубой жвачки ко рту. 
- Что?
И он вправду не понимает ЧТО.
- Если ты возьмешь эту дрянь в рот, меня стошнит. 
- Том, иди на х*р, – до него доходит, о чем я, в те же две секунды, в течение которых успевает меня послать. Думать, потом делать или делать, а потом думать – это не про него. Он и думает и делает в один и тот же временной интервал. 
Я говорю бред? Вы удивитесь.
- Билл, я серьезно. Блевану. 
В этом, черт возьми, заключена вся гениальность и пришибленность Билла. Когда прыгаешь с ошибки на ошибку, опыт получаешь не в том, чтобы избегать их, эти ошибки, а в том, чтобы убеждать в правоте своих поступков, какими бы абсурдными они не были. Билл всегда был убедителен в своей неправоте. 
Он всасывает указательный палец с этой тянучкой и, запрокидывая голову, бухтит сквозь зубы: «идинах*й».
Грязь под моим ногтем давно вычищена языком и проглочена, а я продолжаю орать:
- Как ты только можешь? Иди жри это де*ьмо в другое место!
- Несмори!
С*аная жвачка у него во рту, и он громко чавкает, пережевывая ее. 
- С*ка, бл*дь. 
Его брови сдвинуты и глаза прищурены, ровный контур подводки подчеркивает экспрессию выражения лица. Его физиономия так и кричит, КАК он собой доволен сейчас. Его физиономия шепчет: «Врежь мне!». 
- Что хочу, то в рот и беру, - он чавкает и проглатывает жвачку. – Понял?
Я смотрю на него и чувствую, как на спину волнами накатывает жар. Меня не вырвало. Меня даже не тошнит. Я смотрю на его горло и так и вижу свои пальцы на нем. И если бы не вошедший Густав, то продолжением этой сцены была бы именно такая ее реализация. 
Можно быть нормальным человеком и хотеть вые*ать своего брата в рот.

*** 
Иногда я думаю, а что, если бы мы были сиамскими близнецами? Было бы у нас одно тело на двоих… или три руки на двоих… или три ноги…. Ходили бы мочиться вместе, мыться вместе… потом, деваться некуда, дрочили бы вместе. Если повезет, то и трахались бы. Нет, я не глумлюсь. Я просто считаю таких близнецов наисчастливейшими людьми. 
Я серьезно, лучше так, чем одно сознание на два черепа. Быть настолько близкими друг другу эмоционально и существовать порознь физически. Это отдаляет как ни странно. Мы, как чертовы битые пиксели, изъяны на общей картинке изображения. Близнец в принципе не нужен, но от него тебе никуда не деться. Тебе никогда никуда не хочется от него деться. Не можешь просто. И когда я говорю, что брат – это самое дорогое, что у меня есть, я говорю правду. В этом много сотен тысяч плюсов и один лишь минус. 
Может, и вам однажды не повезет также как и мне. 

***
Сегодня был день на минус десять по шкале Йоста. Перевожу: состояние а-ля недотраханная с*ка. Именно с*ка. Это когда хочешь прыгнуть выше головы, почти трусы теряешь в полете, и тут ба-а-ах… потолок на уровне двух метров. Цель достигнута, и можешь еще, но вот огромная шишка на темечке вынуждает с размаху и на зад. И голова трещит, и ж*па болит. Облом. 
Впрочем, все было бы не так плохо, если бы сразу – и в сон. Но это состояние на минус пятнадцать по той же шкале вынуждает жалеть, что все же головой ты приложился недостаточно до полной отключки. До меня даже не сразу доходит, что за спиной какая-то возня. Мне хватает секундного рассмотрения силуэта в темноте, чтобы понять от кого эта возня. 
- Билл! 
Это меня бесит больше всего. Черт, меня ничто так не бесит, как это! 
- С*ка, вали отсюда!
Свет от включенного торшера обрамляет влажное тело. Дрочащий брат – это еще минус пять пунктов до заветной «сонной» точки. И, если он не уйдет отсюда в ближайшую минуту, боюсь, до нее мне этой ночью не дотянуть и вовсе. 
- То-о-о-м!
- Катись, я сказал! – он полностью раскрыт, и трусы спущены до колен, и его приоткрытые губы так и просят простонать имя в ответ. – Стонать он у меня еще тут будет! 
Его «Аааа» в эту секунду – стандартное «Аааа» многих девушек. Мелодичное, такое легкое и, если сейчас закрыть глаза, то по звукам никогда не скажешь, что рядом лежит парень. И от этого сладко вибрирует в яйцах и слишком противно в мозгах.
- Билл, бл*дь! 
Он легкий. Легче, чем, наверное, некоторые девушки, что у меня были. Его поднять не проблема, но вот сейчас я даже коснуться его боюсь. Его беспардонность, наглость и такая развратная поза с раздвинутыми ногами… когда он настолько открыт, до него дотронуться невозможно – обожжешься. 
Я говорю бред? Дважды удивитесь. 
Тооом… дай… кончить… - я смотрю на его лицо, и взгляд то и дело перемещается на ласкающие пах руки, и я не знаю, куда мне смотреть положено моралью в данный момент – это равные по пошлости части тела, - …пожалуйста. 
Конченый извращенец. 
- Проваливай к себе в комнату!
Я сижу рядом с ним, и меня не хватает ни на что большее, кроме как материть и посылать его.
«Иди на х*р дрочи к себе!», «Если ты кончишь, с*ка, слизывать заставлю!», «Какого х*я ты приходишь за этим ко мне?!».
У меня морда, должно быть, красная уже. Лицо Билла красное уже. Он стонет громко, и я уверен, что он меня и не слышит сейчас.
Он всегда был убедителен в своей неправоте.
Его «Аааа» теперь низкое, чуть ли не гортанное – он близок к оргазму. У меня будто что-то щелкает в мозгу, и я понимаю, что это очередное шоу брата. Что это представление. И если я досмотрю до конца, а не свалю до антракта, то я просто чмо, пялящееся на своего брата с огромным удовольствием и безграничным восхищением. 
Щелк. И я толкаю его в бок. 
- То-о-м. 
И мне дурно становится от его тона. Иногда мне хочется, чтобы такие моменты оказались чертовыми проделками Морфея. Хочу проснуться сейчас в холодном поту. Хочу выдохнуть это облегченное б*яяяя. Но вместо этого раздраженно тяну, когда он кончает:
- Б*яяяя.
И лучше запихать мысль о напускном раздражении куда подальше. 
Он улыбается. Лыбится во все свои два ряда кривых зубов, и только его мокрое удовлетворенное лицо, облепленное волосами со всех сторон, с дрожащими ресницами и раскрасневшимися губами, не позволяет пройтись по нему кулаком. Только это. 
Щелк. И я спихиваю его с кровати. Переползаю на край и натягиваю трусы с его коленей на влажную задницу. Матерюсь на автомате, а у самого гул в ушах стоит. И так и слышится эхом разносящееся «То-о-ом…То-о-о-м…То-о-о-м». 
- П**ор чертов, сваливай из комнаты! 
И у него сейчас такое наглое выражение лица. Он будто слышит это долбаное эхо, вибрирующее у меня в мозгах. И так доволен собой. Он поднимется, и его трусы спущены на ползада. Сикось-накось. Набекрень.
Он опирается руками о край постели и я, предостерегаясь, отползаю чуть назад, вляпываясь коленом в его сперму.
- Спасибо, Томми, – брат глумится. Брат издевается. Проверяет. Брат целует меня в щеку. Он разворачивается и на ходу подтягивает трусы. Он улыбается мне кривыми зубами и шлет воздушный поцелуй. Ржет. Мой брат конченый. 
И если бы тут в комнате кто-то был, я бы обязательно прояснил ему ситуацию. Без проблем.
А в голове щелк-щелк-щелк. Какой-то механизм скручивает мозг. И в мыслях дребезжит: «Нужна какая-нибудь смазка». 
И я пока даже не догадываюсь, что вскоре эта мысль будет меня волновать больше всего. «Нужна какая-нибудь смазка».

***
Паршивый закон подлости: когда чего-то не хочешь больше всего на свете – это и получаешь.
Спрашивается, почему у меня не получается избегать брата в нашей квартире? Почему я не могу позавтракать в другое время, чтобы не с ним рядом? Почему, заходя в сортир, слышу звук воды из сливного бачка? Почему в душевой кабинке уже запотевшие стекла?
Совет на следующую жизнь: ты хоть особняк купи трехэтажный – тебе все равно будет тесно со своим близнецом, лучше сэкономь.
Мой кофе уже остыл, и сыр на бутерброде снова затвердел – невкусная дрянь, я скажу. Билл давится своим завтраком уже минут сорок и отчаянно пытается завязать разговор. На нем белый халат, и запах геля для душа с кокосом перебивает весь аппетит. 
Он думает я зол на него. И я зол на него.
- Том.
Меня сейчас злит скребущий звук его пилочки о ноготь. Он отхлебывает еще чуть-чуть из чашки и снова шлифует его о голубое покрытие. 
- То-о-м.
Тянет. Имя, жвачку, губы, возможно, даже зад. Он тянет из меня слова. 
- Что?
- Только не говори, что ты обииииделся. 
Если бы кофе было немного горячее, я бы вылил его ему в рожу. 
- Нет, Билл… твоя дрочка в моей кровати меня полностью устраивает. 
Он смеется, запрокидывая голову, и я вижу зуб, который неровно вырос. Помню, как мы выдирали молочный раньше времени, чтобы этот коренной рос нормально.
На самом деле это забавно: уговаривать Билла, с привязанной к зубу ниткой, подойти ближе. Надо сказать, аргумент был убедительным: «Я дерну посильнее – и всё». Когда хочешь добиться от Билла более решительных действий, обмани его. Введи в заблуждение и скажи: «Ладно, не будем. Подойди, я ее отвяжу». А потом дергай сильнее, чтобы очухаться не успел. Таким ошарашенным его уже не увидишь, как тогда, но фокус иногда проходит. 
- Том, ты меня стесняешься что ли? 
- Бл*дь, просто не делай так! Я тебя прошу об этом не в первый раз. 
Он проводит языком по верхней губе и рассматривает ногти на левой руке, выбирая с какого начать. Когда он молчит после вопроса больше пяти секунд, ничего хорошего не жди. 
- Приспичило мне, что прикажешь делать?
- Спать в своей кровати.
- Но я спал в твоей кровати, Том. Других вариантов не было. Или мне нужно было, не продрав толком глаза, с торчащим членом бежать к себе, чтобы там подрочить?
Он сдувает пыль со среднего пальца, и мне хочется сейчас подставить ему свой. 
- Или тебя смущает то, что я мальчик? М?
- Не смеши.
А смеяться я сейчас бы даже специально не смог. 
- Брось, Том, я же видел, как ты зажимался. Раньше такого не было. 
- Да, Билл, раньше такого не было. До тех, пока ты не охренел.
- Может, тебя начало склонять в другую сторону? - он смотрит в упор. Когда Билл смотрит в упор, лучше отвернись. - А, Том? Я же чувствую что-то неладное. 
- Успокойся, Билл, педик среди нас пока только ты. 
Так глумливо и злорадно смеялся я на наш позапрошлый день рождения. Когда всучил брату подарок - ювелирную бархатистую коробочку с железными скобами внутри. 
Таким злым был брат на наш день рождения. Когда к красной коробке получил открытку с надписью: «Носи на здоровье, Билл». 
Только теперь наоборот. Ржущий Билл. Злой Том. Сикось-накось. Набекрень.
- А ты проверял себя что ли?
- Билл…
- Я серьезно, Том. А то мало ли, близнецы все же. 
- Иди на х*р, Билл.
И он так щурится, фокусируясь, как обычно снайпер, готовясь спустить курок. 
- Хочешь проверить?
Его оскал на уровне моих губ. Он передергивает плечами и готовится что-то ляпнуть. Я точно знаю. Он всегда так делает. 
- От-ва-ли. Говорю по слогам. 
- Брось, Том… всего лишь небольшой эксперимент. 
Если губы Билла так близки к твоим, и он горит какой-то бредовой идеей, знай: целовать тебя – это последнее, что он станет делать. 
- Ну?
Он готовит что-то похуже. 
Он достает чайную ложку из холодного кофе, облокачивается на стол чуть дальше и выпускает ее мне между ног на пол.
- Упс… какой я неосторожный.
- Сейчас сам и полезешь, придурок. 
- Не-а. 
Он садится, опираясь о спинку дивана. Подтягивает пальцами подол халата выше и задирает ноги. Разбрасывает их в стороны. Лодыжки длинных ног идеально располагаются на углах стола. Наверное, зря я считаю эту позу странной. Зря?
- И как это понимать? В чем прикол?
- А прикол, Том, в том… ты сейчас просто обхохочешься, - его ступни 42-го размера по обе стороны от моих плеч, а самодовольная рожа говорит: - что на мне нет трусов. 
Если кому-то может показаться, что я самый е*нутый в группе на предмет пошлостей, он олух.
- А теперь поднимай.
- Билл, ты дебил!
- Конченый… ты забыл добавить «конченый».
- Я не полезу.
- И докажешь, что дело тут нечистое. 
- Это бред… бессмыслица. 
- Вот и я так думаю. Я же твой брат, в конце концов, - если он сейчас и трахнуть себя предложит для проверки, я не удивлюсь. – Давай быстрей, у меня яйца уже мерзнут!
Все, а дальше – как по путям. Шесть секунд поисков ложки вслепую, и ответ, на который не найдется своего «что-о-о-?» 
- Томми, если ты там сейчас с закрытыми глазами, знай: у тебя бооольшие проблемы.
Он всегда был убедителен в своей неправоте.

***
А потом все стало похожим на парк аттракционов. Все были, все знают. Где-то страшнее, где-то дороже, где-то быстрее, а где-то не выдерживаешь долгого простоя в очереди. Вот только большинство ходит туда по выходным и праздником, а у меня вся жизнь превратилась в сплошные карусели. С мертвыми петлями и опасными спусками. 
Билл сегодня красив как дьявол – слова заголовков прессы. У него новый аромат туалетной воды – ему делают комплимент по поводу запаха. На нем джинсы и рубашка в облипку – собеседник напротив в такой же тесной ловушке, как и задница брата. 
В этом его неповторимый талант. Он с одинаковой самоотдачей, мастерством и опытом окручивает и маленьких девочек, свято верящих в «два года без поцелуев», и взрослых мужиков, мечтающих о «двух часах наедине». От Билла ПАХНЕТ ложью, ее аромат возбуждает и притягивает, в то время как весь остальной мир ей воняет. В этом вся и разница. 
Цветы пахнут жизнью, а не жизнь цветами. Не хочешь всю жизнь просидеть среди сорняков, придется иногда и походить среди грядок в перчатках. 
Его можно обнимать. Его можно целовать. Можно флиртовать с ним и намекать на интим. Можно. Но если кому-то придет в голову, что Билл позволит это с собой делать, тот конченый лох. 
Билл лезет в эту вонючую яму с определенной целью. Не для того, чтобы выковыривать червей наманикюренными пальцами из мокрой земли, пить грязную заразную воду и пачкать дизайнерские шмотки о гниль разложившейся органики. Сидеть себе там и фильтровать дождевую воду целлофановым пакетом…
Он просто знает, как оттуда выбраться. Фишка в том, что когда туда попадет добыча, то если она и не свернет себе шею – ноги переломает точно. И рядом не окажется ни одной чертовой коряги, чтобы наложить шину. Подохнешь от собственной же беспомощности, а не от зубов хищника. В этом весь Билл. Никаких претензий. 
Змея заползает в нору по двум причинам: поспать и пожрать. Билл сидит в своей яме по двум причинам: поспать и пожрать… ТОБОЙ пожрать.
Кто-нибудь все еще хочет к нему? Значит, подумай еще раз. 

***
А потом все как по накатанной. За неделю уже дважды просыпаешься от того, что лежишь в мокром пятне спермы.
В мокром пятне и сухих трусах.
И как тут не станешь думать о брате посреди ночи? Как тут не засыпать со словами «Билл, пожалуйста…» и просыпаться с ором «Билл, с*ка…!!!»? Как тут впоследствии не свыкнуться с мыслью, что вторая половина кровати продавлена голым телом брата? Что на нем снова нет трусов. Что вы спите порой в обнимку и дышите сонными редкими выдохами друг другу в губы. Что, когда говоришь брату «ненавижу тебя», чаще всего имеешь в виду прямо противоположное. Что, когда у тебя бессонница, лежишь и рассматриваешь зад брата.
У Билла на левой ягодице родинка. Маленькая и чуть-чуть выступающая над кожей. Совсем, как та, что на подбородке. Близкая расположенность родинок ото рта и зада только доказывает их бл*дскую природу. Как указатели: «х*й сюда». 
Это совсем не смешно, когда начинаешь проводить такие аналогии с частями тела брата.
Это совсем не смешно, когда просыпаешься от того, что твоим двум пальцам несколько секунд назад было так тепло и комфортно, а уже сейчас холодно. Когда подносишь их к лицу, видишь сморщенную кожу на подушечках, как от долгого пребывания в воде. Что, когда нюхаешь их, чувствуешь запах одного из кремов брата. Вспоминаешь, о том, что тебя волновало накануне. «Нужна какая-нибудь смазка». И сейчас меньше всего должно тревожить, сколько вы выпили с братом накануне.
И сам брат… взъерошенный, сонный и недовольно бурчащий где-то рядом, под боком. И пятна спермы где-то рядом. Всюду. Лежишь пластом и знаешь, что в этот раз орать на Билла не станешь. Без претензий. Оба хороши. Оба с*ки. 
Я часто думаю о том, кто из нас больший урод: тот, кто трахает брата или тот, кто раздвигает ноги перед братом? Кому из нас должно быть стыднее смотреть матери в глаза? Кому из нас следует дать больший срок в суде? Кого из нас будут жарить дольше в пекле ада до следующей реинкарнации? А? Пох*й? 
Сейчас он после душа. От него пахнет кокосом и мятной жвачкой Орбит. 
А вы знаете, что у Билла горячие ступни и холодные голени? Что, если несколько раз провести ладонями по бедрам в направлении от коленей к паху и обратно, у него встает? Что, если сейчас толкнуться резче, под таким…нет…под вот таким углом, его «Аааа» позавидует любая шлюха. 
Мне сказать, что я подумаю о вас, если скажите, что я пошлю?
Сегодняшняя ночь будет совершенно обычной. Как всегда. Все, что я подумаю… подумал… и думаю сейчас, знай: это только половина правды. Это обложка без содержания. Это заголовок без статьи. Это тело без головы. Это всего лишь один близнец без второго.
Если вам покажется, что я груб, вы будете правы. Если подумаете, что Билл слишком развратен, вы будете дважды правы. Но если вы увидели только это, вы трижды чмо. 
Мы придурки. Мы конченые. Мы близнецы.
Как только я поцелую брата, я замолчу. Перестану думать. Ни одного мата. Ни одного секрета. Ни одной глупости. Ни одного сомненья. Всё…тш-ш-ш… 
И еще… сегодня Билл снова кончит, заляпав кровать. 
Я говорю бред? Вы можете сколь угодно удивляться. Мне пох*й.