|
Декабрьские ночи темно-синие, мглистые, подернутые тайной, овитые немым вопросом: "Что там, за холодной стеной сплетающихся в безумном вальсе снежинок?". Декабрьские ночи таят долго, как многокилометровые арктические льды, развеиваясь сероватой дымкой едва ли не к самому полудню. Звезд не бывает, запрокидывай – не запрокидывай голову, только перевернутый купол бездны, края – плотно, к самой земле.
Снег похож на неправильную сладкую вату: он не липнет к рукам, не пытается ухватить за выбивающиеся из-под шапки светлые дрэдлоки и на вкус совсем иной. Том знает: вода, но всё равно пробует, смешно вытягивая язык. На термометре минус двенадцать, покалывает щеки и кончики пальцев. Это почти приятно, особенно если потом засунуть ледяные руки под чужой теплый свитер.
Том приносит в дом морозную свежесть, от него пахнет Рождеством: свежеиспеченными булочками, лакричными палочками и терпкой хвоей, от которой слегка щекочет в носу. Он забирается на кровать, не разувшись, с повисшей на одной руке курткой и полуразмотанным шарфом. Бабушка всегда дарит ему зеленые, из года в год, безустанно набрасывая вечерами петли на спицы.
У Билла вельветовый, белый, купленный на распродаже свитер с сорокапроцентной скидкой. Рукава длинноваты, воротник безнадежно растянут, на левом боку – крошечная дырка от встречи с неаккуратно вбитым в шкафчик гвоздем.
- Спи, ночь на дворе, - говорит Том простужено и гладит, скользя ладонью под светлую ткань. Кожа под пальцами контрастно-горячая, чуть влажная от поднявшейся температуры. Том ведет выше, оглаживая ладонью выпирающие крылья лопаток, и замирает, вслушиваясь в тишину спящего дома.
Мама не слышит.
Билл сорвано дышит в подушку.
***
Им были заветные тринадцать. Они ловили губами дождевые капли, стоя на проселочной дороге босиком, по щиколотку утопая в грязи. Им, кажется, было всё равно. Сердце билось в ускоренном темпе, тук-тук-тук, молоточком; вместе с кровью вены насквозь прошивал ток. И была та волшебная ирреальная Freiheit, когда можно бежать, пока держат ноги, до самого горизонта, где земля переходит в небо. Они и бежали, и ветер вплетался в их волосы невидимой шелковой лентой.
***
- Я не знаю, - пробормотал Билл, вертя в пальцах сигарету. Полупустая пачка "Мальборо лайтс" лежала рядом. Вечерело, небо кровоточило алыми красками, и воздух, еще недавно пронизанный золотыми нитями солнечных лучей, холодел; сквозь тонкую подошву кед чувствовалось уходящее тепло остывающего асфальта.
- Соглашайся, - подал голос Том, копаясь в кармане широченных джинсов. Оранжевая зажигалка перекочевала из рук в руки.
Билл закурил, с силой затягиваясь, и тут же закашлялся, неприятно удивленный крепостью сигарет. Пачку они стянули из рюкзака Яна – редкостного ублюдка из параллели. У Яна было обрито полголовы и уже пробивалась щетина, что делало этого парня несомненно круче окружающих его гладколицых мальчиков.
- Дай сюда, - произнес Том, отбирая у брата сигарету. Он затянулся сам, чувствуя, как дым, щекоча, заполняет легкие. Билл заворожено смотрел на близнеца, кажущегося в этот момент действительно старшим, вкусивший плод "взрослых" развлечений.
- Ну, так что? - вернулся к прерванному разговору Том и стряхнул пепел умелым постукиванием пальца по фильтру. Младший нахмурился, обдумывая предложение.
- Я сказал, что не пойду без тебя, - добавил Том, улыбаясь.
Слова потекли по сердцу теплым бальзамом, обволакивая и согревая.
- Я подумаю, - ответил Билл шепотом.
***
Они сидели на полу, расчерченном солнцем на неровные части. Колено младшего свободно лежало на бедре брата; это было частью их жизни – постоянный тактильный контакт. Том зябко поежился: открытое окно и дверь создавали нехилый сквозняк, но двигаться не хотелось.
- Смотри, - негромко сказал Билл, вытаскивая что-то из кармана. Этим чем-то оказался осколок зеркала, невесть как оказавшийся у мальчика.
- Выбрось, обрежешься, - посоветовал Том, нервно передергивая плечами. Близнец улыбнулся – таинственно, заговорчески – и повернул зеркальце боком. На ребре осколок расслаивался, и старший увидел свое двойное, искаженное трещиной отражение.
- Как будто параллельный мир, да? - произнес Билл почему-то шепотом.
- Я не хочу жить в мире, где нет тебя, - произнес старший с пугающей серьезностью, и брат звонко рассмеялся.
***
Полуденный зной путал мысли, жаркое марево застилало глаза, и Том досадливо смахнул сбегающую по переносице капельку пота. Лежать на земле было неудобно, но до дома оставалось еще целых двадцать минут пути, и если бы они не сделали привал сейчас, то старший точно свалился бы от усталости. Его ноги ныли от долгой ходьбы, а Билл, зараза, выглядел так, будто не он прошел восемь километров под палящим солнцем.
- В следующий раз возьми приобщаться к природе кого-нибудь другого, - проворчал старший, прикрывая глаза.
- Больше некого, - отозвался Билл, и Том кожей почувствовал скользнувшую по его губам улыбку. Он протянул руку, находя плечо брата, и неуклюже потянул на себя. Младший тихонько рассмеялся, ложась сверху; острый локоток уперся в ребра, и Том поморщился.
- Откормлю, - прозвучало как угроза.
- Да, пожалуйста, - легко согласился близнец, утыкаясь носом в томову шею.
Его повело; ладонь свободно скользнула под тонкую ткань футболки. Вверх-вниз, натыкаясь на ремень джинсов. Билл задышал сбивчиво, попадая в такт с шелестом колышущихся на слабом ветру колосьев, колено уперлось между разведенных бедер старшего. Том наугад ткнулся губами, попал в подбородок. Под веками – раскаленный песок, окрашенный алым, и слишком страшно открыть глаза, потому что это будет признанием.
- Не надо, - дыханием по щеке, просьба, продиктованная нежеланием или страхом, чем именно, они не знали оба. Билл отстранился не глядя. Солнце выжигало татуировки на коже, и в уголках глаз щипало. От жары, конечно.
- Тут недалеко есть речка.
Том поднялся, стряхивая налипшие на майку травинки, и пошел вслед за братом. Шаги давались с невероятным трудом. Он с присущим ему мазохизмом вспоминал, каковы на вкус губы близнеца и что под правой бедренной косточкой у него аккуратная родинка, будто созданная для поцелуев.
Он не стал проверять температуру воды ногой, сразу заходя в реку. Мальчик поежился от неожиданного холода и принялся растирать плечи, как советуют делать пловцы. Дно кончилось внезапно, и Том с головой ушел вниз. Вода была повсюду: заливалась в нос и рот, попадала в легкие, когда он инстинктивно пытался вздохнуть. Он взмахнул руками, им овладела паника. Перед глазами стояла грязная синева, и круг солнца теперь казался таким тусклым.
- Том! - прозвучало глухо, за гранью.
- Билл!.. - очнулся он с выдохом, вобрал губами горячий воздух и разлепил склеенные, казалось, веки. Прямо перед собой он увидел взволнованное лицо матери. Симона облегченно прикрыла глаза и помогла ему сесть. Том болезненно зажмурился.
- Слава Богу!.. Как ты себя чувствуешь? - спросила мама, ощупывая его затылок. - Голова кружится? Не тошнит? Эта чертова жара...
- Где Билл? - беззвучно прошептал мальчик. Неподалеку слышался детский смех, играла музыка, и он отчаянно не понимал, что произошло.
Симона нахмурилась, меж бровей пролегла недовольная складка, и руки ее непроизвольно сжались.
- Ты снова...
- Где Билл? - повторил сын, боясь услышать ответ.
- Нет никакого Билла, - произнесла женщина терпеливо и поджала губы. - Никогда не было. Том, не начинай снова. Ты уже большой мальчик, и…
- Билл! - воскликнул Том, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. - Билл! Билл! - кричал он в то время, как мать хлестала его по лицу и звала врачей.
- Замолчи! Замолчи же! - в отчаянии восклицала Симона, глотая жгущие щеки слезы, а он вдруг поймал себя на мысли, что, должно быть, очнулся в одной из показанной близнецом "кривой" реальности. Том дернулся, когда игла уколола кожу; успокоительное побежало по венам, делая его тело мягким и непослушным. Голова безвольно запрокинулась.
Он приходил в себя с трудом, не понимая, где находится. Легкие разрывались от нехватки воздуха, и Том закашлялся, выплевывая попавшую в горло воду.
- Том! - задохнулся от волнения Билл, приобнимая брата за плечи. Старший закрыл глаза, судорожно хватая ртом воздух, и вдохнул аромат близнеца: вишня и солнце.
- Прости меня, прости, - заплакал Билл, в исступлении целуя его, - я не знал об обрыве, клянусь тебе... Боже мой, Том...
Губы его были влажными и солеными.
- Я думал, что потерял тебя, - прошептал он, и Том слабо улыбнулся, путаясь пальцами в темных прядях.
"Я тоже", - хотелось сказать ему.
|