|
Жизнь, как маятник, - туда, сюда, обратно.
Сначала так приятно, потом так неприятно.
©5diez
- И что это только что было? - Том вальяжно облокачивается о косяк двери в ванную, где я сейчас и нахожусь, заканчивая поправлять испортившиеся макияж и прическу.
- Ничего, - раздраженно бросаю и, толкая его плечом, выхожу в коридор.
Я быстро надеваю пальто, шарф и кеды и выскакиваю из квартиры, оставляя брата лишь догадываться о причинах моей внезапно начавшейся и так же внезапно стихнувшей истерики.
Нет, не так.
Оставляя брата и дальше делать вид, что он не догадывается, почему я так зол.
А причина на самом деле элементарная и состоит в том, что мой брат сука. Просто сука. Даже я со своими сугубо личными моральными нормами, которые явно бы не приняло общество, всегда выполняю то, что обещал. Ведь это так просто: не обещать того, чего не сможешь потом дать.
Так нет же, мы решили успокоить Билли и все же уступить ему симпатичного мальчика, решили любезно позволить ему трахнуться с другом брата. Чтобы Билли ждал этого дня на протяжении месяца и по ночам кончал в кровать, представляя все в деталях. Чтобы он ждал, ждал, ждал. И чтобы в тот самый день Билли позвонил ему и, слушая длинные гудки, понял, что его снова наебали. Чтобы понял, что этот парень не возьмет трубку потому, что Томми, наверняка, угрожал свернуть ему шею, если он хоть на сколько-нибудь приблизится или просто заговорит с глупым Билли. Элементарно. Но я почему-то действительно поверил в то, что Тристен мой.
А вообще, на этот день у меня были планы, а теперь все пошло под откос, и я не знаю, что сейчас делать, так как около десяти часов остаюсь абсолютно свободен.
Достаю мобильник и начинаю листать записную книжку. Где-то на середине палец уже устает постоянно нажимать на кнопку, и я, понимая, что другого варианта у меня все равно и не было, набираю номер старого знакомого, с которым мы всегда отлично ладили во всех отношениях, и встреча с которым была у меня запланирована на сегодняшнюю ночь. Время приходится перенести.
- Да? - в динамике раздается как всегда уверенный голос Эйдена.
- Привет, - мягко говорю я и улыбаюсь. - У тебя есть время?
Вообще-то, глупо это спрашивать: я и так знаю, что для меня время у него есть всегда.
- Есть, - усмехается. - А ты… ммм… что-то хотел? - делает вид, что не понимает, зачем я ему звоню.
- Хотел, - облизываю губы. - А ты… ммм… разве против? - усмехаюсь.
- А сам как думаешь? - риторический вопрос.
- Вот и отлично. Я сейчас на другой стороне от того магазина DVD, где ты встретил меня в прошлый раз. Ты ведь заедешь за мной?
- Минут двадцать ожидания тебя устроят?
- Конечно, - отвечаю с небольшим напрягом.
Конечно, не устроят. Но ведь если вызывать такси, то выйдет еще дольше, так что особого выбора у меня не имеется.
- Тогда до встречи. И смотри, не мерзни там, - то ли действительно заботливо, то ли эту заботу изображая, бросает Эйден и отключается.
Натягиваю шарф на подбородок и оглядываюсь по сторонам: пара продуктовых и один мультимедийный магазин, а также какая-то левая забегаловка, в сторону которой мне, наверное, не стоит даже смотреть. Недовольно морщусь и отхожу к стене здания, не зная, чем себя занять. Через несколько минут с очередным ледяным порывом ветра я понимаю, что если оставшееся время так и буду торчать здесь на холоде, то, как только Эйден приедет, он сможет смело везти меня обратно домой, в лучшем случае – с насморком, к моему обожаемому и горячо любимому братишке, который, вероятно, уже ушел на свою «вечеринку».
Не долго думая, я назло всему миру направляюсь именно в это странное заведение, название которого стало нечитабельным из-за налипшей к вывеске грязи.
И не спрашивайте, почему меня понесло именно сюда, а не в довольно приличный магазин с дисками или среднего класса гастрономию – я и сам не знаю. Возможно, это акт самопожертвования, совершаемый ради высшей цели: если со мной что-то случится, Том будет чувствовать себя виноватым. А, может, я просто устал от скучной жизни бесконечно верного и хорошего брата-любовника. Хотя все же, я думаю, вернее всего будет, что, в отличие от остальных вариантов, чтобы попасть в этот «пабчик», мне не придется переходить дорогу и топать там еще какие-то метры по страшному ветру, который не только подрывает мое здоровье, но и мешает идти, постоянно занося в стороны.
Уверенно дергаю за дверную ручку и с видом очень, очень и очень важной персоны прохожу внутрь к барной стойке. Ну, или к тому, что по идее должно быть барной стойкой.
Пахнет деревом, сигаретным дымом, перегаром и дешевым вином. Людей практически нет, а те, кто все же являются посетителями, небольшими компаниями сидят во мраке за угловыми столиками и ведут свои пьяные разговоры, периодически разносясь дружным смехом, причиной которому, наверняка, служит какая-нибудь сальная шуточка. Чувствую на себе липкие взгляды, заранее зная, что по своей выразительности они разделились на три типа:
1. «Что за пидор?! Ненавижу пидоров!»
2. «Отличная попка, присунуть бы…»
3. «Какого хрена?!»
Не утруждаю себя поворотом головы и оценкой их обладателей, вместо этого сдержанно, но приветливо улыбаюсь «бармену», мужчине преклонных лет с уже заметной сединой.
- Ты что-то хотел? - прокуренным равнодушным голосом спрашивает он, от чего мне становится слегка не по себе: не люблю, когда ко мне не проявляют должного внимания.
- Да, - я все же продолжаю улыбаться, - один мартини. Безо льда.
Он как-то непонимающе смотрит на меня, не спеша выполнять заказ.
- Что? У вас нет мартини?.. - немного расстраиваюсь, прикидывая в голове, что же в таком случае мне выбрать.
- Есть, - он ставит передо мной бокал и откуда-то снизу достает бутылку. - Просто не думал, что ты зашел сюда, чтобы пить. С соком или без?
- Без. Ну а для чего еще я мог зайти сюда? - усмехаюсь, немного передразнивая интонацию «бармена» на этом слове.
- В туалет, - абсолютно серьезно отвечает он и, подвинув мне наполненный бокал, принимается протирать стойку, всем своим видом давая понять, что продолжать со мной разговор он не намерен.
Отстраненно хмыкаю себе под нос и брезгливо осматриваю бокал на предмет лишних отпечатков. Убедившись, что стекло чистое, и приятно удивившись этому, подношу ко рту и отпиваю, одновременно сталкиваясь с насмешливым взглядом этого мужика.
- Что? - раздраженно ставлю мартини обратно на стойку.
- Ничего, - без эмоций бросает он и снова отворачивается.
Дурдом.
В коем-то веке к ним заглянул приличный человек, а этот псевдобармен, которого только и писать в кавычках, ведет себя так, будто кроме тряпки и поцарапанной деревянной поверхности его ничего больше не интересует, на самом деле, тихонько хихикая над своими, вероятно, гнусными мыслями. Лучше бы главную вывеску протер, чтоб люди хоть видели, как называется то место, куда они не рискнут зайти. И вообще, мог бы побеспокоиться о своей прибыли: ну, там завлекать клиентов и все дела.
Недовольно делаю несколько глотков, осушая бокал, и достаю телефон, чтоб посмотреть время. В этот самый момент мобильник начинает вибрировать, и специфическую атмосферу рюмочной нарушает песня, название и исполнителя которой я так и не выяснил.
Эйден.
- Да? - в трубку.
- Ты меня не дождался, или тебя утащили маньяки? - из трубки.
- Ха-ха, очень смешно, - подозрительно кошусь на «бармена», прикидывая, насколько он сошел бы за маньяка, и прислоняюсь к стойке спиной. - Ты уже здесь?
- «Здесь»? Нет, я там, где мы договорились, - тихий смешок. - А вот где моя детка?
Хмыкаю:
- Твоя детка сейчас будет, - и нажимаю на «сброс».
Покопавшись в сумке, я все-таки извлекаю из нее бумажник и небрежно кладу на стойку купюру, явно превышающую стоимость заказанной мною выпивки, после чего быстрым шагом направляюсь к выходу, снова чувствуя обращенные на себя взгляды.
Как только я открываю тяжелую дверь, в лицо опять ударяет мерзкий ветер, разнося в стороны мои аккуратно уложенные прядки. Ненавижу.
Я сразу замечаю припаркованную почти тут же безукоризненно чистую и шикарную на вид машину Эйдена, которая немного не вписывается в окружающий пейзаж, и, радостный, что, наконец, меня отсюда заберут, машу ему рукой, на что он открывает дверь и, улыбаясь, машет мне в ответ. Заскакиваю в уютный и теплый, а главное – безветренный салон и почти целомудренно целую парня в губы.
- Привет, - отстраняюсь и усаживаюсь поудобней, полностью откидываясь на сиденье.
- Привет, - отвечает. - И что ты там делал?
- Где?.. - теряюсь, но тут же понимаю, о чем речь. - А… Пил, - весело усмехаюсь.
- Чего?..
- Ну, пил. Что непонятного? - улыбаюсь еще шире.
- Там?! - делает большие глаза, указывая пальцем на заведение.
- Ну да, а что? - оглядываюсь назад. - Ты ругать, что ли, меня собрался? - хихикаю как девчонка. - Не надо, я уже большой.
Он хочет еще что-то сказать, но я быстро прерываю его:
- Так и куда мы поедем? Для клуба рановато, есть не хочется, напиваться тоже рано… - запрокидываю голову и хмыкаю. - Так куда?
Эйден ничего не говорит, лишь улыбается, как-то снисходительно смотря на меня. Как смотрят на детей, когда те болтают какие-то глупости, понятные только им, но при этом такие милые, что сложно сдержать улыбку.
Как ни странно, меня это нисколько не раздражает. Эйден вообще один из немногих людей, которые никогда не выводят меня из себя.
- А на улице ужасный ветер… - с жалобными нотками в голосе констатирую я. - Смотри, он испортил мне прическу, - трясу головой и тут вспоминаю, что не видел себя с того момента, как вышел из дома, так что не могу знать этого наверняка. - Ведь испортил?..
- Успокойся, все отлично, - наконец, подает голос Эйден и заводит машину.
А я, ощупывая волосы пальцами, пытаюсь понять, какой ущерб потерпел мой внешний вид.
- Зеркало, Билл, - Эйден взглядом указывает на зеркальце у лобового стекла.
- Точно, - смеюсь и, глядя в отражение, с огромным облегчением отмечаю, что я все так же безупречен, как и когда покидал квартиру. - И правда, отлично!
Широко-широко и очень радостно улыбаюсь и тут замечаю, что мы уже едем:
- Так все-таки куда мы? - удивленно и заинтересованно.
Он усмехается и, поглядывая то на дорогу, то на меня, отвечает:
- Ну, раз уж есть ты не хочешь, пить ты тоже не хочешь, находиться на улице не можешь, да и я тоже, если честно, не очень горю желанием дышать свежим воздухом, а в клуб действительно еще рано, то поедем ко мне, - небольшая пауза буквально в полсекунды, - трахать тебя.
Нагло ухмыляясь, он смотрит мне в глаза, ожидая реакции.
- Ага, - губы сами растягиваются в улыбке, и, чтобы хоть как-то скрыть это, я отворачиваюсь к окну, - поехали.
Одна из причин, по которым мне нравится Эйден, это то, что он, в отличие от многих других, не пытается делать вид, что совсем не хочет поиметь меня, что он вообще натурал и что я его не привлекаю. Он не скрывает своих намерений и желаний под разными жалкими масками и отговорками, как это делает большинство.
«Я буду тебе хорошим другом, Билл».
«Я хочу тебе добра, Билл».
«Я буду защищать тебя, Билл».
«Билл, ты особенный».
И что самое отвратительное: «Я люблю тебя, Билл».
Тошнит.
Нет, Эйден никогда никого передо мной не разыгрывает. Он всегда говорит прямо, так, как есть на самом деле. Он знает, чего хочет сам, и знает, чего хочу я. С ним мне легко, ведь если не играет он, то почти не приходится играть и мне. И я могу быть уверен, что после проведенной вместе ночи он не станет донимать меня, вдохновленный надеждами, что произошедшее между нами взрастит какие-то плоды и мы будем жить вместе долго и счастливо. Впрочем, несбыточные надежды – это привилегия малолетних девочек, а не тех, с кем я привык делить постель, и правильней, и честней, наверное, будет сказать, что вторым от меня больше этой постели-то и не нужно. Но они так любят накрутить всего, пустить побольше пыли в глаза и разыграть все максимально реалистично, что волей-неволей заскучаешь, а в душе все-таки появится осадок: тебя снова держат за размалеванную куклу без мозгов. Нет, спасибо. Хотите секса со мной? Тогда наберитесь сначала смелости показать и признать это.
Вот как сейчас. Ну, куда уж прямее? «Едем тебя трахать». Да, конечно, едем меня трахать. Не то, чтобы меня это задевает, но что-то внутри не так. Город за окном все тот же, люди тоже, кажется, ничем не отличаются от прежних. А вот внутри у меня что-то… мешается. Совесть? Но какая может быть совесть, если все заранее обговорено и мне «можно»? Нет, все в порядке. Просто это не необходимо. И этого не так сильно хочется. Будто цепляюсь за веревку, сам уже находясь на суше. Или как когда сидишь за праздничным столом, полным еды, и пытаешься запихнуть в себя все, несмотря на то, что уже сыт. Просто потому, что есть возможность и как-то неправильно будет ее упустить. Что-то вроде своеобразной жадности. Да, наверно, так и есть – жадность до секса.
Только вот, правда, что-то не очень тянет.
- Ты чего скис? - наигранно подозрительно смотрит на меня Эйден.
- Скис? Нет, - улыбаюсь, демонстрируя, что все на самом деле в порядке, и снова отворачиваюсь к окну.
- Давно тебя нигде не видно. Надоела шумная жизнь?
Не сразу осознаю, о чем он, наблюдая за движением дороги за стеклом.
- Да, есть чуть-чуть, - отвечаю после нескольких секунд молчания. - Решил немного отдохнуть.
Прерывистые белые полосы на асфальте превратились в одну длинную бесконечную. Но по-прежнему белую. Даже тут ложь.
- Вот как, - усмехается. – Ну, и как отдыхается?
Оборачиваюсь и говорю именно то, что он хочет от меня услышать:
- Скука смертная.
И смеюсь.
***
Пока он возится с ключами и замком, обхватываю руками его бедра, прижимаясь всем телом, и слегка покачиваюсь, будто в танце. От неожиданности Эйден подается вперед, а я кладу правую руку на его ширинку и несильно, но ощутимо начинаю поглаживать член через джинсы.
- Нравится, - тихо произношу. Не для него и не для себя.
- Нравится, - так же тихо соглашается.
Не понял меня.
Легко касаюсь носом его шеи и, прикрыв глаза, провожу по ней, затем аккуратно пробегаю губами по тем же местам. Вдыхаю. Люблю, как он пахнет.
- Хочешь, скажу, что люблю тебя? - глаза по-прежнему закрыты.
Не хочет, знаю. Поэтому и не боюсь спрашивать.
Не отвечает. Потому что знает, что я знаю.
Любовь, это не для нас.
Дверь открывается, и я сам подталкиваю его внутрь. Не убирая ладонь с ширинки, завожу другую руку назад и нащупываю замок. Снова раздается щелчок.
Вот теперь пора.
Дэн быстрым движением разворачивается ко мне, прижимает к двери и целует, найдя мои губы. Глубоко и страстно, отчасти грубо. Как обычно.
Из головы мигом вылетает абсолютно все, кроме этого момента, кроме нашего «сейчас». Кроме языка во рту, прижатого к ноге его горячего пульсирующего члена, быстро накапливающейся тяжести внизу живота и стягивающей меня преграды в виде трусов и джинс, я не чувствую ничего. И чувствую все, потому что это и есть «все».
Не выдерживаю, и уже секунд через пять слышны мои тихие стоны сквозь поцелуй. Хватаюсь за Эйдена руками, чтобы удержаться и не осесть вниз на подкашивающихся ногах, но он и так настолько близко, что упасть мне точно не грозит. Не в этот день.
Сегодня я для него. Том сдал меня в аренду любому без какой-либо оплаты. Сегодня можно Эйдену и можно нам обоим. Но я хочу не так.
- Стой, - отстраняюсь и касаюсь пальцами его влажных губ, - я хочу…
- Знаю, - он не дает мне договорить и улыбается, целуя мою ладонь, а затем отводя ее в сторону.
Теперь уже нежно. Все нежно и плавно. Так, как надо. Будто я очень нужен, будто совсем хрупок, будто любовь. Нет, будто секс по любви.
Секс, будто по любви.
Не знаю, каким образом так выходит, но Эйден всегда знает, как и что я хочу. Но я не могу назвать его близким другом, хоть мы и знакомы достаточно давно. И я никогда не говорил с ним открыто, но, признаться, я вообще ни с кем не говорю открыто. Кроме брата, конечно, и то не всегда.
Постоянно играть иногда бывает сложно, иногда не выдерживаю, ломаюсь, так и не закончив партию. Иногда. Для этого должно произойти что-то совсем из ряда вон. Что-то такое, что действительно может сломать. Что-то, что заденет и выбьет из колеи.
Кто-то спросит: зачем это все?
Не знаю. Я привык, мне это нравится, так проще и так далее, и тому подобное.
Так понятно? Нет.
Мне тоже нет. Просто это есть. Это моя жизнь и это я. И в то же время не я. А может, в какой-то момент это переросло в игру с самим собой, и, может, уже настолько, что я обманываю себя же, которого успел потерять и которого больше не вижу. Так всегда и бывает: мысли накручиваются одну на другую, строят все выше, выше и выше, однако и прямо пропорционально тому, как отдаляются от правды.
Лучше не думать – больше путаешься. В конце концов, это не имеет значения.
Когда с Томом, я другой. Не знаю, я ли это, но я точно отличаюсь от того, какой со всеми остальными. Брат – это мой кусочек реальности, возможность почувствовать что-то настоящее. Или наоборот, возможность от этой реальности уйти. Можно считать и так, и так, только смысл от этого не меняется.
И сейчас, когда я закрываю глаза, отдаваясь поцелую, передо мной стоит образ Тома. Это он проводит языком по моим губам, это он проникает дальше, и это кончики его пальцев касаются моей щеки и шеи.
Вот, я снова себя обманываю. Представляю на месте шикарного парня, с которым собираюсь сейчас заняться сексом, своего брата. Если подумать серьезно, то извращение же.
Но я слишком хорошо отношусь к Эйдену, чтобы так делать. Слишком уважаю его.
А значит, продолжаем.
Любовь подождет. Она же умеет.
Не прекращая поцелуя, подцепляю край его футболки. Горячими ладонями вверх по еще более горячей и чуть взмокшей от возбуждения спине. Все-таки от губ приходится оторваться. Смотрю Эйдену в глаза и получаю ответный взгляд.
Ухмыляется.
Ухмыляюсь.
И медленно тянусь руками к пряжке его ремня, одновременно с этим проводя языком от ключицы до кожи за ухом, но он, отпустив мою талию, перехватывает запястья и заводит наверх, небольно кусая меня за нижнюю губу.
Я забыл. Первым раздеться придется мне. Он любит так. И я тоже люблю, люблю все, что ему нравится и от чего он получает удовольствие.
Нарочито медленно расстегивает пуговицы моей рубашки, начиная снизу. Старается не касаться кожи, но не очень выходит. Эта целомудренность, или издевательство, меня убивает. Несколько секунд на каждую пуговицу – это слишком долго.
- Ну же, - выгибаюсь ему навстречу, надеясь на нужную реакцию.
Он определенно ловит с этого кайф. Все так же сжимая в одной своей руке мои и будто не обращая внимания на и без того тщетные попытки, Эйден продолжает пальцами, не торопясь, взбираться вверх, и с каждым движением полоска открытой кожи на моей груди становится все больше.
Мне кажется, что проходит целая вечность к тому моменту, как эта рубашка, наконец, оказывается брошенной куда-то в сторону громоздкого шкафа.
Несколько секунд он водит по мне взглядом, тщательно осматривая, вероятно, на предмет каких-то новых отметин, которых не видел прежде, или еще чего-то подобного. Мы давно не виделись. И я, правда, соскучился.
Пока Эйден занимается моими штанами, я, прижимаясь, обнимаю его и, едва дотрагиваясь ногтями до спины, вывожу на ней ломаные линии.
В момент, когда я оказываюсь совсем без одежды и пока он еще не успевает прижать меня обратно к двери, снова оглядывая, щупая, поглаживая, вот в эти ничтожные доли времени я чувствую что-то вроде смущения. Нет, мне не стыдно, и я не стесняюсь. Я просто знаю, что что-то не так, как должно быть, и от этого немного неловко перед собой же. Ну, и если быть более честным, то я, в общем-то, понимаю, в чем состоит это «что-то».
Внешне мое смятение никак не проявляется. Хотя иногда мне кажется, что вся эта тема с очередностью придумана Эйденом именно потому, что он отлично знает мою реакцию и ему она нравится. Я, конечно, надеюсь, что это не так. Но порой на полном серьезе возникают мысли, что он знает меня лучше меня же самого, видит насквозь. Это одновременно и пугает, и дает ему большое преимущество, даже перед братом. Ведь от Эйдена не приходится скрывать того, в чем нельзя признаться Тому, и Эйдену достаточно лишь части, тогда как с братом все иначе. И до недавнего времени я предпочитал более легкие отношения. Пока не понял их цену.
Не выдерживая эту затянувшуюся паузу, тяну Эйдена на себя, от чего он наваливается на меня грудью – и не только ею – так, что дышать становится крайне тяжело. Но это ведь и не так важно сейчас, учитывая, что мы опять целуемся.
От трения джинсовой ткани его штанов немного больно, поэтому я спешу побыстрей расправиться с ними. Но, не дав мне закончить с этим, он отрывает меня от двери за спиной и, буквально схватив в охапку, тащит в спальню, где я оказываюсь на кровати лицом вниз, а он – сверху на мне. Пальцами, надавливая, чтобы не вызвать щекотку, проводит по щеке, шее, плечу, позвонкам. На зад же кладет пятерню и, конечно же, сжимает. Готов поспорить, в этот момент он необычайно горд собой.
Когда чужие руки так вот лапают меня за жопу, возникает стойкое ощущение, что я принадлежу кому угодно, только не себе.
Эйден вылезает из джинс, что невольно вызывает у меня усмешку: я уж было подумал, что он собирался делать это в штанах. Он перехватывает мой взгляд, вскидывая брови и кривя губы в ухмылке в ответ, берет меня за бедра и тянет вверх, ставя на колени.
- Смазка в сумке? - имеет в виду мою сумку и мою смазку.
Помнит, что я всегда ношу с собой. Не потому что шлюха, а потому что на всякий случай. Ведь никогда не знаешь…
- В сумке.
А сумка в коридоре. Надо было думать раньше, а то обламывает.
Кладу руку себе на член и неторопливо глажу, глядя на его. Хочется взять в рот.
Том часто смеется, отмечая мою любовь к минетам, хотя сам же отнюдь не редко готов воспользоваться этой чертой.
Тоже понимая, что расстояние до коридора представляется сейчас расстоянием до Луны, Эйден, к моему огромному удивлению, из ящика прикроватной тумбочки извлекает тюбик другой смазки. Раньше у себя он никогда не держал. Наверное, мое дурное влияние.
- С каких это пор? - вопросительно глядя на предмет в его руках.
Выдавливает небольшое количество себе на пальцы, растирает:
- Никогда не знаешь, когда на тебя свалится счастье в твоем лице, - раздвигает половинки, от чего я чувствую себя еще более голым. - Ну, вообще-то, не только в лице…
И то правда.
Добавляет еще смазки на отверстие и вводит один палец. Не слишком приятно, но и не то чтобы неприятно. Привычно. Дрочу себе быстрей – вот так гораздо лучше. Прикрываю глаза.
Брат неправ, когда говорит, что я мог бы здорово обходиться и без члена.
Добавив к среднему указательный, Эйден, наконец, нащупывает простату и теперь не прекращает надавливать на нее, каждый раз вгоняя пальцы, и выбивает из меня сорванные вздохи и негромкие постанывания.
Беспорядочно скольжу по своему телу рукой, локтем другой опираясь о кровать, задеваю соски, кружу по животу. И выгибаюсь со стоном, чувствуя, что пальцев внутри стало больше.
- С резинкой или без? - голос Эйдена резко прорывается через ощущения, оседая у меня в голове лишь набором ничего не значащих звуков.
Затянул он с растяжкой. Простите за тавтологию.
- Что?.. - нехотя задираю голову.
- Презерватив одевать? - уже трется влажной головкой о вход.
- И так знаешь же, - раздраженно отмахиваюсь и призывно выгибаюсь.
Не люблю презервативы, не люблю предохраняться. Это нужно девушкам, чтобы избежать лишних проблем с ребенком и не загадить свое будущее, ну, и чтобы ВИЧ не подцепить, и парням, которые боятся заразиться и страх которых я не разделяю. Потому что срок, который я собираюсь еще прожить, меньше инкубационного периода СПИДа. Я же не буду всю свою предполагаемо долгую жизнь спать со своим близнецом. От мысли, что лет в тридцать, будучи уже взрослыми мужиками, мы с ним будем все так же кувыркаться в постели – а мы ведь будем – меня, признаюсь, порядком воротит. Я, наверное, еще не вырос и чего-то не осознаю, раз думаю о таких вещах, как суицид, но я и не хочу вырастать. Умру недоразвитым. А остальные болячки этого плана пока что обходили меня стороной. Все-таки я не с кем попало сплю, хоть и понимаю, что никто не застрахован. Вот когда однажды какая-нибудь дрянь, передающая половым путем, тяпнет меня за член или что-то еще, тогда, вероятно, и начну думать о безопасном сексе, а пока я не стану отказывать себе в удовольствии полного контакта.
Эйден входит медленно, сжимая одну руку на моей талии, а другую на бедре. Поначалу тесновато, это чувствуем мы оба. Отмечаю данный пункт очередным «привычно». Каждый раз одно и то же, но каждый раз все снова так охуенно классно.
Он полностью выходит, затем вставляет опять. И так несколько раз. Если воздухом можно захлебнуться, то это обязательно в скором времени со мной произойдет. И если Эйден сейчас же не перестанет меня дразнить, то я развернусь и сам его выебу.
Он либо читает мои мысли, либо сам не выдерживает, но так или иначе начинает меня нормально трахать. Именно «трахать». Так, как я люблю.
Резкими, даже чересчур, движениями он сполна компенсирует эту не слишком импонирующую мне позу. Все-таки я предпочитаю видеть глаза и остальное тело партнера и трогать что-то помимо себя и уже скомканного покрывала.
От быстрого ритма и бьющего по телу возбуждения колени у меня не выдерживают и разъезжаются еще больше в стороны, так что Эйдену приходится держать меня практически на весу, но не думаю, что это ему в тягость. Стоны разрывают изнутри раньше, чем успевают вырваться из груди и показать Эйдену, насколько я беспомощен перед ним в этот момент.
Секс – это именно то, в чем я никогда не мог врать. Не умею на пустом или почти пустом месте разыгрывать бурное наслаждение, а если и попытаюсь это сделать, то те, кто знает меня в плане секса, запросто поймут игру. Но сдерживать себя еще сложней. Я действительно не могу заткнуться, если меня полностью выносит от кайфа, оставляя утопать в чужих движениях, цепляясь за чужое тело, лишь бы не сгореть так под токами, а если и сгореть, то не в одиночестве.
Эйден стряхивает мою руку с моего же члена и сам трет головку, ствол, водит пальцами по венам, обхватывает ладонью яйца. Трогает везде, где ему захочется.
Кончаю я, как чаще всего и происходит, обильно, громко и с искрами перед глазами. Первый. А он все еще продолжает всаживать мне. Боль сзади из-за сокращений мышц и не прекращающегося движения постепенно проходит, и мне снова становится хорошо, когда я опять начинаю отчетливо ощущать, как член Эйдена стимулирует простату.
Я испытываю уже третий оргазм к тому моменту, как чувствую, что его член внутри разбухает, после чего в меня неровными струями хлещет сперма. Эйден, наконец, кончил.
Он выходит, и я нормально ложусь на кровать, забираясь под одеяло. Натертые о синтетическую ткань колени жжет – теперь это стало заметным, да и тело порядком затекло. Вспотевший Эйден валится рядом и обнимает, занимая мои губы глубоким, но немного вялым из-за отсутствия сил поцелуем. И я не могу понять, что приятней: секс с ним или так вот лежать в обнимку и целоваться уже после.
Отстраняюсь и, улыбаясь, смотрю в глаза:
- Я тебе говорил, что ты мой самый классный любовник?
Тоже улыбается:
- А я знаю.
- Откуда? - растерянно усмехаюсь, вполне искренне удивляясь.
- Иначе ты бы не возвращался.
Я не успеваю ответить, так как он снова целует меня.
Но он прав: я никогда не сплю с одним и тем же человеком дважды. Исключения составляют только сам Эйден, Том и мой бывший парень Энджел, с которым после расставания мы не общались.
Этот разрыв, должен заметить, дался обоим очень нелегко: Энджел мне действительно нравился, даже больше, чем просто нравился, да и он, я знаю точно, испытывал ко мне довольно неоднозначные чувства. Я, естественно, пытался всеми силами скрыть наши отношения от брата, но думаю, понятно, что тот не мог не догадываться и болезненно реагировал на каждую мою с Энджелом встречу. Но я ведь люблю Тома, и люблю слишком сильно для того, чтобы параллельно играть в то же самое с другим человеком. Так что выбор был достаточно предсказуем и заранее определен. Я практически пережил это. В жизни людей случаются вещи и пострашней.
У Эйдена опять встает, и он медленно переползает на меня и нависает сверху. Перехватив мои ноги под покрасневшими коленями, он разводит их в стороны и приподнимает.
И я совершенно не против, ведь у нас еще уйма времени перед тем, как ехать в клуб.
***
Приветливо улыбаюсь знакомому охраннику на фейс-контроле. Глядя на меня, он выглядит немного удивленным: я давно здесь не был.
- Билл, ты?! - тоже широко улыбается, напрочь забыв про напускную серьезность, присущую ребятам вроде него, но тут же мрачнеет, видя Эйдена рядом со мной, и кивает в знак приветствия. - Добрый вечер.
- Привет, Брайс, - делано вежливо и манерно отвечает Эйден, берет меня за руку и идет дальше во внутрь помещения.
Я успеваю только, как бы извиняясь, улыбнуться парню через плечо.
В гардеробе слышно, как гремит на верхних этажах музыка. Я стою в полумраке напротив большого зеркала и смотрю на свое лицо, пытаясь определить, насколько заметно, что меня трахали несколько часов подряд, и насколько это хорошо или плохо. В смысле, что заметно.
Эйден подходит сзади, сует мне в задний карман джинс номерок и обнимает, кладя ладони на ширинку:
- Прямо здесь отымел бы, - движениями бедер имитирует фрикции и ставит небольшой засос на шее в дополнение к тем, что уже красуются там.
- Почему бы и нет? - ловлю взгляд в отражении и накрываю его руки своими.
- Нимфоман, - отвечает абсолютно серьезно и направляется к лестнице.
В зале на третьем этаже мы проходим к нашему столику, находящемуся за ограждением и стоящему дальше всех, по дороге без перебоя здороваясь со знакомыми и не очень знакомыми людьми. Музыка оглушает, а перед глазами беспрестанно мелькают огни прожекторов. От духоты и запахов немного кружится голова.
То, что у меня внутри, можно сравнить, наверное, с тем чувством, которое возникает, когда возвращаешься домой после очень долгого отсутствия, когда заново замечаешь забытые мелочи и когда видишь, что тебя тоже не забыли и ждали, и именно в этот момент осознаешь, что даже не представлял себе, как сильно на самом деле скучал.
Все еще держась за локоть Эйдена, я плюхаюсь на мягкий, обитый кожей диван и вытягиваю ноги вперед. Закрываю глаза, наблюдая перед собой смену беспорядочных цветных пятен.
Это то место, где отключиться невозможно. Даже забившись в самый темный угол, зажав руками уши и зажмурившись. Атмосфера давит и замыкает в себе, не отпуская и не давая забыть. Это то место, от которого не хочется отключаться.
Эйден достает из кармана пакетик и высыпает оттуда на поверхность стола часть уже измельченного кокаина. Кредиткой растягивает порошок в две длинные дороги.
Ночь без этого не начинается.
Вообще-то, я больше предпочитаю джанк, но думаю, большинство согласится, что это не совсем подходящий выбор для отрыва в клубе.
Здесь не нужно прятаться и беспокоиться о том, что кто-то увидит. Все и так всё прекрасно знают. Здесь можно всё. Тем более нам.
Через обрезанную трубочку для коктейлей, которую протянул мне Эйден, нюхаю кокс со стола и снова откидываюсь назад, шмыгая носом и убирая из него белые остатки. Улыбаюсь в потолок, положив голову на спинку дивана, и чувствую, как она прогибается, когда Эйден следует моему примеру. Минуты две мы просто сидим, а затем он притягивает меня к себе и проникает языком в рот, ладонью сжимая мое тощее бедро. Обхватываю его за шею и, перекинув ногу через его, сажусь на колени, активно отвечая на поцелуй.
Это так здорово сейчас, поцелуи со вкусом снега.
Он забирается мне под рубашку, гладит кожу, прижимает ближе. Вдруг отстраняется, и мне приходится открыть глаза. Смотрю на него.
У меня зрачки так же расширены.
- Хочешь? - кивает в сторону танцпола, который из-за освещения представляется нарезкой из очень быстро сменяющихся кадров.
- Очень хочу, - спрыгиваю с Эйдена и тяну его в двигающуюся под музыку толпу.
Всё, абсолютно всё как я люблю. Люблю, как кажется на данный момент, больше жизни. По крайней мере, ее половину я, не раздумываясь, променял бы на сегодняшнюю ночь.
Чувствую на бедрах чьи-то руки. Нет, это не Эйден: он держит меня за талию и находится передо мной, в то время как сзади жмется кто-то еще. Оглядываюсь и натыкаюсь на симпатичного парня с довольной улыбкой на лице. Не долго думая, целую его. Простое касание губами перерастает в глубокий поцелуй, и когда я разрываю его, чтобы перевернуться, то замечаю, что Эйден уже во всю зажигает с другим мальчиком, подозрительно смахивающим на девочку. Такие – его слабость. Столкнувшись взглядом, мы с Эйденом обмениваемся ухмылками и снова возвращаем свое внимание новоявленным партнерам.
Мы не ревнуем друг друга. Между нами нет никаких обязательств. Эйден любит развлекаться, я люблю развлекаться. Сейчас поразвлекаемся с кем-то, потом друг с другом, потом снова с кем-то, но в итоге все равно вернемся. Это еще одна причина, по которой я его так ценю.
Прижимаюсь к парню еще ближе и пытаюсь перекричать музыку:
- Как тебя зовут?
Он что-то говорит в ответ, но я не могу разобрать. Не то Алан, не то Адам. Да это и неважно.
- Я Билл, - хватаю губами мочку его уха и вожу по ней языком, забираясь в раковину.
- Знаю, - разворачивает меня к себе и, небольно кусая за нижнюю губу, пропускает язык дальше.
Не скажу, что меня удивляет его «знаю». Так и должно быть. Я уже привык к вещам вроде этого. Я давно известен здесь благодаря своей внешности и излишней раскованности. И еще тем, что в свое время перетрахался с половиной клуба точно. Я из тех, в кого украдкой тыкают пальцем со словами: «Это тот самый парень, который отсосал мне вчера»,
«Я натянул его так, что до сих пор ноги сдвинуть не может»,
«Он ловит кайф, когда кончают на лицо»,
«Его я трахал всю ночь»,
«А ты слышал, как он вопит, когда вставляешь по яйца?»,
«Мы ебали его вчетвером».
И еще что-то вроде: «Эта шлюха переспала с моим парнем».
И тут я вспоминаю про Тома. И про Тристена. И про то, что они сейчас, скорее всего, вместе. Занимаются тем, чем я занимался дома с Эйденом, и тем, чем я намерен заняться с Аланом/Адамом. А ведь брат обещал мне, что Тристен проведет эти сутки со мной. Сутки, в течение которых разрешено оторваться в последний раз. А потом – никакого секса на стороне. Верная супружеская жизнь, если хотите. Сложно, но в какой-то мере приятно это осознание принадлежности кому-то одному, особенно, если этот кто-то – мой Том. Только сейчас мой Том выходит полным ублюдком, который не держит своего слова. А еще меня называет девкой, кичась своей более ярко выраженной мужественностью. Пусть я в чем-то и женственный, зато по части собственной чести – вот только не надо тут ржать – моя совесть абсолютно чиста. И не стоит сравнивать то, что снаружи и что внутри. Здесь принципиально огромная разница.
Парень давит на меня, подталкивая к стене. И вскоре я чувствую спиной прохладную твердую поверхность, он набрасывается на мою шею, зализывая чужие засосы и оставляя свои, приспускает мне джинсы, расстегнув пуговицу и ширинку, коленом раздвигает ноги. Громкие биты растворяют в себе мой протяжный стон, когда, особо не церемонясь, Алан/Адам засовывает сразу два пальца. Мне повезло, что Эйден успел хорошо меня обработать.
Кажется, что все сейчас смотрят прямо на нас, хотя знаю, что вряд ли это так. Всё слишком нечетко, всего слишком много, всё слишком в движении, чтобы заметить две обжимающиеся фигуры у стены, пусть даже одна из них почти без штанов.
С трудом оторвавшись и кое-как вернув мои джинсы на место, он резко дергает меня за руку. Ловя ртом задымленный влажный воздух и придерживая, чтоб не свалились, штаны, поспешно следую за ним. Мы идем наверх. Еще выше. В самую дальнюю комнату, которую запрещено занимать кому-либо, если этот кто-то не со мной.
Ну, вообще-то, так было раньше, а сейчас у меня просто остался ключ. Только Алан/Адам этого еще не знает и, вероятно, надеется найти свободную комнату среди тех, что для всех.
Он все понимает, когда я, игнорируя открытые двери, кивком указываю на конец коридора.
Стены внутри такие же черные, как и в большинстве помещений клуба, освещение такое же тусклое, и интерьер тоже выдержан в том же стиле. Отличается эта небольшая комната лишь чистотой и отдельным минибаром.
Алан/Адам протаскивает меня вперед, быстро сдирает все мои шмотки и коротко целует. Спускает с себя штаны вместе с трусами, садится на диван и расставляет ноги.
- Давай же, - направляет член в мою сторону.
И так даю. Если б не давал, не находился бы здесь.
Встаю перед ним на колени и сразу же беру так глубоко, как могу. Облизываю по всему стволу, надавливаю языком на головку. Глубже. Штангой задеваю уздечку, рукой легко сжимаю яйца.
Кладет ладони мне на голову, зарывается в волосы, беспорядочно гладит шею и плечи. Вылизываю мошонку, губами провожу по основанию. Парень тяжело дышит, подается бедрами вперед. Хриплым полушепотом бормочет что-то о том, чтоб я продолжал, называет своей шлюхой. Мне плевать, я занят.
Сглатываю накопившуюся слюну и смазку.
Вниз, вверх, язык, сережка, губы, проглотить. Снова.
Его руки запутались где-то в моих волосах. И меня так заводит, что это именно я сейчас отсасываю ему. Я почти что горд.
Минуты через четыре отрываюсь, продолжая дрочить член рукой, и лезу к Алану/Адаму за поцелуем. Он крепко хватает меня за подбородок и облизывает губы, целует. Кладет ладонь мне на задницу и проникает внутрь пальцем. Выгибаюсь от неожиданности, мыча ему в рот.
Снимает с себя местами прилипшую к телу футболку, и я поочередно облизываю соски, сам постанывая от трения своих о его голый торс.
Пальцами – по кубикам напряженного пресса, ладонями – по внутренней стороне бедер.
Он не выдерживает и, встав, швыряет меня на диван. Смотрит сверху вниз и разводит мои ноги в стороны. Глажу свой член, тоже смотрю Алану/Адаму в глаза.
Он доволен, что он сейчас главный. Он считает, что доминирует, и это охуенно ему льстит. Только главный здесь все-таки я. Хотя бы потому, что это я заставляю его так себя чувствовать.
Смазки нет, поэтому я облизываю, обильно смачивая слюной, его пальцы, которые он сует мне в рот и которые почти сразу же после этого оказываются во мне. Алан/Адам собирает смазку с конца моего члена и вводит пальцы еще раз, сгибая их и растягивая меня вширь. С этим проблем нет: я и так достаточно растянут.
Из джинс на полу достает резинку, открывает и, вытерев свой член футболкой, одевает на него. Это сейчас необходимо в виду отсутствия смазочных средств.
Мне не больно, когда он входит. Это не то, что можно назвать болью.
Движения резкие и быстрые. Приятные. Я кричу. Мне хорошо. Хоть и не настолько, чтобы кричать. Я просто тихо кричу, а не ору – потому что нравится.
Знаю, что кончить из-за кокаина мне практически нереально, но наслаждение процессом никто не отменял. Оргазмы под кайфом были у меня только с Томом и Эйденом. По-настоящему убийственные оргазмы после очень, очень и очень долгого секса.
Закрываю глаза: меня не вдохновляет, как выглядит его лицо, когда он с таким упоением всаживает в меня член.
Откидываю руки назад и совсем не в тему вспоминаю, как мы с Томом когда-то кричали в окно разные глупости. Но конкретные фразы вспомнить не могу, разве что он назвал меня ангелом, а я потом тысячу раз это повторял, чтобы все прохожие знали, кто там над ними.
А потом, через несколько месяцев, Том сказал, что я никакой не ангел, а обыкновенная блядь. Он сказал, что я продал за секс все, включая свою душу. Но я думаю, он тогда подразумевал свою. Что я его душу продал.
А потом, вскоре после этого, я пообещал больше не быть блядью, а стать обратно ангелом. А он пообещал больше не обзываться, не произносить вслух.
И еще потом, через несколько следующих месяцев, настал сегодняшний день.
И выходит, что все то время, когда я так старался, было зря, раз сейчас происходит то, что происходит. Но не столько жаль само время, сколько сил и эмоций, на него потраченных и помноженных на два.
Потолки тут тоже черные. По-моему, совсем не радует лежать и видеть перед собой только черную ровную поверхность, переходящую в такого же цвета стены и от этого кажущуюся бесконечной. Ну, это было бы почти в идеале, так как помимо этой поверхности мне еще приходится созерцать прикрытые глаза и искривленный рот своего любовника, который все никак не кончит и не отвяжется.
К моему удивлению, он вытаскивает из меня свою штуку. Но радуюсь я недолго – в следующий момент он, сняв презерватив, перебирается к моему лицу, чуть не садясь на грудь, и пихает член мне в рот. Я бы лучше вздрочнул ему рукой, да только его ноги по сторонам от моих плеч не дают дотянуться. Придерживая за голову, парень трахает мои чудесные уста, пока я размышляю на тему, происходит ли такое с ангелами.
Может, ангелы это на самом деле созданный Богом гарем для себя любимого. Сомневаюсь, что даже он способен прожить вечность, не присунув никому. Может, молитвы людей потому и остаются неуслышанными, что как раз в это время их Бог трахает какое-нибудь прекрасное крылатое существо, которое стонет так, что в небе птицы глохнут. И, может быть, прямо сейчас Бог так же, как Алан/Адам, натягивает самого красивого ангела. И я верю, что тому тоже очень нравится водить языком по гладкой коже головки. Может, именно в такие моменты ангел ощущает себя Богом.
Только выходит, что я ангел-язычник. Так как у меня, кажется, во всю процветает политеизм. Возможно, это потому, что я еще не умер, а когда это произойдет, то трахать меня будет тот самый один единственный похотливый Бог.
От мыслей меня отвлекает шлепок капли теплой спермы на щеку после того, как парень, освободив мой рот, доводит себя до оргазма рукой. Когда вся эта вязкая субстанция в нем заканчивается, перекочевав мне на лицо, он напоследок проводит членом мне по губам, и я слизываю с конца остатки.
Он встает с меня и смотрит на мой уже давно опавший орган:
- Ты не кончил, - и наклоняется к нему, собираясь делать минет.
- Не надо, - сажусь и оглядываю комнату в поисках трусов. - Мне было хорошо.
Натыкаюсь на странный взгляд Алана/Адама и добавляю:
- Правда, - улыбаюсь и тянусь его поцеловать, но он игнорирует мои попытки.
Больше ничего не говорит, одевается и выходит, но напоследок бросает через плечо:
- Не понимаю, почему все считают тебя каким-то особенным.
Усмехаюсь, но не удостаиваю его ответом. Реагировать на его уязвленное мужское самолюбие мне совсем не хочется. Но мне немного жаль, что я задел парня.
А потом в дверях появляется тот, кого увидеть здесь я ожидал меньше всего. Кого вообще не предполагал увидеть хоть где-то.
Все, что есть внутри, ухает вниз. Перед глазами немного плывет от шока.
Энджел.
Тот самый Энджел, который был моим первым парнем, не считая Тома, в плане отношений, а не только секса. Тот Энджел, который так трепетно ко мне относился. Который тоже считал ангелом. И которому я, наверное, разбил сердце, сказав, что люблю другого и не могу его обманывать.
Разрыв с которым я все еще не пережил.
Закрыв дверь, он проходит в комнату и смотрит на меня так, что я чувствую себя говном. Невероятно огромным куском дерьма. Брезгливо морщится, глядя мне в лицо, но не в глаза.
Именно в этот момент до меня четко доходит, что кокс окончательно отпустил. И что мне сейчас очень нужно еще. Необходимо.
Поспешно стираю со щек и подбородка уже начавшую подсыхать сперму и прижимаю к себе ноги, стараясь прикрыться, так как вся моя одежда валяется в метрах двух-трех от меня. Физически чувствую, как краснею.
Опускаю голову. Немного трясет.
Нужно взять себя в руки.
Он молчит. Осматривает меня, осматривает комнату. Затем ощущаю, как, теперь не переставая, буравит глазами мою сжавшуюся фигуру. Не поднимаю голову. Молчу.
Да и что я могу сказать?
Сижу.
- Здорово? - от его голоса еще больше обдает холодом.
Никогда не слышал от него такого тона. Вообще никогда не видел, чтоб Энджел злился. Хотя слово «злиться» сейчас не очень подходит. Скорее, «холодная ярость» и «презрение». «Разочарование».
Не хочу, чтобы он был тут. Не хочу, чтобы он сейчас стоял передо мной. Не хочу, чтобы смотрел. Не хочу.
И отвечать тоже не хочу.
Зато хочу плакать. Но нельзя.
Взять себя в руки.
- Что здорово? - мой голос почти не дрожит.
Поднимаю глаза, наблюдая исподлобья. В животе все переворачивается, когда встречаюсь с ним взглядом.
Жить как-то резко расхотелось.
- Таким образом время проводить, - подходит ближе, протягивает руку и двумя пальцами приподнимает мое лицо за подборок с таким видом, будто роется в чужом грязном белье. - Ты отвратителен, - заостряет внимание на остатках не стершейся и присохшей к коже спермы.
Я настолько отвратителен, что готов разреветься.
Сейчас же. Взять. Себя. В руки.
Отдергиваю голову и, отвернувшись вбок, ногтями соскабливаю со щеки все лишнее.
У меня есть два варианта. Первый – это сохранить остатки гордости. Второй – все-таки показать, что меня цепляет. Будь на месте Энджела кто угодно, я бы, не колеблясь, выбрал первое, а так все оказывается гораздо сложнее.
Я не знаю.
Не знаю. Не знаю. Не знаю.
- Ну что ты молчишь? Не так давно, я слышал, голосил во всю, а тут вдруг совсем заглох, - кажется, что он вот-вот плюнет мне в рожу.
Очень стойкое неприятное ощущение, от которого никак не избавиться и не отвлечься.
Наконец, встаю, чтобы одеться, но он толкает меня в грудь, и я падаю обратно на диван. Смотрю с обидой. А он – абсолютно равнодушно, лишь верхняя губа чуть вздернута от отвращения.
Я не узнаю его. Совсем не узнаю.
Мне обидно. Мне обидно, и больно, и неприятно, и стыдно. И я больше всего на свете хочу сейчас исчезнуть.
Предпринимаю вторую попытку встать, но он опять отпихивает меня, на этот раз сильнее. Ухмыляется. Ему смешно.
Это уже злит.
- Пусти, я хочу одеться, - твердо, взгляд в глаза.
Когда что-то сильно возмущает, все остальное отходит на второй план.
Он тут никто, чтобы так себя вести. Он, в конце концов, не имеет права так себя вести.
- Я не хочу, чтобы ты одевался, - так же твердо, только в его голосе гораздо больше злости. - И с каких это пор ты стал таким скромным? - приподнимает брови, театрально удивляясь.
Игнорирую вопрос.
Снова прижимаю колени как можно ближе к телу и скрещиваю их.
- Ты думаешь, я чего-то не видел? Ты думаешь, вообще хоть кто-то чего-то не видел?!
Не реагировать.
Это не больно. Больно, это когда тебя насилует родной брат, а слова – это просто слова. Звуки, и больше ничего. И это не Энджел. Это тот, кем сделал его я.
Я виноват, и я заслужил.
Но все равно – не реагировать.
- Почему ты здесь? - спрашиваю не то чтобы тихим, но и не нормальным тоном. Скромно, задумчиво.
- Я здесь работаю, - склоняет голову на бок. - Не так, как ты.
Он здесь работает. Отлично. Значит, он уже успел наслушаться всякого дерьма, которое до сих пор за мной волочится. Некоторые персоны, конечно же, не смогли отказать себе в наслаждении потравить парню, которого пару раз видели со мной вместе, несколько баек обо мне, любимом. Он не должен был знать. Это все в прошлом. К тому времени, как я встретил Энджела, я уже был другим и уже не тащился до такой степени по распутному образу жизни. Сегодня – исключение.
Сегодня я глотаю больше, чем хочется. Чтобы не хотелось потом, когда уже будет нельзя.
- Если тебе кто-то что-то сказал, то это не имеет никакого отношения к настоящему, - глубоко вздыхаю. - И кто – тоже теперь не имеет, - добавляю гораздо тише.
- Какая же ты все-таки сволочь, Билл, - чуть ли не шипит мне в лицо. - Скажи, это у тебя хобби такое, разыгрывать спектакли на публику? - опять хватает меня за подбородок и сильно сжимает пальцы, заставляя смотреть себе в глаза. - Может, мне стоит тебя пожалеть? Что этот парень сейчас с тобой сделал? Болит где-то? Он к тебе приставал, да?! Скажи, приставал?!
Молчу. Кусаю губы, силясь не заплакать.
- Ну же, Билли, расскажи мне душераздирающую историю о том, как этот грязный мужчина насиловал несчастного подростка, который так отчаянно сопротивлялся, но насильник оказался сильнее. О том, как мальчик кричал и звал на помощь, пока тот нещадно терзал его тело. Правильно. Плачь, Билл. Ведь все так несправедливо по отношению к тебе. Все принимают тебя за дешевую блядь, тебя, на самом деле такого чистого и непорочного внутри. Как они могут, Билл? За что они так с тобой?! Ведь ты всего лишь хочешь любви, хочешь кусочек счастья, возможно, уважения и признания. И разве ты виноват, что ничем, кроме своей жопы и рта, заслужить этого не можешь? Разве виноват, что являешься такой пустышкой, что тебе постоянно нужен член внутри, чтобы хоть как-то восполнить свою ущербность?! Плачь, публика любит слезы, а ты любишь публику. Только я тебе не верю, - придвигается практически вплотную ко мне и слизывает с нижнего века слезы.
Не реагировать…
Взять… себя… в руки…
Закрываю глаза. Пытаюсь унять дрожь. Не выходит. О том, чтобы перестать реветь, я даже не думаю.
Я не верю, не верю, что это все говорит Энджел. Я не верю и не хочу верить, что он так думает. Он был единственным, после Тома, кому я не стеснялся показать себя. Себя, а не очередной выбранный образ. И он все это выворачивает, вырывает с кожей.
- Ты хотел, чтобы хоть кто-то считал тебя хорошим? - ядовито шепчет в ухо.
Впиваюсь ногтями в колени.
Меня здесь нет.
- И я считал тебя хорошим, - продолжает, - я считал тебя прекрасным. Знаешь, Билл, еще бы чуть-чуть и, может, любовь. К такой суке, как ты. Но стой, я сам знаю: ты не сука. Ведь ты любишь своего брата. И ты за честность в отношениях, и за верность, и еще – тебе так нравится, когда тебя трахают с любовью. И ты, весь такой романтичный и ранимый, решил больше не врать любимому Томми и не мучить меня. Захотел чего-то чистого…
Не хочу больше слушать все это и изо всех сил толкаю его от себя, спуская ноги на пол, чтобы встать, но Энджел тяжелее и гораздо сильнее, тем более сейчас, когда я чувствую себя таким раздавленным, каким не чувствовал очень давно. Моих стараний хватает только на то, чтобы он, покачнувшись, сделал полушаг назад, но в следующую секунду он уже припирает меня к спинке дивана, встав между моих ног.
- Нет уж, Билл, ты будешь меня слушать столько, сколько понадобится. Как терпел я все твое притворство и гребаные игры, - обхватывает рукой шею, еще больше вжимая в мягкую кожаную поверхность.
- Ты не понимаешь, - выдавливаю и даже заставляю себя изобразить что-то вроде усмешки, - ты ничего не понимаешь.
Мерзко улыбается и оглядывает меня с головы до ног.
Становится не по себе.
- А Томми знает, как ты сегодня ночь проводишь? Он же бросит тебя, если узнает, что ты ебешься с кем-то еще, ведь так ты говорил?
Говорил.
- Знает, - зло смотрю на Энджела. - Это ты ни хуя не знаешь. Я же сказал, что ты не понимаешь.
- Значит, знает, - щурится. - Прости, Энджел, - противно передразнивает мой голос, - но я не могу смотреть ему в глаза, я не могу разговаривать с ним нормально, мне даже в одной комнате с Томми находиться сложно. Я чувствую себя виноватым, я не должен делать всего этого. Ты мне, конечно же, очень дорог, но он же мой брат! Пойми, пожалуйста… Нам лучше расстаться. Я не могу изменять Томми, я обещал ему этого не делать. Если бы все было иначе, у нас бы все получилось. А так, прости. Но ты самый хороший человек, которого я когда-либо знал. Да-да, еще раз извини, что все так вышло. Я буду помнить о тебе, а ты не забывай меня, - замолкает.
Тяжело дышит, смотрит, как я глотаю слезы. Сжимает руку на моей шее крепче:
- И я не забыл, - уже нормальным голосом, если, конечно, этот тон можно назвать нормальным. - Ты думаешь, я просто так устроился в этот притон? Я надеялся встретить тебя. И встретил. Сегодня, впервые за несколько месяцев, - проводит большим пальцем по моей нижней губе. - Тот парень раздевал тебя прямо в зале, у всех на виду. А я в это время крутил музыку, которая заглушала твои стоны, когда он вставил тебе там. Знаю, что вставил - у тебя глаза по-особенному блестят в такие моменты.
Я очень устал. Мне холодно. В висках пульсирует точечная боль. Слезы стекают по щекам, по подбородку и скапливаются на запястье Энджела. Он переводит взгляд туда:
- Да, Билли, я помню, когда ты уходил в последний раз, плакал так же горько.
Почти не дышу. Потому что сложно, потому что от каждого вдоха и выдоха голова раскалывается еще сильней.
Секунд пятнадцать мы, не отрываясь, смотрим друг другу в глаза. Я – с мольбой, он – с ненавистью.
Теперь я не сомневаюсь, что это именно она.
Мне не нравится такой Энджел. Я запомнил его совсем другим: милым, улыбающимся, бесконечно добрым и заботливым. Любящим.
Внутри скребется ужасное чувство вины: это я сделал его таким, каким он сейчас стоит передо мной. Это из-за меня все так вышло.
Когда он меня отпустит, первое, что я сделаю, это вмажусь. Я знаю, Эйден достанет мне героин, он разрешит. Главное – чтоб не узнал Том, второй промывки мозгов я точно не выдержу.
- Прости меня… - заплаканным голосом, глядя сквозь пелену соленой воды.
Тут же понимаю, что зря это сказал.
Его лицо еще больше искажается яростью. Замахивается и, наверное, со всей силы, заезжает мне кулаком в скулу. Я еще не успеваю прийти в себя, как он, намотав прядь моих волос на руку, тянет назад, заставляя задрать голову. Цедит сквозь зубы, находясь так близко, что мы касаемся губами:
- Не смей. Опять. Играть.
Черные потолки больше не кажутся такими раздражающими.
Я устал реветь, но не могу остановиться.
Интересно, Том сейчас чувствует, что со мной?
Энджел опрокидывает меня на диван лицом вниз. Больно ударяюсь только что пострадавшей щекой. Это ничего. Зато лечь, это как раз то, что надо.
До меня, наконец, доходит, что он собирается делать, только тогда, когда я слышу характерный звук расстегивающейся «молнии» на ширинке.
- Нет! - резко оборачиваюсь и пытаюсь уползти.
Он хватает меня за талию и тянет на себя. Ногтями царапаю его руку везде, где только могу дотянуться, но Энджел наваливается сверху и, перехватив оба моих запястья, сводит их за спиной и держит.
Все мои истеричные «нет» и «отпусти», равно как и разного рода брыкания, не дают никаких результатов. В конце концов, я выбиваюсь из сил и сдаюсь, поворачиваю голову набок, упираясь взглядом в черную дверь и минибар.
Я бы не отказался сейчас выпить.
- Я долго ждал тебя, должен же я получить хоть что-то, - целует в шею и оставляет на ней, наверное, сотый засос. Удивляюсь, что не брезгует. - Можешь считать это компенсацией.
Поплевав мне на дырку, Энджел сует туда пальцы. Входят легко. Еще бы.
Какая-то смазка внутри еще осталась. Мне не больно.
- Том убьет тебя, - зло, но спокойно, без энтузиазма. Без сил.
Я ненавижу его. Не Тома – Энджела.
- Мы с ним решим этот вопрос, если он действительно возникнет.
- Отпусти меня, - на всякий случай, без веры и надежды. - Пожалуйста.
- Нет. Ты же обожаешь секс, так в чем же проблема? - надавливает на вход головкой, проникает. И замирает.
Не отвечаю. Не издаю ни звука, только сжимаю зубы, бессильно роняя слезы.
- Скажи, Билл, за что ты так себя презираешь, что позволяешь даже собственному близнецу дрочить член в твоей мелкой заднице? - буквально выплевывает эти слова, впиваясь ногтями мне в бедра.
Морщусь, но опять ничего не отвечаю. Меня задевают не сами слова, а то, что их произносит этот человек.
Энджел начинает двигаться, не слишком быстро и не слишком медленно. А я мечтаю о том, чтобы в эту дверь сейчас вошел брат. И на самом деле убил бы его. Как-нибудь извращенно. Путем отсекания члена, например.
Жаль, Энджел не догадался дать мне в рот. А может, лишь оказался предусмотрительным.
Сука.
Я похоронил своего друга, когда ни за что получил от него по лицу. Лишь за себя. Но меня нет. Поэтому «ни за что».
И мне все еще не больно. Больно, это когда ощущаешь себя наглотавшимся битого стекла, когда задыхаешься от непроходящего кашля и рвоты и когда собственная кровь внутри кажется едкой кислотой. Когда вопит каждая клетка тела, требуя очередной дозы джанка.
Странно, но больше никаких гадостей Энджел не говорит. Он просто сосредоточенно трахает такого мерзкого и ужасного меня, очень смахивающего сейчас на кусок мяса. Или чего-то еще.
Руки он уже не держит, так что я могу свободно подложить их под голову. Утыкаюсь лбом в предплечье.
Плачу в голос. Он чуть замедляется, почти останавливается. Если бы я его видел, то, наверное, сказал бы, что он в замешательстве. Но я не вижу. Поэтому говорю, что это он хочет растянуть удовольствие.
Через секунд десять возвращается к прежнему ритму. Я не чувствую, что ему нравится. Никогда не понимал секса ради унижения.
Раздираю себе ногтями плечи. Отвлекает. Голова, кажется, сейчас взорвется, и из-за этого подташнивает. Я бы отключился, если б не Энджел сзади.
Когда происходят вещи наподобие этого, события странным образом будто проходят мимо тебя. Ты чувствуешь абсолютно все, не упуская ни малейшей детали, но это все равно словно не про тебя. Наверное, именно эта непонятная отстраненность и не дает мне спятить, что, вроде бы, уже давно должно было произойти. А может, я уже сошел с ума и поэтому не могу воспринимать некоторые моменты адекватно.
Все, что происходит в жизни, большей частью сводится к простым вещам. К фактам. Все, что мы говорим, чаще всего можно свести к тому же. К самому факту, к тому, что, в сущности, у нас имеется. Все эпитеты нужны для эмоционального окраса, для проникновения, для того, чтоб показать, что словарный запас у тебя есть и ты умеешь им пользоваться, для того, чтобы люди тебя поняли как можно лучше. Чтобы вызвать необходимую реакцию.
Когда-то, еще до того, как я стал блядью, я любил массу казавшихся мне интересными и значимыми вещей. Я любил звезды, я любил дождь, я любил небо. Любил красивые стихи и сам пытался писать что-то, любил приятные поздравления, веселые праздники, захватывающие рассказы и трогательные признания. Я обожал это все. Но, как и полагается, однажды я понял, что все это настолько далеко от меня и моей жизни, что тратить на это время будет глупо. Я просто больше уже не мог этого делать.
Иногда бывает, что какое-то событие швыряет тебя на новый этап, закрывая двери, ведущие назад. Это как если бы сейчас я бы снова попытался заставить себя поверить в Санта Клауса. Читая красивые рассказы о чистой любви, стихи о великолепии природы и чувств, слушая нелепые мечты людей, полные надежд, мне хочется громко рассмеяться им в лицо, а потом забиться в угол, где никто никогда не найдет, и так же громко плакать.
Когда ты идешь по улице, когда едешь в такси, поднимаешься на эскалаторе, сидишь в кафе, читаешь дома газету, занимаешься сексом – всегда с тобой вместе находятся все твои поступки и происшествия, которыми ты можешь гордиться, над которыми можешь смеяться, или те, которые заставляют стыдливо опустить голову. А еще - вспоминая о которых, хочется сдохнуть.
Вот примерно поэтому я больше не могу быть таким, каким был. Смотря на звезды, обычно тянет помечтать или погрустить, но если я позволю себе это, то уйду в тотальную депрессию на неопределенный срок, но, зная себя, могу быть уверен, что затянется она надолго. А каждое колебание моего настроения отражается на Томе, и я не хочу, чтобы брат делил со мной всю ту многочисленную грязь, что имела место быть. И в большую долю которой, я лез сам.
Весь придуманный романтиками мир до смеха иллюзорен и прекрасен до слез. Или наоборот.
Мой мир был таким же. И он разбился так внезапно и мощно, что звон в ушах стоит до сих пор. Но об этом не принято говорить. Все зашифровано в наигранном смехе, фальшивых улыбках, в слезящихся от яркого солнца глазах, в нервных движениях и напряженном молчании.
Все это к тому, что мне сейчас плохо. А подбирать прилагательные, чтобы как можно ближе к собственным ощущениям описать это, не вижу смысла. Мне не нужна жалость.
Сказать, что мне хотелось бы никогда не рождаться, вполне достаточно.
Мне, правда, интересно было бы узнать, о чем думает сейчас Энджел. Потому что я в данный момент вспоминаю все, что у нас с ним было, и захлебываюсь в рыданиях. Я не умею держаться за что-то достаточно крепко, чтобы не умудриться потерять это. И я действительно задаюсь вопросом: за что мне это?
Но я и так знаю ответ.
Думаю о том, как приду с утра домой, как посмотрит на меня Том, как я буду прятать свой стыд от его разочарованного взгляда. И как он снова посчитает меня блядью, возможно, и не озвучив этого.
Если я и ангел, то только тот, которого создали специально для удовлетворения потребностей.
- Ты думаешь, он любит тебя? - с очередным сильным толчком.
Вздрагиваю от неожиданности. Звуки голоса болью отдаются в висках.
Я понимаю, что Энджел про Тома. Но не понимаю, зачем он это спрашивает. Будто ему мало того, что он и так сказал. И того, что сделал. Что еще делает.
И я не понимаю, как у него получается так метко бить по самым слабым местам.
- Ты на самом деле полагаешь, что тебя можно любить? Да вы оба больные уроды. Скажи, твой брат такая же шлюха, как и ты?
Резко подаюсь вперед, чтобы вырваться, но он вцепляется в мой зад еще сильней. Смеется.
Подвываю от бессильной злости, от неприятных прикосновений и от ужасного смешанного чувства отчаяния, стыда и разочарования. Замечаю, что по рукам течет кровь с плеч. Диван под моей головой весь мокрый. Слезы спускаются вниз по сидению. Может быть, что-то добралось до пола.
Меня здесь слишком много.
Я вот-вот провалюсь куда-то в темноту, когда сознание прорывает крик, который я бы не посчитал криком при других условиях. Просто удивленное восклицание:
- Билл!..
Открываю глаза – на пороге стоит Эйден.
Энджел замирает. Что он делает помимо этого, я не вижу. Я смотрю на Эйдена в дверях, который так же замер с приоткрытым ртом.
Опомнившись через три секунды, он меняется в лице и с каким-то рычанием скидывает с меня Энджела. Потом быстро бросает взгляд в мою сторону. Я готов отключиться, но все же слабо улыбаюсь ему.
Эйден бьет Энджела, Энджел бьет Эйдена. На этом драка прекращается, потому что, пытаясь встать, чтобы одеться, я падаю на пол, и Эйден подлетает ко мне.
- Тебе лучше поскорей убраться, пока обо всем не узнала охрана, - холодно говорит он второму и приобнимает меня за спину. - И можешь быть уверен, что узнает не только она.
Энджел ничего ему не отвечает. Смотрит на меня. Смотрит так, как если бы я был тем Биллом, а он – тем Энджелом. И я понимаю, что он лишь сейчас видит, что сделал. И на этот раз я знаю, о чем он думает.
О том, что тоже умеет ломать людей.
И о том, что это один из тех моментов, которые всегда с тобой.
И еще я знаю, что он все же любит меня.
Энджел уходит, неся за собой чувство вины за непоправимый поступок и уже сказанные слова. Ведь теперь он поверил.
Я опять выиграл.
Даже несмотря на то, что все-таки теряю сознание.
***
Все последующие события смешались в какой-то один липкий комок. Я тру его между руками, пачкая кожу, леплю фигуры, чтобы сделать чем-то.
И я не могу утверждать, что все верно.
Эйден живет один, но квартира всегда находится в порядке, в ней всегда уютно. Я снова отмечаю это, когда просыпаюсь в его кровати и оглядываю комнату, чтобы понять, где нахожусь. Хоть и в полумраке, но я сразу узнаю спальню Эйдена. Он сидит рядом, смотрит телевизор без звука. Он не видит, что я уже не сплю.
Мне спокойно и хорошо. И я знаю, что это Эйден постарался для этого. Мне даже не пришлось просить.
Я же говорил, что он все знает сам.
Совсем не хочется нарушать тишину, мне достаточно просто смотреть.
Как он уставился в экран.
Как танцует компания полуголых девиц, забавно открывая рот, из которого не вылетает ни звука.
Как аккуратно висит на стуле моя одежда.
Как свет от телевизора цветными бликами отражается в посеребренной поверхности ложки, лежащей на прикроватной тумбочке рядом со шприцом и остальными предметами.
Кладу голову Эйдену на колени. Он гладит меня по волосам.
Улыбаюсь.
Тянется к ящику, из которого достает упаковку таблеток. Из упаковки – две капсулы.
- Выпей, - протягивает мне вместе со стаканом воды, - чтоб не тошнило.
Не тошнило из-за героина. Это нормальная реакция.
Глотаю сразу две.
- Спасибо, - целую его в живот и укладываюсь обратно.
Закрываю глаза.
Когда открываю их снова, то уже не помню своих снов. Эйден по-прежнему рядом. Он прижимает меня к себе, обнимая сзади. Только телевизор уже выключен. В спальне совсем темно.
Мы оба не спим. Он скользит пальцами по моему животу, бедрам, груди. Дышит в шею.
- Ты как? - спрашивает полушепотом, заметив, что я проснулся, и касается губами плеча.
- Хорошо, - отвечаю и только после этого задумываюсь, как себя чувствую на самом деле.
Могло бы быть и лучше. Но я не жалуюсь. Мне все равно хорошо.
Разворачиваюсь и целую его. Нежно и медленно. По другому сейчас и не хочется. Эйден, не прекращая отвечать на поцелуй, опрокидывает меня на спину, надавливая почти всем своим весом. Одной рукой опирается о кровать, другая же гладит мою щеку, спускаясь по шее, плечам, груди.
Это не прелюдия – мы просто целуемся. Целуемся долго. Очень.
Я все еще чувствую себя слишком уставшим, поэтому, в конце концов, выходит так, что только Эйден целует меня, лежащего на животе и пытающегося заснуть.
- Если ты хочешь, то можешь… - оглядываюсь и многозначительно поднимаю брови. - Ну… то есть я, правда, очень хочу спать, а ты можешь меня…
- Я понял, - легкое прикосновение губ к виску. - Спи давай.
- Спасибо тебе, - снова переворачиваюсь и оказываюсь сверху. Смотрю в глаза, легко улыбаюсь. - Большое… - чуть застенчиво, но зато честно от всей души.
- Не за что, - тоже улыбается, но более открыто, - я же твой любовник, - смеется.
- Любовник, - соглашаюсь.
И тоже смеюсь. На этот раз искренне.
***
Просыпаюсь в третий раз.
Из-за плотных штор мне сложно определить, какая сейчас часть суток. В общем-то, это не так важно, но для справки бы не помешало. И Эйдена нет, я один.
Я один и мне очень нехорошо.
Голова не прошла и все еще болит. Руки тоже. На запястьях синяки. Живот сводит. Подташнивает. Мышцы и суставы неприятно тянет.
Я почти разваливаюсь.
Кое-как поднимаюсь с кровати и мне кажется, будто я за ночь вырос еще на несколько сантиметров. Довольно странное ощущение.
Непроизвольно бросаю взгляд на прикроватный столик и разочарованно отмечаю, что все уже убрано и нет никакого намека на то, что, проснувшись, я мог бы вмазаться, если б захотел.
Эйден хоть и за веселую жизнь, но серьезность таких вещей все-таки понимает. Мой лимит был исчерпан одной дозой, и чтобы лишний раз не напоминать мне о такой нехорошей гадости, он решил убрать все, что может навести на мысли о ней, подальше.
Ну и ладно.
Я топаю в ванную, по пути понимая, что один я во всей квартире вообще.
Отражение в зеркале не расстраивает в той мере, в какой я предполагал. Все не так плохо. Эйден, похоже, даже косметику с меня смыл. А ведь он еще никогда до этого не видел меня без макияжа. Понимаю, что глупость, но все-таки интересно, что он подумал. Ну, а может, она сама стерлась из-за стольких слез.
Найдя в шкафчике запечатанную зубную щетку, я открываю ее и чищу зубы. Сижу на краю ванны.
Уже чуть больше трех дня.
Том, наверное, уже дома. Том, наверное, провел эти сутки получше, чем я. И, наверное, он уже ждет меня.
А я не могу прийти к нему. Мне стыдно.
Чувствую себя слишком грязным.
Иногда меня действительно пугает, насколько мы с ним различаемся.
И еще иногда кажется, что он меня ненавидит.
В коридоре открывается дверь, и в квартиру входит Эйден. Я машу ему и сплевываю в раковину пасту, полощу рот.
- Привет! Встал, наконец? - он улыбается.
Выхожу к нему:
- Встал, - отвечаю и ухмыляюсь. - Я долго сплю, ты ж знаешь.
- Ну, я не думал, что настолько долго, - неся в руках пакеты с продуктами, проходит на кухню.
Иду за ним:
- Да ладно тебе, жалко, что ли? - делано надуваюсь.
- Мне не жалко, мне скучно, - он кивает на один из пакетов, и я достаю из него кучу всяких полуфабрикатов. - Я сутки не знал, чем заняться, а тебя будить так и не решился.
- То есть? - откладываю какие-то котлеты в сторону.
- Что «то есть»? - непонимающе смотрит.
- Ты сказал «сутки». Что ты имел в виду?
- Ничего не имел. Хотя, знаешь, когда в твоей кровати на протяжении более двадцати четырех часов сопит тощий Каулитц, удержаться очень сложно, - усмехается и складывает фрукты в холодильник.
Стою, молчу.
Перевариваю.
- Ты хочешь сказать, что я сутки проспал? - все-таки озвучиваю то, во что очень не хочется верить.
- Именно, - захлопывает холодильник.
Блядь.
- Ты серьезно сейчас? - чуть не плачу.
- Ты чего? - обеспокоено смотрит и подходит ближе. – Ну, зато выспался, - ободряюще улыбается.
Не помогает.
Меня же Том ждет…
- Слушай, у тебя был сильный стресс, - берет за руку, - это вполне нормально, что ты столько спал. Что ты расстраиваешься? - заглядывает в глаза.
- Я брату обещал придти, - сокрушенно выдавливаю, - сутки назад… Я домой должен был вернуться… Он меня убьет.
- Тогда иди собирайся. Скажешь ему, как есть. Объяснишь. Не убьет, - улыбается и чуть сжимает мои пальцы. - Поймет он все.
Не поймет. Ни хрена не поймет.
- Угу, - киваю.
И медленно иду в комнату одеваться.
Вся одежда противно пропахла сигаретным дымом. Будто бы залезаю в мешок с окурками.
Собираться мне особо и не надо, так как краситься и укладывать волосы нет времени. Да и желания тоже нет.
Когда я готов, мы с Эйденом выходим из дома и идем к его машине. Я очень рад, что не придется добираться на такси или общественном транспорте.
По дороге Эйден что-то рассказывает, но я не очень внимательно слушаю. Смотрю на те же белые полосы на асфальте.
Если я все-таки ангел, то я еду к своему Богу. И я очень перед ним виноват сейчас.
Если меня создали именно для него, то я, вероятно, нарушил закон.
Бог накажет меня презрительным взглядом и холодным тоном.
Он посчитает, что я недостоин. А мне очень хочется быть достойным.
Может быть, кто-то ошибся, когда послал меня для него. Может быть, на моем месте должен был быть другой ангел. Тот, который бы не только понимал, что не просто так родился вторым, а значит, для него, но и мог бы придерживаться этого.
Может быть, я так никогда и не дотянусь.
- Приехали, - не слишком весело сообщает Эйден и останавливается перед нашим домом.
- Да, - сижу на месте, не хочу выходить. - Надо идти.
Перелезает через меня, чтобы открыть мне дверь.
- Не волнуйся, - гладит щеку, - он же не изверг.
Не изверг. Он мог Бог, который не Бог. В смысле, он не такой милосердный, как тот, кого выдумали и кого на самом деле нет.
- Знаю, - тяжело выдыхаю.
Эйден тянется к моим губам, но я отворачиваю голову и целую его в щеку.
- Мне теперь нельзя, - виновато улыбаюсь, - уже нельзя.
Хмыкает и ладошкой взъерошивает мне волосы.
- Эй! - отпихиваю его и смотрюсь в зеркало, поправляя все.
- Иди уже, - улыбаясь, легко толкает меня в плечо, - а то прямо здесь в машине тебя…
- Иду, - прячу напряжение за усмешкой.
Уже почти вылезаю из салона, но возвращаюсь и обнимаю его:
- Спасибо тебе, - чуть касаюсь губ губами. - Еще раз. Правда, спасибо…
Отстраняюсь раньше, чем Эйден успевает что-то сделать, и выхожу из машины.
- Пока, - весело машу и, не дожидаясь ответа, иду к парадной.
Слышу, как он отъезжает. Становится как-то грустно.
Не буду говорить Тому про Энджела. Потому что знаю, что тогда он точно его убьет. Это и имел в виду Энджел тогда – что я не осмелюсь рассказать брату, поэтому ему вряд ли что-то угрожает.
И кстати, я все еще зол на Тома за невыполненное обещание.
Возможно, если б я провел день с Тристеном, то ночью все вышло бы по-другому.
Очень аккуратно открываю дверь квартиры, стараясь сделать это как можно тише. Мои попытки оказываются не очень успешными, судя по тому, что когда я вхожу в прихожую, брат уже стоит там.
Не смотрю ему в глаза. Снимаю пальто, непроизвольно съеживаясь, кое-как пряча шею со слишком большим количеством следов на ней.
Улыбается.
Не ехидно и не зло. Не издеваясь и не в предвкушении.
Улыбается радостно и нежно.
Это пугает меня еще больше, чем если бы он сразу накинулся на меня с кулаками. Потому что подозрительно.
- Привет, - пытается поймать взгляд. - Как отдохнул?
Все так же ничего не говоря, сняв кеды, иду в ванную. Голова кружится, и, кажется, я не очень ровно иду.
Том перебегает вперед и открывает передо мной дверь. Поддерживает руками за спину.
Еще больше удивляюсь.
Но тут же до меня доходит, откуда такая вежливость.
Он хочет загладить вину за своего наилюбимейшего друга Тристена, с которым наверняка протрахался всю ночь.
Том включает воду и вставляет в ванну затычку.
Выжидательно смотрю на него, взглядом показывая, что раздеться предпочту в одиночестве, но брат игнорирует это и сам снимает с меня рубашку. Не резко, не возбужденно, не раздраженно – просто снимает. Сюда больше подходит слово «помогает».
- Надеюсь, повеселился, - он помогает мне снять штаны и то, что под ними. - Я тебя тут уже заждался.
- Да?.. - ничего умнее я придумать не могу.
Стоя перед ним голый, я хочу убить себя за свой внешний вид. Но Том лишь по-доброму улыбается мне.
- Ясно, - аккуратно забираю одежду у него из рук. - Ну, я сам… помоюсь…
- Хорошо, ты только осторожнее, - улыбается. - Если понадобится помощь, то зови, - все-таки отнимает у меня шмотки и закидывает их в стиральную машину, после чего, наконец, уходит.
Провожаю его странным взглядом и закрываюсь на замок. Забираюсь в еще не до конца набравшуюся воду.
Теперь можно сделать паузу в игре и хотя бы на короткое время перестать обманывать себя. Перестать делать вид, будто все хорошо, и позволить себе реальность.
Пустота украдкой спрыгивает с холодных кафельных стен, обволакивает, скребется по коже, забивается внутрь. Грязными сгустками капает с потолка, ударяясь о воду и разбиваясь о тело, проникая глубже. Я вижу, как по прозрачной глади разбегаются круги, от меньшего к большему, окрашивая ее в грязно-серый. Пустота собирается в том месте, где сердце помнит режущие моменты по смазанным ощущениям.
Но я выталкиваю ее из себя. Она не сопротивляется, покорно сбегая солеными дорожками по лицу без маски из тональника, теней, туши.
Теперь не от кого прятаться. И не для кого читать роль.
Я опускаю голову на колени и закрываю глаза. Так образов становится меньше, лишь бесконечная смена цветов.
Я здесь один, и я слышу смех. Он разносится десятками голосов, отталкиваясь от склизкой плитки, заляпанной воспоминаниями. Он заглушает звуки рыданий, но я не плачу – я избавляюсь от почти черной вязкой массы внутри. Я пачкаю в ней руки, заливаю их до локтей и заново смываю такой же грязной водой. Я знаю, над чем они все смеются. Я все понимаю.
И через некоторое время слезы плавно переходят в нечто другое. Они высыхают, оставляя после себя неприятное ощущение стянутой кожи. И я улыбаюсь, глядя на темные разводы кусков своей жизни на стенах. Я улыбаюсь, вслушиваясь в чужие цепкие насмешки.
К потоку разномастного хохота в голове добавляется еще один надрывный, высокий, истеричный смех. Рикошетом отскакивает от всего, что находится в ванной, кидаясь в самый центр, и волнами проходит сквозь меня. Пронзает, распаляя еще больше. Все громче и громче. До боли в горле, до металлического привкуса во рту.
Это ведь так смешно, превращать Билла Каулитца в ничто.
Это так смешно, вскрывать вены мечтам, рубцевать сердце и наблюдать, как сворачивается от безысходности кровь.
На глазах снова выступают слезы, но я не могу остановиться.
Пустота смеется вместе со мной. Я ласково перебираю ее между пальцами, любовно растираю по кафелю.
Это то, что у меня осталось. Реальность, ярким ослепляющим светом режущая глаза. Но я надеваю очки и с гордо поднятой головой иду вперед. В жизнь, где теперь будем только мы с Томом.
Я, брат и моя непроходящая пустота, занимающая свое обожженное место каждый раз, как я остаюсь один.
Я продолжаю истерично хохотать, схватившись за края ванны.
Ведь это так охуенно смешно, когда ангелы, падая с неба, ломают себе все кости.
|