Aвтор: Finsternis
Пэйринг: Том/Билл
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance
Посвящение: Моему маленькому старшему братику. Люблю тебя, солнышко. Соскучился...
|
- Эй, Том, - ты опять чуть
не сбил мой самолет, - пытаюсь ущипнуть
за бок, но в пальцах оказывается только
футболка. - Нечего летать по моей траектории! Не видишь что ли, тут летчик экстра класса, - смеется брат и делает в воздухе над сценой мертвую петлю, ловко управляясь с джойстиком в руках. Смотрю на него и не замечаю, как мой собственный самолетик взмывает вверх и цепляется за осветительную конструкцию. Черт. Приходится просить Тоби достать, а Пилот экстра класса смотрит на меня и хитро щурится. - Балда, - беззлобно бросает он, и мне хочется обнять его со спины, положить подбородок на плечо и сказать что-нибудь совсем неуместное. Но Тоби как раз достает мой самолет. Маленькая игрушка с желтыми крыльями. Мне нравится, не помню уже, чья идея была, но нравится жутко. Вообще меня поражает то, что мы остались, по сути, детьми. Как будто наш привычный мир просто вырос вместе с нами: крохотные клубы превратились в огромные залы, десятки зрителей - в тысячи, и деньги на карманные расходы в походы по дорогущим бутикам и квартиру в Гамбурге. А сама суть осталась той же. Мы играем и нам это нравится. Когда со сборкой сцены, наконец, заканчивают, мы устраиваем саундчек. В пении перед пустым огромным залом есть что-то особое. На концерте, когда пространство становится как будто пушистым от тысяч зрителей, вязким и очень шумным - это другое, не лучше, просто другое. Стою перед пустым залом и вслушиваюсь в звенящую тишину в ответ. А потом, чуть помедлив, подхожу к Тому и усаживаюсь на край сцены, свесив ноги. Он улыбается и смотрит на меня сверху вниз. Я много думаю о наших с Томом отношениях, и каждый раз сердце начинает биться чаще от ощущения бесконечного счастья. Наверное, если бы это не было моей реальностью, я бы ни за что и никому не поверил, что такое возможно. Только Том, чуть приподняв уголки губ в мягкой улыбке, смотрит на меня. И я верю, что мое счастье настоящее. После саундчека мы еще долго сидим с братом на сцене, толком не замечая шныряющей туда-сюда команды. Просто сидим и болтаем ни о чем и обо всем сразу. И я вдруг на какое-то мгновение удивляюсь, что нам вообще есть о чем говорить. Мы же знаем друг друга наизусть. - Георг вчера ляпнул, что ему нравится Памела Андерсон, во я поржал... Посмотрел бы я на его морду, когда она начала бы трясти своим силиконом перед его носом, она б его половиной придавила. Тут же в красках представляю Йорки с Памелой. Бедняга Йорки. Не люблю таких женщин. - Фи... - чуть морщусь, - Памела страшная. - Точно, - тычет в меня пальцем Том, и я улыбаюсь. - Грудь должна быть настоящая и не перевешивать задницу, - глубокомысленно заявляю я, глядя, как техник над ними возится с освещением. - Хотя Памелу я б тоже пощупал, - выдает Том, а я фыркаю в ответ. - Опять завтра все утро будете с Георгом смотреть порно с японскими школьницами? - спрашиваю я, таки дотянувшись до его бока и легко щипнув. - А ты бы предпочел со школьниками? - подначивает он. Усмехаюсь. Том любит подкалывать меня на эту тему, но только наедине, без посторонних ушей в округе. Да я, в общем-то, и не обижаюсь, хотя на школьников мне глубоко забить. Мне нужно еще накраситься, и потому приходится прерывать разговор, вставать и идти в гримерку. А еще я чего-нибудь съел бы. - Нормально? - спрашиваю я, закончив один глаз и смотря на Тома. Тот ржет, едва не подавившись пиццей. - Который надо оценивать? Правый или левый? Ты выглядишь так, как будто я тебе только что врезал, - говорит Том, и я улыбаюсь в ответ. - Еще б ты знал как бы я выглядел если б ты мне въезал... Черт... Врезал, - поправляю я оговорку и брат смеется. Я знаю, что с макияжем все в порядке. Сажусь есть к ребятам. Столик низкий - неудобно, и в Польше, кажется, напряг с посудой, приходится есть пиццу руками, выгибаясь, чтобы не насыпать ненароком чего-нибудь на футболку. Том подставляет ладонь как раз в тот момент, когда кусочек начинки чуть не падает мне на колени. - Свин, - беззлобно говорит он. Толкаю его в плечо и улыбаюсь. Он играет мне, пока распеваюсь, а я толком не знаю на чем сосредоточиться, на своем голосе или на его пальцах. Лет с семи люблю смотреть, как Том играет. И так странно - иногда, вспоминая, чувствую себя, как будто на несколько лет старше него, и как будто сейчас вижу, как он растягивает маленькие пальчики, стараясь дотянуться до нужных ладов. Мне приходится встать, чтобы, наконец, нормально распеться. Слышу, как Том усмехается. Сволочь. Перед концертом начинает трясти всех. Улетучивается та вечная легкость в воздухе и хочется куда-нибудь спрятаться, или наоборот - быстрее на сцену. От возбуждения покалывает кончики пальцев. Том сидит напротив и глубоко дышит, стараясь успокоиться. Только что они с Георгом играли Муссон, и у Тома палец соскочил с нужного лада. Теперь его трясет еще сильнее. Я подсаживаюсь к нему, когда Георг куда-то уходит, обнимаю за плечи и говорю: - Не бойся, ты еще ни разу не слажал на сцене, - я окидываю взглядом комнату и целую брата в висок. Он усмехается, отшатнувшись. - В отличие от тебя, - толкает меня в плечо, и я понимаю, что раз задирается, значит в порядке. Я бы и секунды не смог стоять на сцене без Тома. Развернулся бы и убежал. Так странно чувствовать публику, ее восхищение, безумие, ее любовь и похоть, наслаждаться этим, и в то же время отгораживаться от этого стеной. И тогда, когда тысячи человек там внизу у сцены рвут наши песни в клочья, применяя их на себя, пытаясь понять меня, Тома, ребят, разгадать загадку. Я оборачиваюсь на Тома и понимаю, что едва ли кому-то дано понять то, что есть между нами. Концерт пролетает как одно мгновение. Вытираю с лица пот и вешаю полотенце на шею. Кажется, что все тело сейчас впитается в это полотенце. Прижимаюсь спиной к прохладной стене, чуть выгнувшись, и Том устало шепчет: - Как? Киваю, на улыбку не хватает сил. И мы снова идем на сцену вдвоем. На самом деле я не люблю петь In die Nacht. Она особенная. Только наша с Томом. И большинству из присутствующих на концерте едва ли светит почувствовать хоть частичку, крупинку того, что чувствую я, что чувствует Том. Каждый раз мне приходится отворачиваться и смотреть на публику, иначе я не удержусь и обниму его, прижму к себе, прямо на сцене, случайно забыв про существование всех этих тысяч вопящих девочек. Вообще я люблю касаться Тома. Невзначай. Специально. Нежно. Грубо. И так, как ни стал бы прикасаться более ни к кому. Мы едем в отель. В мой самый любимый. Это так странно - иметь любимый отель в Берлине. Мне нравятся маленькие, заставленные едва ли не антикварной мебелью комнаты. Все это создает какую-то иллюзию дома. Не такую уж нужную, но весьма приятную. Мой дом - рядом с Томом. Он приходит ко мне, едва держась на ногах. Мы все вымотанные после концерта, как черт знает что. Только впереди - свободный день. Брат только что из душа - от него пахнет цитрусовыми фруктами, каким-то очень мужским одеколоном, зубной пастой и малиновыми леденцами. Он бесцеремонно ложится на мою кровать, пока я роюсь в своем чемодане в поисках белья. - Би... - тянет он, я не оборачиваюсь, выпрямляясь и шагая к ванной, - я сегодня сплю здесь. - Класс, - говорю я, - только тогда не засыпай без меня, идет? А то приду и защекочу до смерти. Том усмехается и сонно кивает. И я понимаю - задрыхнет, едва включу воду. Вообще, наверное, это дико, два восемнадцатилетних парня, брата, близнеца - и спят в одной постели. Только это совсем не кажется диким, когда прижимаешься к сонному такому своему и чужому одновременно телу и засыпаешь так, как редко спишь в одиночестве. У нас с Томом странные для большинства непосвященных отношения, а поскольку посвященные только мы вдвоем, то приходится как-то сдерживать себя на публике. А на публике мы практически круглосуточно. Только это совсем не тяжело. Мы научились притворяться. Так уж получилось, что нам с братом долго не везло в отношениях с миром. То ли мы были слишком яркие для него, то ли слишком вместе. Только многие считали своим долгом сделать нам больно. Это в восемнадцать кажется, что подначки в шестом классе это смешно, только в одиннадцать лет это нефига не смешно. И когда потом, перед выпускным, какая-нибудь мразь дергает за волосы и обзывает - приятного мало. Сказать «умей постоять за себя» проще, чем на самом деле переть против школьной банды. Иногда я думаю, что именно это - причина тому, что мы с Томом настолько близки. Том вопреки ожиданиям не спит, а прилежно ждет меня, растянувшись на постели и разглядывая потолок. - Би... - тянет он, и я начинаю догадываться, зачем он пришел. Сажусь рядом с братом на кровать и провожу ладонью по его животу. Я уже говорил, что мне безумно нравится прикасаться к нему? Чувствую, как напрягаются под ладонью мышцы, и глажу выше. Том шумно выдыхает и прикрывает глаза. Я стягиваю с его бедер мокрое полотенце и, склонившись, целую бедренные косточки, его влажный напряженный член касается моей шеи. Том дергает бедрами, и я отстраняюсь. - Прости, - шепчет он. Я улыбаюсь и киваю. Меня самого порой поражает, что я готов сделать для Тома. Я бы никогда в жизни, не стал делать этого ни для кого другого. При одной мысли о чьем-то члене у меня во рту мне становится гадко. Но Том - не просто кто-то. Его тело - почти мое, это почти как ласкать себя. И я никогда не позволил бы никому другому делать со мной то, что делает Том. Я обхватываю его член губами и закрываю глаза. Опускаю голову ниже, вбирая глубже, и прижимаю его бедра к кровати. Мне нравится слушать сорванное дыхание брата, его тихие стоны, видеть краешком глаз, как он мнет простыни. Мне нравится, чувствовать то, что я делаю с ним. Он чуть сжимает мое плечо, я отстраняюсь, пару раз провожу по его члену ладонью, и он кончает, чуть выгнувшись на постели и застонав. Нам было по тринадцать, когда мы впервые сделали это. Помню, как Том касался меня, и меня трясло от легких прикосновений его пальцев. Это было другое, совсем не похоже на собственные руки, но в то же время именно так, как хотелось. Том знал, как я хочу и что я хочу, тогда как я метался по подушке, краснея и не в силах удержать бедра на месте. Я обнимаю Тома, положив голову ему на плечо, и он целует меня в макушку. - Спасибо, - шепчет он, а я улыбаюсь. Я люблю, когда ему хорошо - тогда нам обоим хорошо. Мы лежим так еще несколько минут, а потом брат приподнимается на локте и сползает чуть ниже, целуя мой живот. Прикрываю глаза и наслаждаюсь прикосновениями его губ. Том очень нежный, когда мне этого хочется. И он очень любит. Он ласкает меня так, как может только он. Он знает мое тело едва ли не лучше, чем я сам. И его руки, его губы сводят с ума. Я бы не назвал то, чем мы занимаемся, сексом. В этом секса как такового ноль целых ноль десятых. Это другое. Просто у нас нет времени на то, чтобы строить с кем-то отношения. Да и желания, признаться, нет. Нам хватает эмоций, у нас яркая, насыщенная жизнь, у нас много работы. А новые отношения это слишком сложно. Я и Том - мы любим друг друга. Но совсем не так, как любили бы девушек. В наших отношениях нет ни капли притворства, мы не делаем друг другу одолжений, и нам не приходится ни в чем уступать. У нас общие цели, общие желания. Да и вообще общая жизнь. Я кончаю, когда Том задевает меня пальцем глубоко внутри. Мы долго лежим, прижавшись друг к другу, и слушаем дыхание. И мне так хорошо. Потому что я люблю, любим и даже больше, в миллионы раз больше. Утром, вернее часа в четыре дня, Том целует меня. Очень мягко, нежно. Как никогда, ни разу не было ни с одной девушкой. Помню, как лет в десять я просил Тома научить меня целоваться, потому что это чучело еще тогда воображало из себя мачо. Я боялся, что он откажет, что скажет, что я больной на голову. А он просто взял и поцеловал меня, мягко скользя теплым языком по губам, пропихивая его мне в рот, а я отвечал, думая, что неумело. Только Том тоже ничего толком не умел. Просто у нас получалось так, как хотели мы вдвоем. Я обнимаю брата, и мы еще несколько минут лежим, сцепившись в один большой комок под теплым одеялом, пахнущим мной и Томом. В голове туман с непривычно долгого сна, и хочется проваляться в постели до самого вечера, а потом выпить пару коктейлей и посидеть в баре, где престарелые музыканты играют унылые песни полувековой давности, и поболтать с Томом. Брат крепко обнимает меня, сонно уткнувшись влажными губами в плечо, и мычит что-то невразумительное. - Би... - шепчет Том, - я вчера не сказал... Прикладываю палец к его губам. Мы никогда не говорим о том, что есть между нами. Слова - ненужная формальность не нашего мира. Они не нужны. И Том, поняв меня, просто крепко обнимает. А я хочу. Хочу его рук, его губ. И брат чувствует, накрывая мой член ладонью. И становится так хорошо. - О ком ты думаешь? - шепчем он мне на ухо, неторопливо двигая рукой. Вместо ответа с губ срывается приглушенный стон. - О ком? - повторяет брат. Я ловлю себя на мысли, что уже давно не представляю рядом с собой никого конкретного, только размытые очертания слишком знакомого тела. Когда позже я стираю полотенцем нашу сперму, Том пристально смотрит на меня. А потом вдруг резко толкает меня на подушки, нависая сверху, и целует. - Я бы хотел такого мальчика как ты, - шепчет Том. И по позвонкам пробегает холодок. - Ты бы хотел мальчика? - удивленно спрашиваю я. - Ага, такого стройного брюнета с карими глазами и искусанными губами. Я улыбаюсь не находя что ответить. И мне вдруг кажется, что что-то сломалось, что система дала сбой. Я закрываю глаза и целую, стараясь представить на месте Тома кого угодно, только ничего не получается. Томми улыбается, когда я отстраняюсь, и гладит меня по волосам. Я закусываю губу. - Тшшш... - шепчет он, - не кусай. Я обнимаю его и снова почти проваливаюсь в сон. Когда выспишься, начинаешь понимать, как же вымотался. И реальность кажется акварельным рисунком. Мы спускаемся в бар, когда за окнами уже темно, слушаем музыку, пьем коктейли и болтаем. Обо всем и ни о чем. И спокойная, сонная вязкость вечера как будто обволакивает нас, запирая в теплый, такой родной и знакомый кокон. |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков