Охота

По-честному, я сам не помню, когда все началось. Точнее нет, он мне конечно с самого начала нравился, как друг. Как могло не понравиться это костлявое чудо в юбке и с фиолетовыми волосами? Ну, а если серьезно, то он был, как бы это сказать, чертовски обаятельным ребенком. Ну, и с ним было смешно. Нет, мы все горазды поржать, но у него как генератор какой-то. Он поднимает настроение окружающим просто фактом наличия хорошего настроения у себя. Вот, когда конкретно это дружеское отношение переплавилось в большее, я и сам не знаю. То ли, когда природа сложила угловатую детскую фигуру в нечто более выразительное, то ли, я переборщил с желанием опекать его. Черт теперь разберет. Я, видимо, тщательно это скрывал даже от самого себя. Когда же отворачиваться от этого стало невозможно, пришлось разбираться в себе и принимать тот факт, что я влюбился. Ой, да ладно вам. Я ж тоже не сразу с этим свыкся. Ну, а чего уж теперь-то волосы рвать. Ну, вот, так бывает, знаете ли. Хотя, если принять во внимание тот факт, что влюбился я не просто в парня, а в Билла Каулитца, то мне даже оправдываться не за что. Это же один сплошной длинный феромон. Его если к пню подвести, то тот тут же зацветет, у него встанут все ветки, листья и сучки, а если еще и белка какая несчастная подвернется, то и ей достанется, зуб даю.
Так вот, когда я понял, что влип и поделать с этим ничего нельзя, пришлось срочно уходить в глубокую конспирацию. А в этом я мастер. Да нет, я не шучу. Ни один же человек, знающий меня только сквозь линзу камеры или фотоаппарата, ни в жизнь не догадается, что я хохмач и оптимист до последнего стежка на одежде. Просто мне так удобнее, ну и политику вермахта устраивает, так что, почему бы нет.
Собственно, если проявления любви в ее самом чистом понимании скрыть было относительно просто и с закапыванием желаний наподобие, скажем, поцеловать в макушку или обнять или, вот, например, провести пальцем по спине на предмет пересчета позвонков, я более менее справлялся. А вот когда он начинал искрить, мой организм тут же настойчиво отторгал инородные тела в виде осторожности и разума. От него в такие моменты исходит такое мощное цунами, не знаю даже как это определить, флюидов, что ли, которое накрывает меня с потрохами, действуя похлеще любого афродизиака и всколыхивая не только внутреннее желание, что не так страшно, страшнее то, что и внешнее тоже. Он, когда после премии какой или просто после хорошо отыгранного концерта, хлопая в ладоши и щебеча так, что слов не разобрать, носился по комнате, мне так хотелось сгрести его под себя и впечатать в пол, что сдерживала только мысль, что после этого Йост впечатает меня в тот же пол и далеко не таким же приятным способом. Я потому до сих пор и не сижу с ними в «зеленой» комнате, где под конец аж воздух звенит. Мне ж на сцену, а как это делать, когда вместо ширинки вырастает пирамида Хеопса? Вот и приходится нервничать в одиночку, ради, так сказать, благой цели.
Вообще-то, Билл своих не трогает. Кодекс чести, своего рода, правило. Ну, кроме, может быть, Дэвида. Но у них с самого начала какие-то странные отношения сложились. А в остальном он ни в чем себе не отказывает. Я часто видел как по ночам, в разных странах и городах, из его номера выходили жертвы его сексуальности – всевозможные девочки и мальчики. Он берет то, что хочет. Точнее перебирает. Да ему и делать-то практически ничего не нужно. Достаточно выбрать цель и самую толику поманить, причем любой частью тела, срабатывает в любом случае – цель уже раздета и распластана в нужной позе у ног императора.
По всей видимости, я пропалился. Так давно скрывая свои чувства, вполне мог, незаметно для самого себя, засветиться. А у Билла радар на субъектов, вожделеющих его персону. Момента, когда на меня перестало распространяться правило, я не просек, просто вдруг понял, что все, пиздец, Густ, у тебя форы максимум две минуты, так что руки в ноги и вперед, куда глаза глядят – охота начата…

***

Раз, два, три, четыре, пять…

Пятый! Пятый раз Густав наткнулся на Билла в разгар этой мегаоживленной и мегапафосной вечеринки. Оно бы все ничего, но обычно, они умудряются ни разу не встретится друг с другом даже на частных, закрытых вечеринках на тридцать с четвертью человек. Ну, за исключением необходимости «поприветствовать важных людей». Это была негласная разновидность отдыха друг от друга, ну и выносить надсмотр Дэвида при таком положении намного проще: пока каждого найдет, пока отчитает, да проконтролирует – сам вымотается. А тут целых пять раз!
Сначала Шэфер столкнулся с Биллом в уборной, куда тот вошел и, хмыкнув нечто приветственно-опознавательное, проплыл к зеркалу, где критически осмотрел свое отражение, чуть вскинув проколотую бровь. Затем, видимо удовлетворившись, поймал в зазеркалье взгляд друга и, улыбнувшись, подмигнул ему. После чего, не говоря ни слова, ушел обратно в зал.
Чуть позже Густав, отстраненно перекатывающий в пальцах зажигалку, почувствовал на себе взгляд и, выглянув из-под козырька кепки в сторону источника ощущения, во второй раз увидел Билла. Рядом с ним сидела отчаянно флиртующая девушка. Он слушал собеседницу, рассеяно улыбаясь и перебирая пальцами концы своих волос. Это было само по себе странно, так как, по завершении укладки, его голова приобретала статус неприкосновенности для всех, включая и его самого. Но еще страннее было то, что Густав готов был поклясться, что посмотрел в их сторону быстрее, чем Каулитц успел опустить направленные на него глаза.
Третье пришествие случилось, когда Шэфер сидел на низком диване рядом с продюсером, который в минутном расслаблении откинул голову на спинку и устало прикрыл глаза. Билл появился совершенно неожиданно, выплыв из толпы. Плюхнулся на диван рядом с Густавом и сложил на него колени с зажатыми между ними ладонями. Поерзав, удобнее устраиваясь, он склонился, выцарапывая заметавшийся взгляд замершего соседа, и с сияюще-обворожительной улыбкой поинтересовался, не слишком ли много доставит неприятностей «украв вашу даму». После десятисекундного гипноза, так и не получив определенного ответа, удовлетворенно кивнул, сдерживая улыбку, вынул ладошки, плененные коленями, и протяжно потянулся. Затем, неожиданно, резко спружинив, встал и, вцепившись в запястье ошарашенного Йоста, уволок его в гущу толпы.
Густав, пытаясь собраться с мыслями, остановил официанта и поменял опустевший бокал на новый. Сделав глубокий глоток и смутно предчувствуя, что это еще не все сюрпризы, затравленно пробежал глазами по залу. В четвертый раз Билла он не увидел, он его услышал. Точнее его звенящий смех, выбившийся высоким колокольчиком из ровного гула. Густав рефлекторно повернулся, слишком поздно обратив внимание на запротестовавший внутренний голос.
Фигура, затянутая во все черное, возвышалась над бильярдным столом, который стоял в углу на небольшом помосте. Привычно выставив бедро и отклонив кий на манер стойки от микрофона, Каулитц только что отвел взгляд от рассмешившего его соперника и опустил глаза на сукно. Обдумывая следующий ход, он не глядя потянулся к стоящему на бортике коктейлю, отпил прямо из стакана, придерживая трубочку указательным пальцем и, не отрывая взгляда от стола, медленно облизал губы. Очень медленно. Сначала верхнюю с середины до самого уголка рта и, не останавливаясь, по всей нижней, высунув язык так далеко, что Шэфер увидел как блеснул металл в тусклом освещении. Чуть задержавшись кончиком в противоположном уголке он, видимо, приняв решение, сомкнул губы в мягкой полуулыбке и обошел стол, улучшив тем самым обзор Густаву. Билл, вскинул кий, перехватывая его чуть ниже, и наклонился для удара. Примериваясь к шару, он изогнул спину и, отступив одной ногой в сторону, выпятил пятую точку.
Внутренний голос невольного зрителя с трудом сумел отодрать глаза хозяина от созерцания маняще расположившихся прелестей солиста и настойчиво втолковал, что не стоит досматривать партию до конца.
Спешно ретировавшийся Густав сидел в самой глубине клуба и пытался слиться с окружающей средой. По его ощущениям вечеринка начала переваливать за половину. За последние полтора часа, не встретив никого из своих, он почти расслабился и намеревался провести остатки вечера не сходя с облюбованного кресла, вот только бы выпивку найти. Он поднял глаза в сторону бара, в поисках официанта, и обмер, увидев Билла в пятый раз. Тот стоял у стойки, причем совершенно один, и задумчиво болтал пальцем в бокале с мартини, перекатывая под ногтем оливку. Густав судорожно сглотнул, чувствуя, как легкая паника от полного непонимания происходящего карабкается от онемевших ног к макушке, приподнимая тонкие волоски на коже. Стоявший у стойки, тем временем, все так же задумчиво переместил палец в рот, по самое кольцо с черным камнем, обсасывая капельки напитка. Когда блестящий средний стал медленно выползать из кольца сомкнутых губ, паника добралась до своей цели, почти затапливая бултыхающуюся мысль, что если сейчас же ничего не предпринять, то Густав не сможет прилично выйти из клуба без фигового листочка на причинном месте. Трясущимися пальцами он выковырял из кармана джинсов мобильный, промахиваясь по кнопкам и глухо чертыхаясь, набрал Дэвида, чтобы сообщить, что уходит. Поднявшись, на предательски ослабевших ногах, запаниковавший Густав вылетел с вечеринки, успев заметить появление основания ногтя, покрытого лаком.

Вышел зайчик погулять…

Они шли по плану, даже с опережением минут на двадцать. Но, отдавая дань нервным клеткам продюсера, решено было исправить расхождение, да, положительное, но, все же, расхождение с расписанием, заодно и водитель перекусит. Густав был рад остановке, ему нужно было подумать в тишине и переварить вчерашние события. Прихватив складной стул, он покинул душный автобус, зацепив боковым зрением Тома с Георгом, которые до этого поспорили, что сахар в кружке растворится до их приезда в пункт назначения без помешивания, от одного движения автобуса. И теперь, расслабленно растекшись по дивану, они вяло перекидывались словами, решая внести ли остановку в спор или прямо сейчас принять ничью. Шэфер, смешливо хмыкнув, шагнул на край дороги, глубоко вдыхая горячий, чуть пряный, аромат луга и осматриваясь в поисках наиболее подходящего места для размышлений. Метров десять от автобуса показались ему достаточным расстоянием, чтобы услышать сигнал к отъезду и отбить у друзей желание беспокоить его.
Он сидел, откинувшись на тряпичную спинку, и с удовольствием подставлял лицо ласкающим, почти ощутимым лучам послеполуденного солнца.
- Густ! - Билл резко вцепился прохладными пальцами в плечи, доверчиво развернутые внутренней стороной, сложенными за головой руками, так что сидевший, вздрогнув, чуть не повалился на землю. Избежав падения, упершись спинкой стула Каулитцу в ноги, Густав испуганно уставился перед собой. Над ним, заслоняя небо, нависала растрепанная, довольно ухмыляющаяся голова.
– Ты не знаешь, где мой iPod? – Билл склонился чуть ниже, щекоча волосами лоб и щеку Шэфера, – найти не могу и никто не видел. – разжав пальцы одной руки, он выдернул изо рта надежно зафиксированной дичи высохший стебелек с кисточкой соцветия и с интересом покрутил его между пальцами.
Собравшись с мыслями, Густав вспомнил, что Билл последние пару часов слушал музыку, валяясь на своей кровати, и не прекращал этого занятия до самой остановки.
- Ты ж его на полке слушал… - с удивлением выдавил он.
- Да? – вскинутая бровь застыла, собирая легкие складки на лбу. - А, точно… - еще раз, чуть наклонив голову, так, что прядки пробежали по щекам Густава, Билл мягко шлепнул его по губам мохнатым концом соломинки, которую все еще держал в руке. Затем, одарив застывшего лучезарной улыбкой, отпустил второе плечо, чуть подтолкнув стул ногами, чтобы тот принял нормальное положение и, что-то насвистывая, удалился в сторону асфальта.
Густав остался неподвижно сидеть, ощущая, как мысли, которые он пытался свернуть в аккуратную «улитку» часовой пружины, жалобно звякнув, покинули почти уже сложенные колечки и теперь, чуть покачиваясь, топорщатся в разные стороны.

Вдруг охотник выбегает…

Барабанщик лежал на кровати в своем номере, блаженно раскинувшись морской звездой. Они только что отыграли на огромной сцене перед тысячами фанатов. И отыграли, надо сказать, отлично. Это даже Йост отметил, решив отпраздновать это «в узком семейном кругу». Небольшая пирушка, только для команды, чтобы народ расслабился после хорошей работы и набрался сил перед завтрашней дорогой, без камер и чужих людей. Он, по такому случаю, что можно расценивать как великий подвиг продюсера, даже снял еще один номер на том же этаже, специально под домашнюю after-party, так сказать, для разгрома.
Густав только что вернулся из душа и набирался сил, чтобы сменить пушистый банный халат на наряд, более приличествующий предстоящему мероприятию. Резко распахнувшаяся дверь, заставила его подпрыгнуть на кровати и принять сидячее положение. В комнату влетел мокрый Билл в одном полотенце на бедрах, обмотанном так низко, что едва прикрывало нижние лучи звезды.
- Вот, бля, чертик, - нервно попытался пошутить Густав, давая себе время, оторвать взгляд от капель воды, сбегающих по голому торсу, на живот и дальше за верхний край махровой полосы, – табакерку свою где забыл?
- Блииин, Густ, - Каулитц прыгал, то на одной, то на другой ноге, прижав обе ладошки к левой стороне лица, - в глаз что-то попало.
- Может мыло? – Густав, взяв себя в руки, поднялся с кровати и направился к попрыгунчику.
- Ну, может. Я промыл водой, все равно больно. Ну, посмотриии. – слезливо растягивая слова, Билл доверчиво сделал несколько шагов навстречу и, отняв руки от головы, вцепился ими спасителю чуть выше локтей.
- Тихо ты. Давай гляну. - Густав откинул мокрую челку, почувствовав, как по внешней стороне запястья легкой щекоткой побежали теплые капли воды. Глаз был красный, но скорее натертый, чем поврежденный. Чуть потянувшись на носочках вверх и приподняв слегка припухшее веко, для того чтобы лучше всмотреться, переквалифицированный во врачи поймал на своей щеке мятное прерывистое дыхание от которого по всему телу стал разбегаться целый табун мурашек. Передернув плечами, он продолжил, чувствуя набухающее раздражение на самого себя, - Сядь уже.
Билл покорно рухнул на кровать. Шэфер, на секунду застыв, проследил как пара капель, сорвавшихся с волос, опустились на влажные плечи и побежали вниз, к полотенцу. Внутренне чертыхнувшись и слегка встряхнув головой, он судорожно вздохнул, втягивая теплый ароматный запах свежей кожи и шампуня.
- Тебя в детстве не учили глаза в душе закрывать? - буркнул Густав, придвигаясь чуть ближе. Он приподнял страдальческое лицо за подбородок и немного оттянул нижнее веко большим пальцем другой руки. «Пациент» безропотно подался вперед. Блестящие капельками влаги губы откровенно соблазняя приоткрылись. Густав почувствовал, как кровь начинает гулко отдавать в голову. Он попытался чуть отстраниться, но понял, что лодыжка крепко зажата голыми коленями.
- Билл… - затравленно выдавил Густав.
- Ну? Там что-то есть? – как будто не услышав, заерзал симулянт.
Чувствуя, что еще пара мгновений и он грохнется в обморок, попавший в западню Густав еле слышно выдохнул:
- Нет.
- Ну, и чудненько, - Билл, чуть ослабил хватку и элегантно поднялся с кровати, - спасибо, Гуууст, - игриво протянул он, - ты спас мне жизнь. Через пару минут гуляем? – словно спрашивая разрешения застыл в дверном проеме.
- Да, – машинально кивнул Густав, примерзнув взглядом к складкам на простыни, оставленным, затянутыми пушистой тряпицей, бедрами, в попытке собрать, рассыпающиеся мелким бисером мысли. Билл смешно присел на одной ноге и, едва успев подхватить спадающее полотенце, захлопнул дверь.

Прямо в зайчика стреляет…

Пирушка только началась. Билл прыгал босыми ногами на длинном диване между сидевшим справа Густавом и Дэвидом, стоящим слева за спинкой.
- А, вы слышали Густа? – в третий раз вопрошал он обессиленных гитаристов, которые, прислонившись друг к другу на противоположном широком кресле, мягко улыбались, следя за возбужденным солистом. Каулитц-младший размахивал руками и пружинил на мягкой коже дивана, не сваливаясь с него только потому, что его периодически ловили сзади за ремень на джинсах, то Шэфер, то Йост, в зависимости от того, к кому ближе он находился в тот момент.
- А, по-моему, мы все были хороши, - устало, но довольно протянул Георг, перекатывая коньяк в бокале, оставляя на прозрачных стенках тягучий янтарный след.
- Естественно все! И ты Йорки был неподражаем, а Томми-детка, так и вообще просто сказочен!
Старший кисло сморщился, подтянулся на руках ближе к выгнутой кожаной спинке и, почесав нос, картинно нахмурился:
- Заканчивай уже скакать! И откуда силы берутся! Грохнешься - придется штаны ушивать и петь за тебя.
- Нет, ну, вы отразили, как все таки здорово отыграл Густик? – подпрыгнув несколько выше, чем рассчитывал и чуть не загремев на пол, одновременно подхваченный пристально следящими за его перемещениями продюсером и ударником, Билл все же опустился на колени, – А, ну-ка, за нашего героя, - он опустил вниз обе руки и, подрагивая пальцами, начал медленно поднимать их, - Гууу-уст!
На последней, ударной ноте его подхватили собравшиеся, вскинув вверх небольшую рощицу рук. Усталый смех раскатился по номеру. Довольный собой зачинщик, сев себе на пятки, положил голову на плечо предмету чествования и, по кукольному распахнув, поднятые на Густава глаза, часто заморгал.
- Билл, хватит дурить. – Шэфер дернул плечом, скидывая теплую тяжесть примостившейся головы.
- Точно, успокойся ты, - насмешливо поддержал Том, - ты и так сегодня Густа залюбил.
Билл хихикнул и рухнул на диван, приземлившись затылком точнехонько на колени Густава. Закинув руку за голову и прикрывая плечом лицо от брата, он беззвучно прошептал, не сводя с Густава глаз: «Пока еще нет». Шэфер почувствовал, как краска заливает щеки, предательски переползая на уши. Он резко отвел глаза от мечтательно улыбающегося змия и изогнулся назад к столику за спинкой дивана, делая вид, что ему жизненно необходимо поменять ополовиненную бутылку пива на новую.

Пиф-паф, ой-ой-ой…

Народ начинал расходиться, памятуя о завтрашнем отъезде. Том устало потянулся, растолкал задремавшего Георга и вопросительно взглянул на младшего, который сидел, поджав под себя ноги.
- Ага, через пять минут, - ответил он на молчаливый вопрос и приподнял голову со своего локтя, закинутого на спинку дивана, - иди и Йорки забери, а то Саки уже спит, кто его потом до кровати дотащит.
- А я значит дотащу? – беззлобно огрызнулся брат, поднимая за руку почти проснувшегося Георга.
- Я сам дойду, - буркнул соня, - переломишься.
Билл проводил переругивающихся коллег до двери. Затем обернулся и сквозь вуаль ресниц посмотрел на Густава, который все так же сидел справа от него и щурился в тихо бормотавший телевизор. Каулитц поднялся и, потянувшись через него к столику, оперся рукой на расслабленную ногу. Слишком высоко, почти вплотную к паху. От неожиданности Густав вздрогнул, едва не выронив из рук почти пустую пивную емкость. Билл, не торопясь возвращаться на прежнее место, приподнял указательный палец опирающейся руки и скользя им по замку ширинки, щекотно выдохнул в ухо:
- Через две минуты в моем номере, – медленно провел пальцем по тому же маршруту вниз и, чуть отклонившись, заглянул в испуганные карие глаза, желая убедиться, что разум сломлен. Подтверждения согласия тела не требовалось, он прекрасно ощущал его рукой.
В голове Густава взрывалась китайская фабрика по производству фейерверков, отражая в радужке глаз всполохи эмоций. Билл с удовольствием отметил начинающую наплывать, затягивая яркие коньячные вспышки, пелену вожделения и, маняще улыбнувшись, легонько дунул в застывшее лицо, заставляя Густава вздрогнуть и отмереть. Не отрывая глаз, медленно, с оттяжкой провел рукой от паха к колену, от которого чуть оттолкнулся, вставая на пол и, ни разу не обернувшись, вышел.
Шэфер судорожно втянул воздух, встряхнул головой и, осушив оставшееся одним глотком, брякнул пустым стеклом об стол. Мысли визжа метались и сталкивались, не давая принять решение. Низ живота сладко придавливало тепло ладони, медленно покидавшее тонкую ткань шорт, совсем не облегчая мыслительный процесс. Так и не сформировав в голове хоть сколько-нибудь четкое понимание, он загипнотизировано встал и на негнущихся ногах направился к двери.
Оставляя засыпающий гул вечеринки за спиной, Густав шагнул в темный гостиничный коридор и тут же остановился, пытаясь сообразить, в какую сторону разумнее будет повернуть. Неожиданно из темноты в него вцепились длинные пальцы и, резко дернув, поволокли из полосы света, который падал из дверного проема. Шэфер с глухим стуком впечатался спиной в стену. Теплые подрагивающие касания легко и быстро пробежали от щеки по подбородку и шее. Юркая ладонь скользнула к затылку, заставляя дезориентированного ударника чуть запрокинуть голову и неожиданно встретиться с мягкими, податливыми губами. Горячая волна поднялась, накрывая уже почти обессиленный разум и затягивая зыбучими песками скулящее сомнение. Густав страстно ответил на поцелуй.

Умирает зайчик мой.

Он вынырнул из жаркого тумана только в номере Билла, обнаружив себя уже без футболки, шорты были на полпути к полу, пальцы, порхающими прикосновениями стягивали с него остатки одежды. Ноги подкашивались и если бы не пружинистый толчок в грудь, то через секунду Густав сам повалился бы на широкую кровать. Он с удовольствием наблюдал сквозь ресницы, как Каулитц снимает с него кроссовки и раздевается сам, расшвыривая одежду по полу. Билл опустился на одеяло, коленями раздвигая лежавшему ноги. Взяв его руки в свои и откинув их вверх он вновь прильнул, к начинающим припухать, губам. Густав снова ощутил, как его заволакивает мягкая бездна. Однако, через секунду приглушенный удвоенный щелчок и холодный метал на запястьях жестким рывком вернули его к реальности. Билл все так же нависал над ним, выжидающе всматриваясь в глубину широко раскрывшихся глаз. Осознав, что руки над головой накрепко сцеплены наручниками, цепь между ними перекинута через перекладину спинки кровати, а сам он распят в нагой беззащитности, Густав обмер. Понимание вместе с ужасом крупными волнами расходилось по коже. К ужасу, надоедливым комариным звоном, примешался стыд, заставив закрыть глаза и отвернуться, насколько это было возможно в его положении.
- Ты… можешь… сейчас… уйти… - сквозь поцелуи тихо прошептал Билл, приподнявшись на коленях, не давая Шэферу сдвинуть ноги, и оставляя теплые следы губ на крепко сжатых веках, заалевших щеках, губах, стиснутых в испуге, - я отпущу…
Густав не пошевелился. Он понимал только одну вещь – в голове у него все было выжжено ядерным взрывом, ни единой мыслишки, остался лишь пепел паники, а влажный металлический шарик, кружащий хоровод вокруг его сосков, крупными дозами вводил паралитический яд.
Теплый, мягко заостренный кончик языка нарисовал прямую линию от солнечного сплетения ко впадинке пупка, где щекотливо задержался. Дыхание, опускаясь на увлажненную кожу, неожиданно холодило, вызывая мелкую дрожь. Билл поднял голову от живота и, уловив неосознанный разочарованный выдох, легко улыбнулся. Густав все так же лежал, закрыв глаза и отвернувшись. Пробежав пальцами по беззащитным бокам и, почувствовав легкую рябь, разлившуюся по лежащему перед ним телу, Билл, не дав ей утихнуть, обнял губами головку. Услышав вырвавшийся резкий выдох, завершившийся сдавленным стоном, он медленно опустился, обволакивая влажным теплом напрягшуюся плоть. Обвив языком и поглаживая тонкую кожу металлическим бугорком он, постепенно ускоряясь, заставил Густава метаться по простыне, беспорядочно выдыхая и проглатывая рвущиеся с губ восклицания. За несколько секунд до пика, когда вся кровь сконцентрировалась в укромной темноте за границей ласкающих губ, а изогнувшийся парень стал жадно, крупными глотками ловить воздух, Билл, замедлившись, провел языком по всей длине и отстранился. Густав, в немом отчаянии закинул голову и с силой закусил нижнюю губу, сдерживая протестующий вопль. Истязатель с мягкой нежностью посмотрел на вздернутый подбородок. Нагнувшись, он свесил левую руку с кровати, не глядя нащупал на полу низкую склянку с отвернутой крышкой и окунул пальцы в прохладный лубрикант. От скользкого прикосновения к кольцу мышц Густав вздрогнул всем телом и попытался зарыться лицом себе в плечо. Снова приподнимаясь, противостоя сжимающимся коленям, Билл склонился к пылающему, уху и, не переставая ласкать, глухо прошептал:
- Расслабься. Ну же, маленький, - шелестящая нежность невесомо упала на напряженную шею, - ты особенный, я буду очень бережно.
Губы, обхватившие прохладой мочку, отразились легкой щекоткой в паху, которая слилась с порхающими ласками. Ударник сильнее вжался лбом в плечо. С неожиданной силой, чуть царапнув ногтем, Билл продвинул левую руку вперед, одновременно опустив правую согнутыми пальцами по животу вниз, оставляя после себя четыре полоски, наливающиеся красным. Густав ахнул, выдыхая из легких весь воздух, и замер пытаясь понять, где боль от прикосновений соединяется с тянущей болью желания. Билл вновь привстал, ласково касаясь освежающей влагой поцелуя выступающую косточку скулы, затем захватил мечущуюся на шее венку и чуть задержался языком на нервно подрагивающем, от частого сглатывания кадыке. Сквозь накатившийся вал жара Густав практически не ощутил, как Билл удвоился внутри него. Мягкие подушечки пальцев нежно, но чувствительно продолжали массировать, начинающие расслабляться, мышцы, задевая что-то, что заставляло расходиться по напряженному телу сладкие волны. Билл медленно отвел руку назад, тут же заполняя не успевшие сжаться мышцы, жарко подрагивающей концентрацией сладострастия. Остановившись у самого входа, он поднялся взглядом по часто вздымающейся груди, пристально посмотрел на спрятанное лицо и медленно продвинулся вперед, не отрывая глаз. Умело возвращая начавшее угасать от страха и боли возбуждение, Билл стал наращивать темп. Поймав момент, когда лежащий стал сам подаваться на встречу, он замедлился и, отталкиваясь от внутренней стороны раздвинутых перед ним бедер, почти вышел.
- Куда, - неожиданно для себя прохрипел Густав и резко дернулся вперед, практически полностью захватив ускользающее наслаждение. Судорожно, но удовлетворенно улыбнувшись и резко скинув языком бисеринки пота с верхней губы, Билл с удовольствием наблюдал, как в раскинутом перед ним теле нарастала страсть. Ощущая, как напряжение мышц под его ладонями начинало звенеть, он, ускорился, поймав ритм. 
- Бииоооже, - на третей «о» Густав захлебнулся и, наконец, распахнул глаза. В расширившихся зрачках, взрывались и тонули шаровые молнии. Хватаясь соскальзывающими пальцами за цепь от впившихся наручников, он подался вперед и, выгнувшись, зашелся в упругом стоне.
Билл облегченно выдохнул, скользя, начинающим затягиваться легкой поволокой, взором по горке вздымающихся ребер. Затем резко вошел раз, второй, третий, вцепившись до белых отметин в талию Густава, и, выгнувшись навстречу еще не успевшему расслабиться телу, практически зарычал, переходя в стонущее урчание.

Каулитц отстегнул своего любовника от кровати и уселся ему на живот, прижав колени к горячим бокам. Густав, не опуская руки, снова уткнулся в мокрое от пота плечо и зажмурил глаза. Билл жадно прильнул к сигарете, втягивая ноздрями пытающийся вынырнуть из полураскрытых губ дым и цепко наблюдал за вздрагивающими ресницами затихшего парня. Густав боялся открыть глаза, точнее боялся встретить довольный, холодно сияющий взгляд победителя.
- Густ, - очень тихо позвал Билл, наклонившись затушить сигарету, - посмотри на меня.
Шэфер зажмурился крепче. Билл потянул его руки к себе, оставляя пылающее лицо без защиты и, повернув ладони внешней стороной к себе, погладил большими пальцами легко саднящие следы от металлических браслетов.
- Прости, но я боялся схлопотать, - слова отдавали легкой улыбкой и еще, какой-то невесомой мягкостью.
Уголки губ Густава вздрогнули и, преодолевая сопротивление, неумолимо поползли вверх. Билл сложил руки со следами от наручников на грудь их владельца и, обхватив все еще отвернутое в сторону лицо ладонями, развернул к себе.
- Открывай, - с бархатной настойчивостью произнес он, - а то, я применю запрещенный прием.
- Какой? – опасливо прошептал Густав с осторожным интересом.
- Гуууст, - капризным, резко взлетевшим по тональности голосом протянул Билл, отнимая ладони от лица и упираясь ими себе в бока, - ну, посмотри на меня, я же был великолееепен.
Густав с закрытыми глазами увидел низко опущенный подбородок, падающую на обиженные глаза челку и, приобретшую заманчивую припухлость, выпяченную нижнюю губу, всем своим видом изображавшие непосредственное детское требование похвалы. Сдавшись, он тихо засмеялся и медленно разомкнул веки. Картина, представшая перед ним, отличалась от той, которая явилась внутреннему взору, только озорными искорками, плясавшими в густом кофе прищуренных глаз. Опершись ладонями в смятую кровать над плечами Густава, Билл склонился к нему, вглядываясь во все еще испуганные каштановые озера и, сбросив маску, вернувшимся низким грудным шепотом выдохнул:
- Глупый.
Густав почувствовал, как его обволакивает теплота и успокаивающая нежность, льющиеся из глубины мерцающих глаз. И никакого превосходства или издевки. Билл провел подушечкой пальца по горячей коже от виска к впадинке за мочкой уха, вниз по основанию шеи до середины, затем вверх ногтем до подбородка.
- И давно ты… - не закончив, он оторвал взгляд от передвижений своей руки и перевел его на вздрагивающие пушистые ресницы.
Густав, смутившись, неопределенно дернул плечом и, еще больше, хотя, казалось бы, дальше уже некуда, залившись краской, едва заметно кивнул. Билл мягко, с каким-то терпковатым привкусом грусти, улыбнулся и щекоча мягкими без укладки волосами наклонился к потрескавшимся, искусанным губам. Теплая влага от соединившего тела поцелуя разливаясь забурлила, поднимая на поверхность отдохнувшее желание. Густав провел ладонями по выгнувшейся над ним спине, скользя по нежному бархату кожи, к подтянутым ягодицам и попытался переместить их с живота чуть ниже, к тяжелеющему теплу между своих ног, за что совершенно неожиданно получил десять ощутимых уколов в грудь. Резко выдохнув, он вскинул испуганные глаза на Билла, который медленно разорвал поцелуй, не сбавляя давления готовых сорваться по коже вниз, ногтей. В глубине чуть прикрытых глаз сквозь легкую возбуждающую дымку хлестко блеснула острая сталь. После нескольких секунд молчаливого разговора, Густав коротко вздохнул и виновато опустил глаза. Убедившись, что результаты переговоров, точнее, правила, безропотно приняты, Билл убрал ногти и, бережно заглаживая ладонями оставшиеся на коже полумесяцы вмятин, вновь вплел блестящие, распухшие губы влюбленного в набухающий страстью поцелуй.

***

Ну, вот такие были кошки-мышки. Хотя даже не так – леопард и мышь… черный леопард, пантера, блин. И я сдался, все сдаются, у Билла не бывает промахов.
Он, кстати, мне так до сих пор и не позволил взять его, да не только мне, это никому не позволено. Берет Билл! И точка. Но он принял мою любовь, точнее позволил мне его любить. А сам все так же перебирает и, если ему хочется, уходит в номер с очередной одноразовой жертвой, которая будет выставлена за дверь посреди ночи, сразу после того, как Билл получит от нее все, что ему нужно. Он говорит, что не любит просыпаться рядом с чужим человеком. На всю ночь великий и ужасный остается только со мной. Иногда даже приходит ночью, избавившись от очередного любовника, ну или любовницы, благоухая ароматами душа с легкой кислинкой усталости. Просит назвать котенком и, уткнувшись мне в ухо, начинает щекотно урчать, а я глажу его, усыпляя. По словам Билла, я - мягкий и знакомый.
Понятия не имею, как называется его отношение ко мне - любовь, привязанность, может просто привычка, не знаю. Я перестал это анализировать, когда понял, что в процессе размышлений начинаю метаться из крайности в крайность. То порываюсь уйти из группы вообще, то готов расцеловать его прилюдно, то еще какую глупость выдумаю, в зависимости от того, до какой крайности я добрался в очередной раз. В конце концов, выбор у меня небольшой: либо иметь хоть маленькую его часть, часть его тепла и невероятного чувства обладания сокровищем, которое он умеет дарить, любя, его при этом целиком и без остатка, либо ничего не иметь вообще и задыхаться от нереализованного желания. Пока пусть все останется как есть, а что будет дальше… ну, будем решать проблемы, так сказать, по мере их поступления…
Да колись уж, раз начал. Ну, да, да, вляпался так, что рук, ног не отодрать. Только кто же знал, что гребаный терминатор станет нежной и верной возлюбленной и будет нервно ждать каждый вечер пришествия сияющей звезды? Хотя, страннее все же то, что он приходит, неизменно приходит… когда ему этого хочется.