I.
Близнецам по десять лет. И сейчас они любопытны как никогда. Мир щедро рассыпается между ними тысячами новых, незнакомых удовольствий. И, конечно же, они должны перепробовать все, что только возможно. Музыку, которую они просто обожают, игры, которые они придумывают друг для друга. Они точно знают, что когда вырастут, будут по-прежнему вместе. Всегда, и даже жить будут в одном доме.
Их мама смеется и говорит, что когда они вырастут, они женятся, но близнецы не верят – ведь девчонки такие грубые и непонятные существа, зачем они им?
Нет, они будут жить вместе, вдвоем, в одном огромном доме, или двух, соединенных между собой (так их игрушки не перепутаются). Это их самая любимая игра, состоящая из многих, потрясающе интересных частей. Например, приготовление обеда или выгуливание их собак. И кошек, настаивает Билл. Том считает, что кошек выгуливать нельзя, но Билл решает хотя бы попытаться. Если у него ничего не получится, то он заведет обезьянку.
Позже близнецы играют в «Просмотр футбола и поедание попкорна» – они кричат перед выключенным телевизором и делают вид, что едят попкорн из пустого пластикового ведерка.
А потом они идут выгуливать собак «перед сном», и прячутся за ветхой шторой под навесом в саду. Это любимая часть игры для Тома. Он подсмотрел ее в телевизоре, и она настолько хороша, что он может гордиться своей гениальностью. В сумраке их укрытия он оттягивает ворот майки Билла вниз так далеко, как получится, и прикасается к его груди открытым ртом. Если Билл в рубашке, Том расстегивает пуговицы до самого живота.
Первый раз Билл хихикал. Но только в первый раз.
Том перелезает через брата, поставив одну ногу между его ног. Он тесно прижимается к Биллу и начинает тереться своей промежностью вверх-вниз о его бедра. Это приятно, очень приятно. Это делает его твердым там, и трение все только улучшает.
Билл тоже становится твердым, в том же месте, и совсем затихает, закусывая губу. Он издает странные, забавные звуки, похожие на скрипы, и Том думает, это оттого, что ему тоже хорошо. Билл обычно закрывает свои глаза, а Тому нравится смотреть на него, его брат выглядит таким милым, когда его щеки заливаются румянцем. И Том совсем не думает о том, что они похожи.
Иногда он ерзает слишком сильно, и Билл жалуется или шлепает его по голове, а иногда он делает все правильно, и в конце его охватывает дрожь, как будто что-то ползет по его спине. Это чувство настолько восхитительное, что в его штанах становится мокро. Когда они заканчивают, они ложатся на старый коврик под навесом и обнимаются как люди, которых Том видел в телевизоре, они улыбаются и притворяются, что засыпают.
Тому кажется, что эта часть игры Биллу тоже нравится больше всего, по крайней мере, он никогда не от нее отказывался.
В воскресный летний полдень они прижимаются друг к другу, играя в «ерзающую игру». Билл уже дрожит и хватается за плечи брата. Том думает, что у Билла сейчас случится та самая дрожь, а потом мокрая штука со штанами, и он очень хочет помочь брату. Внезапно дверь перед ними отворяется, и Том резко отстраняется от Билла и падает на колени, таща брата вниз и подминая под себя.
– Привет, ребята, во что играете? – спрашивает их вошедший Гордон.
– Реслинг, – врет Том, не моргая, – я победил.
Билл отворачивается от них обоих и не показывается. А отчим заинтересованно рассматривает их обоих.
– Только не покалечьте друг друга, – наконец, говорит он, – давайте-ка полегче.
Том знает, к кому он обращается – Биллу никогда не удавалось его побороть. Он кивает, показывая, что все понял.
– Ладно, обед на столе, – говорит им отчим и, в последний раз бросив на Билла пристальный изучающий взгляд, оставляет их одних. Некоторое время под навесом совсем тихо, а потом Том решается задать вопрос.
– Я сделал тебе больно? – обращается он к сидящему спиной Биллу. – Прости.
Билл полуоборачивается, кидая на него мимолетный взгляд, он выглядит расстроенным.
– Мы же не собирались трогать друг друга там, – тихо оправдывается Том. Билл смотрит на него искоса. – Не знаю почему, – продолжает Том, – Но мы не трогали. Это наша секретная игра, – объясняет он. – Это только наше, и только для нас, понимаешь?
– Только для нас, – вторит ему Билл, задумчиво глядя куда-то в сторону. – Наш секрет?
– Наш секрет, – подтверждает Том.
Билл расплывается в улыбке и поднимается на ноги, беря его за руку.
– Обед на столе, – весело напоминает он.
Том усмехается. Он не всегда понимает Билла, но всегда им восхищается.
II.
Близнецам по шестнадцать. Том всегда дрался лучше, но в тот раз Билл оказался быстрее. Он бил без предупреждения, резко, со всей силы и в челюсть. Голова Тома дернулась назад, он что-то прошипел сквозь стиснутые зубы, осторожно ощупывая свое лицо.
Люди редко признают, что заслуживают наказания, даже если они виновны. Но Том знал, хотя и не собирался идти на попятную.
Братья ссорились, и это было совершенно естественным. Они злились, уставали и расстраивались, и иногда дрались. Даже близнецы, любящие друг друга до безумия, чьи миры вращались вокруг них двоих, чьи миры были мирами друг друга, как бы то ни было, дрались даже они.
Билл не помнил, из-за чего началась ссора, но он честно пытался прекратить ее с самого начала. А потом Том назвал его бесчувственным ублюдком, в голове что-то переключилось, и Билл ударил его. Он уже приготовился получить сдачи, и теперь в замешательстве стоял перед Томом, не понимая, почему тот медлит. Эта задержка сбивала с толку. Он уже открыл рот, чтобы попросить прощения или как-то оправдаться, но брат не дал ему, заговорив вместо него сам.
– Целый мир хочет тебя, – начал Том, слова давались ему с трудом, и было непонятно, виновата ли в этом боль, причиненная Биллом, или что-то другое. – Всего-то нужно выбрать правильную девочку, правильного мальчика, правильное дело, и ты соскочишь с этого… Как я могу быть уверен…
Не желая слушать весь этот бред, Билл сделал несколько шагов, приблизившись к Тому вплотную, прижимаясь своим ртом к его, запуская руки в его дреды. Колени у Тома разом подогнулись, и они оба повалились на пол автобуса, цепляясь друг за друга. Билл кожей чувствовал сбившееся дыхание брата, и чуть отстраняясь от него, спросил:
– Так все из-за этого, да? – Он правда не знал, что вывело Тома из себя, что заставило додуматься до такого. Миллионы причин – прочитанная статья в журнале, запись ТВ-шоу, подслушанный разговор какого-нибудь парня, треплющегося о том, как он хотел бы трахнуть Билла, или его собственные интервью с признаниями в том, что он ждет свою единственную любовь. Миллионы причин, но вывод Том сделал всего один.
Неправильный вывод, и от этого ему становилось так же больно, как и Тому. И не было у него причин переживать за Билла, но как же легко он выходил из равновесия, когда дело касалось его брата…
Том не плакал. Никогда. Но сейчас он жался к Биллу так, как будто тот был его единственным спасением, и Билл обнимал его в ответ, сжимая крепко-крепко в своих руках, словно хотел отогреть и защитить от всех сомнений и тревог. Том не ответил на вопрос, но Билл и так знал, что дело не только в этом. Ведь были еще стресс и тревога, страх провала и бушующие гормоны, вся эта чертова смесь, превращающая жизнь тинэйджера в адский кошмар.
Он успокаивал Тома, тихо нашептывая ему какие-то глупости, говорил, что все будет хорошо, что они просто устали… Он обещал, что никогда, никогда не оставит его, что они всегда будут вместе. Он покрывал поцелуями его подбородок, губы, нос, щеки и веки, прислоняясь виском к виску, и тихо, на выдохе, повторял раз за разом его имя.
Георг с шумом открыл двери автобуса, заглядывая внутрь и застывая в нерешительности, увидев Билла. Он смотрел на басиста своими огромными, в полумраке казавшимися совсем черными, глазами, с размазанной вокруг них тушью и тенями, и посылал ему патентованный взгляд «Отвали, сейчас время близнецов».
На выходе дверь больно шлепнула Георга по заднице.
III.
Близнецам по четырнадцать, и им пришлось расстаться на три дня. Билл уехал на море с Андреасом и его семьей, а Том остался дома, пытаясь улучшить свой А-минор. Первый день пролетел тихо и незаметно, к тому же родители уехали в Австрию на неделю, и дом был полностью в его распоряжении. Второй тоже прошел нормально, только немного скучновато, а на третий день Том уже на стенку лез, изнывая от тоски по Биллу.
Встречая Билла у автобуса, он обнимает его так, как будто они не виделись тысячу лет. Андреас тоже приехал, чтобы навестить своего второго лучшего друга и оценить все прелести дома без родителей, где можно спокойно выпить содовой и не убирать стакан на подставку.
Билл улыбается и смеется в его объятиях, но абсолютно ничего не говорит, и это настораживает Тома, причем тот отмалчивается всю дорогу домой. Зато Андреас не умолкает ни на секунду, и от него Том узнает кучу подробностей об их маленьких каникулах, а Билл по-прежнему нем как рыба. Том серьезно напуган, хоть и не показывает этого. Андреас насмешливо косится на Билла, они переглядываются друг с другом после каждой шутки, и к тому времени, как они подходят к входной двери дома, Том уже на грани паники.
Если Билл разболтал их секрет, то у них неприятности. А если он позволил Андреасу играть с собой… К горлу подкатывает комок, и тревога выливается во внезапную вспышку гнева.
В коридоре Билла словно подменяют. Он хватает Тома за рубашку и, кивком показывая Андреасу, где кухня, тащит брата в столовую. Тонкие холодные пальцы пробегают по векам Тома, заставляя его закрыть глаза, а другая рука уже скользит по груди и прижимает его к закрывшейся двери.
– Билл, что…
Билл шипит на него, и это шипение кажется Тому странным. Он напрягается, чувствуя дыхание брата на своих щеках. Пальцами тот ласкает его ключицу и целует его в подбородок.
Том вздрагивает от неожиданности, когда язык Билла прикасается к его щеке, обводит линию подбородка и поднимается по скуле. И что-то еще, кроме языка, что-то непонятное, скользкое и давящее, что-то в языке Билла. Том задыхается, и язык исчезает на некоторое время, чтобы вернуться к его рту, мучительно медленно вылизывая его губы.
Что-то маленькое и твердое скользит между его губами, он даже может сказать, на что это похоже по форме – на набалдашник булавки. И тут Том резко распахивает глаза.
– Какого черта? – спрашивает он, хотя и так все понятно. Вместо ответа Билл высовывает язык, и Том убеждается в своей правоте. Он перехватывает Билла за грудки, меняясь с ним местами, теперь уже Билл стоит, вжатый в дверь, а Том, вцепившись пальцами в его лицо, внимательно его рассматривает.
– Боже, когда ты это сделал? – шепотом спрашивает он.
– Во вторник, – самодовольно отвечает Билл, – я сказал маме Андреаса, что наша мне разрешила.
– Да она нас убьет, – подводит итог Том, и Билл даже не спрашивает, почему «нас», а не «его».
Пальцы Билла снова вплетаются в волосы брата. Люди думают, что его дреды быстро растут. Том же уверен – это из-за того, что Билл постоянно их тянет.
– Парень в салоне сказал, что эта штучка пригодится для французских поцелуев, – почти мурлычет Билл. Из-за пирсинга он говорит по-другому, как-то по-детски,
смазано и нечетко. Том вздрагивает. Французские поцелуи? В настоящее время они возбуждали его больше, чем все те непристойности, которых они начитались в одном чате на пару с Георгом.
Возможно, отчасти так было из-за того, что в случае поцелуев он хотя бы точно знал, о чем речь. Они разучивали их чуть меньше месяца назад. С тех пор, совершенно официально, это самое приятное времяпрепровождения для Тома, и будет им до тех пор, пока через несколько месяцев он не поймет, как правильно мастурбировать, и тогда две эти вещи вступят в серьезное соревнование за первенство. А еще позже близнецы откроют для себя, что некоторыми вещами лучше заниматься вдвоем, и их уже будет не остановить.
А пока…
– Это больно?
Билл кивает головой, чуть ломаясь.
– Угу, – подтверждает он. – А еще потом все опухает и… – он останавливается, замечая, как Том мрачнеет на глазах. – Что?
Том только качает головой.
– Никогда не делай себе больно, когда меня нет рядом, – укоряет он его, – я же не могу позаботиться о тебе.
Но Билл прав. Это штучка действительно хороша для французских поцелуев. Пока что у них выходит нескладно, но Билл набрасывается на него, как изголодавшийся зверь. Кажется, он никогда не остановится. Его руки повсюду, его тело извивается, выворачивается и трется о тело Тома, пока тот снова заводит «ерзающую» игру. И он знает, что это плохая идея, знает, что на кухне хозяйничает Андреас, и он может вернуться в любой момент, но он просто не может остановиться. Это невозможно. Пуля – так он назвал своего нового друга – скользит вдоль его языка и, срываясь, больно клацает его по зубам, поэтому он просто втягивает в себя язык Билла и начинает его сосать.
В ответ брат тянет его за волосы так, что Том морщится от боли. Билл издает странные тихие звуки, в которых смешалась боль и отчаянное, непреодолимое желание… Он уже практически залез на Тома. Мысли путаются в голове, лезут ненужные воспоминания…
В школе есть девочка, которая за 10 евро даст залезть к себе в трусики. Георг сказал, что за 10 евро он бы засунул ей в рот свой член. Том тогда рассмеялся, потому что не представлял, зачем Георгу понадобилась такая ерунда, по крайней мере, зубы ее не внушали доверия. Но вот сейчас, в этот момент, он четко осознает, что хочет засунуть свой член в рот Биллу.
Билл вскрикивает, возможно, от того, что он слишком сильно надавил бедром на его пах, и Том выпускает его из рук.
– С ума сойти! – шепчет он, борясь с одышкой. Ему всего лишь четырнадцать, и он еще не научился быть красноречивым, поэтому он просто и беззастенчиво говорит. – Я бы хотел, чтобы ты взял мой член себе в рот.
Билл вопросительно поднимает бровь.
– Зачем?
– Потому что ты невероятно сексуальный, – шепотом объясняет Том, открывая пальцами его рот и делая глубокий вдох перед тем, как поцеловать его снова. Ближе, еще ближе и еще глубже. Губы Билла ярко красные от их ласк, а кожа вокруг рта влажная от их слюны, пока еще у них не получается контролировать эту сторону поцелуев.
– Ты думаешь, это сексуально? – спрашивает Билл немного кокетливо.
– Я думаю, что ты сексуален, – поправляет его Том, – открой рот.
Пальцы Тома ложатся на нижнюю губу брата, проникая внутрь, изучающе прикасаются к ряду зубов. Билл высовывает язык, демонстрируя изящный, сверкающий серебром гвоздик. Он начинает вылизывать кончики пальцев брата, а Том задумчиво придерживает его за подбородок, понимая, что тот может податься вперед и сомкнуть свои зубы вокруг его…
– Разве не потрясающе? – спрашивает Андреас, распахивая стеклянные двери на другом конце комнаты. – Было так прикольно, когда ему это делали. Они достали громадную иголку и воткнули ему прямо в язык, а он все время повторял «Мне нужен Том, хочу сюда Тома!». –
продолжает рассказывать Андреас, передразнивая голос Билла на девчачий манер. Билл хмурится, а Том мрачнеет, разглядывая брата, но Андреас, кажется, ничего не замечает. – Да, и моя мама абсолютно уверена, что ваша считает, что пирсинг – это круто, хотя все совсем наоборот. –
заканчивает он.
– Да она нас прибьет, – снова повторяет Том, поворачиваясь к брату.
– Тебя-то за что? – удивляется Андреас. Том только улыбается непонятливости своего друга и подмигивает брату, а тот медленно убирает язык и сжимает зубы, оставляя между ними шарик пирсинга.
IV.
Близнецам по двенадцать, и никогда еще до этого Билл не плакал так сильно. Но у него есть на то причина. Быть поваленным на землю и избытым ногами – это отличная причина для слез.
Том пораженно анализирует собственную реакцию – ему хочется убить урода, сделавшего это с Биллом, убить еще и потому, что он знает настоящую причину драки.
Билла уже били в детстве, и сейчас весь тот ужас, казалось, забытый давным-давно, снова вернулся. От невозможности все исправить Тому хочется выть, хочется избивать до содранных костяшек на пальцах, хочется пинать того выродка ногами, пока он не начнет блевать собственной кровью.
Том видел, как все начиналось: замечал, что тот мальчик следил за Биллом в раздевалке после уроков физкультуры, а потом они флиртовали во время ленча. И позже все тот же мальчик дергал Билла за волосы, то дразня, то насмехаясь над ним. Они заигрывали друг с другом, он и Билл, а Том как-то случайно оказался в стороне от всего этого.
Затем он с ужасом наблюдал, как Билл передал ему записку, предлагая встретиться на велосипедной стоянке, и после всего тот урод избил Билла только потому, что был не готов признаться себе в том, что он гей.
Том нашел брата, ползущего вдоль стены, цепляющегося одной рукой за кирпичики и таким образом передвигаясь. Он судорожно всхлипывал, и был видно, что его недавно стошнило. Может, стоило наорать на него за его непроходимую тупость. Может, стоило сказать, что Билл сам напросился, утешив таким образом задетое самолюбие и сводящую с ума ревность. Но одно огромное, заставляющее забыть обо всем чувство накрыло его с головой, вытеснив все дурацкие сомнения. Он подбежал к брату и просто подхватил его на руки, помогая добраться до скамейки в школьном дворе.
Вот уже полчаса они сидят вдвоем, звонок давно прозвенел, и им бы следовало пойти на уроки. Том держит брата на руках, прижимая к своей груди, тихонько покачивая, словно убаюкивая, и давая ему выплакаться. Он даже не успокаивает его, ничего не говорит, просто обвивает своими длинными руками его худенькое тело, прислонившись щекой к его волосам. Его дреды уже достаточно длинные, чтобы спрятать за ними лицо Билла.
– Тебе он не нравился, – говорит Билл, – никогда.
– Нет, – соглашается Том, – но я должен был тебя защитить.
Билл отводит его дреды в сторону, чтобы заглянуть ему в лицо и спрашивает:
– Почему?
– Да потому что ты мой брат, и я люблю тебя, что непонятного? – отвечает Том, противоречивые чувства буквально раздирают его душу – это и злость, и желание отомстить за Билла, и досада на себя, ведь он не углядел, не проследил, и беспомощность перед болью близнеца, а еще любовь, такая знакомая и родная, но сейчас с новым привкусом горечи.
Билл чуть наклонят голову и тяжело вздыхает.
– Прости меня, Том, пожалуйста, прости, – тихо просит Билл, и сердце Тома болезненно сжимается, когда он слышит новый всхлип. Он наклоняется, целует Билла в лоб и застывает, слыша, что он снова начинает плакать.
– Хочешь, я изобью его? – со спокойной решительностью спрашивает Том. Билл замирает и отстраняется от него, чтобы взглянуть ему в глаза, долго над чем-то размышляет. Том, наконец, улыбается.
– Да? – деликатно подсказывает он брату.
Билл обнимает Тома рукой за шею и дергается, когда слышит голос учительницы.
– Мальчики, вы должны быть на уроках, что вы тут…
Билл поворачивается к ней, и она замолкает. Он выглядит ужасно – майка залита кровью, костяшки пальцев стерты об асфальт, на щеке красная линия запекшейся ссадины, рубашка и джинсы вымазаны рвотой, как и тыльная сторона ладони, которой он, наверное, вытирался. Учительница потрясена.
– О, Билл, что случилось? – шокировано спрашивает она.
– У меня голова закружилась, – врет Билл, – я упал, и меня вырвало.
А Том хотел бы знать, почему она верит ему с такой легкостью – то ли из-за умения Билла лгать и при этом выглядеть чертовски невинным, то ли потому что легче поверить в ложь, чем пытаться докопаться до истины. Хотел бы он знать…
– Тебе нужно сходить в медпункт, – наконец, придя в себя и собравшись с мыслями, решает она, – пошли, я тебя отведу.
Том поднимается на ноги, поддерживая Билла за талию.
– Я сам его провожу.
– Тебе нужно привести себя в порядок и пойти на уроки, – отвечает ему учительница.
Бесполезно. Легче спорить со стеной. Том сначала пытается просить, но в конце не выдерживает, и женщина уступает.
– Я о нем позабочусь, – обещает он.
V.
Близнецам по восемнадцать, и хвала небесам, они смогли выкроить немного времени, чтобы побыть наедине. Том сидит у каретки самой обычной кровати в самом обычном номере отеля, потягивается и убирает руки Билла со своих плеч, заводя их наверх и приставляя к стене. Это заставляет Билла качнуться вперед, с трудом удерживая равновесие. Поэтому ему приходится сильнее стиснуть бедра Тома своими ногами. Том улыбается, тяжело дышит и медленно двигается, плавно толкаясь вперед, одновременно покрывая шею Билла нежными поцелуями.
Его руки отпускают ладони брата, скользя по напряженным мышцам предплечий, ложатся ему на плечи и чуть сжимают их, не сильно, только чтобы раздразнить. Поцелуи становятся жестче, агрессивнее, влажнее.
Эта гибкая спина под его пальцами помнит тысячи его прикосновений, на этой нежной гладкой коже он оставил тысячи засосов, бессчетное количество раз он брал его на этой самой спине. Но сегодня Билл сверху, абсолютно свободный в своих желаниях и действиях.
Билл тянется к его губам, когда руки Тома опускаются на его задницу, он отнимает свои ладони от стены, притягивая к себе брата за затылок, пальцы запутываются в волосах, и он целует его легким, нежным, почти поверхностным поцелуем, который перерастает в яростную борьбу языков, в то время, как пальцы Тома проникают между ягодиц Билла, касаясь того места, где они сливаются воедино.
Биллу приходится делать почти всю работу, но он более чем счастлив. Ему нравится быть сверху и управлять процессом, нравится стонать брату прямо в рот, притягивая его голову к себе. Длинные цепкие пальцы Тома впиваются ему в спину, не позволяя ему уклоняться.
Медленно, мучительно медленно, он двигается, толкается вперед, дрожит и задыхается. Том хочет, что это никогда не заканчивалось.
…
Он идет по коридору отеля с твердым намерением узнать правду. Он хочет, наконец, разобраться, почему они все время вместе, почему они всегда увлечены друг другом, хочет понять их шутки,
не смешные ни для кого, кроме них двоих. Кто знает, может, они смеются над ним?
О чем они говорят, оставаясь наедине друг с другом? Что это за время близнецов, семейный момент, «разговор Каулитцев»?
Это, в конце концов, нечестно. Они же лучшие друзья. И он не понимает, в чем секрет их увлеченности, их страстного стремления проводить двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю только вдвоем.
Он следит за ними, даже когда они прячутся от остальных. Ладонь ложится на ручку двери номера, и он замирает. Он вспоминает взгляд Тома, когда тот впервые услышал версию «In Die Nacht» акапелла, Билл тогда напевал ее, подглядывая в салфетку, на которой были записаны слова, и руки у него заметно дрожали…
Да не смеялись они над ним, приходится признаться ему самому себе.
Просто у них было восемнадцать лет, чтобы придумать свои шутки. Между собой, без него. И это не его дело. Они вырастут, научатся делиться или не научатся уже никогда. Они будут жить по соседству, работать вместе, вместе взрослеть и стареть. В любом случае…
Он оставил их одних.
VI.
Близнецам по восемь лет, и в голове у Тома роятся миллионы вопросов.
Биллу нравилось валяться в снегу, падать в грязь, играть в «укради поцелуй» и смотреть, как за ним бегают девчонки со всей округи. Его ни капельки не заботило то, что он может подхватить простуду.
Том хотел знать, зачем идет снег, кто решает, что должно быть грязно, и почему девчонки липнут к Биллу и почти не обращают внимания на него. И пресытится ли Билл когда-нибудь всеобщим вниманием?
И как они могут быть настолько похожими, оставаясь при этом такими разными? И если они близнецы, значит ли это, что у них одна душа на двоих? Тогда, если он потеряет Билла, то тоже умрет? Он был почти на сто процентов уверен, что умрет.
А еще Том хотел узнать, нормальный ли он. И если нет, то как с этим жить. Почему даже самая отстойная музыка поднимала ему настроение? Почему Бритни Спирз распродала все свои записи? Кто придумал добавлять грибы в овсянку? Каково это – быть японцем? И что происходит с одной частью его тела?
Последнее беспокоило его больше всего. Ему почти нравилось это, он был теплым и казался вполне безобидным. Это как хорошая царапина, но когда ты ее задеваешь, тебе очень-очень больно. Том внимательно следил за этими странными изменениями, ему было интересно, во что это превратится в конце концов, одного он только не понимал – нельзя ли сделать эту штуку чуть более удобной?
Еще Тома интересовало, происходило ли это с кем-нибудь, кроме него. В конце концов, он сдался и решил спросить единственного человека, с которым он мог говорить обо всем.
– Ну… – протянул Билл, выслушав его и серьезно задумавшись для восьмилетнего ребенка. – А на что это похоже?
– На что? – переспросил Том, затрудняясь с ответом. – Я не знаю…. выглядит, как толстая сосиска.
– По-моему нормально, – многозначительно подытожил Билл.
– Но это какая-то неправильная сосиска, – поспешно добавил Том, – она не гладкая, а на конце…
Билл сочувственно вздохнул.
– А почему бы тебе просто не показать мне его? – предложил он. Глаза Тома широко распахнулись.
– Я не могу, – ответил он, пораженный предложением Билла, – это же личное!
– А я тебе свой покажу…
Том несколько мгновений смотрел на брата, а потом молча кивнул. Одновременно они принялись расстегивать штаны. Тому понадобилось больше времени, из-за того, что его ширинка была на пуговичках, а Биллу повезло – ему достались штаны с молнией.
Билл только кинул короткий взгляд вниз, а Том долго рассматривал их, постепенно расплываясь в улыбке.
– Они же совсем одинаковые! – воскликнул он, но тут же помрачнел. – Мы ведь близнецы, может, мы оба неправильные?
Билл повел бровью.
– На прошлой недели мама видела мой. Она бы сказала, если бы он выглядел неправильным, – логично заметил Билл. – Она же видела еще два. И хотя у них с Гордоном нет детей… – он передернул плечами, – В любом случае, все в порядке.
Том облегченно улыбнулся, закусив губу как раз в том месте, где через несколько лет появится колечко пирсинга.
– А можно потрогать? – спросил он.
– Мой? – скептически переспросил Билл.
Том робко кивнул.
– Немножко, – уточнил он.
– Ну… если хочешь, – великодушно согласился Билл, – только чуть-чуть.
Том потянулся вперед, пока его пальцы не обхватили конец Билла. Тот внимательно следил за братом, дожидаясь окончания эксперимента.
– О Господи!
Том быстро отдернул руку, и они одновременно развернулись, столкнувшись лицом к лицу с шокированной мамой.
– Мальчики, вы что тут делаете?! – спросила она их тем самым высоким голосом, которым обычно отчитывала их за проступки. – Быстро оденьтесь!
Они торопливо натянули штаны и застегнули их так быстро, как только могли. Том в спешке пропустил одну пуговицу, но было уже все равно. Мама опустилась перед ними на колени, держа каждого за руку.
– Мальчики, я понимаю, вам сейчас все кажется интересным, но вы не можете трогать друг друга там, – начала объяснять она. – И вы не должны позволять трогать вас там кому-нибудь еще. Это личное место, понимаете?
– Но мы же только смотрели, – начал было спорить Билл.
– И смотреть тоже нельзя, – перебила она его. – Ни трогать, ни смотреть. Если у вас появятся какие-то вопросы, просто спросите это у меня или Гордона, но вы должны хорошенько понять, то, что вы делали – действительно неправильно и плохо.
Она объясняла им это очень ласково, без ругани и криков. Пожалуй, слишком уж ласково. Билл не выносил, когда его отчитывали, пусть даже так, и он немедленно расплакался.
– Да хорошо, хорошо! – закричал он, выдергивая свою ладонь из маминой руки и убегая из комнаты. Она звала его обратно, но он не вернулся. Немного подождав, она обернулась к Тому и принялась перезастегивать пуговицы на его джинсах в правильном порядке. Он равнодушно наблюдал за ней. Все, чего он сейчас хотел – это оказаться рядом с братом.
Мама вздохнула.
– Вы растете, Том, – еле слышно произнесла она, – наверное, пришло время поселить вас в отдельные комнаты.
– Нет! – закричал испугавшийся Том, – нет, мамочка, пожалуйста. Я обещаю, мы все поняли, мы больше никогда не будем так делать, только не расселяй нас!
Мама грустно улыбнулась, положив ладони на его щеки и прижавшись своим лбом к его.
– Ты всегда говорил, что не можешь заснуть, пока не уснет Билл, – вспомнила она с легкой ностальгией в голосе.
– Но это правда, – прошептал Том дрожащим голосом, и слезы уже были готовы сорваться с его глаз.
– Вы больше не можете жить в одной комнате, – ласково, но твердо повторила мама, – Так вы поняли, чего вы больше не должны делать? Ни с кем?
Том кивнул, подтверждая, и она отпустила его, на прощание поцеловав и взъерошив ему волосы. Том был опустошен, он плакал без всхлипов, абсолютно беззвучно, и только слезы градом катились по его щекам.
Он ворвался в их общую комнату, с шумов захлопнув дверь, и Билл тут же кинулся ему в объятья.
– Я не позволю им разлучить нас, – пообещал Том, больше себе, нежели Биллу. – У нас могут быть секреты, и они никого не касаются.
– Пообещай, – шептал Билл, – пообещай, что мы всегда будем вместе.
– Мы всегда будем вместе, – поклялся Том, – я обещаю.
Они даже скрепили клятву тайным рукопожатием, потратив целый час на его разработку. Они никогда не забудут тот день.
Несколько лет спустя они вспомнят клятву и подтвердят ее кровью из разрезанных ладоней.
После этого Билл напишет «In Die Nacht», и только глупец не поймет, кому и чему она посвящена.
Конечно, они будут ссориться и попадать в разные неприятности, испытывая терпение друг друга, как будут и мирится со скоростью света, становясь от этого только сильнее.
Они всегда будут вместе.
Конец.
|