Aвтор: On_the_Edge_of_Hell
Пэйринг: Том/Билл, ОМП/Билл, Билл/ОЖП (условно), Том/ОЖП, Гордон/ОЖП
Рейтинг: NC-17
Жанр: angst, BDSM, drama, POV Tom
От автора: Повествование от лица Тома в виде обращения… что-то вроде дневника.
|
24 декабря 2007 - Тише ты! Не толкайся! - Сам не толкайся! - Том, ты мне бантик мнешь!.. Куда ты смотришь, идиот?! Вот этот бантик, – раздраженно указываешь подбородком на ярко-красный блестящий бант, украшающий крышку верхней коробки. - Билл, ты слишком нервный сегодня. - Просто кое-кто доводит меня с самого утра. Не догадываешься, кто бы это мог быть?.. - Понятия не имею. Не сдерживаю легкую улыбку, осознавая насколько, должно быть, глупо со стороны смотрится наша перепалка здесь, на пороге родного дома. - Что ты лыбишься? – искренне умиляюсь придурковатости своего брата. Его так легко «завести». Весь в маму своей импульсивностью, а ведь мне ее действительно, бывает, очень не хватает… - Билл, ты такой придурок… Произношу это в такой приторно-дерзкой интонации… причем, совершенно неосознанно. Судя по выражению твоего лица, хочешь возразить мне. Но как ни странно, твои оскорбления, угрозы, крики всегда воздействовали на меня как стимул к ответной атаке. Видимо, поняв мою настроенность в очередной раз обернуть все против тебя же, «отступаешь». Гордо приподнимаешь подбородок, переводя взгляд с меня на рождественский венок, украшающий столь скучную «черноту» дерева двери. Очередная немая победа. - Жми на звонок, – еле слышно произносишь, приподнимая колено и подпирая неустойчивую колонну подарков, помогая себе крепче ухватится за ее основание. - Сам жми, – совершенно невозмутимо отвечаю, отворачиваясь, в свою очередь, тоже в сторону двери. - Том, у меня руки заняты. - У меня тоже. - Ты ближе. - А ты выше. - Том, у меня коробки тяжелые. - И у меня… - Бл*ть! Свали отсюда! – довольно грубо отпихиваешь меня в сторону. - Эй! Полегче! – в ответ толкаю локтем. Выпаливаешь несколько грубых ругательств в мою сторону и, пытаясь удержать равновесие, освобождаешь руку и тянешься ей до заветной красной кнопочки, наклоняя корпус тела чуть назад. Забавный ты все же у меня, брат. Всегда умудряешься найти наиболее трудный для себя выход из положения. И на сей раз смекалка не подвела: достаточно сделать всего один шаг вперед – и без труда дотянешься до звонка, но нет… С трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать тебе очередную колкость, несмотря на то, что просто чертовски люблю доводить тебя до бешенства. Испытываю вместе с тем непонятное чувство моральной удовлетворенности. Обожаю тебя злым… - Давай быстрее! Я замерз уже. - То-о-ом! – умоляюще стонешь, признавая свою беспомощность. - Что? - Не хочешь мне помочь?! - Чем? - Да хоть чем-нибудь! - Хм… могу ногой, – приподнимаю согнутую в колене правую ногу и довольно ощутимо даю пинка под зад. Да так, что ты чуть ли не впечатывается в дверь и дотягивается-таки до звонка, правда, уже щекой. Раздается приглушенный мелодичный звук, знакомый нам еще с детства. - Гад! Гад-гад-гад…черт, Том, помоги мне! Сейчас все упадет! – шатаешься, балансируя и стараясь не выронить из рук, уже готовящиеся сорваться вниз коробки. Одна из них, верхняя, все же срывается и почти падает. Успеваю вовремя перехватить ее, подставляя снизу две свои. Слышу уже почти забытый мной стук каблуков маминых туфлей о пол. Так четко припоминаются моменты школьной поры, когда она, звучно вышагивая, подходила к двери, чтобы поднять меня к завтраку. Казалось, это было ТАК давно, будто и вовсе этого не было… - Том, там же дорогущие антикварные часы! Ты точно их… - Все, замолчи! Мама идет! – огрызаешься в ответ, но вместе с этим «натягиваешь» счастливую улыбку, хотя на сей раз, не сомневаюсь, искреннюю. Знаю, сейчас мама будет рада нам, как никогда. Ведь мы сказали, что не сможем приехать, ссылаясь на проблемы с несуществующими документами о сделке с очередными спонсорами. Это будет своего рода сюрпризом. - Прикрой глазок коробками, – наклонившись, шепчешь мне на ухо. Подаюсь вперед, создавая необходимый фон, вернее, отсутствие его… - И че? - Теперь молчи. - Кто это? – такой теплый, до невозможности мягкий и чувственный голос. Безумно скучал по нему. Тихо прокашлявшись, отвечаешь каким-то слишком низким для себя голосом, напоминающим нашего… - Frau Kaulitz, это я, Майк. У меня посылка от ваших сыновей. - Да??? – один из замков щелкает. – А почему так поздно, Майк? – дверь приоткрывается… - Ма-а-альчики!!!! - Сю-ю-юрприз!!!! – в один голос кричим с тобой. Мама бросается целовать нас прямо на пороге, но, оценив наши двигательные возможности, поспешно приглашает нас пройти внутрь. - Боже, да у вас просто ледяные щеки! Быстро заходите в дом! - мама забирает из моих рук коробки и идет вместе с ними в гостиную. Делаю шаг и буквально переваливаюсь через порог. Споткнувшись обо что-то, начинаю падать. И только когда «встречаюсь» носом с паркетом и, слыша твой смех, понимаю причину своей, казалось, неосторожности. - Бл*****ть!!!! – непроизвольно вырывается у меня, даже слишком громко. Мама резко поворачивается, а я с характерным шлепком накрываю рот ладонью. Виновато улыбаюсь, а мама будто, не услышав, разворачивается и идет дальше. Понимаю, для нее не будет новостью узнать, что ее сыновья вполне себе часто выражаются «грязными» словечками, но при ней я себе этого никогда не позволял, да и Билл тоже. Все же она наша мать. - Ай-ай-яй…Томми-Томми… как не стыдно? – качаешь головой из стороны в сторону, издевательски улыбаясь мне. Резко поднимаюсь и уже готовлюсь «страшно мстить», как ты, засмеявшись, срываешься в сторону ушедшей матери. Трус! Всегда искал защиты «под юбкой». С возрастом ничего не изменилось. Мы все те же дети, которые доставляли слишком много проблем своими «невинными» шалостями. Это было. Это есть. И это будет… наверняка… *** - Мммм… мам, как же ты вкусно готовишь. Уплетаем мамину стряпню за обе щеки, одаривая комплиментами ее кулинарные способности. Она же, даже не притронувшись к содержимому тарелки, наблюдает за нами, находясь будто в задумчивости, еле заметно улыбаясь. Своей столь таинственной и приглушенно-печальной улыбкой она наградила только одного из нас. Увы, не меня… - Спасибо, мам. Все как всегда, очень вкусно, – отодвигаешь тарелку, откидываясь на спинку стула, и вальяжно раскидываешь ноги в стороны, скрестив руки на животе. Пододвигаю свою тарелку вровень с твоей и также благодарю за сытный ужин. Здесь всегда царила атмосфера непринужденности, своеобразной легкости и всепоглощающей заботы, ласки, любви. Грустно осознавать, что родной дом стал лишь временным пристанищем, где мы бываем лишь в исключительных случаях. И нас это огорчает, и маму тоже. Несмотря на то, что ты унаследовал больше черт ее характера, я понимал ее всегда лучше. Я же больше похож на отца. Холодность мышления, твердость решений, сдержанность эмоций – все это напоминало его. Маму это немного отталкивало. Я просто знал это. Знал, что это просто….. - А где Гордон? Сегодня же Сочельник. Неужели он решил тебя оставить одну? - У него сейчас очень много работы, особенно, с тех пор, как он устроился на новую… Мама грустит. Это легко понять по выражению лица. Осознаю, насколько постарела она за последние несколько лет. - На новую? А как же музыкальная школа? - Билли… школы больше нет. - Как нет? - А вы не заметили? Не заметили гаража рядом с домом? – молча переглядываемся. - Нет, что случилось? - Какие-то хулиганы подожгли его. А вы знаете, что там хранилось все оборудование, инструменты… а застраховать все руки не доходили, – Билл наклоняется вперед и сжимает в ладони руку мамы. - Почему вы нам не сказали? Мы бы с Томом смогли вам помочь, – смогли бы, да вот только материальную помощь родители никогда от нас не принимали. И все чеки, высланные нами, через время возвращались нам обратно. - У вас и так забот хватает, – мама накрывает руку Билла в ответ и улыбается. – К тому же мы еще радоваться должны, что сами не сгорели. Дом практически не поврежден. - А есть подозрения, кто это мог сделать? – наконец, спрашиваю и я. - Какие-то подростки. Том, ну, с кем не бывает. Успокойтесь и не переживайте. Гордон сейчас неплохо устроился. Деньги «хорошие». И вообще все у нас хорошо, – последняя фраза произносится в такой воодушевляющей интонации, что невольно хочешь в это верить. Не веришь, но хочешь верить… - Расскажите лучше про себя. Я вас так давно не видела… - Нуууу – тяну я, явно не зная о чем рассказать. Столько всего ежедневно случается в нашей жизни, а в сущности все это оказывается такими ничтожными, совершенно незначительными моментами. Когда проживаешь несколько месяцев, разъезжая по городам, встречаясь с разными людьми, испытывая гамму столь волнительных и тревожных эмоций, вкупе – это одно большое «ничто». - А что рассказывать, мам? У нас все, как всегда. Съемки, запись нового альбома, бесконечные интервью… - Да нет. Это все я знаю и без вас. Как обстоят дела на личном фронте? Вы ведь родной матери лапшу на уши не будете вешать?! – одновременно смеемся. - Ну, с Томом все, как обычно. Он даже мне не признАется, что заинтересовался девушкой, ссылаясь на обычное влечение. Меняет их как перчатки, – довольно сильно наступаю этому кретину на ногу под столом. Замолкаешь, стискивая губы и сдерживая вскрик. - Ничего подобного. Я просто…просто… - просто не нахожу, что сейчас сказать. Все ясно и без слов, и дело тут даже не в чувстве стыда или еще чего-то. Просто я понимаю, что все это правда. А правде не улыбаются – можешь лишиться зубов. - Герой-любовник, по-другому и не скажешь, – делаешь глоток белого вина, на всякий случай подгибая ноги под стулом. Идиот. - Билли… - Нет, мам. Все именно так. Я в поиске…надеюсь, что когда-нибудь я найду человека, с которым мне будет хорошо. - По-моему, ТАКИХ ты находишь каждую неделю. Ну, тех, с кем тебе «хорошо», – делаешь еще один глоток, – и не по одной. - Билл, перестань! Том, я уверена, что у тебя все будет хорошо. По-другому и быть не может. Ты же ангел у меня. - О, да… И грешит он по-белому, – кажется, братишка, тебе оказался лишним этот четвертый бокал вина. Всегда говоришь, не задумываясь, будучи выпившим. - Так, все. Я смотрю, Билл, зато у тебя все прекрасно и замечательно. Как вы там говорите? Колись? Так вот, давай, колись. - Мамуль, я скромный деревенский парень, не пользующийся популярностью среди девушек, ты же знаешь. - Так, значит, кто-то появился, да? – мама пододвигается ближе. – Рассказывай… - А нечего рассказывать… - Да, перестань ты, Билл. Расскажи про Монику. - Да, так… еще никак… не знаю я пока. - Он влюблен. - Не правда! - Не правда? – заливаешься краской. Я ведь знаю, какие чувства ты испытываешь по отношению к этой девушке. - Биииииил…. - Ну, хорошо-хорошо… Отставляешь бокал на стол и садишься напротив мамы. На лице заиграла счастливая улыбка. Даже не знаю, кто сейчас больше рад: ты или мама? - Мама, она такаааая потрясааааающая. Ты себе даже не представляешь. Вот, – алкоголь всегда делал из тебя милого чудика. - Нуууу??? Билл, расскажи подробнее. Откуда она, чем занимается? – ты для мамы всегда был даже больше дочерью, чем сыном. И в общении это напрямую отображалось. - В общем, познакомились мы чуть больше трех месяцев назад. Вот. - Ага…Ну, хоть что-то мы выяснили, – срываешься на приглушенный смех и гладишь руку мамы. - Ты смотри, то его помолчать не заставишь, а тут из него и слова не выудишь. Я же, попивая свое вино, молча слушаю, уже далеко не в первый раз, эту историю любви. - Ну, мам… Я рассказываю… а ты меня … подъ*… подстебываешь, - тихо смеюсь. Похоже, не только у меня из глотки вылетают «воробьи». - Я слушаю, Билл. - Она… она удивительная девушка… просто фантастическая… - Все ясно с тобой. Давай так. Как ее зовут? - Моника Граас. - Она немка? - Она родом из Италии. Но выросла в Германии. - Хорошо… Кто она вообще? Фанатка? Певица? Модель? - Нет-нет… она совершенно обычная девушка. Ну «обычная» не в том смысле… ну, ты ведь поняла? - Удивительная, фантастическая, потрясающая, да? - Да. И не только это… - А сколько ей лет? Чем занимается? - Ей 18. Я ее старше ровно на месяц. Что еще… а, она студентка. - Это мне нравится… и где учится? - В Мюнхенском университете имени Людвига-Максимилиана… на юриста. - Это же один их лучших университетов Германии! Богатая? - Умная, мам, она всего добивается сама. Это мне в ней и нравится. Она очень сильная, стойкая, целеустремленная, чувственная, внимательная. Мне с ней так легко, будто знаком всю жизнь. И я… я очень счастлив. - Билл, я так за тебя рада! Так рада! Очень надеюсь, что у вас с ней все будет хорошо. Ты почему ее не привез, кстати? Познакомил бы. Ведь Рождество. - На самом деле, я завтра утром уже возвращаюсь в Гамбург. И она тоже прилетает только завтра. Мамочка, ты ведь не обидишься? Мы специально приехали с Томом повидаться, потому что у нас ведь на самом деле очень мало времени. Скажи, что не обидишься. - Ну, конечно, Билл, я не обижусь. Я рада, что вы все же заехали к нам… и, вон, сколько подарков навезли. - Да, мам… мы их положим под елку, и не разворачивайте, пока не наступит завтра. - Ну, если бы ты не сказал, то я прямо сейчас побежала бы все открывать. - Маааааммм…. - Все, ладно… хорошо. Я вам тоже приготовила подарки, но вы их получите почтой. Вы ведь обманули меня со своим приездом. - Мам. - Что? - Можно тебя обнять? - Нужно! – ты тянешься к ней, приобнимая за плечи и укладывая голову на плечо. Просто идиллия. Допиваю содержимое бокала и отставляю его в сторону. – А мой старший сын не хочет обнять свою маму? – внутренне усмехаюсь, но все же обхожу стол и подобно тебе тоже ее обнимаю. На самом деле, я не очень люблю все эти чрезмерные проявления ласки и нежности. За нас двоих всегда отдувался ты. Я люблю свою мать… действительно люблю, но чувства не умел проявлять, как ты. А сейчас я будто растворяюсь в этих ощущениях. Так тепло, спокойно, комфортно. Впервые за долгое время я почувствовал себя вновь частью полноценной счастливой семьи. - Билл, - этот «теплый» ласковый голос совсем рядом. – Вы там только с Моникой будьте поосторожнее… предохраняйтесь. - Тц… ну, мам!!! – всего секунда и хрупкая мозаика вновь рассыпалась. Отстраняешься немного, разрывая объятья. Следую твоему примеру. – Почему ты Тому это не говоришь? Почему всегда мне? – а действительно, почему? – Я младше всего на 10 минут, а обращаешься со мной, как… как с… - Билл, не реагируй ты так! Я забочусь о вашем здоровье, о благополучии, и я хочу, чтобы у вас с ней действительно все сложилось. Не изменяй ей. Замечаю, что ты уже и вовсе раскраснелся. Интимные разговоры с мамой – это планка, которую ты не очень-то любил переступать. - Я никогда не изменяю любимым, – наверное, вино тоже слегка «дало» мне по мозгам, так как то, что я говорю – явно не для ушей мамы. - Чувствую, у Джонни появилась серьезная конкурентка, – только, когда все замолкли, осознаю, ЧТО я только что сказал. - Какой еще Джонни? – сверлишь меня гневным взглядом. Я и сам готов себя прибить. Пытаюсь быстро разъяснить ситуацию. - Мам, он ухаживает за Биллом, но ты не переживай. Билл неприступен как стена, – улыбаюсь, и в этот момент меня окатило второй волной озарения. Теперь не отвертеться. - Билл? - Мама, не переживай. Да, он ухаживал за мной, но, естественно, не добился. Я же не гей. - И давно продолжаются эти «ухаживания»? - Не помню… - И что ты? - А что я? Я ничего. Меня не интересуют мужчины. Теперь мы с ним просто друзья, – ох, зря Билл. Зря, Билл ты сказал это словно на букву «д». - Что это еще за дружба с гомосексуалистами? – знаю, мама всегда переживала по поводу твоей ориентации. К нам домой неоднократно приходили письма с признаниями в своих фантазиях тебе именно от парней. Некоторые из них были весьма откровенного содержания. Тебе стоило немалых трудов убедить ее в обратном и тщательно скрывать подобное внимание к своей персоне. - Мама, он мне не друг. Ты не так поняла. Просто старый знакомый, с которым мы пересекаемся в лучшем случае раз в два-три месяца. Ты прав, Билл. Лучше ей не знать, что он все также всячески ищет встреч с тобой, заваливает подарками и цветами, назначает свидания. Ты-то уже научился на это адекватно реагировать, точнее, вообще не реагировать… А вот мама… особенно в свете постоянных нападок журналистов с этим бессмертным вопросом об ориентации, установиться как «натурал» в ее глазах было очень сложно. - А помимо него есть еще «кандидаты»? - Я на них не реагирую, даже если и есть. Неужели ты думаешь, что я могу позволить какому-то парню воспользоваться своим телом?! – а вот это, братишка, верный ход. Применить ее же «оружие»… И оно попадет точно в цель. Конечно, мама и в мыслях не может представить, как ее сын будет отдаваться какому-то парню. А потому прекращает этот допрос и переводит тему разговора. Через час подошел и Гордон. Нельзя сказать, что он был очень удивлен и рад нашему приезду, но, по крайней мере, старался выглядеть таковым. Проболтав еще не один час и «приговорив» еще одну бутылку вина, мы решили пойти спать. За нами машина приедет очень рано, а еще дел невпроворот в течение дня, так что выспаться лучше сейчас… прямо сейчас. - Ой, мы, наверное, спать уже пойдем. Завтра еще кучу дел надо переделать, а вставать рано, – меня это уже давно не удивляет… зачастую, это становится слишком предсказуемо: один из нас подумает, а второй озвучит. - Конечно, вы ведь еще помните, где ваши комнаты? – иронично спрашивает мама. - Мам, я свою комнату и вслепую найду. Все, я пошел… или не пошел, – приподнимаешься, но, видимо, слишком резко, и тут же плюхаешься назад на стул. - Эх, ты… - Гордон поднимается и подхватывает тебя под локоть. – Пойдем, я тебя провожу, а то «приляжешь», не дойдя до кровати, – что-то язвительное отвечаешь отчиму, но все же покорно следуешь с ним. Останавливаешься и оборачиваешься. - Мы забыли Тома, надо вернуться…- да, ты уже совсем «хорош», но, тем не менее, такой забавный и… милый. Ухмыляюсь собственной мысли. - Билл, я как-нибудь сам доберусь... - Да, идите. Том мне поможет еще посуду убрать… - вот чего я не люблю, так это возню с уборкой по дому после шумного застолья. И ты не любишь, а потому самодовольно ухмыляешься мне. - Неудачник! - смеешься и снова чуть ли не падаешь. Все, дальше Гордон тащит тебя буквально в охапке вверх по лестнице. Все же алкоголь делал из тебя просто тряпку. В такие моменты самое лучшее, что ты можешь сделать – это уснуть. Иначе, вытерпеть жутко капризного, дерзкого, несговорчивого Билла – просто нереально. - И тебе спокойной ночи, Билл. *** - Ну, что, еще помощь нужна, мам? - Нет, сынок, иди спать, – подходит, мимолетно чмокает меня в лоб. - Я люблю тебя. - И я тебя… - разрываю объятья и собираюсь уходить. - Том… - А? - Хочу попросить тебя кое о чем… - О чем? – приближается и почти шепотом говорит: - Ты… присматривай там за Биллом, ладно? – пытаюсь понять, что именно мама имеет в виду, но объяснение следует через секунду. – Не нравится мне все это. Билл ведь такой доверчивый, а это общение со всякими «Джонами» не приведет ни к чему хорошему. - Мам, ну что ты? Билл не такой… неужели ты ему не доверяешь? - Я не доверяю этим извращенцам, которым только и надо, что… - резко замолкает, так как в комнату возвращается Гордон. – Просто знай, если с Биллом что-то ТАКОЕ случится – это будет и на твоей совести. Я все понимаю. Понимаю ее опасения, как матери. Понимаю несвойственную резкость ее предупреждению, ведь я старший и единственный близкий человек, находящийся с ним рядом. Я все понимаю. Но я доверяю брату, а потому выбрасываю эти ее слова из головы буквально сразу же, как укладываюсь головой на подушку. Глупости это все… *** 27 декабря 2007 В преддверии праздников Дэвид устроил нам что-то вроде каникул. Целых две недели сплошного безделья. Это довольно странно, учитывая, что даже во время отдыха нам приходилось «отрабатывать» свой отпуск. Повлиять на него мог только один человек. И этот человек по счастливому стечению обстоятельств оказался невыносимым перфекционистом и истинным педантом, что касается нашей работы. Это, пожалуй, и оказалось главнейшим стимулом в продвижении нашей музыки в массы. Здесь главное – необходимый настрой, а его у тебя всегда было хоть отбавляй. Но в этот раз все оказалось слишком неожиданно… *** 25 декабря 2007 - Добрый день. Я бы хотел забронировать номер люкс на сегодняшнюю ночь. Да. Двухместный, пожалуйста… отлично… - выходишь на балкон, откуда слышу лишь обрывки фраз, касающиеся какого-то спецзаказа. Через пару минут заходишь назад в комнату. Называешь имя и номер кредитки. - Спасибо. Всего доброго, – нажимаешь отбой и отбрасываешь телефонную трубку на кровать. Потягиваешься и со счастливой улыбкой откидываешься на постели, скрестив руки за головой. - Ты такой радостный… - делаю очередной глоток пива и, в свою очередь, откидываюсь на кресле. Ты же словно и не услышал меня, мечтательно закрыл глаза, находясь, видимо, где-то очень далеко… и явно не наедине… - Ты ее любишь, да? - Том, тебе не надоело задавать постоянно один и тот же вопрос? *** 31 декабря 2007 С того дня я тебя больше не видел. Ты настолько увлекся этой девушкой, что и вовсе забыл про людей, окружающих тебя. Уже четвертый день твой телефон недоступен. Перед тем, как отключиться, ты прислал сообщение, состоящее всего из трех слов: «С Наступающим, Том». Да, именно – поздравления на сам праздник можно и не ждать. И я счастлив за тебя, Билл. Счастлив, что из нас двоих счастлив хотя бы ты. Счастлив, что нашлась та, кто на самом деле умеет любить. Та, кто никогда не предаст, не причинит тебе боль. Та, в ком я уверен. Ты ведь не знаешь, что я пытался соблазнить ее. Не знаешь, что, будучи под косяком, я чуть было не изнасиловал ее. Конечно, не знаешь. И она не скажет. Ведь она любит тебя, а потому не будет «яблоком раздора» между нами двумя. Не знаешь, что твой брат, где-то глубоко в душе надеется найти такого же искреннего, заботливого, любящего человека. Чтобы, как ты сейчас, встречать Новый год в объятьях любимой девушки, а не в обществе полупьяных обкуренных долбо*бов. Я осознаю, Билл… осознаю, что невероятно рад за тебя. Но также я понимаю, что при всем моем отношении к тебе, я чертовски, всепоглощающе, отчаянно завидую… «С Новым Годом, братишка!» *** Холодок пробирается под кожу и начинает нещадно сжигать все там от неконтролируемой ярости, когда вижу тебя рядом с ним. Вижу, как этот ублюдок подхватывает тебя под локоть и куда-то тащит. Его «грязный» взгляд скользит по тебе. Его руки обнимают тебя за талию, а мерзкая, полная похоти улыбка, вселяет уверенность в мысли, которые приходит на ум, когда смотрю на вас. Боже, ты еле ногами передвигаешь и явно плохо понимаешь то, что сейчас происходит. Улыбаешься бестолковой улыбкой и что-то спрашиваешь. Иду следом за вами… Вы заворачиваете за угол, и, кажется, ты пытаешься вырваться потому, как слышу твои возмущенные вопли. Но через секунду все резко затихает, словно тебя просто заткнули, оборвав на полуслове. Слышу какую-то возню и приглушенный шепот… не только Джона. Заворачиваю к вам, но успеваю только увидеть закрывающуюся дверь комнаты. Плохо соображая, поддаваясь лишь инстинкту, бросаюсь к двери и резко распахиваю ее. Не успеваю даже оценить ситуацию, как чувствую внезапную резкую боль в области живота. - А вот и наш защитник, легок на помине, - дверь за спиной громко хлопает, за этим звуком следует короткий щелчок. Прокашливаюсь и, обхватываясь за живот рукой, поднимаюсь. Оглядываюсь. Расплывчатая картинка перед глазами переходит в четкое изображение действительности. Один из трех парней, находящихся в комнате, помимо нас с тобой, навалившись на тебя сверху, пытается стянуть футболку. Перед глазами все плывет и кружится. - Не брыкайся, шлюха! Только хуже себе сделаешь! – кричишь, пытаясь отпихнуть этого, весьма крепкого телосложения мужчину, от себя. Но у тебя мало, что выходит, и этим ты только еще больше злишь его. – Я сказал, заткнись! – дает тебе мощную пощечину, от которой даже я вздрогнул. На секунду обмякаешь в его объятьях, а он, воспользовавшись ситуацией, с силой срывает с тебя футболку и уже приступает к джинсам. Все происходит слишком стремительно. От происходящего вокруг я нахожусь словно в оцепенении, все еще не веря, что ЭТО происходит на самом деле. Ты пытаешься убрать его руки с ремня, и он снова бьет тебя. Так оглушительно, словно это я получил пощечину. Что-то надламывается в эту секунду. Будто ледяной водой облили. - Господи! Билл… - срываюсь с места и бросаюсь в сторону кровати, на которой все и происходит. Ты испуганно поворачиваешься на мой голос. Кажется, ты только сейчас заметил, что я тоже в комнате. – Отвали от него, мразь!!! - ТОМ!!!! - резкая боль в области затылка и сильное давление на поясницу. Перед глазами темнота, которая «пульсирует» пестрыми кругами. Слышу два голоса. Один из них твой – отчаянно пытаешься вырваться, при этом безостановочно повторяешь мое имя, а другой… такой хриплый и холодный, от которого все тело покрывается злобящей дрожью. - Еще одна такая попытка и ты, и твой братец – трупы… - что-то холодное врезается в горло. Меня тянут за дреды, заставляя подняться на колени. Нервно сглатываю и ощущаю, как холодный металл сильнее надавливает на глотку. Пытаюсь унять сбившееся дыхание. Но ничего не выходит. Не могу решить, как необходимо правильно сейчас вести, поэтому подчиняюсь и прекращаю попытки вырваться. Прихожу в ужас от мысли, что никак не смогу повлиять на происходящее. - Нет! Нет!!!! Прошу!! Не надо! Остановитесь! – маты и ругательства в самом начале сменились отчаянным воплем и всхлипам, когда с тебя срывают боксеры. Раздвигают ноги – с силой сдвигаешь их, прижимаешь ладони к промежности… Очередной удар – вскрик от бессилия, когда тебя переворачивают на живот, грубые руки тянут за бедра, вынуждая встать на колени на пол, навалившись на постель… они же через секунду освобождают насильника от брюк и белья. Тошнотворный комок подкатывает к горлу, и дело тут отнюдь не в острие ножа, которое… которое, заметно ослабило давление на шее. Пользуюсь этим и что есть сил кусаю за запястье. Громкий вскрик: мой, твой, ИХ. Слышу звук удара ножа об пол. Оборачиваюсь. Вижу. С силой замахиваюсь ногой, и нож, ударяясь о ножку кровати, залетает под нее. Снова бросаюсь к вам. Мной движет только страх. Страх за тебя. А теперь за то, что я не смогу ВООБЩЕ ничего сделать! - Лучше без резких движений, Том, – все тот же холодный пронзительный голос и звук спускового щелчка в следующую секунду, не менее холодный. Медленно выпрямлюсь. Я словно в астрале. Хочется разорваться на части. То, что сейчас происходит с тобой; то, что может произойти со мной; то, что будет с нами. Я не знаю, что делать. Не знаю! - Боже!!! Нет!!! Нееееет!!! – твой голос срывается и теперь похож сипящий хрип. Глаза опускаются на нижнюю часть тела. Эта мразь вставила в тебя пальцы и активно двигает ими внутри, второй рукой придавливая к кровати, нажимая на поясницу. Рядом валяется открытый тюбик. Комкаешь руками покрывало, тихо всхлипывая. Твой насильник злорадно улыбается, а ты срываешься на плач. Замечаю, как судорожно сгибаются пальцы на ступнях, как трясутся бедра от очередного грубого толчка пальцев. - Сучка, ведь тебе же нравится… нравится, иначе бы, ты так быстро не взмок… Как же влажно теперь внутри тебя. Сука, - вижу, как он перемещает руку с твоей спины на бедро. Тут же пытаешься подняться, но получаешь грубый толчок между лопаток. Падаешь обратно. Следом грубые пальцы массируют твои ягодицы. Замечаю, как ты вздрагиваешь и зажимаешься от этих манипуляций. - Вот так, сучка, вот так… жмись… сильнее, дрянь… Сильнее!!! – каждое слово подобно лезвию пронзает горло. Резко становится дурно, все происходит независимо от моих возможностей. Но я не могу… не могу просто так стоять и смотреть! Сил нет на это! Закрываю глаза. Чувствую, даже стоя спиной к стреляющему, как дуло пистолета целится точно в меня. Но страх за тебя сильнее страха за свою собственную жизнь, и я делаю шаг вперед. Секунда превратилась в вечность. А вечность так коротка… Но она бесконечна для тех, кто хочет, чтобы явь оказалось иллюзией… и коротка, когда понимаешь, что явь – это явь. Делаю еще один шаг, последний. Чувствую твою боль, такую омерзительную боль беспомощности. Слышу твой крик, такой отчаянный, душераздирающий, оглушающий. Вижу, как ты плачешь, как дрожишь, как смотришь на меня. Хлопок. Вздрагиваю. Непроизвольно вжимаю шею в плечи. Все замирают. - Ты думал, я с тобой буду шутки шутить?! Следующая пуля отправится тебе в голову… Решай, – на белоснежной наволочке, медленно опускаясь, образовывается тонкое полотно из перьев, постепенно закрывая отверстие от сквозной пули. Почти неслышимый хлопок – с глушителем. Две секунды, и крики возобновляются и тут же обрываются – грубое вторжение. На лице застыла гримаса ужаса: глаза сильно зажмурены, рот широко открыт… тело содрогается, а затем ТАКОЙ громкий крик, от которого, кажется, стекла окон задрожали. Внутри все вспыхивает. Мне уже плевать на все. Плевать на себя. Срываюсь и бросаюсь на эту сволочь с кулаками. И плевать, что могу сдохнуть; и плевать, что я слабее, плевать… ПЛЕВАТЬ! Но не успеваю связать и двух шагов. Снова боль. - Сволочи! Выродки! Чтоб вы сдохли, твари!!! – ты уже задыхаешься от рыданий. Быстрые фрикции вновь и вновь отдаются на твоем лице гримасой боли. – Остановитесь!!! Би-и-илл!!! – а ты рыдаешь. Больше не кричишь. Перед глазами появилась полупрозрачная пленка, от которой все происходящее предстает размыто. Не моргаю. Ощущаю давление на шее, сзади. Меня ставят на колени и заставляют скрестить руки на затылке. Ничего не делаю – все за меня. Ощущаю холодное дуло пистолета на шее. Не двигаюсь. Мне просто невыносимо смотреть на это, но я не могу, просто не могу… Ощущаю, слезы все же прочертили путь вниз по щекам, на время проясняя картинку перед глазами. Становится совсем невыносимо. Зажмуриваюсь. Но тут же открываю глаза. - Чтоб тебя, потаскушка! Как же, бл*дь, жарко! Потрясающе: узкая, мокрая, девственная дырочка… Аааааааааххххх… шикарно… моя целочка, - ты плачешь навзрыд, уже не предпринимая попыток освободиться. Всхлипываешь после очередного грубого толчка. Щеки в красно-черном мокром узоре из твоих теней, слез и крови, которую эта сволочь выпустила из тебя, ударив в последний раз слишком сильно. – Ууууу…- восторженный полустон. Ускоряется до предела. Ты уже не плачешь, и только мокрые глаза напоминают об этом. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем эта мразь кончает в тебя! - Оооооооо… сучка, ты была неподражаема… мы еще повторим это, детка, – наклоняется и смачно лижет тебя в висок. Поджимаю губы. Резко выходит из тебя, издавая характерный «мокрый» звук и сильно шлепает тебя по заду. Невольно бросаю на тебя взгляд. По внутренней стороне бедер стекает сперма. Боже, даже предположить не могу, каково тебе. Перевожу взгляд на НЕГО. Натягивает джинсы. Внутри снова все вскипает. Смотрю на него в упор. Поворачивается и идет в мою сторону, проходя мимо. - Что уставился? - Запоминаю. Я найду тебя… и убью… сука гребаная! – наклоняется к моему лицу. Знаю, что зря это говорю, что за этим незамедлительно последует ответная реакция. И она следует. Шепчет, цедя сквозь зубы: - Ты посмотри на себя, сопляк! Думаешь, в твоих интересах мне угрожать? Простоял на коленях в то время, как я трахал твоего брата – ты жалок! – не выдерживаю – плюю в морду. – Сучонок малолетний… - берет край моей футболки и вытирается ей. – Ты ведь еще не знаешь, что это только начало, – поднимается и отворачивается. Но вдруг резко разворачивается и бьет кулаком в живот. Острая пронзительная боль сковывает мышцы. В меня будто затолкали клубок ниток, который встал посреди горла – невозможно вдохнуть, невозможно выдохнуть. Падаю на пол. Не успеваю «прийти в себя», как вновь слышу твой, уже сдавленный, крик. Из последних сил пытаешься противиться в то время, как Джон уже со спущенными штанами, перевернув тебя на спину, наваливается сверху. - Не трогай его! – не знаю, откуда у меня взялись силы, но я рывком поднимаюсь и бегу к кровати. И плевать, что сейчас раздастся выстрел. Плевать, что я могу умереть. Плевать… - Еще шаг – и ОН труп, – но дуло пистолета направлено теперь не на меня. Замираю на месте. Часто дышу. Возня на постели временно прекратилась. Тишина. – Если думаешь, что я блефую… - раздается звук спускового крючка. – Не делай глупостей, Том. Я не намерен шутить. - Нет… Оставь его, – к угрожающему подходит та мразь, которой я только что имел честь плюнуть в рожу. – Я хочу, чтобы он видел, как будут трахать его братишку, вблизи. Он же быстро подходит и, прежде чем мне удается предугадать его дальнейшее действие, снова бьет в живот. Сгибаюсь, и он в этом положении подталкивает меня к кровати. - Отпусти!!! Пошел на х*й, ублюдок! - Заткнись, сопляк! – грубо толкает в спину. Падаю рядом с тобой и Джоном. Меня придавливают так, что я не могу пошевелиться. Голова повернута вбок. Рядом ты – смотришь в потолок и тихо всхлипываешь. - Отпустите… Отпустите его! Что вы за твари?! Вы не видите, в каком он состоянии? Джон, мерзкий у*бок, как ты мог на такое пойти? КАК??? - Прости, Том. Но я его действительно люблю, ты не поймешь… - Мразь, я это так не оставлю, так и знай, из-под земли достану и также пущу по кругу. - Хватит трепаться! – отчетливо слышу голос этой твари. Теперь понимаю, кто меня удерживает. – Трахай его уже! У меня дела и помимо тебя еще есть, - смотрю на твое лицо. Оно не выражает ничего, кроме муки. Соленые дорожки вновь и вновь вытекают из глаз по вискам. Безостановочно всхлипываешь. - Билл, - шепчу, - Билл, держись, – но ты не реагируешь. Никак не реагируешь. Только смотришь в потолок. Джон что-то делает с тобой. Не вижу – голова придавлена. Но от этого ты начинаешь дрожать еще сильнее прежнего. - Что… что ты делаешь с ним? – теперь я вижу и лицо Джона, склоняющего над тобой. – Джон, одумайся. Зачем тебе это…? - Не волнуйся, Том. Я буду ласков с ним. Я буду любить его, – лижет твои губы. От этого ты зажмуриваешься и стискиваешь их. - Ты больной, тебе лечиться, а не любить! – а он все продолжает лизать. Хочет проникнуть языком, но ты вертишь головой. – Он не хочет, Джон. Оставь его в покое! Пожалуйста! - вижу, как дрожит брат, сдерживая свои слезы. Я не знаю, как ему помочь. Чувствую себя самым бессильным существом на планете. А ведь я здесь. Я рядом. И я… жалок. Джон склоняется над тобой максимально низко. Закидывает твои ноги себе на плечи. Хочешь снять их, но он явно сейчас в преимуществе. Ты снова начинаешь рыдать. Чувствую, что и я сам опять на грани. - Нет… нет… прошу… не надо… - делаю все, что могу: матерюсь, угрожаю, брыкаюсь – но мои попытки оказались тщетными – очередной удар пришелся в правый бок. А следом еще один… и еще. Перед глазами потемнело. Какие-то обрывки фраз прерывают твои всхлипывания, а потом крик, и вместе с ним и мой. Глаза закрыты, сжимаю твою ладонь в своей… - Прости меня… прости… - и вновь слезы, – он ускоряется, а мне противно. Мне противно смотреть на тебя. Противно видеть, как скользит твоя голова по покрывалу в такт его толчкам, противно слушать его слова, стоны, причмокивания, сопровождающие его поцелуи в твои губы и шею. - Мой сладкий… мой прекрасный… мой любимый… мой… мой… только мой…наконец-то мой, – каждое новое слово как пулевое ранение прямо в сердце. Лучше бы меня убили. Да, так лучше. Кажется, у меня начинается истерика. Я вырываюсь, но их теперь двое. Кричу во все горло, отчего снова и снова получаю болезненные удары. Вырываюсь до тех пор, пока перестаю вообще что-либо понимать и воспринимать, до тех пор, пока перестаю чувствовать боль, которая стала слишком невыносимой, до тех пор, пока не перестаю различать твой профиль, медленно «расплывающийся» перед глазами. До тех пор, пока не отключаюсь… *** Голова чертовски раскалывается, любая попытка пошевелиться отдается в теле «моросящей» болью. Перед глазами все постепенно становится четким. Не без усилия отрываю все же голову от поверхности, на которой нахожусь. Уже через секунду понимаю, что это за поверхность. Мысли спутаны. Напрягаюсь и пытаюсь восстановить в памяти цепочку событий до отключки. Для этого мне потребовалось только 2 секунды. Билл! Это была замыкающая мысль. Оглядываюсь и замечаю тебя рядом с другой стороны. - Билл… Билл! Ответь мне! – морщась от боли, принимаю сидячее положение. Оцениваю твое состояние. Ты вновь на животе. Глаза открыты, но взгляд пустой. Не моргаешь. На теле мелкие ссадины и царапины, которые ты, видимо, нанес сам себе, пытаясь вырваться. Ягодицы и бедра в темно-бордовых синяках. Губы подрагивают… - Билли… - осторожно касаюсь твоего плеча. Тут же вздрагиваешь. – Билл, скажи как ты? Ты в порядке? – осознаю болезненность и глупость своих вопросов. Но он словно безжизненная кукла. Кажется, он почти не дышит. Меня охватывает страх. Хочу его перевернуть. А тут и последовала реакция. - НЕТ! НЕТ! НЕТ! – упираешься, кричишь, что есть сил и отдергиваешь мои руки от себя. - Билл, что ты?.. Успокойся! Слышишь? Перестань! Это я, Том. Я с тобой, – что-то выкрикиваешь, утыкаясь лицом в покрывало. Твои плечи содрогаются. Дотрагиваюсь до тебя и предпринимаю еще одну попытку перевернуть тебя. И теперь отчетливо слышу твои слова, твою просьбу. - Нет, Том! Не надо! Пожалуйста! - Почему, Билл? Что они еще тебе сделали?! – все же силой, но мне удается повернуть тебя на бок. Но ты снова вырываешься и утыкаешься лбом в кровать. Тихо всхлипываешь: - Пожалуйста… только не смотри… не смотри на меня… я прошу тебя, – это мне уже совсем не нравится. Вопреки твоей просьбе, одним сильным рывком переворачиваю тебя на спину и придавливаю рукой в грудь. - НЕТ!!!!! - Что за…- только теперь понимаю причину твоих слов – только теперь замечаю полузасохшую беловатую жидкость на темном покрывале. - Я мерзкий, Том! Я противен сам себе… противен! Прости меня… прости… прости… – выкрикиваешь это через ладони, которыми ты прикрыл лицо. Со всей злости, что только во мне сейчас есть, с силой дергаю покрывало с другого конца и накрываю обнаженное, скрюченное тело. Превозмогая острую боль во всем теле, шарю по комнате в поисках мобильного. Почему человек ощущает всю цельность мыслей, чувств только в моменты сильнейшего эмоционального потрясения? Почему-то сейчас не чувствую ничего, кроме ярости… внутренней ярости, от которой сердце пульсирует обжигающей болью. Взгляд то и дело примыкает к твоему подрагивающему телу. Возникает странное ощущение, что ты можешь сейчас неожиданно исчезнуть. Слежу за тобой как мать за своим маленьким ребенком, оказавшемся в толпе людей. Страшно боюсь потерять тебя. Мои поиски все же увенчались успехом. Свой мобильный не нахожу, зато нахожу твой недалеко от джинсов. - Что… что ты делаешь? - Звоню Йосту. Он где-то в помещении должен быть. Тебе надо в больницу. - Нет, Том! Не надо… Я тебя умоляю! - Я это не оставлю так! - По… пожалуйста… То… Том! Не слушаю тебя. И больше никогда не послушаю, после того, что произошло. Во всем оказался виноват только я. Я не уследил за этими чересчур явными знаками внимания со стороны этой… МРАЗИ. Надо было пресечь все с самого начала. Корить я во всем могу только себя… только себя. - Алло. Это не Билл. Дэвид, его изнасиловали. *** Холодные белоснежные стены. Противный больничный запах, который словно распыляют здесь – он везде и всюду. Вынужденно вдыхаю большие порции этой лечебной химии, пытаясь унять внутренние неконтролируемые порывы волнения, страха, боли, ярости, неведения. Мы в частной клинике. В обычную тебе нельзя: нет гарантий конфиденциальности твоего пребывания в ней. А еще один эмоциональный шок, боюсь, ты не выдержишь. *** По пути ты не сказал ни слова. Ты словно в оцепенении после очередного приступа истерики, когда я рассказывал Дэвиду, как все было. Я знаю, тебе было больно и стыдно переживать все это заново. Но я утаивать ничего не собираюсь, Билл. Я все расскажу в подробностях, если это понадобится. А это понадобится, ведь я это так не оставлю. Через несколько часов прилетят родители первым же рейсом. Я и им расскажу. И мне плевать, что ты можешь подумать обо мне. Что ты, наверняка, думаешь уже. Обещаю, эти ублюдки заплатят за все, чего бы мне этого ни стоило, а Дэвид пускай думает, как обернуть эту ситуацию для прессы. Все же общеизвестный факт изнасилования равноценен для тебя самоубийству. Но я понимаю, что позор, пережитый тобой – лишь верхушка айсберга. Шок – это самый легкий исход того, чем может обернуться это в твоей жизни. *** Что ж, похоже, мои побои тоже сказались на самочувствии. Рентген показал перелом правого четвертого снизу ребра. Доктор сказал, что он опасности не представляет. Необходимо делать регулярно перевязку, и через пару недель все восстановится при отсутствии нагрузки. Пока я дожидался результатов анализов на предмет внутреннего кровотечения, меня поместили в одну палату с тобой. По моей просьбе. Замечаю, как ты дергаешься, когда молоденькая медсестра-практикантка приподнимает подол твоей больничной рубашки, оголяя зад. Ты лежишь на животе. Замечаю, как ее сдавленная полуулыбка сходит на «нет», когда она замечает синюшные разводы на твоих бедрах. Замечаю, как в нерешительности медленно наклоняется, протягивая руки, и через перчатки отчетливо выделяются наращенные ногти. Слегка разводит пальцами ягодицы, чтобы взять мазок. Замечаю, как ты морщишься и сжимаешься, когда это столь «памятное» прикосновение снова отдается волной боли. Замечаю, как ты краснеешь. Ведь и думать не думал, что однажды окажешься в такой ситуации. Ты вообще не думал. Потому и оказался в этом положении! Ты сам виноват, Билл! Сам! *** Сегодня второй день твоего пребывания в больнице. Официально сообщилось, что у тебя грипп, и ты будешь находиться под наблюдением в частной клинике у лучших врачей в ближайшие две недели. Что ж, отчасти это правда. Только правда известна далеко не вся… Доктор сегодня сообщил результаты обследования. В анусе нашли следы спермы трех мужчин. Значит, после моей отключки ты перешел в руки еще одному. Тут же всплывает картина того, в каком состоянии я нашел тебя очнувшись. Странно, но следующая мысль была отнюдь не о них… о тебе… «шлюха»… Тебя поимели как шлюху. И ты кончил. Как, Билл? До какой степени они трахали, чтоб довести тебя до оргазма?! Не понимаю. Да и не пойму никогда… Врачи запретили разговаривать с тобой на эту тему. Неизвестно еще твое психическое состояние. После реабилитационного периода в клинике ты проходишь курс психотерапии. Тогда все и будет известно. Надеюсь, что будет… ведь за все время, ты не сказал ни слова. Мама только что вышла из твоей палаты… она плачет. *** Прошла неделя. Боль в груди перестала ощущаться уже через пять дней, но я все также продолжал ездить на перевязку. Хотя бы потому, что хотел вновь увидеть тебя. Позавчера тебе позволили спать на спине: боль утихла, и тебе заметно лучше. Должен отметить, что не только физически это радует. Сегодня я пробыл у тебя больше положенного, ведь ты наконец-то начал проявлять живой интерес к происходящему. Наш разговор… не знаю, можно ли односторонний монолог и твой внимательный взгляд, через который порой вскользь пробивается улыбка, назвать разговором. Но для меня это очень многое значило. Я гладил твою ладонь пальцами, мягко касаясь ранок – полулун, отпечатавшихся от ногтей. Теперь нет и самих ногтей. Пациентам почему-то не положено иметь столь длинные ногти. А медсестрам, которые обрабатывают раны последним, положено?! Я знаю, насколько тебе сейчас тяжело. Знаю, поэтому я не пытаюсь тебя утешать. Только я. Рассказываю, как прошел мой день. Ты словно мой личный дневник, которому я открываюсь таким, какой есть. Без доли напущенной заботы, внимания и, совсем не нужной сейчас, жалости. Говорю, что Дэвид нам головы поотрывает, как только все вернется на круги своя. Ведь мы отказались в участии в трех телешоу, двух фотосессиях и вынуждены отложить подписание контракта с очередным спонсором. Но я не переживаю, ведь мы все наверстаем. Все будет по-прежнему. Обязательно будет. Надеюсь, что будет… Ты не знаешь, но моя улыбка тебе на прощание была первой за эту неделю… Сегодня мама снова плакала… **** Через три дня тебя выписывают. Ты изменился. Так кардинально… Теперь, по прошествии трех недель психотерапии, из тебя словно слепили нового человека. Столь полярными были различия между Биллом «до» и Биллом «после», что невольно напрашивается вопрос: что с тобой, черт подери, делали? Как бы я не пытался в этом разобраться, на все получал вполне логичное свое же объяснение: ты здоров, а это главное. Проблема в том, что твоя излишняя жизнерадостность буквально фонтанировала теперь. А проблема ли это? Стоит сказать, что наши разговоры все также представляли собой односторонние монологи, но теперь только с твоей стороны. Тебя наполнили позитивом словно сухой сосуд, от края до края. И я искренне радовался, когда слышал твой смех, слышал, как ты шутишь, но меня напрягало одно «НО». По сути это должно радовать, но должен ли я чувствовать себя счастливым от того, насколько красочно брат вырисовывает картину той ночи??? У меня это воспоминание вызывало крайнюю степень негодования, и я всячески старался «блокировать» мысли, порой пробивающиеся в сознание. Страх, ненависть, отвращение – это, на мой взгляд, должно вызывать событие в жизни человека, которое принесло слишком много боли, которое ТАК тебя изменило. Так должно быть у ЗДОРОВОГО человека… или нет… не знаю, но лично я мечтаю однажды забыть тот случай. Обсуждая моменты изнасилования, на твоем лице играла улыбка, легкая, почти незаметная, я бы сказал, что ироничная. И это пугало. Но, исходя из рекомендаций врачей, я ограничивался лишь выслушиваниями. Спрашивать что-либо самому мне категорически запрещалось. Поэтому на твои реплики я максимум как реагировал, это кивками и поглаживаниями руки, которую я сжимал до боли в суставах. Но ты не показывал, что тебе больно, и улыбался… А мне так хотелось вызвать у тебя ее, боль. Так не должно быть. Я ведь знаю тебя. Знаю, какой ты был. Ты был далеко не идеальным, капризным, заносчивым и порой просто невыносимым. Я так скучаю по тебе «прежнему». Сейчас же ты изменился. Ты все тот же, но в твоей душе словно сделали генеральную уборку, выбросив все отрицательное. Из крайности в крайность – это плохо. Я это знаю, даже не имея специального образования. Но проблема была в другом… Слова предостережения врачей были обращены мне лишь в вероятности подобной реакции, и они не знали, ЧТО на самом деле мы порой обсуждаем. Почему я не сказал об этом доктору? Наверняка, я совершил ошибку, но я умолчал об еще одном факте. К тому же выяснилось, что своими откровениями ты одариваешь лишь меня одного. И это вторая причина беспокоиться. Утешает лишь мысль о том, что мне сказали в самом начале. А именно, что подобные «выходки» с твоей стороны – нормально. Ведь я был тогда с тобой. Я пережил тот ад, находясь рядом. И я, возможно, ключ к твоему полному выздоровлению. Сегодня мама была счастлива, как никогда… *** - Ты не имеешь права! - Том, успокойся! - Да пошел ты к черту! Я все сделаю и без твоей помощи! Я сказал, что не оставлю это так… - Что ты сделаешь, Том? Это бессмысленно, ты только сделаешь еще хуже. - Дэвид, а куда еще хуже? Ты только за свою шкуру переживаешь… А если это повторится с ним?! - Я беспокоюсь за всех… за всех вас… - Не смеши! - Ты не понимаешь, какими последствиями все это может обернуться. - Последствия уже есть… И мне плевать на твое мнение. Я завтра же иду в полицию. - Иди… но результата не будет. - Почему же??? Справки о физическом состоянии у меня «на руках». Я – главный свидетель. А этих ублюдков мне найти не стоит никакого труда, по крайней мере, одного из них точно. Черт подери, это групповое изнасилование! За это сажают, Дэвид! И я добьюсь, чтобы их надолго упекли. И я уж позабочусь о благополучии их задниц. - Том, а ты подумай о Билле… Ты думаешь, что его после этого оставят в покое? Да газетчикам только повод дай… вас уничтожат, Том! - Так придумай что-нибудь! Опусти факт изнасилования, сообщи о нападении. Что угодно, Йост. Тебе не впервой. - Я уже все сделал. Дело закрыто. - Но Дэвид… - Я все сказал… *** Остался всего один день… Сегодня я встал, как и в предыдущие две недели, чуть ли не засветло. Видимо, у меня выработался свой собственный график, потому как просыпаюсь без будильника. А все потому, что хочу приехать вовремя в назначенное для посетителей время. А клиника расположена от дома почти в трех часах езды… Смотрю на заснеженные кроны деревьев, перевожу взгляд на виднеющийся из-за горизонта диск солнца. Постепенно небо наливается свойственной ему синевой. Вздыхаю после последнего глотка кофе. Пора собираться… *** Сегодня со мной случилось нечто странное. Завтракая, как обычно, своими любимыми блинчиками в клиновом сиропе и читая утреннюю газету, меня вдруг бросило в жар. Ни с того ни с сего. Комок стал в горле, от которого я уже через минуту благополучно избавился, включая и всего содержимого желудка – в унитаз. Восстанавливая цепочку мыслей в памяти, я пришел к выводу, что это из-за тебя. Мне вдруг внезапно вспомнился момент своего пробуждения тогда, той ночью. Нет… не он… Мне вспомнился момент, когда я увидел легкие увечья на твоем подрагивающем теле… нет, еще позже… Меня стошнило от воображаемой мысли. Я представил будто ты, смеясь, стонал, извивался и кричал от сильнейшего возбуждения, как только увидел, что я отключился. Что ты испытывал ни с чем несравнимое удовольствие от секса. Ведь в тот момент мне показалось это сексом, а не насилием. Твое искривленное гримасой муки лицо, которое впечаталось в память подобно ножу, засаженному по самую рукоять и провернутому по часовой стрелке, вырезая частицу души как гниющий участок яблока… Оно сменилось вмиг на неприкрытое страстью выражение, в котором читалась мука, но теперь от нескрываемой похоти и вожделения. В память также врезается изображение того темного покрывала, на котором отчетливо виднелись следы твоего оргазма. Твоего позора. Ты ведь плакал и сопротивлялся моим попыткам запечатлеть «преступление» твоего тела. Я не знаю, почему это случилось. То, что вызвало подобные мысли. Но вкупе, это было подобно болоту отбросов, в котором меня хотели утопить. Кошмар. *** - Билл… - легонько толкаю дверь свободной рукой. Она распахивается, на секунду показывая темную фигуру, «врастающую» в пол у самого окна и обрамленную лучами утреннего солнца… и вновь прикрывается. Но твой силуэт так и застыл перед глазами. Такой изящный, таинственный и одинокий. Решительно пихаю дверь, на сей раз ногой, и прохожу внутрь. Вздрагиваешь, будто не услышав моего обращения к тебе, и поворачиваешься, видимо, на неожиданный шум удара двери о стенку. - Том. - Привет. - Привет, – подхожу ближе, поправляя слезший с плеча больничный халат, и обнимаю тебя. Обнимаешь в ответ. - Ты собрался? - Еще вчера. - Едем? - Нет, я еще не со всеми попрощался. - Билл, мама приезжает через час, а нас дома не будет. Хочешь заставлять ее ждать? - Тооооом, ну, пожалуйста! Смена Маргарет наступит через 10 минут, она была так внимательна и добра ко мне все это время… Я не могу вот так просто уехать не поблагодарив. - Это их работа, Билл… за такие-то деньги. - Ты никогда не верил в искренность людей. Ты слишком черствый. - Пускай так… но мнимый альтруизм я могу отличить от того, что видишь ты. - Ты неисправим… - вздыхаешь, улыбаясь уголком губ. - И ты… - сажусь на край кровати, перебирая пальцами ручки своего рюкзака. - Ты привез? - А? Да, конечно… - Как же я по ней соскучился... - радостно «подлетаешь» ко мне и приземляешься рядом. В глазах словно искры, от которых так легко воспламениться. Все же твоя энергетика невероятно сильна. – Ну, давай же… доставай! – решаю немного поиздеваться. - Нет. - Как нет? Почему? - Потому что мы в помещении. - И что? Том, не нуди… доставай скорей! - Билл. Вот дождешься свою Маргарет, попрощаешься, выйдем за порог, спустимся по лифту, откроем дверь на улицу, тогда и достану. - Зануда ты, Том. - Все, лучше расскажи, ты поговорил с Моникой? – нахмуриваешь лоб, пытаясь, судя по всему, что-то вспомнить… - С Моникой? А разве должен был? – от возмущения даже не могу сразу тебе ответить. - Билл, ты что? Ты мне вчера все уши прожужжал про свой звонок… - Ааааааа… ну да… звонил… - встаешь и подходишь к окну, облокачиваясь о подоконник спиной. – Звонил, – утвердительно заканчиваешь мысль, при этом улыбаясь. - И что же? - Ничего. Я порвал с ней… - честно, никак не ожидал такого ответа. Настолько не ожидал, что даже не могу сформулировать свой последующий вопрос. Просто их, вопросов, очень много. В голове не укладывается твое решение. - Как? Почему? У вас же было все хорошо… Что случилось? Зачем? - Спокойно, Том. Я так решил… она не та девушка, которая мне нужна. - Но, Билл… ты же… вы же так любили друг друга. - Брось, Том. Любовь как приходит, так и уходит: незаметно, неожиданно, бесповоротно. - Все равно не понимаю… - А что тут понимать? Не сошлись мы. К тому же у нас сейчас времени не будет. Работы столько накопилось, что тут уже не до «любви», – произносишь последнее слово с нескрываемой издевкой. Почему-то хочется врезать по твоей, такой неуместной сейчас, улыбке. - Билл, ты изменился… - Том, знаешь, я научился за это время очень важным вещам. Нужно просто уметь «отпускать» ненужное. Зачем держать при себе мешок с дер*мом? - Хочешь сказать, что Моника была для тебя мешком с дер*мом?! - Неееет, Том… ты не понимаешь… - Да, я не понимаю, Билл… что, черт возьми, за промывание мозгов тут тебе делали? – я уже почти срываюсь на крик, а ты стоишь с совершенно невозмутимым видом и расплываешься в еще более дерзкой улыбке. - Дурак ты, Том… я ведь всегда был таким на самом деле… - Каким? - Таким… Понимаешь, я понял одну вещь. Надо просто ко всему относиться проще. То, что было – то было. Не важно, каким было это «прошлое»: хорошим или плохим, счастливым или горестным, оно таким и останется. Просто необходимо помнить, что это теперь воспоминание и только. Да, конечно, я был счастлив одно время с Моникой, но всему приходит конец. Возможно, я поступаю неправильно, но за эти три недели я многое переосмыслил. Расставил в порядке приоритетности. И поначалу я был чертовски рад каждому ее приезду, наряду с твоим или маминым. Но теперь же… я понял, что устал от нее… Наверное, это грубо прозвучит, но она мне стала ненужной. Все просто. - Все СОВСЕМ не просто… - Не грузись… я в порядке… правда… - твоя улыбка больше не напоминает ту приторную иронию, как минуту назад. Теперь она стала печальным бликом на лице. И теперь я узнаю то, свойственное тебе, чувство тревожности и волнения. Но это выражение сохраняется ненадолго… Через несколько секунд ты вновь расплываешься в усмешке… - Что? - Знаешь, а мы ведь с ней так ни разу и не спали… **** После того разговора в палате ты больше не говорил о Монике. Маме я сам все рассказал и попросил, чтобы она не спрашивала тебя. Все же мне удалось расслышать нотки печали в колючем потоке иронии, с которой ты мне говорил о расставании. И решил не дергать тебя ненужными расспросами. Надеюсь, мне не показалось. К тому же твоя последующая реакция на то, что я все же достал то, что принес не вызывала сомнений в моем предположении – ты был равнодушен. Без лишнего энтузиазма спокойно надел свою любимую куртку, и мы поехали домой, в наш новый дом. Разумеется, у мамы были ключи… *** «В ближайший месяц мама будет жить с нами». Твое удивление было столь же сильным, как и радость от моего заявления. Пожалуй, эта реакция была даже более сильной, чем на то, что мы теперь будем жить в новом месте. Я подыскал небольшой уютный дом недалеко от студии, который мы будем временно арендовать, пока здесь мама. Я же не могу привезти ее в наш с парнями «обезьянник»! А она просто настаивала на приезде, решив, что сама будет заботиться о тебе и помогать нам. Ведь твое «выздоровление» нужно закрепить. А для этого необходим жесткий контроль в приеме лекарств. На меня она более не рассчитывала. Сразу же после того, что с тобой случилось… Когда она прилетела первым же рейсом… Когда она узнала причину твоей госпитализации… Стоит ли говорить, что у нее была неконтролируемая истерика, в результате которой я получил несколько сильнейших пощечин? Боюсь, если бы ее не остановил Гордон, дело бы не ограничилось только ими… НО она быстро «остыла». Это же только проецирование, и она вовсе не считает меня виноватым. Так сказал врач. Я это и так знаю, но все же факт остается фактом – это я не уследил за тобой в тот вечер. Сегодня, передвигая с братом холодильник, я вдруг почувствовал резкую боль в груди, которая не «сходила» даже по прошествии нескольких часов. В конце концов, мы поехали в больницу. Что ж, моя халатность со здоровьем поспособствовала проблемами с поврежденным ребром. Кость не полностью срослась, и лишняя физическая нагрузка была как раз ОЧЕНЬ лишней. Что ж, похоже, мама теперь не будет отходить ни на шаг не только от тебя… Никто не знает, но параллельно с тобой я тоже обращался за психологической помощью. Я здоров – это было ясно после первого же сеанса... *** Прошла неделя. Хочется надеяться, что то, что я вижу – действительно показатель твоего выздоровления. Ты все тот же жизнерадостный парень, каким был до того случая, но теперь какой-то «утрированный», чересчур «сияющий»… впрочем, это я заметил еще во время твоего пребывания в клинике. Может, я все зря переживаю. Ведь больше никто не отмечает твое поведение как ненормальное… никто, кроме меня. Все рады, что тебе удалось справиться со своей «травмой». Но по своей шкуре знаю, что незалеченная рана может снова вскрыться, а потому все еще настороженно анализирую твое поведение. Сегодня у нас была первая фотосессия для очередного молодежного журнала. Могу сказать, что я не ожидал такой самоотдачи от тебя. Все же я предполагал, что весьма откровенные позы и любое другое проявление сексуальности будет даваться тебе не просто, по крайней мере, первое время. Но нет же. Ты превзошел ожидания всех… Фотограф, чувствуя твою готовность на выполнение его предложений, не преминул воспользоваться столь удачным для него шансом. Но опять же… не нравится мне это. Может, у меня развивается паранойя? Мама приготовила наш любимый торт с ананасами. Помню, как мы в детстве только и просыпались на этот запах, больше ничто не могло нас поднять без будильника в 7 утра… Это было нашим любимым лакомством. И, как только мы зашли на порог, я лишь убедился в истинности этой фразы. Вот только от тебя не веяло таким же восторгом, как от меня. Скорее, обычное равнодушие. Ты даже не притронулся к выпечке и, не дожидаясь, пока торт остынет, пошел к себе в комнату. Может, ты просто устал? А может, все на самом деле ОЧЕНЬ не просто? Не знаю, до каких пор я буду терзать себя сомнениями. Меня стало настораживать буквально все. Почему-то сейчас, по прошествии двух недель в новом доме, ты начал запираться в своей комнате. Хотя раньше этого не наблюдалось. Конечно, это можно было бы слить на присутствие в доме женщины, а точнее, нашей мамы. Но она никогда не заходит без стука. Так даже если и в этом причина, то почему именно сейчас, спустя две недели? Разъяснение всего этого было лишь в одном. Но я никак не мог на это решиться. *** До отъезда мамы всего пять дней. Она очень переживает по этому поводу. Да и я тоже. Боюсь, за все время нашего отдельного проживания мы лишь отдалились друг от друга. Нет, никаких ссор или чего-то подобного не было. Но холодок, проскальзывающий между нами, когда мы рядом, чувствуется. И, опять же, только мной. Может, проблемы вовсе и нет, может, я просто накручиваю себя? Возможно… Сегодня вечером мы едем на встречу с представителем спонсорской фирмы в клуб. Впервые за два месяца… не только для тебя, но и для меня. Признаюсь, я очень переживаю, что та атмосфера, при которой все и случилось, не лучшим образом скажется на тебе. Но известие тебя не напугало. Более того, ты был чертовски рад, что «наконец-то, сможешь оторваться на полную катушку». А я рад не был. Я переживал. Очень переживал. Маме пришлось очень долго объяснять, в чем заключалась причина поездки. Что нас туда привезут и через час уже увезут домой. Что переживать не из-за чего. На что она мне сказала фразу, которая, казалось, уже никогда не забудется: «Если с ним что-то такое случится – это будет на твой совести, Том». Да уж, моя совесть отработала по полной. Я, должно быть, выглядел полным идиотом, «бегая» за тобой как хвост. Ты это видел и поэтому жутко злился на меня. Но еще больше на меня злилась мама, когда встретила нас дома на два часа позже обещанного… к тому же, изрядно выпивших. Но ее злость была ничем по сравнению с той, что я испытал, когда увидел этого чертого у*ёбка Джона, во все глаза пялившегося на тебя. Но больше всего меня насторожило то, что ты тоже видел его… *** Маму мы проводили вчера… она так плакала. А ты улыбался. Нет, это не то, что можно подумать. Просто ты был ей безумно благодарен за внимание и заботу, за то, что она была рядом и поддерживала. Я знаю все это, ведь таким было прощание с Маргарет, слезы с ее стороны и улыбка – с твоей. Сегодня мы должны съезжать. Но наши вещи не упакованы, а чемоданы даже и не доставались. А все потому, что мы решили остаться. Еще на месяц… Полнейший хаос и беспорядок навестили комнаты через несколько дней после уезда мамы. Холодильник опустел, и на смену домашней еде «пришли» упаковки с полуфабрикатами, которыми мы обычно питаемся. Сегодня последний день приема таблеток. Достаю последнюю и кладу на салфетку рядом со стаканом воды… Надеюсь, они тебе больше не понадобятся… Вечером у нас гости. Мы решаем все же отметить твое выздоровление в кругу друзей, из которых лишь Густав и Георг знают настоящую причину твоего пребывания в больнице. Остальные даже не догадываются. Не знаю… я часто задумываюсь над тем, что бы сейчас было, если б я тогда все же добился своего и дело открыли. Наверное, Дэвид был прав – тебе бы точно не было житья. К тому же теперь, когда и меня нельзя назвать законопослушным, это будет лишним, ведь никто не знает, что я все равно «добрался» до Джона. Стыдно, но я как последний хулиган просто-напросто не нашел другого варианта отомстить, как отыграться на его имуществе. А именно, на машине… его «шикарная конфетка» превратилась в груду металлолома. Я все сделал сам: бейсбольной битой разбил окна, а потом поджег салон прямо под окнами его дома. А он, молча, смотрел и курил, отключив при этом сработавшую сигнализацию. И ушел только тогда, когда увидел, что я сел в свою машину. Что ж, ни в этот день, ни на следующий и даже через неделю ничего, предвещавшего мне расплату за этот поступок, не было. Видимо, он воспринял этот необдуманный с моей стороны проступок, как месть за брата. А больше я ничего и не смог бы сделать. Может, из-за того, что ты все же шел на поправку, может, из-за отсутствия «связей», которые бы мне точно пригодились, но, скорее всего, просто из-за страха. Кто такой я и кто такой ОН? Преимущества были явно не на моей стороне… Я, наверное, трус, да?.. *** Сегодня, после вечеринки, я все же решился. Ты был не так пьян, а мое слегка возбужденное эмоциональное состояние как раз и сподвигло на разговор с тобой. Я сказал все, как есть. О своих переживаниях, подозрениях, сомнениях. Я не умолчал ни о чем, как мне казалось, ни о чем. Признался, что постоянно слежу за тобой, что меня беспокоит твое отношение к тому случаю, что меня крайне настораживает – ты всегда закрываешься даже теперь, когда мы в доме одни. Выпалив тебе все, что накопилось за последний месяц моих внутренних терзаний, я получил ответ, которого никак не ожидал, вернее, это вопрос. «Ты давно трахался?». Я буквально онемел и не знал, как реагировать. «Тебе нужна разрядка, Том. Тогда и мерещиться не будет то, чего нет». Или ты издеваешься, что возможно, или абсолютно прав, что, скорее всего. Или же в очередной раз умело скрываешь истинные мысли, что наверняка… *** Очередная фотосессия и неизбежная поездка в клуб. Не первая и далеко не последняя за этот месяц. Мои сомнения еще больше укрепились после того разговора с тобой. А теперь я, как настоящий параноик, следую везде за тобой, не оставляя одного ни на минуту. Густав и Георг постоянно отвешивают всякие колкости по поводу моего чрезмерного внимания, но это меня не волнует. Внутри поселилось какое-то странное чувство, что что-то должно произойти. И это чувство усиливается с каждым днем вплоть до того, что мне начались сниться кошмары. Беспокойный сон и явно «расшатанные» нервы вынудили обратиться к врачу. Но даже те лекарства, что я послушно пью перед сном последнюю неделю, не помогают. Я стал очень раздражительным и нетерпеливым. Все это сказывалось не только на работе, но и на отношении к тебе. Мы ссоримся по поводу и без. Ты требовал самостоятельности, а я не мог ее тебе позволить. Слишком велик был мой страх за тебя. Мне кажется, что все мужчины как-то странно на тебя поглядывают. Особенно учитывая тот факт, что ты стал вести себя еще более раскованно и развязно, особенно в присутствии «особей мужского пола». Любой подозрительный жест или взгляд с их стороны отзывался в теле приступом неконтролируемой злости. Я подозревал даже наших продюсеров. Постоянные крики и склоки – теперь неотъемлемая часть нашего совместного проживания. И чем больше я бесился, тем больше поводов для этого ты мне подкидывал. Последней каплей была твоя вчерашняя выходка. Ты куда-то ушел. Не предупредив меня, не оставив записки, да и к тому же еще и выключив телефон, ты нарвался по-крупному. Я пытался выяснить, где именно ты находишься, обзванивая всех, кто мог знать и кто НИКАК не мог. Через получасовой «обзвонки», мне удалось узнать только лишь причину твоего молчания, которую я обнаружил у тебя на столе, вломившись в твою комнату. Ты не берешь телефон, только если собираешься в клуб. Что ж, ответ «напрашивается» сам собой… *** Второй день подряд ты со мной не разговариваешь. Впрочем, я тоже не нуждаюсь в твоем общении. В тот день ты вернулся в два часа ночи. Я был вне себя от злости. В принципе, как обычно в последнее время. Меня начинает мучить мысль, что ты нарочно провоцируешь меня. Что специально подстраиваешь ситуацию так, чтобы это вызвало мой гнев. Так ты делал в детстве. Когда тебя постоянно в чем-то упрекали, ты делал назло всем. И не важно, что ты осознаешь, что не прав. Что на самом деле очень даже важно. Но действовать вопреки всем и себе самому – совершенно разные вещи. Что ты хочешь доказать? Что я делал не так? Почему все перетекло в откровенную неприязнь по отношению друг к другу? Мысленно в очередной раз выстраиваю цепочку причинно-следственной связи. Но не могу в ней найти тот момент, с которого все началось. И ты, и я не правы. Я это признаю. Я осознаю, что моя чрезмерная неправильная опека вполне объяснимо показывает твое нынешнее состояние. Но и ты не оказался в долгу. Какие-то тайны, которые по странному стечению обстоятельств возникли именно сейчас, когда ты «открыт», как никогда. Все стало таким запутанным, скомканным, как и мысли. Я не знаю, на что ориентироваться. Хочется тебе верить… очень хочется… но у меня нет никаких оснований на это. В тот же день я позволил себе зайти в твою комнату. Хотя «зайти» - это мягко сказано. Поскольку твоя дверь почти всегда заперта на замок, пришлось ее выломать. Перерыв в ней все, что можно, я не нашел ничего подозрительного. Знаю, что не имею никакого на это права. Но твое поведение наталкивает на самые безумные, казалось, мысли… вплоть до употребления тобой наркотиков. Но мои опасения не оправдались. Но и «легче» мне тоже не стало… Боюсь, что я все только усложнил. Особенно тем, что избил тебя… *** Сейчас ты плачешь… Наша очередная словесная перепалка закончилась еще большим отчуждением друг от друга. Я стал замечать, что чем чаще мы пытаемся поговорить «начистоту», тем «грязнее» это выходит с каждым разом. Твой очередной уход вечером – теперь не был для меня неожиданностью. Я понял, что своими истериками я от тебя больше ничего не добьюсь, ты лишь ухмылялся на мои попытки разъяснить ситуацию. Ты отказывался объяснять что-либо, ссылаясь на мою паранойю. Но я убеждался в своей правоте все больше и больше с каждый днем. На людях ты был все «тем же»… Теперь я даже не могу подобрать точное определение тому, как ты вел себя. А со мной… со мной ты был уже далеко не таким, но, как ни странно, меня это ничуть не расстраивало. Для меня было важнее «уберечь» тебя. Если для этого придется испортить отношения – я готов. Я уверен, что у нас все наладится, как только я вновь буду уверен в тебе и не буду столь придирчивым. Это пройдет, точно знаю. Но я должен быть уверен, что это пройдет. А пока… возможно, то, что я делаю – уже «слишком», но мне будет так проще держать тебя под контролем. Сегодня днем, пока ты ездил в магазин, я снял с петель твою дверь в комнату. Теперь ты ее точно не закроешь. Да, согласен, это посягательство на твою частную жизнь, но, как я уже говорил, так необходимо. Мне так кажется… *** Прошла неделя. Разговариваем мы только по работе и по бытовым вопросам. И, должен сказать, что меня это вполне устраивает. Ты немного поутих и теперь не порываешься «сбежать» из дома при первой возможности. И это меня не может не радовать. Я не знаю, что именно тебя заставило пересмотреть свои взгляды, но меня сейчас больше волнует результат. Теперь ты больше похож на того Билла, к которому я привык: умеренно-сдержанный, импульсивный, но не «утрированный». Ты, брат, действительно меняешься. А может, мне это только кажется? И это лишь попытка добиться чего-то «своего»? Но чего, мне не ясно. Признаюсь, за эти два месяца, что мы живем вместе, я почувствовал усталость. Я чертовски устал от тебя. Впервые в жизни находиться постоянно с тобой рядом для меня в тягость…Что же происходит на самом деле?.. Через пять дней мы съезжаем… *** Осталось два дня, все необходимые вещи мы перевезли обратно в нашу с парнями квартиру еще вчера. Осталось так, по мелочи, правда, одной только твоей «мелочи» будет пол грузовика, но это уже «пища для размышления» на завтра. - Билл! – вынимаю ключ из дверного замка и запираюсь изнутри. – Ты дома? – через час нам нужно выезжать. Важная встреча. – Би-илл?! Поднимаюсь вверх по лестнице. Иду в твою комнату. Стучусь. Вчера я все-таки решил вернуть дверь на место. На мое удивление, ты никак не отреагировал на ее присутствие, когда вернулся домой из студии. Более того, ты ее даже не заметил поначалу, пройдя в комнату и по привычке не оглядываясь назад. Сегодня – в последний раз. - Билл, к тебе можно? - повторяю «удар» рукой, но теперь громче. Тишина, сквозь которую прорываются какие-то приглушенные звуки. Мне не стоит особого труда понять, что это твои всхлипывания – в последнее время ты слишком часто плачешь. Не отмечаю для себя какой-то внутренней тревоги, когда все же, не дождавшись ответа, нажимаю на ручку и открываю дверь. Оглядываюсь. Не сразу понимаю, где ты, и только по звуку усиливающихся «хлюпаний» обнаруживаю твое скорчившееся полуобнаженное тело на полу, под окном. Колени прижаты к груди, руками обхватываешь плечи и с силой сдавливаешь ногтями кожу так, что на ней образовались бордовые царапины и сочащаяся из них кровь. - Господи, Билл! Что случилось?! Посмотри на меня! Что произошло? Пытаюсь убрать руки от твоих же плеч, но вместо этого ты еще сильнее впиваешься ногтями, буквально врезаясь ими. От моего «вмешательства» у тебя начинается настоящая истерика. Рыдаешь, кричишь. что-то говоришь, но несвязно: язык «заплетается», и это больше похоже на бред. Обхватываю тебя за талию, пытаясь поднять, но ты упираешься, отпихиваешься и просто начинаешь вопить во все горло. - Билл, успокойся! Успокойся, говорю!!! Перестань!!! – мои попытки тебя успокоить оказались абсолютно бесполезными. Поэтому, ничуть не задумываюсь над необходимостью следующего поступка, с силой бью тебя по щеке. Не помогает. Бью еще раз, еще сильнее. Подействовало. Сначала испуганно, как-то ошарашено смотришь на меня, а потом просто обмякаешь в моих руках. Опускаюсь вместе с тобой на пол. Обнимаю, осторожно прижимая к себе за плечи. Хочешь вырваться, но я сгребаю тебя в охапку. Пихаешь руками в грудь и стараешься отстраниться от меня. Что-то безостановочно шепчешь себе под нос. Не могу понять, даю еще одну пощечину, которая, я надеялся, приведет тебя в чувства. Но тебе стало еще хуже: слезы, крики, борьба – все это выбило меня из колеи. Я «дергаю» тобой, трясу за плечи, пытаясь успокоить… - Билл! Да что с тобой такое?! Ответь мне!!! Ответь!!! Тяну тебя на себя, настойчиво опуская твою голову себе на плечо. Не противишься, но содрогаешься от любого моего случайного касания. От слез футболка на плече быстро промокла. Но ты не унимался… - Скажи мне… скажи, что произошло! Что случилось?! - Не смотри на меня! - ничего не говорю, потому что… потому что мне становится страшно. Замечаю, что мои ладошки дрожат не меньше твоих, что я до боли стискиваю зубы, чтобы не наорать на тебя, ведь я знаю, что ты имеешь в виду… знаю, но все равно спрашиваю: - Почему? - Не смотри, пожалуйста… - «непонимание» и «понимание» как змеи окольцовывают горло и давят, давят, все сильнее и сильнее. До тех пор, пока перестаешь дышать. Я сейчас не дышу. - Я грязный… грязный, Том! - Почему?.. - Ты не знаешь…ничего. - Почему, Билл?.. - Я… я… - твои всхлипывания прерываются каким-то другим «отголоском» тела, лишь через несколько секунд понимаю, что это за звук. Ты не просто смеешься, а истерически ржешь. Пытаюсь оттолкнуть от себя, чтобы посмотреть на тебя. Но ты не даешь – так сильно вцепляешься в меня, что мне становится не по себе: я не знаю, чего от тебя ожидать. Я не знаю, чего ожидать от себя. Чувствую, что-то липкое под пальцами – стискиваю твои плечи так сильно, что ранки вновь вскрылись и кровоточат. Перед глазами «мокро». Отказываюсь от своих мыслей. Слышите, я отказываюсь от своих мыслей! - Билл… Билл! Что с тобой, твою мать?! – прижимаешься крепче и шепчешь на ухо. Всхлипывания и смех резко прекратились. Все так словно кто-то нажал на кнопку пульта, включив «тихий режим». - Я ходил к нему, Том, – вот оно – начало. Вернее, продолжение, а может, это конец? - Я трахался с ним… - заткнись… заткнись, слышишь? - И знаешь, что? Мне ПОНРАВИЛОСЬ…- мой кошмар становится явью. Хочется умереть, как и эта мертвая слеза, скатившаяся вниз по щеке, - ...я, бл*ть, даже кончил… Я дал ему как шлюха, раздвинув ноги. - Перестань… это неправда… - Да, Том… Как шлюха, раздвинув ноги, - тихий всхлип снова вырывается из груди. - А он… он просто трахнул меня, пообещав, что я обязательно снова приду к нему, – мокрые дорожки, стекая с твоих щек, утопали в вороте моей футболки. – И я приду, Том. Ведь, мне понравилось… и хочу, чтобы он меня… - Хватит! Хватит!!! ХВАТИТ!!! – с силой отпихиваю брата. Чувствую, что если хоть слово от него услышу, меня стошнит… меня уже тошнит… - Ты хоть понимаешь, что сейчас несешь?! Ты, что, совсем е*нутый идиот?! - Е*бнутый… и ты видел это, ты все видел… Ты ведь видел ее, Том. - Ты нездоров… - Ты мне ничего не сказал и не спросил… почему, Том? - Тебя нужно лечить… - Меня трахнули трижды… а ты… а ты… и ты видел, что мне нравилось это… ты ведь видел ЕЕ, Том. Видел. - Успокойся! - Ты меня ненавидишь, да? - … - Тебе мерзко на меня смотреть? Ты поэтому от меня отвернулся, да? - … - Не молчи!!! – а я не могу не молчать. Прижимаю ладони к ушам, усиливая давление на них все больше. Но твои слова все равно доносятся до меня. Так даже хуже: они словно фильтруясь от всхлипываний и возни, создающей тобой, доносятся до ушей слишком четко, слишком громко, слишком мерзко. - Я знал… знал… знал… знал… - открываю глаза, перевожу взгляд на тебя. Лежишь на полу, тело сотрясается в мелких судорогах, пальцы стиснуты в кулаки, а из уст срывается всего одно слово. Перевожу взгляд на тумбочку рядом. На ней стакан с насыщенно оранжевой жидкостью, полупустой - коньяк и мои таблетки… все упаковки открыты, крышки валяются на полу, недалеко от тебя. - Господи!.. *** Очередное утро без тебя. Очередной день без тебя. Очередная ночь без тебя. Усмехаюсь. С каких это пор у нас ночи общие? Без тебя… Несколько суток, проведенных тобой в реабилитационном центре, где ты наблюдался два месяца назад после изнасилования, были подобны пытке. Потерять и обрести, не имея – все равно, что иметь, не обретая и не теряя. Передозировка лекарственными средствами вызвала сильную интоксикацию организма. Это просто чудо, что врачи успели вовремя, потому как тебе становилось все хуже, даже несмотря на мои попытки вызвать у тебя рвоту. Как я и предположил, отравление вызвало большое количество принятого аспирина и других препаратов. Это подтвердили результаты анализа крови. Что ж… анализы подтвердили присутствие не только этих средств…Что ты еще попробовал с Джоном? В очередной раз я оказался причиной твоей госпитализации. Я не смог тебя уберечь от неприятностей ни в этот, ни в тот раз – это наталкивает на определенные мысли. Где я недоглядел? Где ты оступился, Билл? Какого черта ты возвращаешься в то же болото, из которого НАМ стоило столько труда выбраться? Я ничего не понимаю… твои поступки не поддаются логическому объяснению. Ни один нормальный человек не пойдет больше на сближение с тем, кто доставил столько боли… и моральной, и физической. Ответ вытекает сам собой – ты болен… Иначе, зачем осознанно идти к пропасти и передумать, когда стоишь на самом краю?.. Мама. Я сказал, что случилось с тобой только на следующий день. Ее радостный нежный голос в трубке через секунду стал таким же дождливым, как и погода за окном. Казалось, я мог видеть ее слезы. Такие же холодные, мертвые, несдерживаемые, как и мои… После моей новости, мы не сказали друг другу больше ни слова. Пустое молчание в трубку иногда прерывающееся тихими всхлипываниями продлилось около минуты, пока мама не разрыдалась в голос. Всё, больше я ей не звонил. Я больше никому не звонил. Я так и не съехал из нашего временного пристанища. Возникли кое-какие проблемы с владельцем, но оплата в тройном размере их быстро решила. Жаль, что другие проблемы нельзя решить так же легко… Ледяная вода из душа уже не в первый раз замещает мне сон, наполняя бодростью. Я держусь из последних сил… не спать трое суток подряд – это грань, которая может закончиться еще и моей госпитализацией от физического истощения. Но я держусь – это так легко в свете событий, разворачивающихся сейчас вокруг нас… так легко, ведь это ради тебя. Просматриваю на сайте список услуг, оказываемых очередной частной клиникой. Все столь «заманчивое», вселяющее доверие и предлагающее такие услуги, что начинаешь задумываться о правдивости предложенных методов лечения. Просматриваю странички за страничками. Решаю, что нужно тебя увезти в другой город, в частный сектор, научный центр при университете не подойдет… Я в этом плохо разбираюсь, но мысль, что брат там будет объектом наблюдения и исследования не воодушевляла. Все же решаю перевезти тебя в одну из клиник сети «Хелиос», центр которой, занимающийся психическими расстройствами, находится в Зальцбурге. Закрытая территория и высоко квалифицированные специалисты – это, пожалуй, лучшее решение на данный момент. Потому как здесь я тебя не оставлю, один раз я уже доверился этим врачам и заплатил большой ценой за свою оплошность… Больше этого не повторится. *** Сегодня день не задался с самого утра, впрочем, как и всю эту неделю. Непрекращающиеся звонки друзей, семьи, с работы – все это накапливалось как мусор в ведре и уже вываливалось за его пределы. Чувствую себя словно в грязи… Я рою сам себе яму – отворачиваюсь ото всех, кто хочет поддержать, как-то утешить и помочь. Все это кажется только лишь мнимым проявлением внимания, жалостью. А я ненавижу жалость. Не испытываю ее сам и считаю, что это унизительно – так относиться к другим. Пускай звонят – не отвечу. Мне откровенно плевать на них. Я понимаю, что так не должно быть. Я так чувствую, вернее, не чувствую. Но в данный момент мне легче именно так. Сейчас меня волнует лишь только твое благополучие. За всю неделю я навещал тебя дважды и оба раза заставал спящим. Тогда я присаживался рядом и подолгу смотрел на лицо: такое чистое, непорочное, «светлое», оно преобразовывалось в сознании и было таким мерзким, «грязным», лживым. Я держал тебя за руку и тайно надеялся, что ты не проснешься и не посмотришь своими наивно-детскими, теплыми «кофейными» глазами на меня, не улыбнешься своей «лучистой», широкой, открытой и такой «заразительной» улыбкой. Ведь тогда я просто брошу тебя. Брошу и убегу прочь: не захочу больше никогда видеть и чувствовать ту ложь, похоть, слабость, эгоизм, надменность, излучаемые тобой на таком доселе невидимом уровне, но таком ощутимом именно сейчас. Это как слушать музыку глазами. Слух в этом случае не нужен. Он врет. Мелодия только кажется такой «красивой», гармоничной и восхитительной – на самом деле это набор нот на белом листе бумаги, четко расчерченным по пять линий. Ни более, ни менее. Странно, но в последнее время я склонен все упрощать: то, чему я когда-то придавал смысл, теперь лишь тень его. Ты был прав – надо ко всему относиться проще… *** Сегодня решил к тебе не ездить. Сегодня я зол на тебя. Ты мне становишься все противнее и противнее. Ты врешь, не задумываясь о последствиях. А может, как раз таки задумываешься, потому и врешь? Утром меня навестила Моника. Без предупреждения. Звонила в дверь до тех пор, пока я не психанул. Матерясь, я готов был прибить любого, кто бы там ни был. Но… вся жизнь состоит из одних «но». НО ее я не ждал. НО она и не должна была приходить. НО зачем? - Где он? - Билл? - Кто же еще? Билл? – кличет его, заглядывая мне через плечо. - Моника. - Что…? – проходит в дом. Нет, просто врывается в него. Захлопываю за ней дверь. - Откуда ты узнала адрес? - Георг сказал. Я их уже достала своими расспросами. Почему ни тебе, ни Биллу невозможно дозвониться? Где он? – уже собирается подниматься по лестнице на второй этаж. Останавливаю ее. - Его здесь нет. - А когда он придет? - стягивает с себя куртку и садится на диван. – Он давно ушел? - Давно. Послушай, вы с Биллом разве не… разговаривали? - Том, мы в последний раз говорили полтора месяца назад. А потом он просто пропал. Ни на звонки, ни на сообщения, ни на электронную почту… черт! Даже по обычной почте до него не добраться! Я его дождусь, и тогда не сносить ему головы. Я ради него сессию досрочно сдавала, а он так себя ведет… словно знать меня не хочет. - Может быть… - Что может быть? - Моника, он сказал, что вы расстались… - Как… что… я не понимаю… когда сказал? - В день выписки. - Где он? – холодно ей, наверное, так холодно сейчас, поэтому так поспешно просовывает руку в рукав. - По уши в дерьме. - Он в порядке? - Нет… - подхожу вплотную. Впервые в жизни хочется так сильно взять то, что всецело принадлежит тебе. - Том? - Он в больнице… - Что с ним? Трахнули его, Моника. И не только в задницу… - Очередное нападение… - руки так и тянутся к запретному. Хочется, непреодолимо хочется… - Он в порядке? – можно ли оценить ее волнение по десятибалльной шкале? Нет, ведь я его сейчас не чувствую. Мне так хочется, до дрожи в коленях. до скрежета в зубах… - Нет… - Да… - Том?.. Ты что, хочешь?.. - Хочу, - чувствую, как по телу вниз скатываются капельки пота. Касаюсь ее запястий, хочется… - В какой он больнице? – ты ведь это чувствуешь, да? Да, Моника? Иначе, зачем ты так прикрываешь глаза, когда я наклоняюсь? Зачем приоткрываешь губы? Зачем так горячо и томно выдыхаешь? Хочешь сделать мне больно? Или ему? - Ты ему нужна? - Не знаю. - Он сказал, что ты ему не нужна. - Я хочу поговорить с ним. - Значит, ты все же хочешь, – губы к губам. Так близко. Так далеки. Руки скользят по предплечьям вверх, к шее. Такая нежная, мягкая, гладкая… кожа воротника. - Мы уже проходили это. Забыл? – «глажу» языком нижнюю губу. Приторный вкус блеска. Противно. - Помнишь? – убираю язык. Перехожу на ласки лишь губами. Не хочется ее целовать. Она мне противна. - Я хочу тебя. - Лжешь. - Лгу. - Зачем? – массирую пальцами шею, заставляю ее откинуть голову назад. Послушная девочка. Слишком плохая. - Откажешь? - Возьмешь? - Возьму. - Бери. Беру. Так сильно стискиваю нежную шею в объятьях пальцев. Она знает, КАК я могу любить. Плохая девочка. Такая… омерзительная сладкая девочка. - Где Билл? – упрямая девочка. Умная девочка. Преданная девочка. Плохая… - Плохая девочка. - Скажи, где он? – тянется к моей шее. Обжигающее воздушное скольжение опоясывает кожу. Я так давно этого не ощущал. Мне ТАК хочется, что готов проглотить свое отвращение и подавиться им… - Преданная девочка. - Я люблю его, – а губы сменяются холодным язычком. Как же жарко… А внутри холодно. - Умная девочка, – касаюсь пальцами ее губ. Такие доступные, как и сама она. Такие податливые, как и она. Так легко ворваться в них, как и в нее… - Ты медлишь. - Упрямая девочка, – я не остановлюсь. Только не теперь. - Ты медлишь? – скольжу ладонями вниз к запястьям. Такие тонкие. Такая хрупкая. Мои руки на ее талии. Такая тонкая. Такая хрупая. Глажу живот. - Уходи… - дергаю за замок молнии. Дергаю. Дергаю ее, поднимая на ноги. Такая хрупкая. Пускай катится ко всем чертям. *** Первый день в клинике. Снимаю дом недалеко от нее. Сообщаю адрес только маме. Остальные – пошли к черту. Я с тобой так и не разговаривал. И чем больше проходит времени, тем меньше мне этого хочется. Пошел и ты к черту. Мама говорит, что ты почти не разговариваешь. С ней, по крайней мере. И что часто спрашиваешь про меня. В очередной раз выслушиваю ее наставления и возмущения по поводу того, что я так ни разу и не навестил тебя. Она ведь не знает, что ее сынок вытворил помимо попытки суицида. Хотя я сейчас не могу так утверждать об этом. Скорее, внимание хотел привлечь. И привлек. Ты мне противен. Но я буду заботиться о тебе. Буду искать все новых и новых специалистов до тех пор, пока они вытрясут всю дурь из твоей головы. Кричит. В последнее время очень часто. Пускай распинается. Выслушаю. Выпровожу. И займусь своими делами. Займусь тобой. *** Через час встреча с твоим лечащим врачом. Сообщаю об этом маме. Она тоже переехала временно в Зальцбург. Гордон остался дома и лишь по выходным будет приезжать. К тебе. Не приглашал ее к себе. Она НЕ будет жить со мной. И ТОЧКА. Вокруг так «холодно». Так пронзающее пусто. Угнетающее спокойно. За одной из этих белоснежных дверей находишься ты. Ты всегда любил белый цвет. Тебе, в таком случае, определенно должна нравиться твоя палата. Люби ее, Билл. Ты здесь надолго. Шаг за шагом. Вдох за выдохом. Страх за уверенностью. Ненависть за любовью. Боль за болью… - Добрый день. - Добрый день. Я полагаю Том, да? - Очень приятно, – крепкое рукопожатие. Слишком крепкое. - Мне тоже. Присаживайтесь, – присаживаюсь. На кресло напротив, рядом с мамой. С ней не здороваюсь. Одного раза по телефону с утра хватит. Начинается вполне привычная, для меня теперь, процедура своеобразного «знакомства». Ознакамливаюсь. Диплом. Опыт работы. Рекомендации. Научные статьи. Направление в профессиональной деятельности. Все одно и то же. Мои знания не простираются дальше названия университета, в котором он выучился. Но его научные работы, по крайней мере, заголовки вселяют доверие в его компетентность. Надеюсь, он оправдает это доверие. Подписываем договоры. В том числе и о неразглашении информации. Копии только у меня и у мамы. Что ж, с этой процедурой, кажется, закончили. Далее обсуждаем вопросы, касающиеся комфортабельности твоего пребывания. Палаты здесь особо не различаются в этой категории, так как здесь все по первому классу. Но что меня особенно понравилось – это камеры наблюдения, практически везде. Жесткий контроль – это меня крайне радует. Но все же он не распространяется до того уровня, когда происходит посягательство на личную жизнь. А жаль. - Как часто можно будет его посещать? – похоже, мама только и ждала момента, когда б задать этот вопрос. Вздыхаю. Меня начинает это раздражать. - В ближайшие сутки нежелательно. Необходимо провести полную диагностику, снять показания. Ознакомиться с историей болезни. - А послезавтра? - Можно, – полегчало, мам? - Но… Frau Kaulitz, Том, мне бы хотелось пообщаться и с вами. Информацию, которую вы можете нам дать, может оказаться очень ценной. Особенно учитывая причину пребывания Билла здесь. Только совместными усилиями мы можем помочь ему. Вы согласны со мной? - Разумеется, доктор. Мы с Томом сделаем все, зависящее от нас, – как же. - Отлично. Тогда, Том, до завтра. Мне бы хотелось пообщаться сначала с вами. - Ок. - Скажем, в 9 вас устроит? - Меня устроит в любое время. - Это хорошо… Тогда до завтра. Frau Kaulitz, мы позвоним вам и назначим время. Всего доброго. - Всего доброго. Как же сейчас сухо внутри. Совсем недолгий разговор, а чувствую себя словно после многочасовой пытки. Завтра будет нелегкий день. А дальше – только хуже. - Что с тобой происходит, Том? - Что? - Я не понимаю, что с тобой творится, как ты можешь быть таким безынтересным к своему брату? - Мама, все, что мне нужно знать, я узнаю через тебя. Больше ни мне, ни ему не надо… - Зря ты так, Том. Он со мной только о тебе и говорит… Знаю, к чему все идет. Рано или поздно мне все равно придется поговорить с тобой. Смотреть в твои глаза. И как ни в чем ни бывало вести непринужденную беседу. Но мне так сложно решиться на это. Должно быть, это глупо, странно и непонятно покажется со стороны, но у меня есть основания так себя вести. Мои воспоминания по кускам раздирают душу. Она похожа на израненное полотно, откуда сочится гной. А я хочу, чтобы она зажила. Ты, должно быть, не понимаешь меня… Я и сам не пойму. Просто что-то сидит во мне такое, что не дает спокойно жить. И это что-то разрастается с каждым днем. Может, проблема не в тебе? *** Сегодня я не спал с четырех утра. После кошмарных ночных пробуждений не так-то просто заставить себя выкинуть все из головы. И что самое пугающее – так это четкость картинки, увеличивающаяся с каждый разом. Это уже будто не сны, а видения. Жуткие видения, от которых предпочтешь не спать вовсе, чем вновь погружаться в их атмосферу. Сегодня я волновался как студент перед самым главным экзаменом. С каждой новой минутой, тебя начинает просто «колотить» от страха. И меня колотит. Так, словно хочет выбить душу. Душу, из которой сочится гной… За полчаса до приема ощущаю сильнейшую усталость. Такую, что готов развалиться прямо здесь, на холодном полу под дверьми. Хочется оказаться невидимым, неслышимым, неощущаемым, чтобы ни одна чертова душа не смогла узнать меня. Стать настолько призрачным и потерянным во времени, чтобы даже в обрывках воспоминаний людей не узнавать себя. Забыться. Я так странно себя чувствую. Пугаюсь собственных мыслей. Должно быть, для меня сегодняшний день значит слишком много. Или совсем ничего… И чем чаще я начинаю задумываться над этим, тем больше понимаю причину столь резких колебаний своего отношения к тебе. Все чаще я чувствую себя одиноким. И не потому, что я СОВСЕМ один, нет. Потому что я без тебя. Мне не хватает тебя. Действительно не хватает. Но вместе с тем, мне хватило тебя сполна. Насытился. ПЕРЕсытился. Стоп. Хватит. Слишком много тебя. Так много, что иногда мне кажется, будто все это время на самом деле ты был рядом. Что ничего не случилось. Что мы счастливая семья. Жаль. Это только мои желания. Мама. Прости. Я так люблю тебя. - А потом… потом я просто потерял сознание, – отворачиваюсь. Поглаживаю пальцами пластик оконных рам. На улице какое-то оживление – там много людей. А здесь так тихо. Спокойно. Как в гробу. Лучше б туда. - А когда вы очнулись? – осторожно продолжает, «подталкивая» на дальнейшее повествование с моей стороны. Делает какие-то пометки в блокноте. Начинаю осознавать, что я должен быть осторожен со своими словами. Не наговорить лишнего. Ненужного. Только то, что касается пережитого тобой. Остальное – ни к чему. Я не обязан. Я защищаюсь? - Когда я очнулся, то увидел, что он лежит рядом со мной. Он молчал. Не двигался. Как мертвый. Может, тогда и наступила наша смерть? А может, именно с того момента мы умираем? Чем дальше – тем хуже… тем бесчувственнее… - Том, я понимаю, что вам тяжело это все вспоминать сейчас. Если хотите – мы можем продолжить в следующий раз. Я так ждал этих слов. Так хотел закончить эту пытку. Вспоминать все – это так тяжело. Больно. Но, когда услышал – понял, что легче мне уже не станет. Так или иначе, но я вспомню это. Расскажу, сам себе. И буду корить себя. Ненавидеть себя. Ненавидеть тебя. Нужно покончить с этим. - А потом… потом я просто позвонил нашему менеджеру. Он все устроил, и мы отвезли его в частную клинику. Результаты обследования вам известны, доктор. - Да. Опустим эти факты. Причина второй госпитализации? Насколько мне известно, несколько дней назад он снова попал в больницу с отравлением лекарственными средствами. Есть ли какие-то явные причины попытки суицида? - Да. Как мне кажется. В тот день я приехал из студии позже него. Но нам нужно было ехать на важную встречу. Он не знал. Решение было принято в последние минуты. Когда я зашел в его комнату, он сидел на полу. Дрожал. Плакал. Я начал расспрашивать, что с ним произошло, но у него началась просто настоящая истерика. Я пытался успокоить его. Он не поддавался контролю. И тогда… я его ударил. Мне нужно было привести его в чувства. Но не выходило. Он словно контролировал и не контролировал себя одновременно. А потом… он начал смеяться. Так смеяться, что на секунду мне показалось это идиотским розыгрышем. Я так надеялся на это. - А потом? - Он сказал, что снова ходил к нему. Добровольно. Понимаете, доктор? Добровольно. Говорил, что ему понравилось. Что обязательно повторит это. Он говорил, что ему нравится, и при этом плакал. Рыдал. Кричал. Извинялся. Это так странно… Почему он извинялся, доктор? Ему же понравилось. - Том… - замечаю, как он снимает очки и откидывает блокнот на стол. Задумчиво трет переносицу. – Есть что-то, что могло вызвать подозрения? Что-то, несвойственное его поведению? - Да. Доктор, я видел это «странное» буквально во всем, – выпрямляется и берет блокнот снова в руку. Понимаю, что от слов, что я произнесу, я не смогу отказаться. Что нужно быть аккуратнее. - После трехнедельного курса общей психотерапии, он очень изменился. Понимаете, я знаю его всю жизнь, и все изменения в его поведении я всегда подмечаю. - В чем конкретно проявлялось это несвойственное ему поведение? Как вам кажется. - Знаю, мое определение покажется глупым, но он стал «счастливее». Его отношение ко всему после того, что случилось, резко изменилось. - Том, в некоторых случаях это действительно можно считать явным отклонением в восприятии окружающего. Но, в этом случае, человек обычно забывает тот инцидент, который явился причиной моральной травмы. - Доктор, он открыто говорил обо всем, что с ним в тот день происходило. Рассказывал, как о самом счастливом дне. Как о чем-то прекрасном. Ведь так не должно быть. - Он говорил об этом со всеми? - Почему вы спрашиваете? - Это важно. - Только со мной. Но я же был тогда с ним. Это и понятно. - Допустим… Есть еще что-то? - Много чего. На фотосессиях он вел себя крайне откровенно. Вы не поймете, наверное, но это часть нашей работы. Все должно быть на соответствующем уровне. Но, доктор, секс из него лился как из ведра. Я всегда полагал, после изнасилования человек замыкается в этом плане. Но никак не наоборот. - Это вопросы сексопатологии. - Еще. Когда нам необходимо было поехать в клуб… важная встреча… он… его реакция на эту новость тоже была неоднозначной. Понимаете, я, конечно, плохо во всем этом разбираюсь, но считаю, что хотя бы некоторое время он должен избегать таких мест. Ведь в именно такой обстановке все и произошло. Музыка. Шум. Выпивка. Это странно. Да, кстати. Там-то он и увидел Джона впервые после изнасилования. - И что же? - Он был так спокоен. В то время как у меня руки чесались набить ему морду. Мразь. - Том, а почему вы не подали заявление в полицию. Только лишь в причине нежелательной огласки произошедшего? -Только… - еще одна пометка на белоснежной странице. – Это тоже важно? - Конечно. Неразрешенная проблема может «давить» на психику, «ломая» человека. Вынуждая подстраиваться под себя же. Зачастую это и приводит его в то же русло, из которого он выбрался. - Значит, проблема в этом? Значит, стоит упечь их за решетку, и все образуется? – неужели все так просто? Только ли в этом проблема? - Нет, Том. Не только в этом. Давайте закончим, а потом я поделюсь своими предположениями? - Хорошо. - Продолжайте. - Есть еще один момент, из-за которого мы и разругались впервые. Он однажды ушел, никого не предупредив куда, зачем, на сколько. Мобильник оставил дома. Вернулся очень поздно. Понимаете, он так никогда не поступал. Я очень волновался. Очень. - А в каком состоянии он вернулся? - Если вы про то, что был ли он пьян, то нет. - Тогда почему это вызвало такую реакцию? Возможно, он был у друзей. - Нет, доктор. Я не знаю, где он был, но точно не у друзей. - Хорошо. А как Билл реагировал на ваши подозрения? Он знал о них? - Нет. Но мы с ним однажды поговорили «начистоту». - И что же? - Ничего. - Совсем? Он не стал объяснять? - Да. Он сказал, что я слишком большое значение уделяю его поступкам. Что он не нуждается в моей опеке. Он был так спокоен. Так спокоен. Равнодушен, - а меня это злило. - Вас это злило? - Нет. - Нет? - Я просто волновался. - Ясно. А каким было его отношение к другим членам семьи? - С отчимом даже не проявлял желания поговорить. Он всегда приезжал с мамой и ждал за дверью. С мамой поначалу он вообще не разговаривал. Она так расстраивалась. - А потом, я как полагаю, изменилось его отношение к ней после курса психотерапии? - Нет. Чуть раньше. Я не помню, с какого момента. Он очень любил ее. Любит. Когда она переехала к нам… - Ваша мать жила с вами? - Да. Мы временно арендовали дом, куда ее и пригласили. Она хотела помогать нам и закрепить его выздоровление. - В этот промежуток времени что-то происходило? - В это время все и происходило. Странно вот еще что. После двух недель проживания он начал регулярно закрывать свою комнату на замок. - Но это свойственно многим людям. Это его личное пространство. Или у вас были какие-то конкретные предположения причины этих действий? - Я… мне просто показалось странным, что именно после двух недель. Словно у него появился какой-то секрет, который он пытался тщательно скрыть. - Вы пытались расспросить его? - Бесполезно. Даже не пытался, – вру. Но этот факт лучше опустить. Мой взлом все равно ничего не прояснил. - Том. Это все? - Все, что мне показалось странным. - Я вас не принуждаю говорить все-все. Но от вас зависит его выздоровление. Именно из таких маленьких кусочков складывается общая картина. - Я понимаю, доктор. Я буду делать все зависящее от меня. - Это радует. - А теперь вы. Что вам удалось выяснить? Вы с ним разговаривали? Как он? - Том. В этом-то и загвоздка. Мы познакомились с ним вчера. Пообщались. Трудно пока делать выводы. Особенно в свете новых фактов. Но… - Что? - Учитывая причину попадания Билла к нам в отделение, есть вероятность того, что диагноз поставлен неверно. Понимаете, общей психотерапии подвергаются люди с целью выявления каких-либо патологий. Проходит стандартно, в течение трех недель. Видимо, за это время установление таковых не наблюдалось. Отсюда и проблемы впоследствии. - Это виноваты врачи из той клиники? Так и знал… - Том, не торопитесь с выводами. Те врачи проводили свою работу в соответствии с общепринятыми методиками. - Тогда в чем проблема? - Есть большой процент вероятности симулятивного поведения со стороны Билла в тот период. - Что это значит? - Ознакомившись с записью о психическом статусе пациента в истории болезни и сопоставив эти материалы с тем, что мы наблюдаем… наблюдается несоответствие психического состояния больного, исходя из ваших рассказов и записей врачей о его поведении. - То есть? - То есть… неправильный диагноз – неверный способ лечения. - Каков тогда верный диагноз? - Над этим я и работаю. За ним ведется круглосуточное наблюдение, как вы и пожелали. - Так необходимо. - Вам решать. Хотите его навестить? Вчера он только о вас и спрашивал. - Вы с ним разговаривали? Что он говорит? - Пока не ясно. Сам он мне не рассказывал про свое изнасилование. Это и понятно. Но… - Что НО? - На мой вопрос о том, знает ли он, почему пребывает в клинике, Билл дал совершенно иной вариант. То есть, он и вовсе не говорил про изнасилование, словно его и не было… - Ему просто неприятно вспоминать… - Я тоже так подумал… Но он объясняет свое пребывание по-другому. - И как же? - Здравомысляще. - Конкретно? - Из-за попытки суицида. Он знает, что находится здесь, потому что его считают «нездоровым». А это немаловажно. Он считает, что изменил любимому человеку. Понимаешь, Том. Все бы ничего, но он так говорит, словно того изнасилования и не было вовсе. Просто стер его из памяти. И в какой промежуток времени это произошло – пока не ясно. - Любимому человеку? Он так и сказал? - Да. Вы знаете, о ком речь? - Догадываюсь… Есть еще один момент, о котором я не сказал. В день своей выписки он сказал, что расстался со своей девушкой. - Может, речь идет о другой? - Нет. Дело не в этом. Я виделся с этой девушкой на днях. И она сказала, что не разговаривала с Биллом. Что он просто перестал ей звонить и писать. Она решила сама к нему приехать. - Понятно. Том, я не имею права настаивать, но вам действительно следовало бы поговорить с ним. Вам он доверяет. Вас ждет. О вас говорит. - Я знаю… знаю… Когда можно будет? - Можно прямо завтра. *** Сегодня был самый тяжелый день. Тело ломит как после тяжелой физической нагрузки. Даже горячая ванна не спасает. И пиво не расслабляет. Голова раскалывается. Столько информации. Столько пришлось сегодня пропустить через себя. Воспоминания, которые въелись в душу как грязевое пятно в ткань, как выяснилось сегодня, для тебя просто не существуют. Знаю, что судить пока рано… но и судить-то пока нечего. Злиться я на тебя не имею права – ты действительно болен. А твое поведение. Все становится таким закономерным, исходя из факта неверности диагноза. Все, что ты делал. Это так легко теперь оправдать. Но все же еще ничего не ясно. Надеюсь, д-р Хилц сможет нам помочь. Тебе помочь. Или все же НАМ? *** Ужинаю. Слышу звонок в дверь. Замираю, предполагая, кто это может быть. Мама не приедет вот так, без предупреждения. А больше некому. Так что пошел к черту, кто бы ты ни был… или была. Звонок повторяется. Опять. - За*бали! – встаю из-за стола. Случайно задеваю стакан с соком, и он проливается на содержимое тарелки. – Бл******ть! – готов убить любого, кто сейчас попадется под руку. А этот кто-то как раз сейчас ближе некуда. Подхожу к двери и, не смотря в глазок, распахиваю дверь. - Моника?! Какого черта ты здесь?.. - Дай пройти, Том, – моего позволения ей и не понадобилось – проходит, толкая меня локтем. Вместе с тем чувствую неприятный резкий запах алкоголя, который не должен сопровождать девушку ее статуса. - Как ты узнала? - Ты мне, черт возьми, всё сейчас расскажешь! - Я задал вопрос, – спокойно прохожу вглубь комнаты. Она же, напротив, мечется из угла в угол. Что-то шепчет себе под нос. Быстро стягивает с себя куртку и кидает ее на спинку кресла. – Ты меня плохо поняла? - Бл*ть, да с отчимом твоим трахалась! Оттуда и узнала. - Что ты несешь, дура? - Правду. И ты мне ее тоже сейчас расскажешь. - Ты пьяна… - Нааааадо же какой проницательный. Тут от ТАКОГО и не только напьешься. - От чего? - Хватит строить из себя идиота! Значит, эта хрень про нападение оказалось ложью?! Мне все это время просто трахали мозги?! - Ты не в себе. - Да!!! Я не в себе. Моего парня изнасиловали какие-то муд*аки, а я это узнаю лишь, переспав с его отчимом. Ты считаешь это нормальным?! - Если ты считаешь спать с отчимом своего парня нормальным, то да. - Я хочу его видеть, Том. Ты меня отвезешь к нему. Мне надо с ним поговорить. - Тебе надо протрезвиться… дура чертова! - Значит, нет? - Нет. - Ладно, Том… Ты ведь этого от меня хочешь? – в несколько шагов преодолевает расстояние до меня. Запускает руки под футболку. Тут же начинает расстегивать ремень. – Да? Этого хочешь? - Чего ты добиваешься? – перехватываю ее тонкие запястья и удерживаю их на уровне груди. – Что? Что ты хочешь? Хочешь, чтобы я отвез к нему? Не отвезу. - Почему, Том? Почему? - Ты не поймешь. Просто нельзя. Уходи, – отпускаю ее запястья и наклоняюсь к креслу за ее курткой. - Это ты не понимаешь! – когда снова поворачиваюсь лицом к ней, то замечаю, что она плачет. Когда хочу отдать куртку, она придвигается и с силой впивается в губы. Когда хочу оттолкнуть ее, она придвигается еще ближе и обхватывает руками шею. Когда хочу разорвать поцелуй, то притягиваю ее еще ближе к себе и отвечаю на грубые ласки. Когда понимаю, что должен остановиться, начинаю целовать еще страстнее. Когда чувствую соленый вкус ее слез, забираюсь рукой под коротенькую юбку. Когда она начинает всхлипывать мне в рот, перехожу на ее шею. Когда засасываю нежную бархатистую кожу, она запрокидывает голову назад. Когда тихий стон срывается с ее уст, я поддеваю пальцами ее трусики вместе с колготками и медленно стягиваю, поглаживая бедро. Когда она говорит «Я очень его люблю», я замираю. Когда она снова целует меня, я убираю руки с ее тела. Когда она хочет повалить меня на диван, я отталкиваю ее. - Уходи. - Том… - делает попытку приблизиться, но встречает с моей стороны новый отпор. - Уходи, говорю. - Я не уйду, Том. - Ты всегда спишь с теми, у кого тебе нужно что-либо выяснить? - Том, я не уйду! - Уйдешь! – приближаюсь и, прежде чем она успевает что-то произнести, обнимаю и целую, прильнув к распухшим губам. Подталкиваю ее вперед. Еще немного. Такие сладкие губы. Вот и дверь. Заталкиваю ее в ванную и закрываю за нами замок. Быстро разворачиваю спиной к себе и наклоняю ее головой под душ. Включаю холодную воду. Ледяную. - Что ты делаешь?! Том! – удерживаю ее сзади за шею и направляю душ на голову. – Прекрати! Том! Не слушаю. Я вообще словно в отключке, и все действия происходят на автомате. Я просто делаю то, что должен. И не допускаю того, что не должно произойти. Лучше сейчас вообще об этом не думать. Дурочка. Что же она творит?! - Приведи себя в порядок, – отпускаю ее, и она ту же садится на холодную плитку. Запускает руки в мокрые волосы и безостановочно всхлипывает. – Полотенце и фен в шкафчике. Такси приедет через 20 минут. *** Помогаю ей надеть куртку. Подаю сумку. Безмолвно одеваюсь и сам. Открываю дверь. Выходит. Иду следом за ней. Такси уже ждет. Подходим к машине. - Я забронировал тебе номер… за свой счет. Отдохни и поезжай домой, – открываю перед ней дверцу заднего сидения. - Я останусь, – быстро залезает и сама захлопывает дверь. Подхожу к водителю. - Отвезите девушку по адресу D-20355 MARSEILLER STRASSE 2. - Ок. - Спасибо, - оплачиваю водителю проезд и возвращаюсь в дом. *** Сегодня мой первый визит к тебе. Такое странное ощущение – бояться встречи с собственным братом. Я злился на тебя. Ненавидел. Любил. Но чтоб бояться – никогда. Но это именно то самое чувство. Оно словно спасает меня. Раньше все испытываемое мной только лишь разъедало меня. А сейчас. Это, наверное, так странно… даже для меня самого. Но я рад, что увижу тебя. И хоть понятия не имею, о чем можно с тобой говорить, я рад бы и молчать. Может, это все из-за Моники? Может, я чувствую себя виноватым? А должен ли? Черт его знает. Перед тем, как поехать к тебе, заезжаю в кондитерскую, находящуюся недалеко от дома. Покупаю свежие круассаны с абрикосами. Ты их любишь. Надеюсь, что все еще любишь. *** - Добрый день, доктор, – коротко стучусь в дверь и прохожу внутрь. - Здравствуй, Том, – крепкое рукопожатие. Оно у нас всегда такое. - Как Билл? - Хорошо. Очень хорошо. Ты что-то ему привез? - Да… его любимые булочки. Надеюсь, можно? - Лишь бы не алкоголь, а так даже нужно. - Это хорошо… Вы… Вы не проводите меня? Я ведь впервые к нему. - Конечно. Идем. Палата за палатой. Дверь за дверью. Ближе и ближе. Пришли. - Том… - рука застывает на дверной ручке. – Я надеюсь, вы понимаете, что не следует сейчас задавать вопросы, связанные с изнасилованием? - Разумеется… - Хорошо. Дайте знать, когда хотите уйти – вам откроют. - Ок, – он резко проводит карточкой по сенсорному замку, и дверь открывается. - Удачи, – улыбка, пропадающая с его лица, как только он проговаривает одно единственное слово. *** Прохожу внутрь. Дверь за мной закрывается. Тихий хлопок, от которого я вздрагиваю. Первое, что замечаю – это камера справа в углу, которая направлена точно в центр комнаты. Тут же становится не по себе от этого. Я бы не смог так жить сутками напролет. Делаю несколько шагов вперед, отчего пакет звучно шелестит. Замечаю тебя. Сидишь, сгорбившись за столом, и что-то пишешь. Неуверенно делаю еще шаг навстречу. Чувствую, как пульс отдается в висках. Не думал, что это будет ТАК сложно. Хочу обратиться к тебе, но вместо этого беззвучно хлопаю губами. Смотрю на руку, в которой сейчас пакет. Ладонь вспотела, и слезшая краска с ручек кулька уже окрасила ее внутреннюю сторону. Делаю еще шаг вперед. Но твой голос заставляет сделать несколько назад. - Патрик!!! Сколько можно говорить? Не надо ко мне вот так подкрадываться! Демонстративно бросаешь карандаш на стол. Он подскакивает и падает на пол. Недовольно цокаешь языком и наклоняешься, поднимая его. - Я же уже сказал, что не хочу есть, – выпрямляешься и резко поворачиваешься ко мне лицом. Ахаешь от неожиданности, а я чувствую себя так, словно в меня выпустили целую обойму. Молча жую нижнюю губу. А ты часто моргаешь и медленно расплываешься в улыбке. Вот теперь меня словно обезоружили. - Том… - делаешь шаг вперед. Вместе с тем тихо шепчешь: - Ты все-таки пришел… Теперь ты совсем близко, а я будто язык проглотил. Не знаю, что именно сейчас нужно сказать. Последних мозгов лишаюсь, когда ты кидаешься мне на шею и крепко-крепко обнимаешь. Это так, так необычно… Я будто не видел тебя 10 лет, и теперь любое прикосновение, жест, слово становится таким дорогим для меня. Я понимаю, что я безумно скучал по тебе. По твоим таким крепким объятьям, несмотря на хрупкость тела. По таким теплым словам, несмотря на хриплость голоса. В одну минуту во мне все переворачивается. Мой брат. Мне тебя так не хватало. - Почему, Том? Почему ты не приходил? Ты на меня злишься, да? – поднимаю свободную руку, приобнимая тебя за талию. Такой теплый. Такой родной. - Прости, Билл, - отстраняешься от меня. И мне тут же становится прохладно. Особенно, когда замечаю слезы на твоих глазах. – Ну, ты что, Билл? Перестань… - касаюсь пальцами твоих щек и как-то небрежно стираю слезинки с лица. Шмыгаешь носом и снова тянешься обнять меня. Позволяю. - Про…сти меня. Я такой грязный, – от этих слов становится сразу не по себе и неприятно, что я ассоциируюсь у тебя с тем, что произошло в комнате. - Не говори так… ну, все… успокойся, – глажу по спине, от чего ты заметно вздрагиваешь. - Том… я не хотел… правда… я не знаю, как пошел на это… - всхлипываешь и тараторишь, «проглатывая» половину слов. - Билл, успокойся, перестань, говорю! – силой отстраняю тебя и повторно провожу пальцами по щекам. Но теперь нежнее. Не знаю, но сейчас я себя чувствую так, словно должен обязательно защитить тебя. Вот только от кого? От себя? От меня? – Тише-тише… давай не будем об этом, хорошо? – теперь я сам притягиваю тебя и обнимаю. В такие моменты кажется, что мы с тобой одно целое. Неделимое. Нерушимое. Не…Не… Не… - Я люблю тебя, Том, – от этих слов внутри растекается что-то такое теплое. Будто ЭТО держали долгое время где-то глубоко и в тепле. А теперь выпустили на свободу. Мне давно не было так хорошо, находясь с братом. Может, потому что мы так давно не говорили это друг другу… - И я тебя… и я тебя люблю, Билл, – так приятно было произнести эти слова. Сердце словно укутали в тонкую фольгу, и оно такое теплое… оно теперь будет постоянно таким. - Все. А теперь успокойся. Я пришел на твою улыбку смотреть, а не на слезы, – щелкаю пальцем по кончику носа. Фыркаешь и еле заметно улыбаешься. – Так-то лучше. Осталось только добавить немного «солнца». На этот раз улыбаешься очень широко. Так, что это действительно ослепительно. - Ты что-то принес? - Даааааа… но, боюсь, тебе это не придется по вкусу. - Это почему? - Ну, ты же сказал, что не хочешь есть… так что пускай и остывают твои любимые булочки с абрикосами. - Мои любимые булочки с абрикосами?! – радостно вскрикиваешь и хлопаешь в ладоши. Совсем, как в детстве. Умиленно улыбаюсь, пока ты разгребаешь свои завалы и расчищаешь место на столе. Хлопаешь рукой по поверхности стола, указывая, куда можно это все выложить. - А со мной поделишься, Билл? - Это я должен у тебя спрашивать. *** Довольно наблюдаю, как ты уплетаешь булки за обе щеки. Да так, словно два дня и крохи в рот не клал. Надо будет узнать, какой здесь режим питания. Перевожу взгляд на окно, из которого потоком льется лучистая энергия. Красивый вид. Светлая комната… не хочу называть ее «палатой». Пока мне все нравится. Нравится ли тебе? Только собираюсь задать тебе этот вопрос, как замечаю, что ты резко отворачиваешься от меня, как только мы встречаемся взглядом. - Что? – вопросительно приподнимаю брови, откусывая еще один кусок от булочки. - Что? – поворачиваешься ко мне и тут же переводишь взгляд. - Ты чего так смотрел на меня? - Как? - Ну не знаю… будто у меня рот испачкан, – смеешься и продолжаешь: - Нет, все в порядке. Просто ты так ешь… Я еще никогда в жизни не видел человека, который бы так красиво ел. - Красиво? – не сдерживаю улыбку. - Том, я серьезно. Не откажешь попозировать мне как-нибудь? - А ты тут художеством занялся? - Есть немного… - Покажешь? - Как-нибудь потом… - Как хочешь… - Том, а помнишь, как мы в детстве подворовывали булочки из пекарни дядюшки Ники? - Еще бы. - А помнишь, что было, когда он обо всем узнал? - О да… неделю мести двор у его дома – это сверхнаказание. - Ага. Весело тогда было. Том, ты скучаешь по тем временам? - Иногда… А ты? - Я тоже. Кажется, это было вчера, а на самом деле прошло больше десяти лет… - … - Том. - А? - А ты ко мне придешь еще? - Конечно. Почему ты спрашиваешь? - Ну, ты ведь… а когда? Завтра? - Хочешь, завтра? - Хочу… - Тогда приду… - сворачиваю пакет и упаковки из-под булочек. Собираюсь уходить. - Том. - Мммм? – поправляю шнурки кроссовок. Выпрямляюсь и поворачиваюсь к тебе лицом. Ты же облокотился боком о стенку и широко улыбаешься. - Скажи это еще раз. - Что? - То, что ты мне сегодня сказал… - Я много чего говорил, Билл… - Скажи, что любишь меня, – не сдерживаю смех. А ты наоборот становишься таким серьезным… даже слегка расстроенным. Неужели ты стал таким сентиментальным? - Ну, хорошо… Я люблю тебя. Доволен? - Вполне. - Ну, тогда до завтра. - Пока, – улыбаюсь тебе еще раз и машу рукой в камеру, давая понять, что хочу выйти. Выхожу. Ухожу. На душе так легко и спокойно. Давно так не было. Решаю зайти перед уходом к доктору. - Том? - Да. Здравствуйте еще раз. Я только что от Билла. - Да, я знаю. Я наблюдал за вами, – от этих слов становится как-то не по себе. Не очень приятно осознавать, что кто-то сидит и наблюдает за тобой, слушает, что ты говоришь. Получается, это жизнь, в которую вход только по пропускам. Сразу немного портится настроение. – Билл вас встретил так тепло. - Он довольно впечатлителен… - Может быть… Том, пока вы здесь. Я бы хотел попросить вас об услуге. - Я слушаю. - Нужно выявить психологическую полноценность Билла. Не пугайтесь такого определения. Мы проводим эту процедуру со всеми пациентами. - Что от меня требуется? - Просто разговаривать. Обо всем. Ориентировка во времени, месте и собственной личности, как хорошо он помнит даты собственной жизни и общеизвестных исторических событий. Эти вопросы должны быть заданы в ходе естественной, непринужденной беседы и ни в коем случае не должны напоминать экзамен. Мы бы могли провести беседу самостоятельно. Но с вами он, несомненно, более открыт, чем с кем бы то ни было. - Хорошо. Я попытаюсь. Вы будете это записывать? - Да, запись сохраняется и отправляется в архив личного дела пациента. - Я понял, доктор… но мне кажется, что с этим у него все в порядке. - Просто поговорите, Том. Не нужно готовиться заранее. - Хорошо. До свидания. - До завтра. *** Сегодня утром я встал тяжело. Впервые за долгое время я спал спокойно. И долгий сон на этот раз все же навестил меня. Черт… как же заставить себя встать с кровати? *** - О, ты чего тут стоишь? – закрываю за собой дверь комнаты и замечаю тебя, стоящего в двух шагах от двери у стены. - Привет! – не отвечаешь на мой вопрос и тут же кидаешься мне на шею. Обнимаешь. Обнимаю. - Уже успел соскучиться? - Я – очень, – немного отстраняешься и смачно целуешь в щеку. - Билл, ты чего? – смеюсь и легонько отталкиваю от себя. - Я скучал… А ты? - И я. Признаюсь, мне были крайне приятны эти неожиданные приступы нежности с твоей стороны. Наверное, потому что они пробуждали нечто похожее и во мне. Не чувствовал ничего подобного раньше. Именно сейчас. Почему именно сейчас? Я начинаю путаться в собственных чувствах, эмоциях, ощущениях, желаниях. Ведь у меня никогда не возникало по отношению к тебе такого желания, как простоять вот так в обнимку несколько часов подряд. Сейчас же мне эта идея близка, как никогда. Наверное, мне просто очень долгое время не хватало моего брата… моего «настоящего» брата… такого, к которому я привык с детства и не того, что изменила жизнь и сломала судьба. Наша беседа прошла сегодня дольше вчерашней. Не знаю… я задавал тебе вопросы, касающиеся именно тех критериев, о которых говорил доктор. Ничего подозрительного я не обнаружил. Это работа для профессионалов. Пускай они и расшифровывают. Знаю, что доктор не рекомендовал, но я все же хочу кое о чем расспросить тебя. - Билл, а ты знаешь, почему здесь оказался? - Конечно. Я наглотался таблеток, и поэтому меня надо лечить. - Билл, я серьезно… - А что, разве не так? – решаю не пытаться прояснять ситуацию. - Билл… а ты помнишь, что было несколько месяцев назад? - Том, много, что было. Мы, например, песню успели написать, подписали контракт с… - Нет-нет… что не касается работы? - Ну, чтобы что-то глобальное произошло – не знаю. Единственное, мы с тобой решили жить отдельно от ребят. - Отдельно? - Да. Мы же арендуем дом. Кстати, с владельцем проблем не будет, что мы временно там не проживаем? А то еще сдаст кому-то другому. - Нет, у нас же договор… Только на два месяца. - Как на два месяца? Мы же там живем уже три, – вот тебе и проблемы. Все, оказывается, не так-то просто. Завуалировано, но, черт побери, хреново. - Билл, а ты помнишь, как провел Новый год? - Смутно… подозреваю, что провел его в полутрезвом состоянии. - А Моника? - Том, вот только не начинай заново. Мы же с ней расстались, забыл? - А, да… прости… - Это ты должен меня простить… она была моей ошибкой. - Она тебя любит. - Зато я люблю другого, – от этих слов замолкаю. В меня будто запихнули комок грязи и заставляют его проглотить. Неужели, Джона? Нет… этого не может быть… эта мразь причинила столько боли и страданий. Этого просто не может быть! Тогда кто? - И кого? - Так, я не понял… я что, на допросе? Почему так много вопросов, Том? Ты меня проверяешь? Не веришь мне? - Перестань, Билл… я просто захотел вспомнить кое-какие моменты. А ты помнишь, что случилось перед тем, как я пришел домой и застал тебя? - Том!!! Мы же договорились больше не поднимать эту тему. Я ведь извинился. Прости! Прости! Прости! Что мне сделать? Хочешь, на колени встану? – и ты встаешь. - Ты что, с ума сошел? Ты вообще не обязан оправдываться. Это же твоя жизнь. - Вот зачем ты так со мной? Тебе нравится делать мне больно? Нравится? – замечаю, что у тебя начинают слезиться глаза и голос дрожит, будто вот-вот сорвешься на плач. - Хорошо, Билл. Мы больше не будем говорить на эту тему. Если не хочешь. - Спасибо. - Уже поздно… мне пора. - Иди. - Ты обиделся? - Нет. - Я ведь вижу… - Ты ни черта не видишь, Том. - Блин… ну, и что ты мне предлагаешь делать? - Обними меня, – сам встаешь и подходишь близко-близко. Так, что я чувствую твое дыхание на коже – непривычная близость между нами. - Обними меня, Том, – медленно поднимаю руки и тяну их выше – на спину. Но ты их стряхиваешь, и они ложатся на талию. С опаской смотрю на тебя. Твои действия такие странные сейчас. И та нежность, с которой ты прислоняешься своим телом к моему, не вызывает у меня ответной реакции. Мне становится неуютно. И я почему-то смущаюсь. Что с тобой? - Том… я хочу тебя кое о чем попросить. Это для меня важно, – проговариваешь, не отрывая подбородка от моего плеча. - О чем? - Я хочу, чтобы камеры не снимали, когда ты приходишь ко мне. Мне неуютно при НИХ. - Почему? - Том, мне просто хочется быть с тобой. Только с тобой. Обещай. - Я не знаю… - Обещай. - Хорошо. Обещаю, – еще сильнее заключаешь меня в своих объятьях и через минуту отстраняешься. - Я люблю тебя, Том, – смотришь в глаза, еле заметно улыбаясь. - И я… люблю тебя. Впервые мне эти слова даются настолько тяжело. С тобой же они дались и легко, и тяжело одновременно. У меня появляются определенные догадки по поводу твоего, столь трепетного отношения ко мне, но они мне кажутся настолько абсурдными… и глупыми. Этого не может быть. В последний раз я также думал, когда ты и попал во все это дерьмо. Второй раз я на ту же мину наступать не буду. Нужно удостовериться, просто убедиться, что это всего-навсего лишь кажущееся виденье ситуации. А для этого необходимо, чтобы ты вел себя максимально естественно. Доктор позволил выключать камеры при моих визитах. Он сказал, что это явное проявление доверия и мне нельзя подвергать его сомнениям. Надеюсь, я не ошибаюсь, что иду у тебя на поводу. *** Видимо, сегодня определенно не мой день. Эти странности с твоей стороны… да тут еще и Моника снова объявилась. Сидела на ступеньках и ждала, когда я вернусь. А мне хотелось просто развернуться и уехать, когда я ее увидел. И не важно, что на улице минусовая температура и лежит снег. Вот же упрямая девица! Глушу мотор. Выхожу из гаража и достаю ключи от дома. Подхожу к ступенькам. Поднимаюсь мимо нее, не говоря ни слова. Она тоже молчит, но внимательно следит за моими действиями. Поворачиваю ключ в замке и прохожу внутрь. Не закрываю дверь. Снимаю куртку и вешаю на крючок. - Ну? И долго ты там будешь сидеть? Заходи и дверь закрывай – холодно. Ухожу в гостиную. Слышу звук закрывающейся двери – значит, все же зашла. Ничего удивительного. Оборачиваюсь – стоит в дверном проеме. - Что на этот раз, Моника? - Мне нужно сегодня переночевать где-то. Завтра я уезжаю. Наверное, стоило сейчас отправить ее в отель. Скорее всего. Но я так чертовски устал. Бог с ней. Пускай ночует здесь. - Второй этаж. Четвертая и пятая двери направо – выбирай любую. Ванная, ты знаешь где. И еще… советую не попадаться мне на глаза… я не в духе. Поднимаюсь к себе в комнату. Зачем-то запираюсь. Быстро раздеваюсь и ложусь спать. Сегодня я выпотрошен под конец. Все. Сплю. *** Уже в третий день подряд проделываю тот же путь по коридору. Двенадцатая дверь по счету. Провожу карточкой в замке… загорается зеленый цвет, и я прохожу. Закрываю за собой дверь и тут же слышу щелчок сработавшего механизма блокировки. Прислоняюсь спиной к двери и смотрю на тебя. Стоишь в другом конце комнаты, около окна. Оба ждем. Смотрим на камеру, на которой все еще горит маленькая красная кнопочка. Проходит полминуты, и она потухает. Все, вот теперь и начнется самое интересное. Я стою неподвижно, а ты же, наоборот, срываешься и быстрыми шагами приближаешься ко мне. Уже через секунды крепко обнимаешь меня. Прижимаешься всем телом. Мне даже кажется, что обхватываешь ногой. - Наконец-то, – шепчешь на ухо… трешься щекой о шею, от чего щекотка возникает где-то глубоко в животе. - Ты такой теплый, – ощущаю, как твои губы мимолетно касаются кожи шеи, отчего меня пронзает словно от разряда электрического тока. - Билл… - Тссс… молчи, – кладешь палец мне на губы. Смотришь в глаза. Не отрывая взгляда, слегка надавливаешь, раскрывая губы. Тут же закрываю их. Тогда ты переводишь взгляд на них и уже настойчивее надавливаешь пальцем. Мне кажется, что сейчас земля уходит из-под ног. Что меня трясет как от озноба. И что все вокруг приходит в движение. А мы с тобой на одном месте. И то, что сейчас происходит, будет длиться вечно. Время словно растворяется. Медленно отстраняюсь от тебя в то время, как ты, наоборот, все ближе и ближе придвигаешься. Сердце стучит в бешеном темпе. Мысленно примеряю все возможные варианты причины такого твоего поведения. Но ни один из них не подходит под описание того, что ты сейчас делаешь. Все еще надеюсь, что это не больше, чем слишком ярко выраженная нежность ко мне, как БРАТУ. Но сразу же разубеждаюсь в этом, когда чувствую теплое касание на губах. Одно касание. Еще одно. А потом я просто срываюсь и резко отталкиваю тебя, делая несколько шагов назад. Ошарашено гляжу на тебя, все еще чувствуя твое тепло на своих губах. Мне становится слишком страшно, и я быстро провожу тыльной стороной руки по ним. Не задумываюсь сейчас, насколько это демонстративно выглядит со стороны. - Что с тобой? – делаешь попытку приблизиться, но встречаешь мой решительной отказ в виде вытянутой вперед руки. - Не надо… - Том, почему ты так себя ведешь? - Я сказал не подходи, Билл, – одна мысль пронзает другую, пока на внешний план не выходит «та самая», объясняющая все, что происходит сейчас в этой комнате. - Том, но почему? – переминаешься с ноги на ногу и произносишь с нескрываемой обидой. Твои глаза начинает слезиться. – Ты же говорил мне. Ты же говорил, что любишь. Том! - Билл… я… я должен уйти, – все… теперь все ясно. Твои такие странные взгляды в мою сторону, такая непривычная нежность, признание в любви, все это становится таким неприятным, отвратительным, мерзким. А главное, невероятным! В голове не укладывается, как мой брат может считать нас парой?! - Почему, Том? Тебе… тебе неприятно?! – произносишь это каким-то сорвавшимся голосом. Глаза слезятся. И не только у тебя. Я даже предположить не мог, что все окажется настолько… настолько… НАСТОЛЬКО. Ты мне еще что-то пытаешься сказать, а я сейчас больше не могу тебя видеть. Я открываю дверь и выбегаю в коридор. Быстро захлопываю. Глубоко вдыхаю. Воздух здесь кажется таким чистым. А рядом с тобой – там пахнет тобой. Я словно надышался какого-то психотропного газа, от которого темнеет в глазах и "мутнеет" рассудок. Не знаю, сколько времени провожу здесь, под дверью, но мне становится все хуже и хуже. Надо уходить отсюда. И я ухожу. Ушел. *** Два последующих дня я провел дома. Практически только в своей комнате. Звонки от мамы и из клиники не прекращаются последние сутки. Внутри что-то щемит и сжимает. Я будто чувствую, что тебе сейчас плохо. Что ты страдаешь, смешно подумать, от моего отказа. Смешно и страшно. Пытаюсь сопоставить. Проанализировать. В памяти всплывают обрывки фраз, которые ты произносил… Которые предстают в совершенно ином смысле. Угнетает то, что ты, находясь в клинике, даже не предполагаешь, в чем действительно заключается причина твоего пребывания в ней. Как такое могло произойти? Почему я? Почему именно я? Выбрасываю очередной окурок в окно. Нужно спросить доктора Хилца. Но как? Так и заявить, что мой брат считает нас любовниками? Нет… так я могу сделать еще хуже, тебе хуже. Но я должен с ним поговорить и решить, как себя вести, чтобы не навредить тебе. Если уже не навредил… - Том! – громкий стук в дверь вырывает из размышлений. – Ужин готов. - Ах, да… Моника не уехала в тот день. *** - Добрый день, доктор Хилц. - Здравствуй, Том. Мы не могли дозвониться до вас. - Да… я уезжал, а там сигнала сети нет. Мобильник оставил дома. Случилось что-то? - Можно и так сказать… - Он в порядке? – резкий, проницательный взгляд в мою сторону, от которого чувствую себя, словно в морозилке. Будто сканируют… - А должен быть не в порядке? - Я просто спросил, - не поверил… - На самом деле, вы правы, Том. После вашего последнего визита Биллу стало заметно хуже. Он перестал есть, отказывался от общения с другими пациентами... Он даже не хотел видеться с вашей матерью. - Почему вы решили, что это каким-то образом связано со мной? - А разве нет? Том, все ваше общение напрямую связано с его поведением. То, как он себя сейчас ведет – ни что иное, как результат последнего разговора. Чувствую себя заложником «логического круга». Как бы я сейчас не отнекивался, все равно все доводы сводятся к моему последнему визиту. - Доктор… Понимаете, Билл мне кое в чем признался. Я не могу вам сказать, в чем именно. Это его секрет. Он просил не рассказывать. Но я отреагировал на его откровенность не лучшим образом. Он открылся мне, а я сбежал. Понимаете, это просто неприемлемо. Так не должно быть. Но он искренне в это верит. Я не знаю, как себя вести с ним. Делать вид, будто меня это не волнует, боюсь, еще больше усугубит положение… а играть по его правилам – это слишком… не знаю… - Том, а насколько реален этот секрет? - Он реален, но только для него. Он искренне верит… Но это выдумка. - Это как-то связано с тем, что происходило с ним? - Сексуальное влечение к… парню. - То есть, он считает, что у него есть возлюбленный? - Именно… - Ясно. - Что именно? - Понимаете, Том, у человеческого мозга ведь тоже есть свои способы защиты. В одних случаях происходит отрицание того или иного факта. В других - полное вымещение из памяти, блокировка. У вашего брата типичный пример замещения. Сексуальное влечение к человеку, которому он доверяет и предпочитает иметь близость с ним, нежели с кем-либо другим. Все же групповое изнасилование лицами одного с ним пола – это не стандартная ситуация. Она многолика и не проста. Здесь могут быть побочные проявления. В том числе и шизофрения. - Хотите сказать, что у моего брата может быть шизофрения? - Том, не спешите делать выводы. Здесь может иметь место какая-либо психопатия. Для установления диагноза необходимо знать, какая именно конституция патологического отклонения присуща Биллу. Проводится дифференциальная диагностика с шизофренией, психогенией, а также со стойким психопатическим состоянием, возникшем вследствие перенесенного в детском или юношеском возрасте стертого приступа шизофрении. Для всего этого необходимо длительное наблюдение. И раз уж то, что вам говорит брат сейчас, так важно для него, то необходимо, насколько это возможно, поддерживать его. Иначе мы можем потерять эту ниточку и взяться совершенно за другую проблему. А истинная проблема будет, в свою очередь, развиваться, пока не перерастет в устойчивое психическое состояние. Тогда Билл может закрыться ото всех и полностью уйти в свой мир. Вы понимаете, Том, насколько это серьезно? - Я понимаю. Понимаю, что должен… *** Сегодня я проснулся с четким осознанием того, КАК придется себя вести все время с тобой. Если таков способ помочь тебе, то я согласен. Несмотря на то, что это мысль сама по себе дика для меня, это куда проще будет пережить, чем то, что ты окончательно закроешься. Но, главное, не заиграться… ведь я могу причинить тебе вполне естественную душевную боль, и это может оказаться куда хуже. Хотя куда уж хуже? Сегодня перед поездкой к тебе я съездил в книжный магазин. Я хочу помочь тебе… а для этого мне необходимо научиться понимать тебя. Несколько книг по психологии для новичков… думаю, с этого нужно начать. *** Знакомая дверь под номером 12. Тот же замок, через который я пропускаю карточку-ключ. Зеленый. Решительно нажимаю на ручку и прохожу. Щелчок. Ты стоишь напротив. Ждал. Знал, что я приду. Смотрю на камеру. За нами все еще наблюдают. Проходит еще несколько секунд, и теперь мы наедине. Шумно выдыхаю. Поворачиваю голову к тебе и закрываю глаза. Ты смотришь на меня – знаю. Хочешь что-то сказать. Знаю. Но будешь ждать, пока я заговорю первым. Чувствую. Чувствую лопатками твердую поверхность двери. Опираюсь об нее. Шумно выдыхаю. Вторишь мне. На мгновенье открываю глаза и снова закрываю. Ты чуть ближе. Снова открываю глаза и на этот раз не закрываю. Ты в двух шагах от меня. Еще один шаг. Ты сейчас немного выше меня. Смотришь сверху вниз, словно хищник на добычу. Так и есть. Ведь я не буду сопротивляться. Не буду тебя отталкивать. В твоей власти. Ставишь ногу между моими и облокачиваешься коленом о дверь. Чувствую, как твое бедро тесно соприкасается с моим пахом. Приподнимаюсь на носочки, но ты нарочито сгибаешь ногу еще сильнее. Расслабляюсь. Касаешься кончиками пальцев моей щеки. Они подрагивают. Они гладят. Царапают. Ощущаю горячее дыхание на шее. Просто дышишь на нее. Перемещаешь воздушную струю выше… на подбородок. Щекочешь им ложбинку над губой. Облизываю их. Все равно сухие. Облизываешь мои губы. Влажные. Целуешь… шумно выдыхаю. Целуешь… шумно выдыхаю. Целуешь… шумно выдыхаю... шумно выдыхаю… шумно выдыхаю… шумно выдыхаю. Один час сорок две минуты с тобой наедине. Ровно столько мы сегодня были вместе. Ровно столько длилось наше знакомство, как пары. Ровно столько ты сегодня ласкал меня. Ровно столько я сегодня не сопротивлялся. Столько за нами не следили. Столько ты мне шептал на ухо. Ровно столько бы потребовалось, чтобы умереть 102 раза. Умирать каждую минуту… целовать каждую минуту… шептать каждую минуту… ласкать каждую минуту… лгать каждую минуту… обманываться каждую минуту… шумно выдыхать… шумно выдыхать… шумно выдыхать… «Мы всегда будем вместе…». Говоришь, а я слушаю. «Я хочу любить тебя». Чертишь влажную дорожку от подбородка к уху. «Я хочу, чтобы ты любил меня». Выдыхаешь в ухо, а я вздрагиваю от обжигающего касания теплой воздушной струи. «Ты будешь любить меня?». Спрашиваешь, а я молчу… и целую… целую… «Ты хочешь меня?». Спрашиваешь, а я молчу… и целую… целую… и начинаю понимать. Почти понимаю. Почти осознаю. Почти принимаю. Понимаю. Осознаю. Принимаю. *** Целая неделя в паутине, сотканной из собственной лжи. Целая неделя в твоих крепких объятьях, которые я не смею разорвать. Всего лишь неделя моих попыток понять тебя. Безуспешно. Всего лишь неделя стараний врачей понимать тебя. Безуспешно. Всего лишь неделю я молчу. Я не признаюсь им. Я не признаюсь тебе. Что я делаю? Что мы делаем? Мы с каждым разом заходим все дальше и дальше… 9-ый день. Захожу. Встречаешь. Обнимаешь. Прижимаешь. Ласкаешь. Лижешь. Целуешь. Стонешь. Хочешь. Не хочу. Подталкиваешь. Не сопротивляюсь. Не хочу. Кровать. Падаем. Ты сверху. Ты хочешь. А я хочу, чтобы это прекратилось. Сейчас же. Но ты не остановишься. Ты ускоряешься. Ты двигаешь бедрами. Ты трешься об меня пахом. Ты хочешь возбудить. Я не хочу возбуждаться. Но возбуждаюсь. Хочется плакать. Рыдать. От бессилия. Ты стонешь. Целуешь. Глубже. Ты хочешь глубже. Ты приспускаешь джинсы. Ты приспускаешь и мои джинсы. Только в белье. Трешься. Сильнее. Тверже. У тебя. У меня. Хочется плакать. А ты улыбаешься. Смеешься. Тебе нравится. Очень. А мне не нравится. Мне противно. Мне мерзко. Ужасно. А ты запускаешь руку ко мне в трусы. Я дрожу. Я дергаюсь. Я вжимаюсь в постель. А ты гладишь. Гладишь. Двигаешь. Двигаешь. Быстрее. Быстрее, Билл. Но ты останавливаешься. Снимаешь и с себя трусы. Ты… ты красив. Ты так красив. Прижимаешься. Тепло. Жарко. Пылающе. Мы сгорим, Билл. А ты трешься. Все сильнее. Улыбаешься. Открываешь рот. Закрываешь глаза. Стонешь. Вскрикиваешь. Не услышат. Тебе хорошо. Мне плохо. Меня тошнит. Хочется умереть. Но ты не даешь. Стимулируешь. Не остановиться. Никак. Ты на грани оргазма. Я на грани смерти. Но ты останавливаешься. Берешь мою руку. Целуешь ее. Лижешь ее. Опускаешь ее ниже. Еще ниже. Обхватываю тебя. Ты всхлипываешь. Заставляешь крепче обхватить. Тебе приятно? Она ведь такая влажная. Приподнимаешь мою футболку. Задираешь ее. Зачем? Ты снова закрываешь глаза. Ты вынуждаешь скользить ладонью по члену. Скольжу. Морщусь. Кривлюсь. Хочу плакать. Хочу блевать. Ускоряюсь. Тебе нравится. Др*чу. Толкаешься. Еще быстрее… быстрее… максимально быстро… изливаешься. Мне на живот. Дрожишь. Всхлипываешь. Задыхаешься. Улыбаешься. Наклоняешься. Сползаешь вниз. Слизываешь. Смотрю. Задыхаюсь. Хочу, чтобы это закончилось. Но не сейчас. Чуть позже. Чуть-чуть попозже. Обцеловываешь. Приспускаешься еще ниже. Еще. Берешь член в руку. Надо остановить. Берешь у самого основания. Он стоит. Бл*ть. Он стоит! Лижешь кончиком языка. Выгибаюсь. Распахиваю глаза. Надо остановить. Лижешь еще раз. Не могу. Целуешь головку. Жар. Я киплю. Испаряюсь. Исчезаю. Надо остановить? Запускаю пальцы в твои волосы. Стягиваю у корней. Надо остановить. Нет. Не надо. Чуть позже. Надавливаю на затылок. Заглатываешь. Вскрикиваю. Как хорошо. Как влажно. Так приятно. Смотрю на твою голову. Опускается. Поднимается. Быстрее. Еще быстрее. Стону. Не могу сдерживаться. Как же приятно. Боже. Господи. Черт. Проклятье. Это проклятье. Двигаюсь навстречу. Давишься. Не останавливаешься. Надо остановиться? Не надо. Не остановлю. Только не сейчас. Я на грани. Пи*дец. Полный пи*дец. Кричу. Не услышат. Кричу. Плачу. Я - дер*мо. Я мразь. Я тварь. Я кричу. Кончаю… Сглатываешь. Высасываешь. Облизываешься. Улыбаешься. Скончался. Я скончался. Я труп. - Я люблю тебя, – целуешь в губы. Засасываешь. Слизываешь слезы. Волнуешься. А я смеюсь. Какое же я дер*мо! Это дер*мо. Это финал. Финал. Финал. Нет. Начало только положено… - Я люблю тебя, Том. - И я… - Я хочу тебя. – Бл*ть… - И я… - Я буду готовиться. *** Весь вечер. Весь вечер я просидел в ванной. Я рыдал. Курил. Вспоминал. Я тряпка. Как я мог пойти на это? Как я мог допустить это? Почему я позволил? Я ведь не хотел. Я точно знаю, что не хотел. И не хочу. Это все физиология. Отсутствие секса долгое время. Черт. Надо тр*хаться. Надо. Так будет легче. Да. Так будет точно легче. Твою мать! Я кончил в него. Я кончил в собственного брата. В брата, который болен. Поверить не могу. Это кошмар. Хочу, чтобы это был кошмар. Я готов всю жизнь страдать от кошмаров, лишь бы это оказалось неправдой. Я не хочу верить в происходящее. Я отказываюсь верить в происходящее. Нужно что-то менять. Нужно как-то бороться. Нельзя способствовать этому всему. Это не должно развиваться. Прогрессировать. Я должен что-то менять. Должен. *** - Доктор, что мне делать? Он думает, что этот человек его любит. Он любит этого человека. Он ждет с ним встреч. Доктор, он хочет с ним интима. Он очень хочет быть с ним. Что мне делать? - Ничего. Говорите с ним. - А если он попросит, чтобы этот человек пришел? - Том, мы работаем. Держитесь. - Доктор… я хочу завтрашний день провести не в палате. - Вы можете выйти на улицу и погулять по территории. Там людей тоже мало. - Нет. Я хочу, чтобы было много людей. Куда нам еще можно? - Много людей… хорошо, вы можете выйти с ним в зал отдыха. Там находятся и другие пациенты. - Хорошо. Очень хорошо. *** Следующий день я провел в городской библиотеке. Перерыл все архивы газетных статей за последние 20 лет. Пытался найти хоть один похожий случай. Но они все так похожи. Похожи тем, что с болезнью связано какое-либо эмоциональное потрясение, которое не было замечено вовремя и перетекло в патологию. Я понял, что каждый случай сугубо индивидуален. Соотносить здесь не получится. Только сравнивать… Я в тупике. Перед тем, как отправиться домой, покупаю еще несколько книг… *** Последующие три дня мы провели вне палаты. Объяснял я все это наставлениями врачей, которые рекомендуют проводить больше времени не в закрытом пространстве. Ты злился на них за это. Ты хотел меня. Ты все время говорил об этом. Но не мог позволить себе проявлять в открытую. И лишь изредка, когда поблизости не было санитаров и врачей, крепко-крепко сжимал мою ладонь в своей. И все время повторял одну и ту же фразу. «Я готовлюсь». Я не решался спрашивать. Я не знал. Но мне казалось, что за этим не следует ожидать чего-то хорошего. Черт. Я знаю, что стоит рассказать врачам, пока все зашло не слишком далеко. Но я также знал, что в этом случае они запретят нам видеться, и тогда ты «закроешься». Кстати, в книге я прочел, в чем заключалась причина твоих запираний в комнате. Там было сказано, что это своеобразный маневр в психической деятельности мозга, который помогает выдержать внешнее давление окружающих. Оказывается, ты держался «открытым» человеком лишь ради того, чтобы защититься. Но когда происходит посягательство на «внутренний мир» и попытка поломать сложившееся поведение, это вызывает агрессию. Внутреннюю агрессию, и как следствие, внешнее проявление отчужденности, которое может проявляться в попытке защиты личной жизни. Оказывается, все так просто. Все так объяснимо. Так понятно. А я только все испортил своим вмешательством. Не надо было лезть к тебе. Ты отлично справлялся самостоятельно. А я нарушил хрупкий карточный домик, и, как собирать его заново, я понятия не имею. Я не знаю способов крепежа. Остается только предполагать. И надеяться, что доктор Хилц сможет найти необходимый ключик без моей помощи. В книге говорится, что в таких случаях пациент ни в коем случае не должен знать, что его секрет раскрыт. Это может вызвать симуляцию. Это опасно. И теперь я это хорошо осознаю. Но, похоже, что я только больше подливаю масла в огонь. *** Пятый день нашего общения вне палаты. Ты уже весь изнываешь. Сочишься желанием. Но твои действия такие обдуманные. Ты острожен. Ты все понимаешь. Ты знаешь, что нужно скрывать свое отношение ко мне. И у тебя это очень хорошо выходит. Но я-то все вижу. Замечаю взгляд, которым ты одариваешь меня. Как облизываешь свои губы, когда глаза опускаются ниже торса. Все это наблюдать – настоящая пытка. У меня все тело сводит судорогой, когда ты ТАК смотришь. Дыхание перехватывает, когда ты невзначай прижимаешься ко мне ногой под столом, когда мы играем в настольные игры. Ты это делаешь так искусно, что это замечаю и знаю лишь я. А я смотрю на других и внутренне молю: «Пожалуйста, посмотрите вот сейчас», кричу: «Оглянитесь же, увидьте!». Но никто не смотрит. Никто не оглядывается и не видит. Вижу лишь я. Это невыносимо. До каких пор все это будет продолжаться? ** Седьмой день… Сегодня я тебя встретил в очень хорошем расположении духа. Ты весь сиял. А я не решался спросить. Я вообще не хотел говорить. Но понимал, что если молчать, ты меня убьешь. Убьешь своим испепеляющим взглядом, который так и скользит по мне, вот как сейчас. Ты доволен. Ведь я тебе всегда улыбаюсь в ответ. И ты уверен, что я так же хочу тебя. Что только и жду, когда мы сможем остаться вместе. Я хороший актер? Или все же заврался так, что и сам начинаю верить? Не знаю. И знать не желаю. Идем по светлому коридору. Ты такой же светлый. Я ослеплен. Ты держишь мою руку. С силой сжимаешь мою ладонь. Отвечаю тебе тем же. Поскорей бы. Поскорей бы добраться до шумного, многолюдного зала отдыха. Там спокойнее. Там мое спасение на ближайшие несколько часов. Проходим, а дверь справа открывается и оттуда выходит работник мед.персонала. Быстрыми шагами удаляется, в то время как дверь медленно-медленно закрывается. Куда-то торопится. Успеваю сделать всего один шаг, как ощущаю сильный рывок рукой. Не успеваю и слова сказать, как ты затаскиваешь меня в комнату. Это служебный туалет. Закрываешь дверь и прижимаешь меня к ней спиной, придавливая рукой в грудь. - Молчи! – прикладываешь палец к губам. Прижимаясь к двери, придвигаешься чуть вправо. Замечаю, куда устремлен твой взгляд. Тут камера наблюдения. Делаешь еще один шаг. Поднимаешь руку и дергаешь за какой-то проводок. Мигающая красная кнопочка тут же погасла. Убеждаешься в этом и резко поворачиваешься ко мне. Тянешь на себя. Целуешь. Страстно. Порывисто. Я в полном шоке от происходящего. Слегка отталкиваю тебя и отстраняюсь. - Билл, ты что творишь?! Что ты сделал? А ты улыбаешься и тянешь меня на середину комнаты. - Не волнуйся. Сегодня футбол, и охранник даже не заметит неполадки в работе системы наблюдения… - засасываешь мою нижнюю губу. - Но Билл! - …а если и заметит, навряд ли бросится тут же все исправлять. У него перед глазами зрелище более захватывающее. Боже, Том, как же я ждал этого момента. - Билл… нет, Билл. Остановись! Не надо. - Надо… - незаметно для меня заводишь ногу за мою и легко валишь меня на пол, придавливая своим телом. Начинаешь короткими поцелуями покрывать кожу шеи… спускаешься ниже, насколько это позволяет вырез футболки. Но тебе мало. И ты с силой срываешь ее. - Стоп, Билл. Что ты хочешь? - Тебя… Том, я хочу тебя, – у меня глаза округляются, когда я понимаю, чего именно ты ждешь. Гладишь мой член поверх джинс. - Нет, Билл. Остановись! – пытаюсь оттолкнуть тебя, но ты лишь усиливаешь давление на член, и я… я почему-то не могу противиться. - У нас мало времени… давай же… я так хочу… я так ждал… я так готовился, – садишься на мой живот. У меня дыхание перекрывается, когда ты снимаешь с себя футболку. Берешь мою руку. Обсасываешь указательный палец. Прислоняешь его к своему соску… уже отвердевшему. Закатываешь глаза и стонешь. А я не могу дышать. Я не дышу! - Бииил, пожалуйста… - жалобно шепчу. «Прошу тебя, остановись!». Но ты не останавливаешься. Ты перемещаешь руки на мой ремень. Быстро расстегиваешь его. Надавливаешь на ширинку. Вскрикиваю. Этого не может быть. Я не верю, что это происходит со мной. Начинаешь дергать попой на моем паху. Стонешь. Господи… - Я так хочу тебя… Тааааааак хочу, – вижу, как ты достаешь какой-то тюбик из кармана своих джинсов. - Что это? - Пришлось инсценировать травму ноги, – улыбаешься и наклоняешься за поцелуем. - Что? - Не волнуйся. Это нам будет необходимо. А небольшой синяк на коленке - не страшно, - тихо смеешься и оттягиваешь мою нижнюю губу. – Медсестра здесь новенькая появилась, и даже не заметила, что не досчиталась одного тюбика с гелем, – поднимаешься и начинаешь расстегивать свой ремень. – Глупенькая… - Билл, так нельзя… слышишь, это неправильно! - Знаю… знаю, любимый, – меня передергивает всего от твоей этой интонации – ты настроен решительно. Но еще больше меня бросает в дрожь, когда ты избавляешься от своих джинсов с бельем. Ты, абсолютно голый, сидишь на мне и начинаешь слегка подпрыгивать на мне. Возбуждаешь. Возбуждаюсь. - Господи… - Я хочу, чтобы это оказалось кошмарным сном. Я не хочу ЭТОГО… не хочу… Но твое желание сильнее моего нежелания. Запускаешь язык в мой рот. Ласкаешь. Стонешь мне в рот. А я не чувствую вкуса. Просто слюна. Пресно. На вдохах что-то шепчешь мне. А мне хочется откусить тебе язык. Чтобы ты заткнулся и больше никогда не говорил мне ничего подобного. Противно. Мерзко. Меня хочет собственный брат. Близнец. У меня стоит на собственного брата-близнеца! - Давай, Том… расслабься… - Стягиваешь с меня джинсы и освобождаешь от трусов. Спускаешься к ногам так, что лицо оказывается на уровне паха. Не касаясь руками, начинаешь вылизывать эту область: пенис, мошонку, внутреннюю зону бедер. «Кто-нибудь, прекратите это! Пожалуйста…». Поднимаешься и тянешь меня за руки, заставляя сесть. Сажусь. А ты переворачиваешься и становишься ко мне задом на четвереньки. От увиденного меня снова бросает в дрожь. Я закрываю глаза и все еще твержу себе «этого не может быть». Но чувствую, как что-то влажное вновь касается члена. Прежде чем открыть глаза, немного наклоняюсь вбок и только тогда открываю. Растираешь густой гель по плоти, вместе с тем целуешь внутреннюю область бедер. - Давай, Том… полижи… полижи ее, пожалуйста. - Ч-что? - Том! Я уже не могу. Полижи ее! – двигаешь бедрами из стороны в сторону, еще больше прогибаясь и отставляя попу. Она теперь снова на уровне моего лица. Меня сейчас стошнит. Я блевану. – ТООООМ!!!! Давай же!!! – Я уже готов расплакаться. Уже глаза слезятся. - Би-Билл… прошу тебя… - Шепчу…надеюсь, что ты прекратишь все это. Представляете, я все еще надеюсь! А он придвигается еще ближе… так, что я чувствую его интимный запах. Закрываю глаза. - Давай, Том. Сделай это, как ты обычно любишь… пожалуйста… я весь изнываю… я так соскучился по твоему язычку… так соскучился по губкам, которыми ты всасывался в нее… ммммм… давай же… Тошнотворный комок подкатывает к горлу. Твои слова… твой запах… твое тело… меня сейчас стошнит… от себя! Потому что мне нравится все это! Мне нравится, как сладко ты шепчешь непристойности, изнывая от возбуждения. Нравится запах, который, ты сейчас издаешь. Мне нравится твое такое стройное, хрупкое, изящное тело… Я ненавижу себя! Ненавижу! Я уже почти готов сделать то, что ты меня просишь. Уже даже открываю рот… но... Останавливаюсь. Прижимаю ладони к лицу и откидываюсь на пол. Перед глазами все еще стоит картина твоей, такой доступной, попы. В ушах звенит от шепота, которым ты заводишь меня до предела. Я начинаю дрожать. Не от холода… не от злости. От слез. Я просто начинаю рыдать, понимаю, какой я слабак. Чувствую твои губы на тыльной стороне ладоней. Взволнованно шепчешь и убираешь руки от лица. - Прости… прости, любимый… прости меня… я не знаю, что на меня нашло… прости, что предложил тебе это… извини меня… извини… - шепчешь, покрывая поцелуями щеки, собирая слезинки. В голову приходит мысль, что ты все же сейчас остановишься. Что прекратишь все это. Что ЭТОГО не будет. Но… но все надежды рассеиваются, когда ты снова становишься на четвереньки. - Я все сделаю сам, Том. Не переживай… - Одной рукой опираешься о пол, а вторую заводишь назад. Смотришь на меня, начиная постанывать. Растягиваешь себя, попутно раскачиваешься и сам насаживаешься на пальцы. Большое количество смазки создает характерные звуки… закатываешь глаза. Я же их закрываю. Через пару секунд ты замираешь. Открываю глаза. Твои ноги по обе стороны от моих бедер. Берешь член у самого основания и подносишь головку к отверстию. Все… теперь можно умирать. Теперь я уже ничего не смогу сделать… начало конца… обратный отсчет пошел… Слышу, как шумно ты выдыхаешь, когда под натиском моей плоти твое отверстие начинает медленно раскрываться. Я же задерживаю дыхание. По телу разливаются приятные волны возбуждения. Тело требует одного, а разум другого… но оказывается, что я хочу именно первого. В глазах все еще стоят слезы. Твой силуэт расплывается, но я вижу, как ты запрокидываешь голову назад… твои волосы рассыпаются по плечам… Ты наращиваешь темп и стонешь… стонешь… стонешь… стону….стону… стону… стонем… стонем… стонем. Я уже не контролирую свои действия, потому как совершенно не помню, как мои руки оказались на твоей талии, и помогают тебе ускоряться. И ты ускоряешься. Откидываешься назад, опираясь руками о мои ноги, впиваясь в них чуть отросшими ногтями. Царапаешь. Кричишь. Мычишь. А я плачу… мне так хорошо и хреново одновременно. Я готов умереть… прямо сейчас… от оргазма, который вот-вот накроет меня с головой. И это будет самая легкая смерть… самая легкая… и желанная. Я ее не достоин. «Гореть мне в аду!». Совершаешь еще несколько толчков, от которых я взрываюсь внутри тебя. Вскрикиваешь. Замираешь на несколько секунд, а потом возобновляешь движения. После оргазма рассудок постепенно приходит в норму. Я хочу, чтобы это закончилось… как можно скорее… а потому обхватываю рукой твой член и начинаю двигать ладонью по нему. А ты все движешься. Внутри тебя невероятно горячо и влажно… даже мокро. Я бы мог заниматься этим еще и еще… но лучше мне сдохнуть, чем еще раз все это пережить. Через полминуты заливаешь мой живот спермой, издавая какой-то животный рык. Слезаешь с меня и ложишься рядом. Оба тяжело дышим. - Это было великолепно… - а я молчу. Я вообще отвернулся от тебя. Я готов разнести ко всем чертям всю эту долбанную комнату. В эту самую минуту я готов выброситься из окна, если бы оно здесь было. Готов зарезаться, если бы был нож… пристрелиться, если бы был пистолет… Сдохнуть… я хочу сдохнуть! Ты медленно поднимаешься. Улыбаешься и как-то смущенно подбегаешь к аппарату, выдающему бумажные полотенца. Берешь несколько и бежишь в кабинку туалета. - Черт! Как бы на медосмотре не пропалили. У меня он через час. Поднимаюсь сам. Вниз по торсу медленными струйками стекает твоя сперма. Подхожу к тому же аппарату и вытираю живот полотенцами. Выходишь. Улыбаешься. Подходишь ближе. Глубоко целуешь. Я уже не противлюсь. Я уже твой. Поздно метаться. Механизм запущен и остановке не подлежит. Осталась дождаться взрыва. И он обязательно будет. *** Всю последующую неделю я старался избегать близости с тобой. Хотя очень хотел. Не тебя. Близости. Мне нужен секс. Много секса. И я его получаю всеми возможными способами. Я думаю о тебе, а подо мной стонет Моника. Это наш первый раз. Я взял ее силой. Но су*ка долго не сопротивлялась. Она извивается. Вскрикивает. Вторю ей. Но что-то не так. Ускоряюсь, но что-то не то. Я не чувствую должного удовольствия – у нее маленькая «роза». Она обвивает меня ногами, позволяя двигаться быстрее и глубже. Но не выходит. Я сосредотачиваюсь на посторонних предметах… не на ней. На тебе. Я позволяю всплыть тем образам, которые тогда впечатались в память… эротическим образам, которыми ты свел меня с ума. Моника вскрикивает и вцепляется в плечи ногтями, раздирая кожу… выкрикивает твое имя… сошла с ума. Я сошел с ума… потому как я тоже кончаю с твоим именем на устах, которое глушится громким вскриком Моники. Ты сошел с ума. Ты свел с ума Монику. Ты свел с ума меня. *** Последующие две недели были наполнены событиями еще большего сумасшествия. Теперь я спал и с Моникой, и с тобой. С Моникой мы не подходим друг другу. Мы анатомически не сходимся, но она мне нужна. Я прихожу от тебя и сплю с ней, пытаясь «вылечиться» от тебя. Перед тем, как идти к тебе, я сплю с ней, чтобы попытаться снова «не подцепить вирус». Вирус, который, ты распространяешь одним лишь своим взглядом. Перед тобой невозможно устоять. И я не мог сдерживаться. Я брал тебя, а ты с готовностью отдавался. Сегодня мы занимались сексом в подсобке, где уборщики держат весь инвентарь. Ты украл запасной ключ. На какие только глупости мы не идем. С доктором я стал консультироваться все меньше и меньше. С мамой и вовсе перестал разговаривать. Мне стыдно смотреть ей в глаза. Она обижается. Сильно. А я… я все так же погружаюсь в чтение книг… но, что я стал за собой замечать: я начал защищать тебя. Многие важные характеристики, которые я нахожу в книгах, и которые могут подтолкнуть к верному решению проблемы, я просто отрицал… Я их отметал, как ненужный мусор, словно это никак не может быть про тебя. Боюсь, это до добра не доведет. Сегодня, целуя меня на прощание, ты сказал одну фразу, на которую я сначала не обратил внимания, но вскоре она меня всерьез взволновала. «Осталось 12 дней, Том. 12 дней». Я перерыл все книги, которые у меня были, где бы упоминалось значение даты. Везде одно и то же. Но ничего конкретного. Наверное, я должен сказать об этом доктору… что-то мне подсказывает, что это может быть серьезно. К тому же он сам назначил встречу. Завтра. Утром. *** - Доброе утро, – открываю дверь и прямо с порога здороваюсь. Замечаю маму, которая сидит рядом с ним на кресле. У нее такой взгляд… такой взгляд… - Проходите, Том, – проходу и сажусь напротив. - Здравствуй, мама, – она не отвечает. Поджимает губы и отворачивается. Мне даже кажется, что у нее слезятся глаза. – Что-то случилось? - Случилось, Том, – замечаю какой-то пульт, который оказывается в его руке в следующую секунду. - Зачем это? - Я хочу вам кое-что показать, Том. Лучше пристегнитесь… поездка не обещает быть легкой, – он нажимает кнопку на пульте, а меня всего передергивает. Меня бросает в такую дрожь! Я ведь уже предполагаю, что там покажут… но не решаюсь остановить все сейчас. Вдруг, я ошибаюсь… хоть бы я ошибался… На мониторе рядом на столе появляется картинка. Мне хватает несколько секунд, чтобы убедиться… убедиться, что я все же не ошибался. Это запись из палаты Билла, где мы занимались сексом у стены… прямо напротив камеры. Закрываю глаза ладонями, опираясь локтями о стол. Это конец… - Хватит… - тихо прошу, и запись через несколько секунд приостанавливается. - Простите, Том. Я нарушил, данное мной обещание ввиду возникших подозрений… как видно, они оправдались. - Как ты мог, Том? – дрожащий голос матери. Он меня в могилу сведет. – Как ты мог спать с собственным братом?! Сволочь! – она уже кричит. Доктор пытается ее успокоить. А я отнимаю руки от лица и смотрю на монитор. Мама кричит на меня, называя всеми нехорошими словами, а я смотрю в монитор, где мы с тобой прижимаемся друг другу максимально тесно. Доктор что-то говорит, попутно успокаивая мать, а я смотрю в монитор, где твое лицо искажено гримасой муки от удовольствия… где ты захлебываешься собственными стонами. Мама начинает плакать, а я смотрю в монитор, где я любил тебя, сжимая бедра и толкаясь в такое доступное, манящее тело. Мама уже рыдает, а я смотрю в монитор и вспоминаю, что испытывал во время этого секса. Мама захлебывается слезами, а я закрываю глаза и мимолетно улыбаюсь, вспоминая, какие нежности ты мне шептал в порыве страсти. Мне сейчас так хорошо. Так спокойно. Так умиротворенно. А мама плачет. Мама кричит. Мама истерит. Мне кажется, что оставь нас с тобой одних против всего мира, мы справимся со всей его агрессией…непониманием…Что мы сильнее ИХ всех вместе взятых. - Я могу с ним поговорить? – мне ничего не надо. Просто быть рядом. Особенно сейчас. Хочу обнимать его хрупкие плечи, притягивать за тонкую талию, целовать такие податливые губы, вкуса спелой сливы… они ведь имеют вкус… это так. - Поговорить?! Да ты его больше вообще не увидишь! Он болен, а ты воспользовался им. Грязный извращенец! Ты его больше никогда не увидишь! Я не позволю! Слова постепенно отходят на задний план. К глазам подкатывают слезы. Мне хочется рыдать. У меня подбородок трясется. Я не могу без тебя. Я не смогу без тебя. Ты мне нужен. Ты мне так нужен. Почему все обернулось именно так? Где мы оступились? Что я сделал не так? Я всего лишь следовал рекомендациям врача… всего лишь делал то, что от меня требовалось. Первые соленые капли сорвались и упали на светлую ткань джинсов. Вторая порция упала туда же и расширила края мокрых пятнышек. Третьей порции не было… потому что я сорвался и выбежал из кабинета. Бежал так быстро, как только мог. Бегу к тебе в палату. Провожу карточкой, но она не срабатывает. Провожу еще раз. Матерюсь. Никак. Они поменяли замок. «Сволочи». «Сволочи!». «Сволочи!». *** В тот день я вернулся домой пьяным. Я столько еще никогда не пил. Так ху*во мне еще не делали. Столько боли еще никогда не причиняли. В тот вечер я изнасиловал Монику. Я был слишком груб с ней. Она не выдержала. Она уехала, так и не добившись от меня поездки к тебе. А я не и держал. Пускай катится ко всем чертям! На следующий день доктор оставил сообщение на автоответчике. Он сказал, что тебе очень плохо и что необходимо, чтобы я приехал. И я приехал. В кабинете мамы не было. Тем лучше. Доктор сказал, что, когда ты узнал о том, что я больше не приду, у тебя была настоящая истерика. Ты перебил в своей палате практически все, что можно. У тебя была истерика. Тебя удалось удержать лишь трем мужчинам. Тебе пришлось вколоть успокоительное и надеть смирительную рубашку. Тебя переселили в другую палату. Там есть все. Теперь ты из нее не будешь выходить. Только к тебе. Ты отказывался видеться со всеми, кроме меня. У мамы был очередной срыв, когда ты заявил, что не желаешь ее больше никогда видеть… Он еще что-то говорил… много говорил, но я не запомнил. Он попросил все рассказать. И я рассказал. На это раз ВСЁ. Доктор сказал еще одну фразу, которая перевернула во мне все: «…гомосексуализм происходит из подсознательных тенденций кровосмешения по отношению к отцу или брату и является заместительной формой проявления инцестских потребностей». Все наоборот. Никакой это не защитный механизм. Ты не замещал мной свою травму. Ты лишь показал чувства, которые по каким-то причинам покоились в тебе все это время. Причина была в другом. Совсем в другом. - Доктор, что-то должно произойти 15 апреля. - Он вам сказал? - Да, он сказал, что в этот день мы будем вместе. Что это может значить? - Не знаю… от попытки побега до очередной попытки суицида, если… - Если что? - Если, мы не узнаем, с чем именно связана эта дата в его воспоминании. - Почему это может вызвать очередную попытку самоубийства? - Потому что он будет здесь. Его никто не выпустит за пределы палаты. Не волнуйтесь… мы сведем к минимуму риск суицида. - А если он получит то, что хочет? - Если мы не выясним то, что связано с этой датой, и он добьется своего результата, то… Его психическое состояние закрепится… круг замкнется и его оттуда уже не вытянешь. - Что вы будете делать? - Думаю, необходимо возобновить ваши встречи… но не более часа… и под наблюдением камер. - Когда к нему будет можно? - Завтра. - Хорошо. Я приду. **** Всю следующую неделю я приходил к тебе ровно в 10 и уходил ровно в 11. Больше не было тех разговоров, томных признаний и сумасшедших соитий. Мы просто здоровались и обнимались… и стояли вот так в течение часа. Моя, некогда, мечта осуществилась. Жаль, что при таких обстоятельствах. Сейчас мы прижимаемся друг к другу максимально близко. Но больше нет попыток соблазнить… Ты обвиваешь мою шею руками, а я притягиваю тебя за плечи. Ты мне что-то шепчешь. А я не знаю, что. Я не слушаю. Мне просто приятен твой голос. Такой красивый, мелодичный, сладкий голос. Я готов так стоять вечно… но я так хочу тебя вернуть… хочу, чтобы ты был здоров. Чтобы тебя не заставляли так страдать. И меня вместе с тобой. До намеченной даты осталось три дня, а я так ничего и не понял… перед уходом ты всегда говоришь одно и то же, лишь только цифра каждый день становится на единицу меньше. Мне страшно… я прижимаю тебя сильнее… Я готов тебя потерять, ЛЮБИМЫЙ. Я не хочу тебя потерять, БРАТ. Я должен все выяснить… *** Остался один день. Вчера я совершенно случайно узнал, с чем именно связано эта дата. 15 апреля был первый выпуск журнала, где говорилось о возможности инцеста между нами. Я тогда посмеялся и забыл… ты тоже смеялся, и, как видно, не забыл… Но мы все так же не знаем того, что должно произойти в этот день. Мы просто ждем его наступления. За тобой будут тщательно наблюдать. Они не позволят ничему плохому случиться с тобой. Я не позволю… Но ты все сидишь и ничего не делаешь, прижавшись спиной к стене. Ты смотришь в камеру. Я знаю, ты чувствуешь, что я сейчас смотрю на тебя. Ты улыбаешься мне. Я знаю это… *** POV Tom Сегодня 20 апреля. В тот день у тебя был настоящий срыв. Ты метался из угла в угол. Бился об стены. Ты плакал. Ты требовал, чтобы тебе дали уйти со мной. Дали быть со мной рядом. Ты хотел быть просто счастливым… рядом со мной… Но тебе никто не дал. И вот теперь ты в своей палате. Ты связан. Тебе в назначенное время приходят вкалывать лекарство. Ты такой безжизненный сейчас. Ты даже не замечаешь меня, стоящего рядом и сжимающего твою руку. Доктор Хилц уверяет, что тебе будет лучше… просто должно пройти какое-то время. И я верю… В твоей комнате я нашел ту саму папку с рисунками, которую заприметил еще в свой первый визит. Там я. Там везде я. Я на рисунках улыбаюсь. Ты всегда изображал меня счастливым. Жаль, что в жизни это уже давно не так. Мне тебя так не хватает. Я так скучаю. Ты мне так нужен. Нужен, как брат. И я тебя очень люблю… люблю, как брата. - Я люблю тебя. Но ты молчишь. Даже не смотришь. По щеке стекает слеза. Почему все так? Почему все обернулось именно так? Перед тем, как встать и уйти, подношу твою руку к губам. Целую. Она такая теплая. Такая нежная кожа. Спасибо. Спасибо, что научил меня любить. По-настоящему. Встаю. Ухожу. Перед тем, как поехать домой, заезжаю в книжный магазин. Покупаю еще одну книгу по психопатии. Когда я захожу в свою комнату, сразу же иду к кровати. Сажусь на нее и открываю на первой странице. Комната очень светлая и уютная, поэтому я не включаю светильник. Вот она… еще одна книга, которая возможно, сумеет тебе помочь… Я так надеюсь на это. Ведь я тебя так люблю, брат. POV Bill - Привет, Том. Захожу в такую родную уже палату. Здесь светло и уютно. Тебе здесь, должно быть, хорошо. Ты сидишь за столом и, раскачиваясь, что-то вырисовываешь на бумаге… Подхожу ближе. - Как красиво… ты меня нарисовал? Конечно меня. Ты больше никого не рисуешь, кроме меня. Врачи советовали всегда так реагировать. Может у тебя пробудится реакция на мое искреннее удивление, и ты ответишь мне… но ты молчишь. Беру рисунок из твоих рук. Я всегда улыбаюсь. На твоих рисунках я все время улыбаюсь. Жаль, что в жизни это уже совсем не так. - Можно я оставлю его себе? Киваешь. Ты всегда отдаешь их мне. А потом принимаешься за новый. Дома у меня целая папка твоих рисунков. И все такие разные… непохожие… но я на них счастлив. - Смотри, что я тебе принес. Достаю из сумки книгу, купленную по рекомендации врачей. Ты читаешь только книги по психологии. Доктора надеются, что это поможет тебе осознать, что происходит с тобой. Ты поднимаешься из-за стола и проходишь к кровати. Садишься на нее. Открываешь книгу на первой странице и начинаешь читать. Подхожу и сажусь рядом. Недавно у тебя был срыв. Ты все еще не отошел от него и ни с кем не разговариваешь. Хотя и раньше ты это делал исключительно только со мной. Мама очень страдает. Ей тебя так не хватает… мне тебя так не хватает. Мой Томми. Мой любимый братишка. Почему это случилось с тобой? Если бы я только мог тебе помочь… Ощущаю, как по щеке стекает слеза. Отворачиваюсь и быстро смахиваю ее рукой. Ты не должен меня видеть таким. Ведь для тебя я всегда счастлив. Том, у меня все хорошо. Я поступил в университет. На дизайнера. Теперь я тоже буду рисовать так же часто, как и ты. Я тоже буду рисовать тебя. Я буду изображать тебя счастливым. Может, однажды, все так и будет? - Я люблю тебя, Том. Целую тебя в висок и встаю. Перед тем, как выйти еще раз оглядываюсь. Ты все так же сидишь и читаешь… Надеюсь, что эта книга сможет тебе помочь… Я люблю тебя, брат. |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков