Покажи миру

Aвтор: Eshateile
Жанр: angst, romance, deathfic
Рейтинг: R 
Пейринг: Билл/Йост, Том/Билл
Саммари: Покажи миру, насколько ты силен. Покажи, что тебе совсем не страшно. Даже если это неправда.
Warning: Кауцест, как вы, надеюсь, поняли. Смерть персонажа. Плохие слова присутствуют. Слезливо и пафосно ^_^
Дисклеймер: ни на что не претендую, никого не ущемляю, всё, кроме моей фантазии - близнецам))

Взгляд в зеркало. Размазавшийся макияж, устало опущенные уголки губ, между бровями пролегла горькая складка. Стереть ее пальцем и попытаться улыбнуться – счастливо, вызывающе, так, чтобы весь мир понял, как же замечательно живется Биллу Каулитцу. Улыбка дрожит, будто бы ломается и исчезает с губ. 
Остаются только слезы, поблескивающие в глазах. И жжет в груди, сжимаясь в комок нервов, боли, горечи.
Какой же я всё-таки идиот. Глупый ребенок, который не может никак стать взрослым человеком и понять, что жизнь совсем не сказка. Жизнь – это изматывающие репетиции, такая усталость, что подкашиваются ноги, щиплющие от недосыпа глаза, постоянно полуголодное состояние, из-за того, что забываешь поесть или просто не хочешь, думая, что лучше лишний час сна, чем еда. 
Жизнь – это горячее тело, прижимающее тебя к стене в темной комнатке, жадные, шарящие по телу руки, которые так хочется оттолкнуть, но нельзя, глубокие поцелуи, от которых так противно и грязно в душе. 
«Ты талантливый парень, Билл. Поэтому у нас все получится».
«Ты просто симпатичная мордашка на приемлемом теле и больше ничего. И только потому, что ты сейчас здесь со мной, ты и твой братец здесь. О вас знает весь мир, вы, черт возьми, звезды! За это нужно платить…».
Ложь – всё ложь, все люди – лгуны и я лжец. 
Коснуться пальцем черных разводов под глазами и опустить темную линию вниз – по щеке. Будто бы слеза. Будто бы, потому что я умею плакать только на сцене, перед тысячной аудиторией. Ресницы мокрые, но ни одной настоящей слезинки не скатится по щеке, потому что слезы – это на публику. Для людей. Не для меня.
Лжец-лжец-лжец-лжец.
Всё, успокойся. 
- Всё нормально, - говорю я зеркалу, – Нормально.
Билл в отражении нежно и грустно улыбается, а я борюсь с желанием разбить чертово зеркало на осколки. 

- Билл, ты вчера опять мороженым обожрался! - орет Йост, - я тебе говорил, чтобы ты вообще про него забыл! Сколько можно?! Постоянно не хрена меня не слушаешь! А ты Том, тоже идиот, какого фига ты потащил его в это гребанное кафе и дал столько мороженого съесть?! Блять, будто не знаешь, что ему нельзя!!
- Хватит, Дейв, успокойся, всё с моим голосом в порядке, - успокаивающе проговариваю я, - сейчас распоюсь, и всё будет нормально. 
- Ты хрипишь, как заезженная пластинка, придурок! Валите все отсюда к чертовой матери, не хотите работать, так не лезьте в шоу-бизнес! Всё, репетиция закончена, - и разъяренный продюсер вылетает из зала, по пути сбив стул. 
- Да-а-а, - тянет Том, - еще одна истерика на почве неразделенной любви к Биллу.
- Заткнулся бы ты, а? - зло кидаю я и распихиваю свои вещи по карманам куртки – сотовый, бумажник, салфетки, ключи, - достал уже. 
- Я попал в точку? - невозмутимо интересуется брат, но, поймав мой предупреждающий взгляд, обезоруживающе улыбается: - Всё, всё, я закончил. Просто настроение у него плохое, вот и бесится. 
- Оно у него в последнее время постоянно плохое,- недовольно бурчит Густав.
- Забейте. Продолжаем репетицию?- Георга, по-моему, вообще нисколько не задела вспышка ярости Дэвида. Спокойно улыбается, и вроде как нет ему ни до чего дела. Борюсь с приступом зависти. 
- Нет. Он сам сказал, чтобы расходились, так что пусть потом не выступает, - передергиваю я плечами, - а я собираюсь пойти погулять по городу. 
- Он потом заставит репетировать в два раза больше.
- Пусть. Вы как хотите, а я иду гулять.
- Я с тобой, - тут же добавляет Том и одевает куртку.

Мы сидим в кафе и уныло ковыряемся вилками в тарелках, лежащих на столе. 
- Чего ты сорвался? Остались бы и отрепетировали… ты же знаешь Йоста,- как бы между прочим замечает Том и глотает молочный коктейль из трубочки. 
- Пошел он,- недовольно морщусь,- достал. Его истерики у меня уже поперек горла. Он сам решил, что сегодня репетиции не будет. 
Том хмыкает. Отставляет пустой стакан в сторону. 
- Знаешь, мне не нравятся его взгляды в твою сторону.
- В смысле?- удивляюсь я.
Пальцы Тома нервно барабанят по столу. 
- Он странно на тебя смотрит. Как-то… неправильно. Будто бы ты… ему нравишься.
- Ну, я наверняка ему нравлюсь,- улыбаюсь я, ощущая холодок, пробегающий по спине. Нет, он не может догадываться!- иначе он бы со мной не работал. И ты ему нравишься. И Георг с Густавом.
- Да не в том смысле!- отрывисто проговаривает брат,- не просто дружески!
- Да понял я тебя. Всё нормально. Тебе, наверное, показалось. 
- Не могло мне показаться!
- Почему?- невозмутимо интересуюсь я, продолжая улыбаться, и молюсь, чтобы улыбка не дрогнула. Чтобы в глазах не появилось это затравленное и уставшее выражение, которым я любуюсь в зеркале каждое утро и ночь. 
- Я чувствую такие вещи, Билл! Тебе ли не знать этого!- рявкает брат. На нас уже оборачиваются другие посетители. 
- Прекрати орать!- я зло смотрю на него и он отвечает мне не менее разъяренным взглядом,- на нас уже смотрят. Веди себя нормально.
- А ты скажи мне правду.
- Достал уже. Какую правду ты хочешь услышать?
- Просто правду. Что между тобой и Йостом?
Фраза зависает в воздухе, и я будто слышу тихое потрескивание напряжения в воздухе. 
- А почему что-то должно быть?
- Не ври мне, Билл. Я знаю тебя. И ты знаешь, что пока я не выясню правду, я не успокоюсь. 
- Нечего выяснять. Всё, я устал от твоих тупых вопросов,- устало говорю я и поднимаюсь, бросив пару купюр на столик,- встретимся в отеле, если я не приду слишком поздно.
Иду к выходу.
- Куда ты?- спрашивает мне вслед Том.
- Туда, где никто не достает меня глупыми вопросами.
Но я иду в отель. Теперь он вряд ли будет там меня искать. 

Говорю секретарю на ресепшен, чтобы всем сообщали, что меня нет в номере. 
- Даже вашему брату?
- Особенно ему.

Наушники на уши, сесть на балконе номера, прямо на пол, облокотившись на ограждение. Включить музыку. 
Закрыть глаза.
Не думать ни о чем.
Хотя бы пару минут. 
Пожалуйста.
Пару минут.
Тошнит – так хочется есть, но для этого нужно идти куда-то. А так хочется покоя. Просто посидеть. Не думать.
Ни о чем.
Звон сотового заглушает звук в наушниках, но я чувствую, как дрожит карман широких джинсов.
Нет, пожалуйста, не надо.
Я так устал.
- Чтобы был на студии через десять минут. Тому я уже позвонил. Если не придешь, то можешь с братом собирать манатки и убираться домой,- я слушаю холодный голос Йоста и не чувствую ничего. Пу-сто-та. 
- Хорошо. Я приду.

На следующий день все повторяется.
- Я хочу большего.
- Я не хочу этого! - сдержать истерические нотки в голосе, сжать руки в кулаки.
Молчание – пара секунд.
- А продолжать карьеру хочешь?
Молчание. 
- Билл, я делаю всё только ради тебя. Я люблю тебя, малыш,- всё ближе и ближе и остановить это движение невозможно,- ты же знаешь. А ты упрямишься. Ну, не упрямься? - умоляющий шепот прямо в губы, а потом…
И - взрыв. Срыв. Грязь скопилась в душе и ищет выхода. 
Со всей силы оттолкнуть и заорать: - Отъебись! Ненавижу, как же я тебя ненавижу!
И – почти слезы на глазах – от злости, ненависти и беспомощности.
Распахнуть дверь и вылететь из комнаты.
Бежать-бежать-бежать по отелю, натыкаясь на персонал и даже не извиняясь.
А потом, уже в номере брата, захлопнув дверь и привалившись к ней спиной, будто бы убежав от чего-то страшного и ненавистного, услышать:
- Билл, ты чего?
- Все нормально!
- А если не орать?
- Том, отвали от меня, пожалуйста!
- Билл. Если бы ты не хотел, чтобы я расспрашивал тебя, ты бы не пришел ко мне в номер.
- Том,- нет сил улыбаться, да и нельзя, потому что, даже сделав попытку растянуть губы в подобии усмешки, Том сразу заметит ВСЁ, - просто… помолчи, ладно? Я не хочу быть один. Я…. Посижу с тобой, хорошо?
Удивленный взгляд брата. Удивленный, но еще какой-то… слишком внимательный. Будто бы Том начинает что-то понимать.
- Ты же вроде бы с Дейвом должен был что-то обсуждать?
- Мы уже закончили.
Молчание. Боже, как же я устал от постоянно напряженного молчания. Всего лишь месяц назад, помнится, я расслаблялся в присутствии Тома, теперь же… Это почти то же самое, что находится в одной комнате с Дэвидом. Некая недоговоренность, давящая на плечи. Знание, что придется выдержать еще много разговоров… на темы, о которых совсем не хочется думать.
Ну, Том хотя бы ограничивается только словами.
Ни гребаных прикосновений, ни… стоп. Хватит об этом.
Я сажусь на ковер – прямо у двери, привалившись к ней, и обнимаю себя за плечи. Потому что под кожей будто бы лед. Сама кожа горячая, а внутри холод. И будто бы дрожь бьет. И тошнит. Истерик я. 
Закрываю глаза и прячу лицо в коленях – главное успокоиться и отдохнуть. Поспать бы пару часов. Но через полчаса нужно идти на репетицию, значит, никакого сна, никакой еды и никакой ванной.
Просто посидеть, отдохнуть и вперед – поправить макияж, переодеться и не сдохнуть от усталости. И тошноты. И страха. И боли. И надежды, что Йост закончит это… идиотство.
Легкое дрожание воздуха и Том опускается рядом. Не смотрю на него, но чувствую тепло его тела рядом – незримые импульсы, которые ослабляют спазмы в груди и почти унимают дрожь. Лед под кожей чуточку подтаивает.
- Ты должен отдохнуть. Давай поедем домой хотя бы на неделю?- тихо просит Том. Именно «просит» и в его голосе почти умоляющие нотки,- поехали, Билл. Мне не нравится, как ты выглядишь. Ты гробишь себя. 
- Неужели это говорит мой брат?- давай, Билл, побольше сарказма в голос. Покажи миру, какой ты сильный. 
Так.
Подняться. Привычная темнота перед глазами на пару секунд, прыгающие разноцветные мошки, головокружение… темнота рассеивается. 
- Помнится, кто-то обвинял меня в лени и называл слабаком, если я сдавался. Сейчас не время. Может быть позже.
- Когда?- требовательно спрашивает, глядя на меня снизу вверх. Солнце светит ему прямо в глаза и он щурится – длинные ресницы почти золотые, а в глазах прыгают теплые искры. Дыхание перехватывает, потому что это чертовски красиво.
- Когда-нибудь,- легкомысленно отвечаю я, и отгоняю предательский ком в горле,- еще успеем в своей жизни отдохнуть.
Нужно бороться.
Прикрываю глаза, которые нестерпимо щиплет от недосыпа и сдержанных слез.
Иногда кажется, что убегаешь от своих страхов. Но чаще всего, это просто иллюзия. 

Нервно выдыхаю воздух из легких, оказывается, я задерживал дыхание. Адреналин в каждой клеточке тела, напряжение в каждом мускуле – все это пройдет, стоит мне выйти на сцену.
Когда меня подхватит волна бешеной энергетики зала, все исчезнет, и я стану именно тем Биллом, который улыбается так, будто бы весь мир настолько чист и красив, что вызывает не просто восхищение. Страсть. Любовь. 
Будто бы я вижу свет в конце тоннеля. Но это лишь лучи прожекторов. 
Я вижу этого человека на записях концертов, и свет в его глазах ослепляет. Свет в его глазах – спасение для меня и смерть для него.
Я нервно улыбаюсь охраннику у сцены. Он растерянно улыбается в ответ – у мужчины тридцати лет, живущего в два раза больше меня, нет в глазах безнадежности и пустоты. 
Я встряхиваю головой и слушаю вступление. Раз-два-три-четыре.
Вдох, задержка…
Я пою, выбегая на сцену, и мне кажется, что если раскинуть руки в стороны и подпрыгнуть, то я взлечу.

- Билл.
- Что?
Самолет летит так высоко над землей.
Если он упадет, то мы все умрем.
- Все нормально,- то ли спрашивает, то ли утверждает брат. 
- Конечно, нормально,- я слабо улыбаюсь и откидываюсь в сидении, закрыв глаза. Внезапно мою руку, лежащую на подлокотнике, сжимает горячая ладонь. Удивленно распахиваю глаза и вижу, как Том ободряюще мне улыбается, но за этой улыбкой скрывается напряжение. Напряжен, ждет, отниму ли я руку, обдам ли холодом… да много каких глупых мыслей может крутиться в голове… мы ведь уже давно не показываем друг другу братской нежности. Слишком отдалились с этими гастролями…
Хотя причем тут гастроли?... Все Йост. Йост-Йост-Йост. 
При этом имени уже не возникает жгучей ненависти в груди, как было неделю назад. Грязно, пусто, тихо… будто бы умерло что-то. 
Теперь брат смотрит, недоумевая. Еще бы – я так внимательно вглядываюсь в его глаза, даже не замечая этого. Улыбаюсь и опять прикрываю глаза, облокотившись об спинку сидения. 
И мне почему-то становится все равно, произойдет ли какие-нибудь неполадки в самолете или попадем ли в зону сильной турбулентности. 
Главное – обжигающе-горячие пальцы, сжимающие мою ладонь и внезапно тепло, которым обдает при мысли, что может быть, эта тупая напряженная тишина пропадет из воздуха навсегда. 

Очередной город – последний в этом турне. И, наконец, домой. 
Мы едем в машине, везущей нас на репетицию. Том впереди, напротив Йоста, развалился на сидении и жует тянучки из пакетика, что-то напевая под нос. 
- Билл, после репетиции останься, нужно обсудить твою новую песню,- внезапно говорит Дэвид, в его голосе абсолютно не чувствуется напряжения, только спокойствие и теплота.
Я непроизвольно вздрагиваю, сердце бьется часто-часто. Тут же кидаю быстрый взгляд на Густава, сидящего рядом – не заметил ли. Нет, слава Богу, он смотрит в окно на мелькающие дома. 
- Хорошо,- весело отвечаю я,- она тебе не понравилась?
- Нет, все в порядке,- отвечает продюсер и мне очень хочется увидеть выражение его лица – он такой же хороший актер, как и я, но иногда он все же не может контролировать себя,- просто некоторые строчки напрягают.
Я улыбаюсь, напоминая себе китайского болванчика, сердце сжимает холодным страхом – две недели, целых две недели без всего этого, наполненные надеждой, что ничего больше не будет, и опять. 
Внезапно мне в голову приходит мысль, которая пугает своей четкостью и осознанием правдивости.
« Это не прекратится, пока ты не дашь ему то, что он хочет. А если… когда это случится, он может захотеть всего снова…».
И ты никогда не выберешься из этого круга, Билл. Выбор твой – или однажды терпение Йоста кончится вместе с твоей карьерой, но ты избавишься от этого постоянного страха.
Или ты продолжишь карьеру, но грязь и отвращение к себе будут твоими вечными спутниками.
Я вспоминаю ощущение всего мира в руках, когда строчки песни льются из самого сердца в толпу, которая дарит себя мне. Тысячи взглядов, которые наполняют душу ликованием – я делаю все ПРАВИЛЬНО, они понимают меня, они любят меня!
Может быть, отвращение к себе пройдет когда-нибудь. Не может же оно оставаться вечно?.. 
Со временем превратится в тупой серый фон.
Да, может быть. 
Я сжимаю ладонь в кулак и смотрю на серую обивку сидения впереди. 
« Когда ты успел убить меня, Дейв? Когда успел растоптать мое я так, что я теперь согласен на все, только чтобы остаться на сцене?». 
Устало разжимаю ладонь и поправляю пряди волос, упавшие на лоб.
И, посмотрев вперед, вижу взгляд Тома, направленный в сторону Йоста. И это похоже на удар под дых – весь воздух исчезает из легких, сердце пропускает удар. 
Ненависть, вот что горит в глазах у брата яростным янтарным пламенем.
Он знает. Он все знает.
Тут Том смотрит прямо мне в глаза.
Он презрительно прищуривается на секунду и отводит взгляд. 
«Нет. Не нужно, пожалуйста»- умоляю я про себя брата, пристально вглядываясь в черты его лица, на котором написано безразличие,- «только не ты, пожалуйста!»
Он, не отрываясь, смотрит в окно. На глаза наворачиваются слезы и я резко впиваюсь ногтями в ладонь – сильнее, так, чтобы не чувствовать ничего кроме боли, сконцентрированной в ладони. Потом останутся синие полукружья, но кто будет рассматривать мои руки?

Густав перекидывает сумку через плечо, Георг застегивает куртку – репетиция закончена и парни уходят. Только вот мне нужно остаться.
Том не торопясь, одевает толстовку. 
Дэвид развалился на диване и просматривает какие-то бумаги, изображая бурную деятельность, но я знаю, что все его мысли сосредоточенны на мне, чувствую, как краем глаза он наблюдает за мной. Нервно одергиваю футболку, прикрывая открывшуюся полоску кожи.
- Билл, дай, пожалуйста, ключ от своего номера,- внезапно говорит Том. Я удивленно оборачиваюсь. 
Спокойный, ничего не выражающий взгляд, расслабленная поза – руки в карманах, плечи немного ссутулены. 
- Зачем тебе?
- Я у тебя очки солнечные забыл.
- Возьми другие,- тихо отвечаю я, и отвожу взгляд. Как же, очки он забыл. 
- Нет, мне нужны именно эти,- цедит брат и злость в его голосе, наконец, прорывается наружу. Замечаю, как Георг и Густав удивленно переглядываются, Йост отрывает взгляд от бумаг. 
Вздыхаю и, пожав плечами, начинаю рыться в сумке. Я знаю, что ключи в кармане куртки, но специально тяну время, отодвигая роковые минуты наедине с Дэвидом как можно дальше.
Нарочито медленно перебираю в руках бумаги, вываливаю на стол фантики от конфет, какие-то записочки с телефонами….
Дейв нетерпеливо хмурится. Пора уже заканчивать спектакль, Билл, а то зрители приходят в бешенство. 
Я вскидываю брови и морщусь, натянув улыбку из разряда: « Какой же я идиот», беру в руки куртку и лезу в карман. Ключа в нем нет.
Что за?... Я точно помню, как положил карточку в карман! Начинаю лихорадочно обшаривать другие карманы, пытаясь вспомнить, где я мог уронить карту. 
- Ну?- Том выглядит недовольным. Стоп.
Недовольным?
Я удивленно смотрю на него. Застывшая полуулыбка и как бы «удивленное» выражение глаз.
- Я, кажется, их потерял.
Брат вздыхает. Скидывает рюкзак с плеча и бросает в кресло.
- Значит, я дождусь тебя. Тебе то дадут новую карточку, а мне твою нет. Мне нужны мои очки – через пару часов свидание с Эттой, а именно эти очки она любит больше всего.
И, скинув куртку, он плюхается на диван и достает сотовый. 
От облегчения у меня чуть не подкашиваются ноги.

Мы задерживаемся совсем недолго – Дейв бросает пару глупых фраз про новую песню, каждым словом вызывая у Тома удивленную улыбку. Воздух в комнате просто густеет от злости продюсера, но меня больше волнует то, что скажет брат, когда мы выйдем отсюда. 
И вот мы выходим из дверей здания.
Молча садимся в машину, и когда она трогается, Том достает из кармана тонкую пластиковую карточку и бросает ее мне на колени: - Держи.
Я молчу. Разговор в моей голове проигран тысячу раз, но язык прилипает к небу и я не могу выдавить ни слова. 
- Ну что, тебе до сих пор не о чем мне рассказать?
Мне становится страшновато – я чувствую, как Том медленно, но верно приходит в то состояние, которое мама называет «Билл не нервируй брата». Или, как называю его я - «Билл сваливай отсюда, пока жив».
- Не здесь,- быстро выпаливаю я,- когда будем одни. 
Он молча отворачивается к окну, а я тупо смотрю на карточку, лежащую у меня на коленях. В голове ни единой мысли.
Что говорить? Правду?
Или очередную ложь?
К глазам покатывают злые слезы. Почему я вообще должен отчитываться?!
Мне и так хреново, еще и он лезет. Не ему ведь приходится все это терпеть!
Машина подъезжает к отелю и я замечаю толпу у дверей. 
- Ох, черт,- достаю очки из сумки и цепляю на нос, пытаюсь пальцами привести волосы в более-менее божеский вид. Саки ждет за передним сидением, он знает, что мне нужно еще пару минут. Хотя бы кому-то не нужно от меня никаких объяснений… 
Том раздраженно вздыхает и, перегнувшись через меня, распахивает дверь. Чуть ли не выпихивает меня из машины и выходит сам. Папарацци радостно гудят и бросаются в нашу сторону, какие-то девчонки начинают пищать и кричать что-то. Все это сборище кидается к нам, но перед ними тут же вырастает наш телохранитель и еще около восьми охранников из отеля. 
- Нет, сегодня никаких интервью, - раздраженно говорит Саки,- никаких автографов, все потом…
Я даже сам не замечаю, как идеальная голливудская улыбка возникает на губах, как я машу кому-то из уже знакомых фотографов рукой, как все-таки расписываюсь на сунутой кем-то в руки бумажке – мое фото пару лет назад, рассеяно пожимаю руку какой-то девчонке, которая чуть ли не падает от этого в обморок. 
Как же все лживо. Как все неправильно.
На губах Тома застывает самоуверенная улыбка и в голову приходит мысль, которая заставляет меня покрыться холодным потом – а вдруг и Тому однажды придется также растоптать себя, как растаптываю себя я?
Ведь и он уже научился наигранно улыбаться, хотя раньше вообще этого не умел?
Вдруг и его чувства превратятся вот в такое вот тупое «ничто»? 
Вдруг и ему придется по утрам склеивать улыбку из осколков и лепить ее на губы, зная, что однажды она будет сверкать там всегда – холодная и страшная, как у манекенов в витринах?
Он так любит играть на гитаре. Он так радуется, когда его музыку любят, он тоже не может без сцены. 
Не может без этой энергии, без этих улыбок совершенно незнакомых девушек, без скандирования его имени толпой, я же вижу, как блестят его глаза, когда он играет для людей. Как он уходит в музыку, будто бы растворяется в ней, как вся его душа концентрируется в струнах. 
Я прорываюсь вперед и первым захожу в отель, бегу к лифту и залетаю в кабинку, быстро нажав кнопку закрытия дверей. Том бежит следом, но не успевает.
Поднимаюсь на свой этаж и, открыв дверь, захлопываю ее за собой.
Нет, с Томом ничего не случится. Мы будем играть на сцене, мы будем знамениты, мы будем богаты. 
А все эти сентиментальности оставить на потом.
На далекое «потом». Когда-нибудь.
На далекое «долго и счастливо». 
Я дам Йосту то, что он хочет. Но не так. 
Я смотрю на себя в зеркало и смеюсь – надломлено и тихо, будто бы разбивается стекло, но на самом-то деле бьется моя душа.
Сделай мне последний подарок, Том. 
Я чувствую, как дверь содрогается от ударов и брат взбешено орет: - Впусти меня! 
Я откидываю голову назад и слезы льются по щекам – искренние, потому что я принял решение и от него мне страшно. Потому что я стал тем, кого так отчаянно ненавидел все детство. Я стал чужой куклой, марионеткой на золотых цепях – путь они и красивее, но от этого не менее прочны. 
Стал… вернее стану. Завтра. А сегодня… сегодня я Билл, настоящий Билл. Тот, кого я так долго душил в себе. Только один день. Чтобы показать миру свою слабость, свою любовь, свою боль. Том – это единственный, кому я нужен. Кому нужен настоящий Билл, и именно ему я сделаю больнее всего.

Я глубоко вздыхаю и, решившись, распахиваю дверь. 
Близнец смотрит на меня, глубоко дыша, с занесенной рукой для очередного удара по дереву. 
- Ты меня любишь?- спрашиваю я.
Его глаза удивленно распахиваются, рука медленно опускается.
- Что?..
- Ты любишь меня?
- Блять, Билл, сейчас совсем не время выяснять, кто кого любит! Нужно поговорить.
Я хватаю его за руку и втягиваю в номер. 
- Просто ответь,- шепчу я, пристально вглядываясь в темные глаза, которые так критически близко с моими,- просто ответь. Сейчас.
- Ну… да,- осторожно отвечает брат, недоуменно хмурясь. 
Не может понять, в чем дело. Я чертов эгоист. Я – эгоист. Я ненавижу себя, я ненавижу.
На глаза опять наворачиваются слезы и я, не раздумывая, прижимаюсь губами к его губам. Нежно провожу языком по деснам, жду ответа, хоть какого-нибудь движения!
Его губы вздрагивают и внезапно он прижимает меня к себе, целует так, будто бы стараясь сделать больно, слегка прикусывает губу, а потом ласково проводит языком по 
пораненному месту, поцелуй становится все нежней и я просто умираю, чувствуя эту нежность.
Так давно я не чувствовал, что нужен кому-то так сильно.
Лед под кожей плавится со страшной скоростью, становясь кипящим пламенем.
Том отрывается от моих губ и целует в шею, касаясь горячим языком лихорадочно бьющейся жилки, я задыхаюсь, перед глазами туман, я ничего не понимаю, никогда в жизни так не бывало!
И я думал встретить сопротивление… думал, что он оттолкнет меня, я был готов… не к этому…
Мысли путаются, цепляются друг за друга и растворяются так и не осознанными.
Все просто.
Есть только он и я, а весь мир разрушен. 
Одежда летит на пол.
Живи секундой,- кричал я толпе, но как же хочется, чтобы секунда длилась вечно…

Утро. 
Открываю глаза. Мыслей нет, я, если честно даже не понимаю толком, где нахожусь. По телу разлита странная умиротворенность, двигаться не хочется вообще. Солнце бьет прямо в глаза, и я морщусь, поворачиваюсь… и едва слышно шиплю от боли. Ох, черт…
- Больно?- раздается тихий голос. Я открываю глаза и смотрю на Тома, лежащего рядом. Он внимательно смотрит мне в лицо, очевидно пытаясь понять что-то по его выражению. 
В груди почему-то становится странно тепло. Я хмурюсь и прислушиваюсь к себе.
Нет… ничего. Нет холода, от которого хочется забиться в угол. Ни-че-го.
Я улыбаюсь и понимаю, что нет в моей улыбке больше горечи. И нечего собирать по осколкам.
Удивленно касаюсь своих губ пальцами. Том удивленно вскидывает брови и улыбается в ответ.
- Все в порядке,- я смеюсь, просто потому что мне хочется смеяться,- все просто замечательно.
- Я люблю тебя,- легко говорит Том, будто бы это слово теперь не приобрело совсем другого оттенка. 
- Ага. И я тебя,- так же легко отвечаю я, но мне хочется разбить весь мир, лишь бы не рушить свою вселенную. 

В зале репетиций уже чувствуется напряжение перед концертом – все на пределе, пусть программа и отработана до автоматизма. Я весь день, как придурок улыбаюсь, а на губах Тома играет отражение моей улыбки – совершенно по-идиотски счастливой. 
- Ребят, что вы такого сделали, что у вас такие рожи шкодливые? Признавайтесь, что успели натворить? – фыркает, наконец, Георг, отпивая из бутылки воду. 
Мы с Томом переглядываемся и начинаем ржать. 
Густав, улыбаясь, добавляет: - Не хрена не понимаю вас. Вчера друг на друга орать были готовы, сегодня довольные непонятно от чего. 
- Психология близнецов необъяснима,- с умным видом заявляет брат и пробегается пальцами по струнам.
- Еще бы,- хмыкаю я, пытаясь не смотреть на Йоста, который просто глаз с меня не спускает,- он меня вчера чуть не убил, вот и радуется.
Я лениво потягиваюсь и замечаю быстрый взгляд Тома на приоткрывшуюся татуировку звезды. Улыбаясь, тяну джинсы немного вниз, хотя они и так на критической линии: 
- Том, скажи что-нибудь умное. 
- У тебя сейчас джинсы свалятся,- он, не глядя на меня, настраивает гитару. 
- Ну, это было бы смешно,- я задумчиво подхожу к зеркалу и смотрю на себя. Внезапно сердце сковывает холодком.
Как можно не понять, что произошло? Я же просто свечусь.
Сияю. Совсем как тот парень на пленках. Или даже больше…
Я знаю, это попахивает нарциссизмом, но таким красивым, как сейчас, я, наверное, никогда не был. 
Поправляю прическу и одергиваю рубашку. 
Вижу в отражении, как Том смотрит на Густа и, кивнув в мою сторону, закатывает глаза. 
- Я все видел,- напускаю в голос строгости, Том прыскает, совсем как мальчишка. 
Вот в чем дело. Мы так похожи сейчас на тех близнецов, которые были пару лет назад. 
Я думал, что убью в себе прошлого Билла, но как получилось, что я, наоборот, оживил его? МЫ оживили его. 
Мы – теперь и в самом деле. 
Мы усложнили все. В тысячу раз. 
Как теперь, зная, как это может быть с Томом, предать его? Я просто не смогу. 
Но я не смогу и без сцены. МЫ не сможем. Тупик. Этот вечный тупик…
- Билл опять загрузился,- вздыхает брат,- не грузись, Билли, это вредно для мозгов. От этого крышу уносит. 
- Ну, тебе это не грозит. У тебя, ее сроду не было.
- Кто бы говорил. И вообще хватит со старшими спорить.
- Старшими? А кто у нас с мишкой Тедди спит? Не я же…
- Ну, я вообще много с кем сплю,- от улыбки брата по позвоночнику пробегает сладкая дрожь. 
- Так-так,- внезапно вмешивается Георг,- все понятно.
- Что тебе понятно?- сердце предательски сбивается с ритма.
- Здесь пахнет сексом,- многозначительно улыбается Густав. 
Руки покрываются холодным потом. Замечаю нервное движение Тома – струна звучит надломлено и скомкано. 
- Признавайтесь, кого вчера успели зацепить? Том, ты все-таки объяснил Биллу, что отсутствие девушек вредно для здоровья?- весело осведомляется гитарист и заезжает мне по плечу. Недовольно кривлюсь, но душу захлестывает облегчение. Не поняли ничего. Не заметили.
Улыбаясь так, будто у меня болят все зубы разом, проговариваю: - Он долго мне это внушал и до меня таки дошло. Но это ненадолго, надеюсь.
- О, Билл, ты просто не знаешь, как это затягивает… но поймешь, поверь мне,- тихо смеется Том в ответ. 

Я выхожу из ванной, вытирая волосы, и слышу, как Том бряцает чем-то в кухне. Иду на звук – брат стоит у плиты и мешает спагетти. 
- М-м-м… как вкусно пахнет…- вздыхаю я.
- Ничего тебе не дам, пока ты мне не расскажешь, какого фига Йост так на тебя пялится. И не увиливай. Если между вами ничего нет, то он не смотрел бы так. Сегодня на репетиции мне вообще казалось, что он на тебя набросится и отымеет прямо на полу.
- Фу-у-у,- морщусь я,- ты извращенец.
- Я реалист. Он к тебе… приставал?
- Ну приставал,- наигранно равнодушно бормочу я и сую в рот конфету,- и что?
У него чуть не выпадает из рук вилка. 
- Приставал?!
- Угу…
- А какого хрена ты молчал?!!
- Такого вот. А чем ты можешь помочь?- слишком уж горькой получается фраза, я пытаюсь добавить в голос веселости, но не выходит: - Он мне ультиматум поставил. Или я… ну, ты понял, или группа расформировывается.
- Знаешь, Билли,- он смотрит мне в глаза и внезапно у него становится такое взрослое лицо. Такое серьезное, как никогда,- если все дойдет до критической точки, то пошел он, этот шоу-бизнесс. Мне дороже ты. 
Я молчу. Сглатываю комок в горле, на глаза наворачиваются слезы. 
- Но… эти все годы… мы так долго шли к этому… я не могу без сцены, Том,- тихо отвечаю я, отводя взгляд,- ты же знаешь, я просто не смогу. Это как наркотик… да кому я объясняю… 
- Билл, не будь идиотом. Мы сейчас на пике популярности. Найдется другой продюсер…
- Это ты не будь идиотом. Йост знает все о группе, с другим продюсером мы просто прогорим! Ты же понимаешь, какой он авторитет теперь имеет! Пара его слов и нас забудут, понимаешь?! Они организуют другую группу, которая быстро заменит нас в чартах…. И что мы будем? Выступать в кабаках? Ведь мы больше ничего не умеем, Том. Мы всю жизнь шли к этой судьбе и другого пути уже нет, понимаешь?
- И что? Отдашься ему, как грязная шлюха?- презрительно осведомляет брат и отбрасывает вилку в сторону. 
- Пошел ты!- зло ору я,- это между прочим и ради тебя! Ради нашей группы, блять, а не просто так! Думаешь, мне так хочется этого?! Ты хотя бы представляешь, как хреново мне было все это время?! Ты ни хрена не понимаешь, Том! Просто ни-хре-на! 
- Все я понимаю! Давай бросим все это, слышишь! Я переживу, и ты переживешь! Зачем топтать себя ради какой-то гребанной карьеры?!
- Гребанной?! Гребанной?!! Да мы никто без всего этого! Без всего этого мы просто Том и Билл, которых избивали придурки одноклассники, которых просто ненавидели всей школой! Мы без этого пустое место! 
- Неправда,- внезапно тихо отвечает Том,- не никто. Для меня ты – всё.
Я молча ловлю воздух губами. Почему он всегда застает меня врасплох? 
Он вздыхает и поворачивается к плите. Поворачивает рычажок выключения. 
- Мы ничего не добьемся криками. Только рассоримся. Сделаем еще хуже. Нужно просто подумать. Вдвоем. На трезвую голову.
- Я не хочу думать. Я и так слишком все это время долго думал. И делал ошибку за ошибкой… 
- Да уж. По-моему единственным правильным твоим поступком была прошлая ночь,- фыркает близнец и ставит тарелки на поднос.
- Слушай, я просто не успеваю теперь за твоими эмоциями,- недовольно бурчу и плюхаюсь на стул.
- Я просто не могу на тебя злиться,- он обезоруживающе улыбается и ставит передо мной тарелку. Внезапно наклоняется совсем близко к моему уху и шепчет: - Потому что я люблю тебя…

Концерт. Еще один, но он напоминает мне самый первый концерт в моей жизни – настолько много эмоций.
Я, в самом деле, счастлив и я знаю, что весь мир сейчас лежит передо мной, вьется в строчках и буквах песен.
Последний концерт в этом турне, а значит, нужно пережить всего лишь завтрашний день и я не увижу Йоста еще пару недель.
Целых двадцать дней! Двадцать дней счастья для меня и Тома. 

- Ребята, вот и закончено наша затянувшаяся поездка! Выпьем за то, чтобы каждое наше турне было таким же успешным или даже еще лучше!- Том радостно улыбается и поднимает бокал, мы все чокаемся и отпиваем шампанского… какой это по счету? Сначала вроде бы был мартини… или нет?
Все пребывают в радостном возбуждении – даже Саки позволил себе выпить немного, сидя за барной стойкой. 
- Танцевать!- ору я и поднимаюсь из-за столика, - все-все-все – танцевать!
Все поднимаются, только Георг продолжает сидеть.
Еще чего. Сегодня танцевать будут все.
Хватаю его за шкирку и тяну на себя: - Давай, хватит лентяйничать!
Гитарист смеется и пытается вывернуться, но я продолжаю тянуть его за собой, наконец, он сдается: - Все-все, иду я, только хватит меня душить!
Фыркаю и тяну его в толпу. Сегодня я – центр вселенной и никто не помешает мне наслаждаться этим.

POV Тома.

- Что, эта шлюха бросила тебя, да?- уже ненавистный голос раздается над ухом. Смотрю на него и сдерживаю порыв заехать по гадостной роже кулаком. «Спокойнее… спокойнее, Том».
- Он такой. Сегодня он с тобой, завтра еще с кем-то,- пожимает плечами Йост,- думаешь, я ничего не заметил? Это просто омерзительно. Вы же братья… близнецы. Если об этом узнает хоть одна газета, вашей карьере конец… хотя… ей и так конец. Можешь считать, что это было ваше последнее турне. 
Я улыбаюсь. И довольно просто выражаю свое отношение к Дэвиду в парочке несложных фраз. 
Его лицо багровеет, он сжимает кулаки и бросается на меня – я только этого и ждал. 
О чем думал Йост? Что сможет побить парня, все детство которого было в драках?
Резкий удар под дых – он сгибается, в скулу – со всей силы, навалиться сверху, прижать к полу и бить-бить-бить – по лицу, по почкам, всюду, куда только можно дотянуться.
Весь мир заволакивает красным туманом, я просто не понимаю, что делаю. 
Ради нас, Билл, за тебя, за все то, что он сделал тебе.

Месяц спустя.

- Извини, Том, все это было ошибкой.
- Что?..
- Я только сейчас осознал, что мы наделали. Это неправильно. Мы браться, Том. Братья-близнецы. Нельзя продолжать это безумие. 
- Билл, о чем ты говоришь? Что с тобой? Что он тебе сказал?!- мир трещит по швам, трясу головой, пытаясь согнать этот кошмар, я ничего не понимаю. Зачем ты так со мной?
Такой красивый, такой родной и знакомый – напротив, нервно теребишь цепочку с черепом, недовольно морщишься в ответ на мои слова. Будто бы они тебе в тягость, будто бы я раздражаю тебя.
Хочется дотронуться, разбить эту маску отчуждения на лице, прижать к себе и кричать, что все неправда, что ты не можешь так думать. Только вот я чувствую, как пара шагов между нами растягиваются в миллионы километров, которые я не могу преодолеть.
- Кто «он»?
- Йост. Я знаю, ты вчера был у него. Что он сказал тебе, Билл?!
Удивленный взгляд, немного приподнятая бровь – все это так чертовски знакомо, но ведь раньше все это было только для публики! Не для меня, Билл, никогда – для меня.
- Он мне ничего не говорил. Мы просто обсудили график репетиций.
- График репетиций?- я чувствую, как кровь отливает от лица,- но ведь он хотел разорвать наш контракт… Билл…
- Вот именно, что «хотел»,- на твоих губах появляется жесткая, совсем не твоя улыбка,- теперь его желание изменилось.
Вот именно так рушится вселенная – парой фраз из любимых губ, твоим ароматом, витающим в воздухе, равнодушными солнечными лучами, играющими на твоих волосах, которых мне больше не коснуться.
Вселенная рушится внутри и иногда ее крушение совсем не заметно, но необратимо. 
Мне хочется кричать, биться о стены, разорвать грудную клетку и бросить тебе под ноги кровоточащее сердце – возьми Билл, растопчи его, ведь оно мне больше не нужно без тебя. 
Но я только прикрываю глаза и почти неслышно говорю: - Ты согласился быть с ним, да?
Может быть, ты пожимаешь плечами, или может быть, в твоих глазах появляются слезы, или еще что – я не знаю, потому что не хочу открывать глаза и видеть тебя. Никогда.
Ты молча выходишь из комнаты. 

Я боюсь тишины. Отсюда и тяга к ночным клубам, к девушкам, трещащим без умолка, к шумным компаниям.
Не знаю, а может – это боязнь одиночества?
Я никогда не был один – ты всегда был рядом, но мы, пробившись на пьедестал, разрушили все, что могли разрушить.
Теперь уже окончательно.
Те дни, часы, минуты, которые я проводил не с тобой около трех месяцев назад, когда мне казалось, что наша внутренняя связь уже не вернется, оказывается, были почти безболезненны. 
В сравнении с настоящим положением дел, это было просто нытье подростка, которому не уделяют достаточно внимания. 
Да, теперь я могу, не сомневаясь в своей нормальности, надеяться сдохнуть поскорее. 
Да, это очень нормальное желание. 
Учитывая постоянное одиночество и какую-то жгучую и тоскливую хрень, поселившуюся где-то под ребрами. Нечто, где раньше было сердце.

Когда ты смотришь вниз и твои темные, длиннющие ресницы почти ложатся на щеки, у меня просто дыхание перехватывает, настолько это красиво. Думаю, если бы ты теперь посмотрел мне в глаза, я бы получил инфаркт. Смешно бы было.
Но ты не смотришь мне в глаза. Ты вообще на меня не смотришь.
- Том, прекрати пялиться на меня,- твой голос чуть не срывается в истерику, но ты не отрываешь взгляда от бумаг на столе,- достал уже!
- Мне нельзя на тебя смотреть?- удивленно вскидываю брови, вижу, как твой взгляд перемещается куда-то в сторону Дэвида, который явно напрягся. Я чувствую, когда ваши взгляды встречаются. Взгляд продюсера меняется – что ты сделал, Билл, чтобы у него в глазах была такая любовь? Что ты с ним сделал?
То же, что и со мной?
Мне хочется подойти и выбить Йосту еще парочку зубов. Ничего, прошлые отремонтировали и эти вставят. 
И руку доломать. 
Совсем не странно, что я получаю удовольствие, изобретая тысячу и одни способ убить своего продюсера.
И я мог бы воплотить хотя бы один из этих планов в жизнь, если бы был уверен, что ты вернешься ко мне. Но Йоста сменит кто-то другой, очередной человек, который заставит топтать себя, но знаешь, он хотя бы не сможет убить настоящего тебя.
Потому что ты сам уже убил его.
Больно. Больнобольнобольно.
Боже, дай и мне умереть поскорее. 
Я прошу тебя, Господи. Я не был праведником, но в последней услуге ты не можешь мне отказать. Убей меня, пожалуйста.
Я смотрю в небо за окном и надеюсь, что Бог, в которого я почти не верю, услышал меня.
- Репетиция окончена,- проговаривает Йост.
Я откладываю гитару, ставлю ее на подставку, быстро натянув толстовку и подхватив рюкзак, выхожу из комнаты, не попрощавшись ни с кем.
Когда я уже выхожу на улицу, меня догоняют Густав и Георг.
- Эй, Том, давай медленнее,- говорит гитарист и приостанавливает меня, потянув за рукав. Я останавливаюсь. Разворачиваюсь.
На лице выражение «смертельно опасно».
- Что еще?- недовольно спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другого. 
- Почему ты постоянно ходишь один?- Густ хмурится и, вообще, кажется, обеспокоен не на шутку. Георг вообще смотрит так, будто собирается правду из меня вытягивать под пыткой,- с Биллом вы поссорились, я понимаю, но зачем делать из этого трагедию? 
- Какая вам вообще разница?- пытаясь говорить тише, спрашиваю я, но злость рвется наружу,- какая вам, на хрен, разница?!
- Не надо орать,- спокойно отвечает Георг,- мы вроде бы друзья. И нам небезразлично, что с тобой творится. Если не хотел, чтобы мы лезли в твои дела, то не надо было ходить с таким предсмертным видом.

- Все, разговор заканчиваем у тебя, а то сейчас репортеры прибегут,- барабанщик подталкивает меня к машине, я пытаюсь вырваться, но они тут же чуть ли не насильно запихивают меня в салон.
Густав бухается рядом, весело похлопав меня по плечу, Георг – за руль.
- Вы настырные придурки,- недовольно бурчу я и отворачиваюсь к окну, но внезапная мысль заставляет меня опять повернуться,- а где Билл? Почему он не вышел с вами?
- Он с Дейвом остался. Что-то там обсуждают опять.
Я знаю, ЧТО ты обсуждаешь с ним, Билл. И от этого желание сдохнуть только усиливается. 

- Ну и чего вы поссорились?- спрашивает Георг, развалившись в кресле. В твоем любимом, в котором ты больше не сидишь, подобрав ноги и внимательно слушая меня, немного склонив голову набок, потому что, приходя домой, сразу же запираешься у себя в комнате и врубаешь музыку на всю громкость, не желая признавать мое существование.
Почему-то сейчас мне неприятно, что Георг сел именно в это кресло, отодвинутое в угол комнаты и накрытое одеялом. 
Нужно выбросить это кресло. И кровать. И вообще всю мебель, чтобы ничто хотя бы в моей спальне не напоминало о тебе. Потому что твой запах впитался в стены, как аромат ядовитого цветка, такой манящий и зовущий, но приносящий смерть.
- Тоооом, прием! Ты ответишь на вопрос?
- Нет. Не вижу смысла. Поссорились и все,- я передергиваю плечами и иду в ванную. Намеренно медленно мою руки – ничего, подождут.
Захожу в комнату – Густ уже расположился на кровати и лениво перебирает мои музыкальные диски. Недоуменно вертит в руках диск “Green Day” и спрашивает: - Давно ты слушаешь это?
- Это Билла,- отвечаю недовольно, но на щеках выступает предательский румянец. Не отвечать же: « Знаешь, мы с Биллом частенько… х-м-м… целовались под эту музыку и теперь я, бывает, слушаю эту группу и обливаюсь соплями и слезами, вспоминая».
- У вас с ним в последнее время такой вид, будто вы насмерть переругались и чуть ли не дохнете от этого. А он, между прочим, начал слушать реп, тебе не кажется это странным?- как бы между прочим спрашивает Георг. 
- Реп?- фыркаю я,- издеваешься что ли?
- Да… фу, то есть нет… короче, я недавно слушал его iPod. Полно твоих любимых песен. Конечно очень в духе Билла – выбрал самые заунывные и ноющие, но все же раньше даже о них он отзывался, как о дерьме. 
Я пожимаю плечами и кривлю губы в усмешке: - Ну, не один я реп слушаю. Дейв тоже увлекается…
- Вы оба просто тупицы. Вы же братья, черт возьми. А ведете себя, как придурки. Видно, что вы скучаете друг по другу, а грызться продолжаете. Что за фигня между вами произошла?
- Ничего особенного. Просто поссорились из-за чепухи – как всегда.
- Интересная ситуация – то вы опять те самые браться Каулитц, которые были раньше, то вообще ведете себя, как враги… не понимаю. Раньше, может, и бывало, что вы ссорились, но не до такой степени. Билл даже не смотрит на тебя. Что ты ему сделал?- последний вопрос Густа вызывает у меня приступ смеха. Смеюсь и не могу остановиться – на глазах выступают слезы, я сползаю вниз по стене и утыкаюсь лицом в колени – смех не прекращается.
Я?! Ему?! Я тебе что-то сделал. Да, я тебя бросил, я променял тебя на карьеру, я разрушил тебя, я убил тебя, я вырвал твое сердце и превратил его в лужу под моими ногами, я разбил твой мир, я заставил тебя желать своей скорейшей смерти. Конечно я.
- У него, что – истерика?- слышу удивленный голос Георга, барабанщик осторожно касается моего плеча: - Эй, Том, хватит ржать, ты нас пугаешь.
- Я… его… обидел,- выдавливаю я сквозь смех, не поднимая лица, потому что знаю, что щеки мокрые от слез,- да, ребята, я его обидел… послал его на хрен… обидел… не могу…
- Том, успокойся. 
Внезапно смех резко обрывается. Я пытаюсь отдышаться, но никак не могу:- Ребят, вы тут ничем не поможете. Это конец. Мы сделали все, чтобы больше не быть братьями. Мы ведь совсем разные, мы уже давно не те, что были…
- Что за бред ты несешь?- резко бросает Густав, я слышу, как он нервно ходит по комнате,- вы помиритесь. И не нужно делать из этой ссоры конец света.
- И чего ты лицо не поднимаешь, тебя толком не слышно,- раздраженно добавляет барабанщик.
- Эй, Густ, да он плачет,- в голосе Георга такое удивление.
- Чего?!
Меня опять пробирает смех. Они просто придурки. Боже, это они так мне психологический тренинг устраивают.
Я поднимаюсь, немного отвернувшись, чтобы они не видели моего лица и, не глядя на них, иду в ванную. Умываюсь холодной водой, но глаза все такие же красные. Да, пофиг. 
Когда я выхожу, парни все так же недоуменно друг на друга таращатся. 
- Все, концерт окончен,- весело заявляю я,- хватит уже тут комедию разыгрывать. Да, мы поссорились. Да, мне это неприятно. И ему, наверное, тоже. Да мы друг по другу скучаем, и такое бывает. Это все? Добились всех ответов? Да еще, мириться мы не собираемся. 
- Том… не нужно разговаривать таким тоном. Мы просто беспокоимся за вас.
- Я знаю, ребята. Я благодарен вам за это, правда. Но сейчас немного не время. Помиримся… как-нибудь. 
Молчание. 
- А сейчас предлагаю смотаться в какой-нибудь клуб. Порадуем фанаток. Как вам такое? 
- Вот это понимаю. Узнаю Тома,- фыркает Георг,- давайте. Давно мы никуда не выбирались. А Билла с собой не берем, он у нас человек занятой, ему не до нас.
- О’кей,- соглашается барабанщик,- покажем этому городу, как надо тусить.

Я целую эту девушку прямо в коридоре нашей квартиры, прижимаю к стенке и чувствую отвратительную трезвость. Весь алкоголь куда-то испарился.
В квартире тихо – тебя, наверное, нет дома. Или спишь… да какая собственно разница?
« Давай, покажи миру, что тебе пофиг на все. Покажи, что тебе все равно»- уговариваю я себя, когда, уже в спальне, я сдергиваю с нее майку, целуя куда-то в шею, и пытаюсь избавиться от ощущения, что обманываю только себя.
« Мир проглотит вранье. Ведь это его основная составляющая».
Я врал себе раньше, что мешает врать себе сейчас?
Но дыра внутри под ребрами противно ноет и почему-то хочется плакать. 
Я покажу миру. Я покажу тебе, что мне все равно. 

Я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих прямо в глаза. Странно, но голова не болит, хотя я вчера много выпил, кажется.
Морщусь и поворачиваюсь на бок. Вздыхаю, с трудом открываю глаза. 
Да уж. Безуспешная попытка показать, что спит – дрожащие длинные ресницы, приоткрытые губы,
Видно, что старается даже не дышать слишком громко.
Длинные светлые волосы, разметавшиеся по подушке, аккуратный носик, усыпанный мелкими-мелкими веснушками, легкий румянец на щеках – да уж, даже в пьяном состоянии я умею выбирать девушек.
Только, бля, не мог я выбрать более непохожую на тебя?
Ей бы черные волосы, черты лица капельку изменить, макияж другой и почти копия брата. Такой более женственный вариант.
Встряхиваю головой и думаю, что я просто помешался.
Ладно, хочет изображать спящую красавицу, фиг с ней, пусть изображает. 
Сажусь в кровати, борясь с легким головокружением, иду в ванную. Взгляд в зеркало – дреды растрепанные, глаза-щелочки, щеки пурпурные, на одной – след от подушки. 
Да, уж - красавчик.
Мысли странно цепляются друг за друга, путаются, мешаются.
Встаю под холодный душ, дрожу от холода, но меланхолия не проходит. Странно так. 
После душа чувствую себя почти живым. Или давно мертвым.
Обматываюсь полотенцем и выхожу в спальню – она сидит на краешке кровати, спиной ко мне, уже одетая в свою белую маечку и в джинсы. Поворачивается, растягивает губы в улыбке, но глаза какие-то испуганные, взволнованные.
- Доброе утро,- я улыбаюсь ей, вижу, как взгляд девушки скользит по моему обнаженному торсу и застывает на полотенце, которое я придерживаю рукой, чтобы не свалилось. Ее смущение выглядит нелепым – после этой ночи глупо краснеть просто от моего вида,- ванная свободна.
- Доброе,- тихо отвечает она и поднимается.
Боже, я спал с ней? Или память мне изменяет?
Слишком уж скромной и застенчивой она выглядит. Как фанатка из тех, которые даже стесняются автограф попросить, а просто смотрят ошарашенными глазами и молча плачут. Пожимаю плечами и распахиваю шкаф. Слышу, как она тихо притворяет дверь ванной.
Странная какая-то.
Когда она выходит, я уже почти полностью одет – зашнуровываю кеды, сидя в любимом кресле Билла. Плевать на то, что вчера я даже смотреть на него не мог. Пле-вать.
- Тебе куда?- я улыбаюсь и поднимаю на нее взгляд,- я завезу. 
- Да не нужно. Мне отсюда недалеко,- она заворожено смотрит, как я одергиваю футболку и рассовываю по карманам толстовки вещи – ключи, iPod, сотовый… ничего не забыл?
- Мне даже не верится, что сегодняшняя ночь – правда,- внезапно проговаривает она. Смотрю удивленно, но не прекращая улыбаться. Резко приближаюсь и целую ее в губы – просто прикосновение, в котором больше нежности, чем страсти. Ты очень милая, спасибо, что не дала мне сдохнуть от тоски этой ночью, не дала опять всю ночь терзаться глупыми воспоминаниями. Когда я отрываюсь от ее губ, она обнимает меня и утыкается носом мне в футболку, тихо прошептав: - Я так долго мечтала быть с тобой.
Эй, ты чего, с ума сошла? Это называется секс на одну ночь, а не «быть с тобой». Раньше я бы сказал ей это в лицо, но теперь просто молча обнимаю ее, вдыхая немного сладковатый запах духов.
Дыра под ребрами наполнена пустотой и солнцем.
Я доказал, что мне все равно, любишь ты меня или нет, Билл. И теперь мне почти не больно.
Мне все равно, что будет дальше. Мне просто все равно.

- О-о-о-о-о,- многозначительно протягивает Густ, когда я вхожу в зал для репетиций,- так вот чего не хватало Тому, чтобы стать нормальным.
- Парень, я знаю, почему у тебя такая рожа довольная,- продолжает Георг,- девушка с которой ты ушел, была оооочень ничего.
- Не просто оооочень, а очень-очень,- ржет барабанщик, уворачиваясь от пустой бутылки из-под пепси, которой я в него запускаю.
- Пошли вы, придурки,- я фыркаю и, пытаясь не смотреть на тебя, прохожу мимо к холодильнику с напитками,- идиоты озабоченные.
- А это что-то новенькое!- радостно орет Густ,- это реально странно! Раньше тут было три озабоченных придурка и один девственник! Теперь только два озабоченных придурка, девственник и сноб!
- Заткнись,- я едва сдерживаю смех, да уж, Густ всегда может поднять настроение. Не смотреть на тебя, не смотреть, не смотреть, не смотреть… Ты не смотришь на меня, а я не смотрю на тебя, все просто. Нас нет друг для друга. И не было ни-ког-да.
- Том, достань, пожалуйста, мне ананасовый сок,- внезапно говоришь ты. Я даже вздрагиваю, услышав свое имя из твоих губ и чуть не роняю из рук Ред Булл. Твой голос напряжен, чуть ли не дрожит, но звучит решительно. 
Густ захлебывается недоговоренной фразой, в комнате повисает молчание.
Мне пофиг. Я покажу всем, что мне пофиг и в первую очередь докажу тебе.
- Конечно,- я пожимаю плечами и протягиваю тебе упаковку с соком, слегка улыбаясь. Так, теперь просто посмотреть. Просто перевести взгляд с яркой упаковки в руках на тебя. Спокойней. 
Вдох.
Мой взгляд встречается с твоим и сердце, кажется, останавливается на несколько секунд, вместе со временем, воздуха катастрофически перестает хватать, такое желанное равнодушие и меланхолия сменяются адской тоской в груди. Прекрати,- зло одергиваю я себя,- прекрати, идиот!
Как же я ненавижу все это… 
Придурок.
Прикрываю глаза на долю секунды. Тебе все равно, слышишь? ВСЕ РАВНО. Ты умер, Том. Вместе со своим братом. Вас больше нет. 
Становится гораздо легче. Открываю глаза и смотрю тебе в переносицу – нет уж, никаких зрительных контактов.
- Не тормози,- я фыркаю и подхожу ближе, бросив упаковку тебе на колени,- не за что. 
- Спасибо,- тихо отвечаешь ты, и я замечаю, что твои пальцы немного дрожат, когда ты отвинчиваешь крышечку. 
Смешно. Еще одно доказательство, что мы умерли, Билл, что мы – совсем другие, ведь мы никогда не волновались в присутствии друг друга. 
И никогда, глядя тебе в глаза, мне не хотелось умереть.

- Давайте, теперь In Die Nacht и по домам,- проговаривает Йост.
Вот хрень. Веселенько, однако. 
- Давайте, давайте, Том гитару в руки, Билл микрофон, и в темпе! На последнем концерте, Билл, что за фигня с твоим голосом сделалась?! Еще раз будешь ржать на сцене, я тебя урою!- пусть он орет, но в его голосе уже нет ярости, как было когда-то. Все это звучит почти нежно. 
Я театрально прикладываю руку ко лбу и мычу сквозь зубы: - Боже, Билл, я тебя убью когда-нибудь за эту песню. Что за название для песни о брате «В ночи»? Мля, вызывает у некоторых людей плохие ассоциации. 
Густ и Георг переглядываются и начинают ржать: - Том, ну ты и пошляк, блин… нам в голову и не приходило… 
Барабанщик начинает тихо подвывать сквозь смех: - « Никогда не покину тебя в ночи», «не оставляй меня в ночи»… не могу…. 
Я тоже смеюсь и бросаю на тебя быстрый взгляд – ты, кажется, даже побледнел. Йост наоборот побурел. Меня опять пробивает истерический смех.
- Ладно, ладно, Дейв, я взял гитару и молча попер на сцену, только убивать меня не надо,- в подтверждение своих слов я поднимаюсь по ступеням сцены, почти искренне улыбаясь, увидев вытянувшееся лицо продюсера. Не ожидал? 
Я вас обоих еще не раз удивлю.
- Билл, не тяни время! У меня еще встреча назначена, если я опоздаю, то порешу здесь всех,- тяну я и сажусь на стул, устроив гитару на коленях. 
Шок-шок, м-м-м?
Я показал всем, что мне все равно, да? Но почему-то легче не становится. 

Я лежу в кровати и не могу уснуть. 
Поворачиваюсь на другой бок, недовольно хмыкаю. Наконец раздраженно откидываю одело и поднимаюсь.
Иду в кухню.
Даже не нужно бояться наткнуться на тебя – тебя нет дома. Даже думать не хочу, где ты, сука, шляешься. Раздражение клокочет в душе, ища выхода.
Да где же ты?!
Раньше, ты, может, и приходил не рано, но три часа ночи – это перебор!
И кого я пытался обмануть – да, лежал, да, ждал едва слышного поворота ключа в замочной скважине, тихого щелчка, который в полной тишине квартиры для меня звучит громом. Ждал тихих шагов по коридору. Чтобы знать, что ты дома.
Что с тобой все в порядке.
Боже, Том, о чем ты думаешь?! Тебе же, бля, пофиг!
Хрен с тобой, Билл, если валяешься где-нибудь избитый. Фигня, если тебя сбила машина, а я, как идиот мечусь по кухне и не знаю, что делать. 
Тогда почему меня дрожь бьет от одной мысли об этом?!
Ему сейчас очень туфтово,- мысль приходит из ниоткуда,- ему плохо. Больно, страшно, отчаянно. А ты не можешь ему помочь. Ты – старший брат, ты должен оберегать его. Но ты просто бездействуешь.
Успокаивающе вдыхаю, сажусь за стол, кладу руки на гладкую поверхность и утыкаюсь в них лбом. 
Главное не нервничать. Позвонить тебе. Просто позвонить и спросить, где ты.
Получить свою долю презрения, злое: « А тебе какая разница?!», зато знать, что с тобой все в порядке.
Да. Точно.
Иначе я просто сойду с ума, разговаривая сам с собой и не зная, куда себя деть от странного, гнетущего чувства где-то в районе живота. 
Я слышу знакомый щелчок двери, когда уже держу в руках сотовый.
Облегчение затапливает душу, и я понимаю, как же, оказывается, легко дышать. Но тоскливое чувство не проходит.
Я просто посмотрю, в порядке ли ты, Билл. Просто посмотрю и уйду. Даже слова не скажу.
Да, не скажу. Ни за что.
Ноги уже сами несут меня в коридор.

Ты сидишь, облокотившись о дверь – сломанная кукла, разбитый фарфор, сгусток отчаянья и боли.
Что за…?!
Поднимает глаза на меня: - Томми,- разбитые губы толком не шевелятся, просто едва слышный шепоток, но я уже совсем рядом, подхватываю на руки, как-то отстраненно замечая, какой же ты стал хрупкий. И раньше был – сплошные кости, а теперь, будто соткан из тумана, совсем как призрак. Как же так вышло, что до этого я не замечал?.. 
- Не нужно,- едва слышно,- оставь… не трогай… мне больно.
- Какая сука это сделала?- хриплю сквозь зубы, на душе вихрь эмоций – ярость, боль, отчаянье, как же так вышло, что я не смог предотвратить этого?
Спальня. Ложу на простыни, ты не двигаешься, просто смотришь мне прямо в глаза, но я не чувствую той, прошлой боли. Все затмевает чувство ТЕБЯ.
Синяк на скуле, кровоподтек на губе, рассеченная бровь.
Под черной рубашкой видны синяки – уродливые красные и фиолетовые пятна на белом совершенстве, засохшая кровь.
Устало прикрываешь глаза, и я вижу, как сильно дрожат твои ресницы.
- Все нормально. Переломов нет,- тихо говоришь ты,- он знал, что делал,- горькая полуулыбка улыбка и ты морщишься от боли.
- Йост.
- Ага…- ты немного отворачиваешься,- нет, правда, мне не очень больно, Том. Просто синяки… неважно…. Просто устал…
« Я просто не хочу жить»- почему-то проносится у меня в голове. 
Совсем не моя мысль. 
Окончание твоей фразы повисает в воздухе.
Я сжимаю кулаки, поднимаюсь и иду в ванную. Включаю теплую воду – не горячую, от нее будет слишком больно, и оставляю ванную набираться.
Вхожу в комнату – ты лежишь в том же положении, только я знаю, что ты плачешь, пусть ты и смотришь в другую сторону и лица не видно. 
- Знаешь что, братишка? Ты сейчас мне все нормально объясняешь или я за себя не ручаюсь,- зло проговариваю я, но на самом деле я не чувствую злости. Надежда бьется под ребрами – может не все потеряно?..

Флэшбэк. время: первое утро Билла и Тома.
POV Билла. 

Жизнь так быстро меняет свое направление – то ты летишь в пропасть, то ты так высоко над облаками, что даже страшно – падение грозит неминуемой смертью. Наверное, я все-таки пессимист, потому что даже когда я счастлив, в голове возникает предательская мысль: « А надолго ли?..».
И сейчас, утром, глядя на тебя, я чувствую, как что-то сжимается в грудной клетке, тоскливо царапает душу. 
Но все равно так тепло-нежно-щемяще. И именно поэтому так страшно все это потерять. 
Ты не морщишься от лучиков света, застывших на лице – я, как эгоист, не задернул шторы, надеясь, что ты поскорее проснешься. 
Так странно. Ты и раньше был мне дорог – все понятно, ты – мой брат близнец, мое отражение, мое Альтер-эго. 
Но когда ты успел стать центром моей вселенной? Ты можешь смело быть эгоцентриком, потому что центром одной маленькой вселенной ты уже стал. 
Каждый удар твоего сердца, каждый вдох, каждый взгляд – за всем я так ревностно наблюдаю, будто бы это – только мое. Знал бы ты, что мне уже хочется поубивать половину населения Земли – тех, кому ты так улыбаешься, будто они тебе нужны и тех, кому ты бы мог улыбаться. Простите, фанатки, я просто сошел с ума, но я ревную его даже к вам.
Ты тихо вздыхаешь и на твоих губах появляется полуулыбка.
- Чего ты во мне еще не видел?- твой голос немного хрипловат от сна, ты фыркаешь и отворачиваешься от меня, зарывшись носом в подушку. 
- Нууу,- притворно недовольно мычу я, радуясь, что ты, наконец, проснулся,- мне нравится на тебя смотреть.
Ты садишься в постели, спускаешь ноги на пол и поднимаешься. Потягиваешься, мне почти больно смотреть на тебя – солнце слепит глаза, но я не могу оторваться, впитывая этот образ в себя. 
Как же сильно я тебя люблю, Том. 
- И я тебя,- внезапно отвечаешь ты, повернувшись.
- Что?- тихо переспрашиваю я.
- Ну… я тоже тебя люблю. 
- Ты слышал это?- сердце бьется быстро-быстро.
- Я же не глухой,- ты улыбаешься,- ты что?
- Ничего. 
Почему-то внезапно сердце колет в предчувствии чего-то. Так хорошо не бывает.
Не бывает долго.

-… мама звонила,- ты засовываешь дольку апельсина в рот и мычишь от удовольствия,- спрашивает как у нас дела. И как там Йост.
Упоминание о Девиде заставляет меня нахмурится: - И что ты ответил?
- Правду,- пожимаешь плечами,- у нас все просто офигеть, а у Йоста хреново. И надеюсь, хреново ему будет очень долго.
- Не могу понять, зачем ты это сделал. Ты должен был держать себя в руках.
- Ой, ну только не начинай,- морщишься и, как бы не замечая, двигаешь стул ближе ко мне,- достал уже. Он первый начал.
- Ты прямо как в первом классе,- я невольно улыбаюсь, наблюдая за твоим передвижением – понемногу, с лукавой улыбкой и делая вид, что сам даже не замечаешь,- у тебя все первые начинают.
- Я же не виноват, что так много людей хотят мне морду набить!
Наконец ты добираешься до меня и тянешься за поцелуем, положив руку на спинку моего стула. 
- А не легче было просто подняться со сту…,- хмыкаю я, но ты не даешь мне договорить. К вкусу твоих губ примешивается привкус апельсина.

Солнце, апельсины, запах твоего тела и туалетной воды – такой родной и близкий, все смешивается в гамму чувств и в моей груди горит солнце. 
Боже, только не забирай этого всего у меня. 
Я прошу тебя. Все что угодно, но только не Тома.

- Чего ты хотел?- зло спрашиваю я, глядя на Йоста, развалившегося в кресле. У него на носу повязка, от ссадины на губе скорее всего останется шрам. Все это вызывает у меня очень даже радостное чувство удовлетворения. 
- Не советую тебе разговаривать со мной в таком тоне,- спокойно отвечает мой уже, наверняка, бывший продюсер. 
- А как я еще должен с тобой разговаривать?- презрительно осведомляюсь я, но мне становится чертовски неуютно. 
- Да… раньше ты так со мной никогда не говорил,- будто не слыша моего вопроса продолжает он,- твой братец плохо на тебя действует. Ты любишь своего брата, Билли? Хотя чего я спрашиваю… не просто любишь… он тебя еще и трахает.
- Заткнись,- резко бросаю я.
- Я ведь не вру. На правду не обижаются, детка. Ты теперь весь такой смелый и уверенный…. Ты просто красивая сучка, Билли, которой регулярно вставляют. Думаешь твое хорошее самочувствие от любви? Нет, солнышко, это просто физиология. 
- Знаешь, Дейв, единственная сука в этой комнате, это ты,- почти спокойно отвечаю я, глядя на человека, которого так боялся и ненавидел когда-то. Всего лишь несколько недель назад. Смешно. Теперь мне нечего терять, кроме тебя и, странно, это вовсе не вызывает отчаянья или еще чего-то там. Да, может быть, на этом моя карьера кончится. 
Да, мне будет чертовски плохо без сцены.
Но без тебя мне будет в миллион раз хуже. Теперь я просто не смогу жить без тебя. Без твоей улыбки, без твоих глаз в которых столько любви, без твоих прикосновений, без твоей близости… меня дрожь пробирает от мысли о такой жизни. 
Уж лучше вообще не жить.
- Ты особо не распаляйся,- почти ласково проговаривает он,- у меня есть к тебе хорошее предложение.
- Нет,- тут же отвечаю я.
- Что «нет»?
- Всё – нет.
- Не торопись так,- с его губ не сходит эта нежная улыбка, - от этого предложения отказаться ты не сможешь… ты думаешь, твой братец так легко отвяжется от того, что он сделал? Это называется избиение, между прочим.
У меня все холодеет внутри от этого тона.
Будто бы он – хозяин положения. Уверенность в том, что он победитель.
- За это срок дают. Знаешь у меня есть один знакомый судья… его дочурка уже очень долго хочет поработать со мной – конечно девчонка не талант, но разве сейчас это главное? Думаю, если я захочу подать иск, он будет разбирать это дело. Знаешь, у твоего братца не сказать, чтобы хорошая репутация…. Ну, конечно выйдет еще парочку статей о том, как он совратил пару несовершеннолетних фанаток… или даже не пару, а больше. Как думаешь, пяток лет ему дадут? Конечно дадут, я об этом позабочусь. А в тюрьме, я думаю, взрослые дяденьки найдут применение его тяге к мальчикам. 
- Какой же ты урод,- беспомощно шепчу я,- ты просто урод… как же я тебя ненавижу. 
- А я вот люблю тебя, Билли. Только ты этого совсем не ценишь, так что мне приходится быть с тобой жестоким. Наверное, тебе все-таки придется продолжить карьеру. Ты рад? А вот Тому пора сказать «до свидания», солнышко. Причем в как можно более грубой форме, чтобы он и думать о тебе забыл. Все понятно? 
Мир разлетается на осколки, и каждый впивается в мою кожу, плоть, сердце.
Он оказывается вдруг совсем-совсем близко и я не могу ничего с этим поделать.
- Ну, поцелуй своего любимого продюсера. Ты же рад, что мы не разрываем контракт? Так покажи, насколько ты счастлив.


Я вхожу в комнату, ты отрываешь взгляд от экрана телевизора и смотришь на меня. Подскакиваешь и подаешься ко мне, но будто спотыкаешься, останавливаясь. Улыбка, которая было засверкала на твоим лице, медленно исчезает – сначала с лица, а потом и из глаз. 
Ты понимаешь, что творится что-то неправильное.
Я хороший актер и я смогу обмануть тебя. Смогу – ради тебя, Том. 
Я будто наблюдаю за всем со стороны – я знаю, насколько холодное и отстраненное выражение сейчас на моем лице. 
И не видно, что мое сердце вырвано и лежит у твоих ног – растопчи его, Том, растопчи, разбей, забери его, сделай все то, что сейчас я сделаю с твоим. Оно – лишь твое. Оно бьется только ради тебя.
Или…. Билось?
Больше нет ничего. Сейчас мы умрем, братишка, так сделай последний вдох и смотри, как я рушу нашу вселенную.
- Привет,- тихо говоришь ты,- ты где был? Я волновался.
- Извини, Том, все было ошибкой.
- Что?..- в твоих глазах недоверие, боль, страх – ты не понимаешь ничего, но ты знаешь, что наша смерть уже у порога.
- Билл, о чем ты говоришь? Что с тобой? Что он тебе сказал?!- последняя твоя попытка изменить что-то. Если бы я мог обнять тебя сейчас. Просто подойти и обнять, прижаться к тебе и ощутить жар твоего тела – чтобы ты растопил лед, уже сковывающий меня, коснуться твоих губ губами и просто закрыть глаза – чувствовать, осязать, любить – вечно. Но я лишь спрашиваю:
- Кто «он»?
- Йост. Я знаю, ты вчера был у него. Что он сказал тебе, Билл?! – ты чувствуешь меня, Томми, но сейчас меня нет… а как можно почувствовать то, чего нет? Но ты все равно чувствуешь – поэтому в тебе еще есть надежда.
Удивленно смотрю на тебя – приподнимаю бровь – у тебя становится такой вид, будто я тебя ударил:
- Он мне ничего не говорил. Мы просто обсудили график репетиций.
- График репетиций? Но ведь он хотел разорвать наш контракт… Билл…- ты бледнеешь, а мне хочется кричать от твоей боли, хочется вцепиться ногтями в щеки и кричать-кричать-кри­чать от отчаяния. 
- Вот именно, что «хотел»,- я улыбаюсь, и эта улыбка кровожадно впивается в губы – здравствуй, старый знакомый, ты все еще показываешь миру, насколько ты силен? Вернее - насколько ты жалок,- теперь его желание изменилось.
И я вижу, как рушится наша вселенная.
Нет ни взрыва, ни дыма, ни грохота – только пылинки в лучах солнца, только боль в твоих глазах, в которых даже нет слез, только твоя-моя-наша боль. 
Ты опускаешь ресницы и на твоих губах – почти улыбка, пустая, разбитая, чужая – мы все прикрываемся масками, Том, но скоро и твою, как мою, сбросить будет невозможно. 
- Ты согласился быть с ним, да? – и этот вопрос не требует ответа.
Когда-то в детстве, на вопрос, как бы ты хотел умереть, ты ответил: - Как угодно, только бы с тобой. Я не хочу – в одиночестве. 
Тогда я сказал, что никогда не оставлю тебя.
Я молча выхожу из комнаты – потому что иначе я просто не выдержу…
Закрываю дверь и приваливаюсь к ней спиной – и только тут из моих глаз брызгают слезы, я зажимаю рот ладонью, чтобы не было слышно всхлипов, кусаю ее так, что чувствую теплую кровь во рту, задыхаюсь, захлебываюсь и молю Бога, чтобы тебе не было так же больно сейчас, как мне. 
Я здесь, Томми, я не оставил тебя, я чувствую тебя, я люблю тебя. Твоя смерть не одинока, потому что мы умираем - вместе.

Да, не смотреть на тебя – самый хороший вариант. Просто не смотреть – что может быть легче?..
Боже, что может быть труднее?!
Ты притягиваешь взгляд. И не только потому, что ты сам просто сверлишь меня глазами, просто хочется смотреть на тебя, пусть не касаясь, но осознавая, что ты рядом. Такой красивый, знакомый и совершенно недосягаемый.
Ну чего ты так смотришь?!
Мне кажется, что во мне сейчас прогорит дыра от твоего взгляда – даже боюсь подумать, что сейчас горит в нем.
Вполне возможно, что ненависть.
Я не могу так…
Ты будто специально делаешь мне больнее. Лучше бы ты просто забыл про меня.
Цепко держишь прямо за душу своим взглядом. Знаю, что если посмотреть тебе прямо в глаза, сразу пойму все твои чувства, сразу узнаю, что ты чувствуешь кроме боли и ярости – уж эти то чувства витают в воздухе постоянно.
Да сколько же можно?! Отвернись, бля, посмотри в окно, например, или еще на кого, но не в мою сторону!!! Неужели так сложно?!
- Том, прекрати пялиться на меня,- я просто не выдерживаю, в голосе звенят слезы – мне кажется, что это слышат все, - достал уже!
- Мне нельзя на тебя смотреть?- хрипловатый, насмешливый голос, черт возьми, будто тебе вообще пофиг на меня, ты просто издеваешься, смеешься, и от этого желание глупо разрыдаться возрастает. Медленно перевожу взгляд на Йоста, просто чтобы понять, услышал ли он в моей последней фразе то, что мог услышать.
Мы будто цепляемся взглядами – теперь, после той ночи, о которой я не буду вспоминать, когда я смотрю ему в глаза, я не могу отвести взгляда – будто смотрю в адскую бездну, которая убивает, завораживает, держит так крепко, что мне никогда не освободиться.

Моя личная тюрьма. Вернее мой личный тюремщик.
Ха-ха.
Про это можно сочинить песню. 
- Репетиция окончена, - проговаривает Девид. Сердце начинает биться быстрее. 
Я вижу, как ты почти бросаешь гитару на подставку, срываешь толстовку с вешалки и, схватив рюкзак, вылетаешь из зала. Автоматически дергаюсь в сторону двери и резко останавливаюсь – стоп, Билл, что ты творишь?!
Медленно выдыхаю и подхожу к зеркалу, аккуратно сняв кожаную куртку со спинки стула. 
- Билл, тебя подождать?- как-то нетерпеливо спрашивает Густ, в отражении я вижу, что они с Георгом уже у двери. 
- Эй, Билл, ты-то куда собрался? Нам еще интервью обсудить надо, не забыл? 
- Дейв, давай не сегодня, а?- тихо прошу я и одеваю куртку.
- Сегодня,- жестко проговаривает он и бросает ребятам: - Идите. 
- Пока,- басист пожимает плечами, Густ быстро кивает мне, и они быстро выходят – куда они, интересно, так торопятся?
А, может, им просто есть куда торопиться.
- Знаешь, Билл, ты привыкнешь,- Йост стоит у окна ко мне спиной. Можно было бы просто подойти сзади и столкнуть его вниз.
Мысль вызывает улыбку. Так просто. 
- К чему?- улыбаясь, спрашиваю я.
Видимо он чувствует эту улыбку в моем голосе и оборачивается. Удивленно вглядывается мне в лицо, на котором сверкает улыбка – я знаю, что в ней слишком много холода и ненависти. Но он проглотит.
Черт возьми, всегда проглатывает.
Всегда – мне кажется, что это все длится уже вечность. Вечность боли, страха, грязи, ненависти – такой жгучей и страшной порой, прикосновений, которые мне не нужны и противны. Вечность – пу-сто-ты. 
- Ко мне,- тихо проговаривает он,- тебе сейчас кажется, что я убиваю тебя, так? Но на самом деле, это и есть спасение, детка. Спасение, понимаешь?..
Ну все, его прорвало. 
- Я тебе не «детка»,- мне правда хочется смеяться, потому что я вижу, что он сейчас искренен. Он, правда, открывает свои чувства.
Продолжает, пропуская мои слова мимо ушей.
- … я ведь просто хотел помочь тебе сначала. Билл, я же сразу понял, какой ты. Слишком красивый для всех этих идиотов, которые вертятся вокруг тебя и так и норовят затащить в постель, чтобы попользоваться и бросить, слишком доверчивый, чтобы понимать все это… 
Меня просто прошибает смехом. Я креплюсь из последних сил, сдерживаю хохот, рвущийся наружу. 
-… если бы не я, так кто-то другой… ведь я люблю тебя, Билл. Я просто не дал разным уродам играть с тобой. А твой брат,- лицо продюсера кривится в презрительной маске,- глупый мальчишка. Ты же внутренне гораздо старше него, Билл, он же еще просто ребенок, который нашел себе новую игрушку. Ваши… отношения изначально были обречены. Это противоестественно. Ты поймешь, может быть через месяц, а может быть, через год, но ты еще будешь мне благодарен. Ты еще полюбишь меня.
На последнем его слове я начинаю смеяться.
Просто взахлеб. До слез.
Взгляд Дэвида меняется – вижу ярость, медленно зажигающуюся во взгляде. 
Но остановить смех не могу… и не хочу.
Ему больно, я знаю, ведь всегда больно получать в ответ на искреннее признание смех. Я бы хотел, чтобы ему было больнее в миллионы, тысячи раз…
- Ненавижу тебя,- выдавливаю я сквозь истерический хохот,- ты просто идиот, Дейв. Мне все равно, что ты там надумал, какие там себе оправдания нашел, я просто ненавижу тебя. 
В моих глазах пляшут веселые черти, почти как когда-то в детстве, только вот вызвано это не весельем.
- Ты самый страшный урод из всех, кого я встречал. Только ты всегда хотел уничтожить меня, что у тебя и вышло,- и я опять начинаю смеяться.
Удар.
Хватаюсь за щеку, на которой багровеет след ладони.
Но мне все равно так хорошо на душе. Я сделал ему больно, он почувствовал хотя бы миллионную долю того, что чувствую я. 
- Заткнись, заткнись, шлюха,- зло шипит он и прижимает меня к себе.
Я не вырываюсь.
Просто смеюсь до слез.
И не уворачиваюсь от грубого поцелуя, которым он впивается мне в губы. 

Я люблю ездить по ночному городу – просто смотреть на вереницу огней, слушать любимую музыку и не думать ни о чем. Только вот редко удается настолько бесцельно проводить время.
Я захлопываю за собой дверцу машины, чувствуя, что руки все еще немного дрожат. 
Удивленный взгляд Саки, сидящего за водительским креслом – я почти никогда не сажусь на переднее сидение, предпочитая создавать хотя бы видимость одиночества, сидя сзади.
- Давай просто поездим по городу, ладно?- тихо прошу я и прижимаюсь горящим лбом к ледяному стеклу.
Он молча заводит машину – и, Боже, я так благодарен ему за то, что он не задает глупых вопросов!
Как бы я хотел сейчас просто сказать: « Отвези меня в аэропорт». Взять билет, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, уехать и забыть прошлое, забыть будущее, забыть тебя.
Совершить это предательство самого себя хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. 
Глупые-глупые мысли. Ведь даже забыв тебя, я бы все равно мучился до конца жизни, понимая, что чего-то не хватает. Чего-то адски важного.
Мелькают витрины, люди, машины – будто бы жизнь проносится мимо. 
Неужели я еще так молод?..
Иногда мне кажется, будто я живу уже целую вечность.
Столько людей, столько слов, столько действий. Столько всего.
Я устал. Мне холодно.
Без тебя я опять замерзаю, Том. 
Только теперь в миллион раз хуже, ведь я знаю, каково не быть объятым этим холодом.
Забавно, когда-то я думал, что самое худшее, что может случиться – это мой уход со сцены, жизнь без бешеной энергетики зала и фанатов, скандирующих мое имя. Жизнь без музыки равносильна смерти, да?
Тогда жизнь без тебя подобна полному уничтожению.
Я все еще ощущаю на себе вонь духов Дэвида – именно вонь дорогого парфюма, который, кажется, пропитал меня всего – лживого, трусливого мальчишку, которому так страшно. И хочется прийти сейчас домой – к тебе, забраться под нагретое твоим теплом одеяло, прижаться к горячему телу и почувствовать ответные объятия.
Утонуть в тебе, представив, что остального мира нет. И не нужно мне ничего больше.
Но именно теперь я лишен этого – когда я, наконец, понял, что значит счастье.

Ты был рядом всегда, но я не понимал, насколько это важно…
Хотя раньше это и было важно, но не настолько необходимо. 
Твое присутствие – каждую секунду, каждое мгновение.
Мы сделали нашу связь неразрывной. Сами уничтожили себя, Томми.
Я даже не хочу думать о том, что может случиться, если завтра я откажу Йосту. 
Он ведь и правда посадит тебя за решетку. Он сможет.
Он просто сошел с ума, он, в самом деле, ненормальный, я начинаю это понимать это в полной мере только сейчас.
Тюрьма не для тебя, братишка, я просто не выдержу, если он упечет тебя туда, я просто не смогу жить с этим. 
И я знаю, что ты ответишь, если я расскажу тебе всё.
- Он не сможет. Слабо ему. У нас ведь фанатов полмира, Билл, меня не дадут посадить в тюрьму,- почти слышу твой голос.
Но что голоса тысяч фанатов против голоса закона, которым управляют люди, такие как Дэвид – жестокие, упорные, беспринципные, стремящиеся заполучить то, что им нужно любой ценой. 
Нас забудут – может шум еще не утихнет в течение года максимум, но появятся новые кумиры, и мы будем позабыты – ты за решеткой, я – в вечном ожидании.
У нас есть деньги, но у Дэвида их больше.
У нас есть мизерная власть, его связи в тысячу раз крепче и шире. 
Так где же выход, Том?
Только смотреть на бесконечную смену кварталов за окном автомобиля, на людей – таких свободных, но не осознающих своей свободы.
Они могут любить тех, кого захотят, могут целовать тех, кого вздумается, могут жить так, как им угодно… а мне ведь всего лишь нужно, чтобы ты был рядом. 
Запретная любовь – так смешно звучит, но так горько.
Ведь мне теперь плевать на мнение общественности. 
Пусть шокировано смотрят и крутят у виска, пусть орут: «Извращенцы» хоть за каждым углом, мне все равно, главное, чтобы ты был счастлив.
Улыбался, так, как ты умеешь. Чтобы сердце замирало и сладко сжималось, а ниже ребер был будто бы воздушный шарик, заполненный теплом и нежностью. 
Сейчас, мельком глядя на твое осунувшееся лицо, кажется, будто бы эта улыбка уже никогда не появится на твоих губах. 
Что ты, интересно, сейчас делаешь?
Мучаешься осознанием того, где я могу быть? Ждешь, пока я вернусь и сразу же уйду в свою комнату – запрусь в ванной, одену наушники, включу iPod, лишь бы не думать, что ты всего лишь за стенкой?
Не думать, что я мог бы сделать, если бы все не было так, как есть.
Каждый день, приходя домой, запираюсь в комнате, наплевав на голодную резь в животе, врубаю музыку на полную громкость и, забившись в угол кровати, пишу песни – настолько тоскливые, что, прочитав написанное, мне хочется смеяться – я представляю, что сказали бы критики, услышав эти тексты. Учитывая, какую они иногда бучу поднимают из-за наших нынешних, вполне оптимистичных записей.
Каждая песня – реквием по жизни. Смерть-тоска-боль из каждой строчки.
Или же столько слезливой нежности к тебе, столько сладкой надежды, что я просто рву на клочки бумагу – лишь бы не видеть эти чувства на бумаге, потому что становится еще хуже. 
А может, ты сейчас напиваешься в тишине кухни.
И тебе больно, что я все еще не вернулся.
Я чувствую, как непроизвольно хмурюсь.
- Саки, давай уже домой.
Машина разворачивается.

Аккуратно поворачиваю ключ в замке. Прохожу в коридор и вслушиваюсь в мертвую тишину – везде выключен свет, ни шорох, ни звука. 
Я прохожусь по всем комнатам, заглянув даже в ванную, и останавливаюсь и закрытой двери твоей комнаты. 
Тяну ручку… открыта.
Пусто. Постель смята, джинсы и футболка, в которых ты был сегодня, брошены в кресло.
Значит, ушел куда-то.
Так.
Достаю сотовый из кармана, чувствуя, как накапливается волнение.
Нахожу номер Густава и слышу ровные, долгие гудки…
- Да!- на заднем фоне орет музыка, голос барабанщика пьяный и довольный. Так, значит, Том не с ним. Вот черт, да где он?! Но все же спрашиваю:
- Густ, Том не с тобой?
- Со мной, конечно.
Что?!
- Где вы? 
- В клубе… если хочешь, подъезжай сюда,- пьяно ржет он, я морщусь.
- Нет, не думаю… с вами все нормально?
- Да, мамочка Билли, с нами все окей. А если понимать вопрос так, как я понял и как оно и есть – с Томом тоже все в порядке, уже потащил куда-то трахать какую-то блондиночку. 
- Ну, этого мог не говорить. Давай, хорошо тебе отдохнуть. 
- Ты точно не хочешь подъехать? Развеешься. А то вы с Томом в последнее время выглядите, как ходячие трупы… ему вот помогло… ну как?
- Нет, что-то не хочется. Только… если встретишь его еще, не говори, что я звонил, ладно?
Трехсекундное молчание.
- Ладно. Какие же вы все-таки идиоты. 
- Сам такой. До встречи.
- Пока.
Почему-то мне становится обидно. Ревность острыми коготками царапает нутро – как же, ждешь ты меня. 
Нет, я понимаю, не мне судить тебя, но все же… как всегда побежал забывать обиду в объятиях какой-нибудь силиконовой… даже не знаю, как назвать.
Встряхиваю головой, отгоняя непрошеные слезы. Боже, во что я превратился?! Чуть что, сразу слезы на глаза наворачиваются. Нервы, твою мать.
Я выхожу из комнаты и иду к себе. Перед глазами мелькают картинки, которые так хочется отогнать, но просто невозможно.
Ты и кто-то, чьего имени я даже не знаю, но уже ненавижу всей душой.
У меня с Йостом – другое.
Ведь мне неприятны его прикосновения и поцелуи, мне мерзко, страшно, обидно, когда он касается меня. 
У тебя сейчас все не так. 
Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Скидываю куртку, рывком сдергиваю с себя футболку, расшнуровываю кеды.
Снимаю макияж у зеркала – ватный тампон быстро покрывается черным, в каждом моем движении столько злости, что кожа вокруг глаз воспаляется – слишком сильно давлю. Ну и черт с ним.
Лягу спать. И мне плевать, что ты там делаешь.
Да, мне плевать!
Беру iPod с намерением заткнуть уши и уж точно пропустить твое появление дома. Знаю ведь, что не усну, но это лучше, чем слышать твои шаги и знать, откуда ты пришел. Гораздо лучше вслушиваться в твои любимые песни и думать, что, может быть, сейчас ты едешь домой и слушаешь то же самое. Хотя бы так – ближе к тебе.

И тут я слышу, как поворачивается ключ в замке. 
Хлопок закрывающейся двери. Непонятная возня.
Стоп.
Слишком много шума для одного человека.
Нет-нет-нет. 
Ты не мог так со мной.
Не мог ведь, Том, правда?..
Я даже не осознаю, как оказываюсь у двери своей комнаты и приоткрываю ее, чтобы увидеть, как ты целуешь ее – грубо, так, будто бы ты умираешь, не касаясь этих губ, как ты прижимаешь ее к стене – рука забирается под кофточку… 
Нет-нет-нет.
Мне кажется, что я сплю.
Будто сцена из глупой комедии. Или трагедии – я не знаю.
Прикрываю дверь.
Перед глазами почему-то туман.
Так странно.
Ведь ты и меня так целовал.
И точно так же прижимал к стене горячим телом – будто заслоняя собой весь мир, и мне казалось, что у тебя больше не с кем так не будет, кроме меня.
Я все еще помню твой жар, прикосновения твоей кожи, губ, языка, твой аромат – такой… странный, неповторимо-сладкий, от которого захватывает дух и так странно щекочет в груди. А ты… а что ты?..
Слух странно обостряется – я слышу, как вы проходите к тебе в комнату.
Роняете что-то. Спотыкаетесь о вещи и мебель, стукаетесь об углы, потому что оторваться друг от друга нет сил. 
Я стою посреди комнаты, а этот глупый туман никак не сходит с глаз. Взгляд скользит по предметам – я не понимаю, что мне теперь делать.
Просто не знаю.
Просто слушаю, как ты забываешь меня.
Касаюсь пальцами кожи под глазами – мокро. 
Я что, плачу?
Наконец взгляд останавливается на зеркале в полный рост – цепляется о знакомую фигуру. Все дробится в глазах, и я вижу только силуэт – темная тень на холодной глади, я не узнаю себя. Закрываю глаза на доли секунды.
Когда открываю, все видно гораздо четче. 
На губах – растерянная, дрожащая улыбка. Будто бы плохо склеенная из тысяч кусочков. 
Глаза – усталые, темные осколки горят и там.
Понурые плечи, остро торчащие кости ребер, болезненная худоба и бледность – это не я.
Словно битое стекло на асфальте – серое-серое и острое.
Нет-нет-нет, не я. 
Не я судорожно вслушиваюсь в звуки предательства.
Не я не могу остановить это или хотя бы просто зажать уши, потому что просто нет сил. 
Не я ненавижу себя так, как не ненавижу никого.
Не я хочу изуродовать этого кого-то в отражении, чтобы все, наконец, поняли, каков я на самом деле.
Не я знаю, что единственный человек, который мог принять меня истинного, сейчас окончательно забудет обо мне, и обратного пути нет.
Не я…
Не я…
Не я…
Слышишь, Том?..
Нет, ты больше не слышишь меня, ты слишком занят.
Я цепляюсь ногтями в щеки и раскрываю рот в крике – но звука нет, только какое-то сдавленное сипение и всхлипы.
И эти звуки-звуки-звуки, ты стонешь, нет, замолчите, я прошу!
Зажать уши – просто зажать уши, но я не могу. Я больше ничего не могу.
Только ненавидеть себя и весь мир в придачу… всех – кроме тебя. 
Даже теперь.

Я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих в глаза. Голова болит, глаза жжет, горло пересохло и болит.
Прикрываюсь ладонью глаза и прищуриваюсь – комната медленно собирается из изогнутых линий, приобретая очертания столика у кровати, кресла и окна. Когда я вчера уснул?..
Помню, что просто упал на кровать, забился под одеяло и, не обращая внимания на острую нехватку воздуха, накрыл голову подушкой – лишь бы ничего не слышать.
И, судя по так ужасно щиплющим и опухшим глазам, еще и захлебывался слезами.
Ха-ха-ха.
Пришло, наконец, благословенное отупение.
Мне просто все равно.
Дыра под ребрами, где раньше было сердце – просто пульсирующая пустота, темная, засасывающая пу-сто-та, которой нет конца. У которой есть начало, но оно так глубоко уходит в прошлое…
Может быть, эта пустота тянется еще с тех времен, когда мы начали карьеру, и я понял, что мир далеко не сказочная вселенная песен и музыки.
Просто она сидела глубоко-глубоко внутри, постепенно поглощая меня все больше.
А теперь я – это она.
Она – мое Альтер эго.
Моя нынешняя жизнь.
Я не жалею.
Мне казалось, что я почти показал миру, насколько силен. 
На самом деле мир просто показывал, насколько он сильнее.
Я медленно собираюсь и выхожу из дома – на улице тьма едва-едва рассеивается.
Мне все равно, на то, что она сейчас спит в твоих объятиях, Том.
Мне просто все равно.

- О-о-о-о-о,- многозначительно протягивает Густ, когда ты входишь в зал для репетиций,- так вот чего не хватало Тому, чтобы стать нормальным.
Мое сердце пропускает удар. Я пусто улыбаюсь Дэвиду – на его губах появляется ответная улыбка, неуверенная и почти незаметная. Он так и не научился разгадывать мои улыбки.
- Парень, я знаю, почему у тебя такая рожа довольная,- продолжает Георг,- девушка с которой ты ушел, была оооочень ничего.
- Не просто оооочень, а очень-очень,- смеется Густ, уворачиваясь от пустой бутылки из-под пепси, которой ты в него кидаешь, улыбаясь. Я знаю, что ты улыбаешься – я просто чувствую.
- Пошли вы, придурки,- ты фыркаешь, а я борюсь с нестерпимым желанием посмотреть на тебя,- идиоты озабоченные.
- А это что-то новенькое!- радостно заявляет барабанщик, мне хочется, чтобы он, наконец, заткнулся и я так надеюсь, что ты заставишь его прекратить,- это реально странно! Раньше тут было три озабоченных придурка и один девственник! Теперь только два озабоченных придурка, девственник и сноб!
- Заткнись,- в твоем голосе улыбка. Такая солнечная и веселая, я почти ощущаю ее тепло на своей коже. 
Я не выдерживаю.
Все гребанные рамки, в которые я так хотел заключить наши с тобой отношения еще утром, летят ко всем чертям.
Утешаю себя глупым: « Мне же все равно… просто попробую сделать наши отношения… менее напряженными». 
А на самом деле думаю, что если не посмотрю ему в глаза и не почувствую хотя бы капли твоего тепла, то просто умру.
Ведь сегодня меня ждет… страшное. Я ведь заслужил хотя бы чуточку тебя… заслужил.
- Том, достань, пожалуйста, мне ананасовый сок,- тихо говорю я, переводя на тебя взгляд. Ты едва не роняешь Ред Булл, вздрогнув, а я чувствую, что голос предательски дрожит.
Густ захлебывается недоговоренной фразой, в комнате повисает молчание – ненавистно-напряженное. 
- Конечно, - внезапно ты так просто поворачиваешься ко мне, держа в руках упаковку с соком, и протягиваешь ее мне… 
Я смотрю в твое лицо, впитывая каждую родную черточку, и пусть на нем такая фальшивая и злая улыбка, я все же чувствую, что мне становится теплее. 
Выдох…
Мой взгляд встречается с твоим и сердце, кажется, останавливается на несколько секунд, вместе со временем, воздуха катастрофически перестает хватать, я тону в тебе, я так скучаю по тебе, я так люблю тебя…
А в твоих глазах звериная тоска, и мне хочется кричать.
Кажется – пара секунд и мир взорвется мириадами пылинок и оставит нас, наконец, одних.
Но внезапно ты прикрываешь глаза.
И когда ты открываешь их, я больше не вижу своего брата.
- Не тормози,- ты фыркаешь и подходишь ближе, бросив упаковку мне на колени,- не за что. 
- Спасибо,- тихо отвечаю я, пытаясь совладать с собой, но чувства рвутся наружу и пальцы дрожат, когда я отвинчиваю крышку сока.
Мы все-таки умерли, Том. 
Потому что раньше мне никогда, глядя тебе в глаза, не хотелось больше не дышать, потому что я не вижу в них той надежды на свет, которая заставляла меня жить когда-то.
Мы мертвы, Томми, но я все равно люблю тебя – даже после смерти.

- Давайте, теперь In Die Nacht и по домам,- проговаривает Йост.
Пристально вглядывается мне в лицо, пытаясь угадать реакцию.
Петь эту песню будет невыносимо.
Ведь говорить правду всегда сложно, особенно когда она никому и не нужна. 
- Давайте, давайте, Том гитару в руки, Билл микрофон, и в темпе! На последнем концерте, Билл, что за фигня с твоим голосом сделалась?! Еще раз будешь ржать на сцене, я тебя урою!
Я пожимаю плечами и виновато улыбаюсь, чувствуя, что не выдавлю из себя и слова, даже при большом желании. Смотрю на тебя.
Театрально прикладываешь руку ко лбу и мычишь: - Боже, Билл, я тебя убью когда-нибудь за эту песню. Что за название для песни о брате «В ночи»? Мля, вызывает у некоторых людей плохие ассоциации. 
Это словно удар ниже пояса. Запрещенный прием, Том. 
Зачем ты так?
При всех. Так просто. Правду. 
Руки холодеют, по спине бегут мурашки. И я чувствую на губах ту самую улыбку, которая появилась на них сегодня ночью – растерянную, немного дрожащую, совсем не мою. Слишком искренняя. 
Я опускаю голову, и прядки волос падают на лицо – чтобы никто не видел, как мне больно слышать то, что ты говоришь. Ведь это все означает лишь одно – ты окончательно забыл про меня, тебя не мучают воспоминания, тебе и в самом деле все равно.
- Том, ну ты и пошляк, блин… нам в голову и не приходило… 
- « Никогда не покину тебя в ночи», «не оставляй меня в ночи»… не могу…. 
Они поливают грязью все, что было между нами, а ты смеешься. Ты всего лишь смеешься, но этот смех – словно нож по сердцу.
Вам смешно, вам всем смешно.
Наша любовь – просто смех в комнате, слова, которые словно камни мне на плечи, твой издевающийся голос. И всё. Больше нет ничего.
- Ладно, ладно, Дейв, я взял гитару и молча попер на сцену, только убивать меня не надо.
Я слышу, как ты поднимаешься на сцену. А у меня нет сил даже жить, не то, что сделать пару шагов в мир, где раньше мы были только вдвоем. 
Теперь у нас у каждого своя реальность – одинокая, но все же своя.
И это, видимо, тебя вполне устраивает. 
- Билл, не тяни время! У меня еще встреча назначена, если я опоздаю, то порешу здесь всех.
Просто – пара шагов.
Микрофон в руки.
И я пою эту песню, наверное, впервые осознав весь ее смысл. 
Ее обреченность, ведь нас уже разлучили, оставив меня – во тьме.
Или может, я просто ушел один?..

- Билли, детка, расслабься…
В руках судорожно сжат бокал с шампанским, мне хочется смеяться – слишком уж напоминает сцену из дешевого романтического фильма.
Свечи, шампанское, приглушенный свет, красиво сервированный столик, только вместо нервной барышни, облаченной в вечерний наряд - не менее нервный «подросток, увешанный готической мишурой». Помнится, раньше я жутко злился, вычитав такое описание себя.
Теперь же понимаю, что я – обычный мальчишка. Мальчишка, облаченный в одежду взрослого и заигравшийся во взрослые игры.
- Не называй меня деткой,- раздраженно проговариваю я, но голос все равно дрожит.
- Окей, только не волнуйся ты так.
- Если ты думаешь, что таким образом успокаиваешь меня, то ты заблуждаешься,- я ставлю бокал на столик и тушу одну из свечей, легонько на нее подув. 
- Слушай, я пытаюсь сделать все как можно безболезненней для тебя, а ты…
- Это ты послушай, Дейв. Ты далеко не благодетель сейчас. Так не нужно делать вид, будто желаешь мне только лучшего. Я. Ненавижу. Тебя, - раздельно и четко проговариваю я, глядя ему прямо в глаза,- понимаешь? Все просто – я здесь сейчас лишь потому, что не хочу, чтобы Том попал в тюрьму. Вот и всё. Ты выиграл, я проиграл. Все предельно ясно. 
- Хватит! - зло обрывает меня продюсер,- если не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. 
- А было по-хорошему? 
- Было, но больше не будет.
- Хочешь, чтобы я не ненавидел тебя? - я резко поднимаюсь с дивана и двигаюсь к Дейву – что же, знаю, что попытка заведомо обречена на провал, но ведь ничто не мешает мне попытаться. 
- Ты же знаешь что хочу,- он качает головой и как-то очень горько улыбается.
Я останавливаюсь в шаге от него.
Протягиваю руку и касаюсь его ладони, поборов дрожь отвращения. Слишком много плохого он сделал мне, чтобы я мог касаться его без темного чувства, вспыхивающего в груди.
- Так отпусти меня,- тихо говорю я,- прошу тебя, Дэвид. Мы с Томом просто уедем, исчезнем из шоу-бизнеса, ты больше не услышишь о нас… просто отпусти нас, пожалуйста… неужели ты не понимаешь, как мне больно. Ты говоришь, что любишь, но тебе плевать на то, что я не могу без Тома. Я просто не могу, не живу, мне даже дышать больно, Дейв!
Унижение – вот как это называется, но ради тебя я готов унижаться, черт возьми, ради нас, Том, я готов ползать перед ним на коленях.
- А я не могу без тебя, Билл,- в его голосе лишь спокойствие. 
Приговор вынесен и будет приведен в исполнение. 
Я резко одергиваю руку.

Прикосновения – везде, везде, ВЕЗДЕ!
Меня захлестывает паника, я пытаюсь не вырываться, пытаюсь расслабиться и просто не думать, но ужас накрывает с головой, рвет на части, заставляет сердце почти не биться, а на глаза наворачиваются слезы – от страха, омерзения, унижения… от всего, что только есть в этом мире плохого.
Все мои детские ужасы нашли живое воплощение, и я не могу от него защититься.
И не будет мамы – теплые, мягкие, ласковые руки, прогоняющие всех монстров обратно в ночь, легкий поцелуй в лоб и нежный шепот. 
Не будет тебя – крепкие братские объятья, которые не дают им утащить меня во тьму, такое знакомое тепло тела рядом и аромат детства - шоколад, сладковатый запах фруктов и ландышей, цветущих в саду.
Маленькие белые цветочки с тонким, будто серебристым запахом остались далеко в детстве, ведь в роскошных букетах нет таких простых цветов, а моя жизнь теперь именно такой вот лживый набор лепестков и стеблей.
Розы – кроваво красные, холодные, мертвые.
Или лилии – словно экзотические, ядовитые цветы, запах которых всегда ассоциировался у меня со шлюхами. К которым теперь отношусь и я?..
Стоп.
Нужно думать обо всем на свете, только не о руках, жадно ищущих пряжку ремня, губах и языке касающихся кожи, не о дрожи омерзения то и дело прокатывающейся по моему телу.
Я думаю о цветах. 
О детстве.
О теплых лучиках солнца в твоих глазах. И об улыбке. И о нежной-нежной коже, к которой можно прикасаться вечность – просто ощущать бархатистую гладкость и отсчитывать бешеные удары своего сердца. И о розоватых губах – только я знаю каждый изгиб, каждую трещинку, каждый миллиметр чувствительной поверхности, только я знаю, насколько сладко ощущать прохладу пирсинга языком, только я знаю – ПОЛНОСТЬЮ.
- Билл, отвлекаешься!- горячее дыхание на ухе, ощущение зубов, прикусывающих мочку,- ты что, так и будешь… бездействовать?
Именно так.
Я думаю о тебе.
О том, как твои руки проводят по моему бедру – горячо даже сквозь ткань тонких джинсов.
Твои губы засасывают кожу у основания шеи – обжигающее прикосновение языка и я резко выдыхаю, потому что нет сил сдерживаться.
Шепот, совсем не твой голос: - Нравится?
Стоп, не отвлекаться.
Том-Том-Том-Том….
Твои руки скользят мне под футболку – жаркие ладони, совсем не твои, но не думать об этом, не думать…
Черная ткань трещит – слишком уж резко ты сдергиваешь бесполезный кусок ткани, который не служит защитой.
Молчание. Чувствую взгляд, который жадно скользит по моему телу. Я не открою глаз.
Я никогда их не открою.
- Я так долго ждал… чтобы увидеть тебя таким…
Хочется зажать уши и не слушать. И кричать. Но я молчу.
Поцелуй, я почти рефлекторно отдергиваюсь, но тут же расслабляюсь.
Это ты меня целуешь, я знаю, пусть вкус совсем не твой, но это ты-ты-ты.
- То-о-ом, - стону я, не выдержав, и касаюсь губами чужих губ,- Томми…
Всё совсем не так, неправильно, неверно, но я думаю о тебе, это ты – во мне, ты мучительно вскрикиваешь, потому что сладко – до невозможности. 
Мой Ангел, моя любовь, моя жизнь, моя смерть, моя боль.
Мир взрывается темными осколками, и каждый отдает предательством, горечью, ощущением грязи и отвращения.
Тяжелое тело на мне.
Мокрое от пота, слишком горячее, слишком чужое.
Наконец он ложится рядом и я, наконец, могу дышать. 
Могу отвернуться к стене и попытаться нащупать простыню, не открывая глаз, потому что в них кипят слезы отчаянья. Но не прольются.
Слезы – это для публики.
Или другие слезы – для тех, кого любишь.
Но не для тех, кто разрушил твой мир.
Вот и всё.
Вот так всё просто.
И вовсе планета не взорвалась от того, что я окончательно исчез.
Я – словно феникс, который, сгорев, так и не возродился, хотя надеялся до последнего.
Ха-ха. Феникс.
Шлюха ты, Билл Каулитц, и никто больше.
- Билл.
Не трогай меня, не говори со мной.
- Я ослышался или ты назвал меня Томом?- спокойный голос, но от него меня бросает в дрожь. Я знаю, что сулит это показное спокойствие.
Молчу. Врать я не буду. Устал. Не хочу. Не важно, что будет дальше. 
Я устало тру глаза. Мокрые. 
- Значит, ты решил играть по-другому. Третий лишний, да? А может мне лучше бы вообще уйти, оставив тебя с твоим призрачным Томом наедине?
- Было бы неплохо,- слова вылетают из рта прежде, чем я их осознаю. 
- Сссука,- злой шепот за спиной и я лечу на пол.
Удар об пол – ощущение не из самых приятных. 
Из горла вырывается истерический смешок – ситуация просто абсурдна до невозможности.
Порадуйся, Билл, тебя трахнули, как последнюю шлюху, а потом еще и выкинули с постели. В прямом смысле.
Не хватает пары хрустящих бумажек.
- Ты там будешь вечно лежать?- ярость в его голосе тщательно замаскирована издевкой.
- Пошел ты.
- Ты еще и дерзишь?- наигранно удивленный голос. Я поднимаюсь, закутавшись в простыню. 
- Представь себе. 
Он резко поднимается с кровати и как-то очень быстро оказывается рядом. 
- Лучше бы тебе говорить со мной помягче… моя девочка.
- Пошел на хрен,- весело отвечаю я.
Он замахивается и бьет мне по лицу, я не уклоняюсь, потому что мне – все-рав-но. 
Еще один удар – прямо под дых. 
Я сгибаюсь, из глаз брызгают слезы.
- Сука, я не буду терпеть…
Удар – я падаю на пол, ударившись о тумбочку, но я не сопротивляюсь, не прикрываюсь, потому что единственное чего мне хочется – просто прекратить существовать. 
Потому что обратно дороги нет.
Кому я теперь нужен?..
Даже Том отвернулся от меня.
И мама отвернется, если узнает.
И весь мир, потому что не любит осознавать своих ошибок.
Я – ошибка мира, ошибка жизни, я не должен был родиться или должен был, но кем-то совсем другим.
Удары сыплются на меня градом, но мне почти не больно, ведь на душе – гораздо больнее.
Скоро должна наступить зима.
И снежинки лягут на сырую землю.
И наступит Рождество – волшебное, пахнущее апельсинами и маминым пирогом, хвоей и снегом. 
Дети будут находить подарки в красных носках, висящих над камином. 
И верить в Санта-Клауса, которых готов исполнить любое желание.
А я буду вечно замерзать в холоде вселенной и тонуть в грязной реальности, зная, что волшебства нет и не будет.

Темнота, наконец, поглощает мир.


Настоящее время.

- Я когда очнулся, его не было. Представляешь, он даже мне рубашку приготовил и деньги бросил на тумбочку,- смешок получается каким-то странно отрывистым и хриплым,- чтобы я без проблем добрался. Забавно, да?
Вот она – вся правда.
Стало легче.
В самом деле, стало немного легче, теперь, когда ты все знаешь. Можешь презирать меня, можешь ненавидеть, всё равно ничто уже не имеет значения. Наверное, хуже уже не будет.
И физической боли почти нет – потому что ты рядом. Просто кружится голова и подташнивает.
- Может, скажешь что-нибудь?..- равнодушно спрашиваю я, и закрываю глаза, устав глупо пялиться в потолок, пытаясь не смотреть на тебя. 
Тишина не рвет перепонки и не кажется неуютной. Потому что я не надеюсь на ответ.

POV Тома.

- Ну, может, скажешь что-нибудь?..
Просто ловлю воздух губами, я учусь дышать заново. 
Ты закрываешь глаза, немного отвернув голову в сторону и твои губы кривит усмешка – кажется, ты и сам не осознаешь, что улыбаешься.
Как же так вышло, Билл?..
Как так получилось, что я – старший брат, не смог ничего сделать?..
Чтобы уберечь тебя. Спасти от всех. От мира. От себя.
Я вздыхаю и подаюсь вперед. 
Ты молча отодвигаешься и поворачиваешься ко мне спиной, когда я ложусь рядом. 
Знаю, что сейчас ты бессмысленно смотришь в окно, по которому скользят капли начавшегося дождя, и может быть, вспоминаешь, как не очень давно мы лежали тут вдвоем, и тихо говорили о чем-то нелепом, но очень важном.
И вроде бы были ленивые прикосновения – пальцы, перебирающие мягкие темные пряди, губы медленно скользящие по ладони – в задумчивости, рука, легко поглаживающая спину – просто, чтобы касаться.
И ты не знал тогда, сколько тебе еще придется выдержать.
И что наступит такой день, когда мы будем лежать рядом, и вроде бы ничто не мешает просто – прикоснуться, но нельзя, потому что слишком много безнадежности, усталости и того, чего уже не исправишь. Сделанного, не сделанного, не высказанного и просто – не забытого. 
Я знаю, что приговор Йосту уже подписан судьбой.
Я смогу. Я сделаю то, что должен сделать. Я освобожу тебя. 
Потому что никто не достоин свободы так, как ты, братишка.
И я просто прижимаюсь лбом к теплой спине, чувствуя, как ты вздрагиваешь. 
- Прости меня…
…за то, что я опоздал.
…за то, что так ничего и не понял.
…за то, что не помог тебе.
…за то, что не знал ничего.
…за то, что делаю сейчас всё неправильно.
…за то, что люблю тебя.
…за то, что ты тоже – любишь.
- Ненавижу тебя,- тут ты всхлипываешь,- я ненавижу тебя, Том!- ты почти кричишь, голос срывается и замирает.
Ты плачешь. 
Капли дождя барабанят по стеклу все сильнее.
Я молча поднимаюсь с постели и выхожу из спальни.
Я знаю, что через пару часов ты поднимешься, преодолевая боль, и пойдешь в ванную, которая уже переполнится и вода затопит всю ванную и коридор, но тебе будет все равно.
Ты будешь ощущать одиночество.
Такое, как никогда в жизни.
Я знаю всё это, потому что чувствую, как та ниточка связи, которая, казалось, почти пропала, крепнет с каждой секундой.
Я опять ЧУВСТВУЮ тебя, Билл.
Слышишь, братишка? 
Ты будешь свободен.

- Эйн, у меня к тебе есть просьба.
- Что-то случилось?- голос, раздающийся из динамика сотового телефона, звучит почти обеспокоено.
- Да. Мне нужен пистолет.
Молчание. 
- Зачем? - вопрос не требует ответа и задан просто из вежливости и немного – любопытства.
- Нужен.
- Нет проблем,- я почти вижу, как в другой части города невысокий темноволосый парень пожимает плечами,- какой?
- Я в них не разбираюсь. Такой, чтобы стрелял. 
- Хороший ответ,- смеется он,- ладно, будет тебе такой, чтобы стрелял. Только… ты хорошо подумал? Любое оружие рано или поздно выстрелит, а ты у нас звезда,- опять этот беспричинный смех. 
- Эйн, - предупреждающе произношу я.
- Ладно, не напрягайся. Когда?
- Как можно быстрее. Это срочно.
- Будет дороже…
- Неважно. 
- Тогда у моста через сорок минут. Только, сразу предупреждаю, пистолет выброси сразу после применения,- весело заявляет парень.
- Хорошо.
- До встречи.
Отрывистые гудки. 

- Ты меня любишь?
- Что?..
- Ты любишь меня?
- Блять, Билл, сейчас совсем не время выяснять, кто кого любит! Нужно поговорить.
- Просто ответь, - шепот, глаза – совсем рядом, так близко, что перехватывает дыхание и в них столько мольбы, словно от ответа зависит жизнь, - просто ответь. Сейчас.
- Ну… да.
Первый в моей жизни поцелуй, первый, потому что теперь я понимаю – какого это, целовать того, кого любишь.

- Дэвид, нужно увидеться, - спокойно говорю я.
- В чем дело?
- Только что приходил Джеймс и принес копию договора. Сказал, чтобы ты побыстрее просмотрел его.
- Черт, он же говорил, что принесет завтра!
- Он уезжает. На отдых с семьей, вроде бы.
- Понятно. А Саки завезти не может?
- У него же выходной.
- Ладно… подъезжай ко мне. Кстати… ты не знаешь, где Билл?
- Нет. Я его еще со вчерашнего дня не видел. А что?
- Ничего. В общем, я жду тебя в течение часа, потом у меня дела.
- Договорились.
Гудки.
Такси едет по городу кругами – мужчина за рулем то и дело удивленно посматривает на меня в зеркало заднего вида. 
Сердце странно сжимается в комок, но я списываю это на волнение.
Не каждый раз собираешься убить человека.

- Больно?
Отчаянно вглядываюсь в лицо, пытаясь отыскать там сожаление. Но нахожу только нежность в сияющих странным светом глазах.
Внезапно на губах, которые теперь стали совсем родными, появляется такая улыбка, что мир меркнет по сравнению с ней.
Я бы остановил время, лишь бы она навсегда осталась на твоих губах. 
Ведь я знаю, что ты счастлив.
- Все в порядке.
- Я люблю тебя, - легко говорю я, толком не ощутив слов на губах – как могут чувства их оставлять?..
- Ага. И я тебя.

Голова нестерпимо кружится, сердце стучит где-то в горле, во всем теле слабость.
Стучусь в дверь.
Ни шагов, ни звука открывающейся двери.
Перед глазами туман – черт возьми, да что же это такое?!
Очередная серия ударов в дверь.
«… сотовый телефон отключен»- холодно сообщает механический женский голос в наушнике.
Ноги толком не держат.
Я стучусь в дверь еще долго, чуть не падая от странной слабости.
И, наконец, какой-то момент я отключаюсь – просто падаю в темную пропасть и почему-то последнее, что мне вспоминается – это твое улыбающееся лицо.
Мир тихо плачет по нам и его слезы дождинками оседает на городские крыши. 
Мы свободны, Билл?..

- Слушай, я просто не успеваю теперь за твоими эмоциями,- лицо капризного ребенка, которому не дают то, что он хочет. Душу почти до боли сжимает нежность.
- Я просто не могу на тебя злиться,- я улыбаюсь, ставя перед ним тарелку и наклоняюсь к нему совсем близко: - Потому что я люблю тебя…

Эпилог.

Я просыпаюсь. Свет бьет в глаза – нестерпимо яркий и белый.
С трудом открываю глаза, щурясь. 
Белый потолок, белые стены. 
Где я?..
- Больница, - раздается рядом голос. 
Сердце замирает и начинает биться с бешеной скоростью.
Я резко поворачиваюсь и вижу тебя, лежащего на соседней кровати – бледное лицо, под глазами залегли яркие темные тени, но ты улыбаешься. Так… удивительно.
Просто – улыбаешься. Не так, как всегда, но и не по другому. Что-то изменилось. Очевидно – навсегда.
- Почему мы здесь?
- У тебя чего-то там такое на фоне сильного стресса, а у меня…- протягиваешь руки, забинтованные до локтей,- сильная потеря крови и легкое сотрясение мозга.
Ты сообщаешь мне это так, будто мы говорим о погоде. И ты читаешь мои мысли:
- Хорошая погода, правда?- улыбаешься,- с первым снегом тебя.
И правда.
За окном огромными хлопьями падают тяжелые хлопья снега.
- И тебя…

- … застрелился,- мрачно говорит Густав.
- Что?!
- То. Билл… ты знаешь, что он… он… короче…
- Короче он тебя сильно любил, - поморщившись, обрывает его Георг, - бля, звучит как-то…
- Не только звучит, - веско добавляет барабанщик,- блин, парни, не хрена не понимаю. И вообще не верится… В общем, эта дура Мэгс, которая у вас убирается, обнаружила тебя и почему то кинулась звонить Дейву. Не скорой, а Дейву! Короче, она там такой фигни наговорила, что ты умер, что вся ванная в крови, что ты там себя чуть ли не на куски нарезал. И только после Дейва догадалась позвонить доктору Цеггер. А Дейв… пулю пустил в лоб. И написал прощальную записку даже. Всякий бред, если честно, что он виноват, что любит тебя, что-то там еще. Сдохнуть можно, наша жизнь превратилась в какой-то кошмар. Хорошо хоть ребята вовремя спохватились и замяли скандал. По официальной версии у вас с Томом сильное истощение. Хоффман там разбирается. 

Ты бледен, словно призрак – и в самом деле напоминаешь мне тень – слишком хрупкий, словно сотканный из тумана. Только глаза порой искрятся прежним задором и лукавыми огоньками. Но не сейчас.
Откидываешься на подушки, устало смежив веки. 
- Вообще то все запретили вам это рассказывать, но думаю, не стоит это дело оттягивать. Уж лучше мы и сейчас, чем потом, из какой-нибудь тупой газетенки,- проговаривает Георг, переводя обеспокоенный взгляд с меня на Билла. 
- А кто меня обнаружил?- спрашиваю я, чувствуя что-то странное в душе.
Я должен бы радоваться, что человека, которого я хотел убить, больше нет. 
Но радости почему-то нет.
Я, вроде бы, вообще разучился чувствовать счастье. 
- Вообще, когда приехала полиция, ты без сознания лежал у Дейва на диване. А он… в ванной был. Уже мертвый. 
Вот значит, как вышло. Пистолет, который должен был послужить орудием смерти для него, все-таки исполнил свое предназначение. 
Судьба – странная штука.
Я понимаю, что сейчас всё сложилось так, как должно было. Все правильно.
Каждый получил то, что заслужил.
Но я никогда не прощу себе одного – я оставил Билла, когда нужен был ему больше всего.
Послужил причиной того, что мой брат, который жил вопреки всему, все-таки решился на такой шаг. 
Я, а не Дэвид, сломал его, потому что не смог просто остаться с ним, ослепленный жаждой мести.
Совершал роковые ошибки – одну за другой. И мой братишка, мое отражение, всё, что у меня было – зеркально повторял мои промахи. 
На пути к свободе?...
На пути ко всему миру в руках?..
Я не знаю… не знаю и так боюсь, что потерял тебя навсегда.

Ночь. Тихо. Темно. 
Я не могу уснуть и знаю, что ты тоже не спишь. Ты поднимаешься в кровати и идешь к окну – стремительность движений медленно возвращается к тебе, ведь сначала ты от слабости даже подняться толком не мог, а теперь в твоих движениях почти прежняя грация.
Смотришь за стекло – там снег повсюду и так тихо.
Больница находится за городом – место для тех, кому надоели огни города и кто хочет остаться в неком подобие одиночества. Поэтому здесь очень тихо ночью и я почти привык к этому.
- Столько звезд видно,- говоришь ты и касаешься холодной поверхности ладонью,- так странно. Я уже тысячу лет не видел столько звезд. Особенно зимой.
- У бабушки с дедушкой. Два года назад, по-моему,- говорю я и надеюсь, что ты не замолчишь, как всегда при моих попытках поговорить. 
- Да, помню. Тогда было Рождество. И мы уронили елку и сломали чуть ли не все игрушки,- ты улыбаешься,- помнишь, как бабушка разозлилась. 
- Ага. Близнецы Каулитц в своем репертуаре – раздолбали фамильные игрушки,- я тоже улыбаюсь.
- Это было так давно.
Ты так сосредоточенно вглядываешься во что-то за стеклом, словно пытаясь найти там ответы на вопросы, которые ты вряд ли мне задашь. 
Я поднимаюсь и подхожу к тебе. И мне немного страшно, что сейчас ты отойдешь, оттолкнешь меня, показав, что не простил меня и не простишь больше.
Но ты лишь чуть-чуть отодвигаешься в сторону, освобождая мне место у окна. Я смотрю и у меня перехватывает дыхание – так красиво.
Белый снег лежит повсюду – накрыв мир белым покрывалом сна.
В небе столько звезд, что удивительно – неужели их так много?.. Целая вселенная.
А мы с Биллом – всего лишь две маленькие крупинки. Снежинки – в вечном полете вниз. 
Или вверх. 
- Холодно,- тихо говоришь ты,- знаешь, я чувствую себя кусочком льда. Под кожей холод. Будто бы больше не будет ничего кроме вечной зимы и холодного неба над головой. Я так устал постоянно что-то доказывать всем… у меня такое чувство, будто бы я умер и сейчас лежу где-то в земле. И именно поэтому так холодно… - твой голос дрожит,- я не могу… 

И как-то так получается, что я прижимаю хрупкое тело к себе, обнимаю так, словно не выпущу никогда, прижимаюсь щекой к едва теплой щеке и ощущаю каждый удар твоего сердца, каждый вдох и то, как под твоей кожей плавится холод. 
Будто бы нас нет и никогда не было, будто бы мы – вся вселенная, одна на двоих. И так было и будет всегда.
- Я не живу, когда тебя нет рядом,- слова совсем не важны, но они срываются с губ сами по себе, потому что невозможно уже молчать.
- Я не хочу жить, когда тебя нет рядом…
И не нужно бояться, что однажды проснувшись утром, пойму, что всё потеряно.
- Мне так холодно, когда тебя нет со мной…
Не нужно бояться замерзнуть навсегда, не чувствуя нити, которая связывает два сердца в одно.
- Мне так больно дышать, когда тебя нет со мной…
Не нужно бояться, что дыхание остановится, и мы потеряем друг друга однажды.
- Мне не нужен никто, кроме тебя, без тебя мне ничего не нужно…
И не нужно бояться, что однажды в ответ ты увидишь лишь холод в глазах….
- Не оставляй меня больше…
И не будет больше страшных ночей, когда нет тепла почти твоего тела рядом и горячих прикосновений на коже.
- И ты… Никогда…
И мои губы находят твои.

Мир за окном продолжает жить, сверкая холодными звездами в небе и снегом, предвещающим скорое Рождество. 
Кто-то гасит свет в комнатах и ложится спать в одиночестве, чувствуя тоскливую безнадежность. 
Кто-то лежит в холодной постели и думает, как пережить завтрашний день.
Кто-то боится будущего и собирает утром улыбку – по частям, надеясь, что никто не заметит ее горького отсвета в глазах. 
Кто-то откладывает счастье на потом – такое далекое и желанное, забывая, что оно может и не настать.
Кто-то чувствует дыру под ребрами там, где было когда-то сердце и растаптывает себя в пыль, не надеясь на спасение.
Кто-то пытается показать миру, что он – гораздо сильнее.
Кто-то, но не мы.
Теперь уже – навсегда.
 

Оставить комментарий            Перейти к списку фанфиков

Сайт создан в системе uCoz