Aвтор: Whisper
Пэйринг: Том/Билл
Рейтинг: R
Жанр: angst, romance, POV Том
Дисклеймер: не мое и не претендую.
|
- Билл, ну, где ты есть?! Мама зовет! Том влетел в комнату, изо всех сил пнув ногой дверь, и почти сразу же замер, в полнейшем изумлении глядя на младшего брата. - Черт, Билл… Ты что с собой сделал? Билл, который явно не ожидал вторжения, вздрогнул и стал судорожно шарить руками по столу, ища ватки для снятия макияжа. - Да я… я ничего… Я спущусь сейчас… Том быстрым шагом подошел к брату и развернул к себе за плечи. - Черт… Билл, ты чего, с ума сошел?! - Да я… Том, я просто… Мне интересно стало, и я… Мне кажется, с накрашенными глазами я красивее… - Дурак, - презрительно протянул Том, – на идиота ты похож с накрашенными глазами, понятно? У Билла задрожали губы. Он дернул плечами, сбрасывая с них руки Тома, и отвернулся к зеркалу. - Ну… ну, ладно, я, в общем-то, просто попробовать решил… - Блин, Билл, думать надо головой, а не жопой. Быстро эту гадость смывай и спускайся вниз, а то мама злится уже. ***** - Билл? Ты что какой-то… - Какой?.. - Ну… как будто тебя по башке утюгом долбанули. - Все нормально. Том закатил глаза и сел на кровати, уставившись на брата. Тот лежал, угрюмо глядя в потолок, и обиженно сопел. - Я же вижу, что не нормально! Том подошел к кровати Билла и присел на корточки. - Билл, что стряслось? - Ничего… - Это я уже понял, обычный ритуал несознанки исполнен – теперь можешь смело признаваться во всем. Билл хотел было улыбнуться, но вовремя спохватился и только презрительно фыркнул. - Ну?.. – Том нежно погладил брата по руке. – Бииилл! Я с кем разговариваю? - Да ну тебя! – Билл злобно отдернул руку и демонстративно отвернулся к стенке, с головой закутываясь в одеяло. – Сначала обидишь человека, а потом пристаешь со своими «что случилось-что случилось»! Том застыл с приоткрытым ртом. Мысленно прокрутил в памяти все события прошедшего дня и тихо ойкнул. - Билли… Ты чего, из-за своей гребаной косметики обиделся? - Том, уйди. Ты уже сказал все, что хотел. - Билл, ну ты чего в самом деле… Я же не со зла… Просто на меня мама наорала, я злой был, да еще ты копошился три часа… Билл… Ну, чего ты молчишь?.. - А что я должен сказать?! - Ну, не обижайся! Я дурак. - Я и не сомневался. Том хихикнул и развернул брата к себе. - Билл, я это не серьезно. Я раздраженный был. Ты же меня знаешь. Прости. Билл изо всех сил постарался сделать презрительное лицо, но его попытка успехом не увенчалась: на Тома, такого родного и милого, просто невозможно было долго сердиться. Билл погладил подушечками пальцев щеку брата и тяжело вздохнул. Том просиял, понимая, что прощен. - Ладно, сам понимаю, что глупо, - с едва заметной ноткой горечи хмыкнул Билл. – Просто интересно стало… - А знаешь, - задумчиво протянул Том, жестом прося Билла подвинуться и залезая к нему под одеяло, - тебе с подведенными глазами очень даже неплохо. Странно, конечно… но красиво… необычно так… - Ты это говоришь, чтобы я не обижался на тебя. - Неправда. - Правда. - Нет!! - Да!!! - Билл, думай, что хочешь, я тебя переубеждать не собираюсь. Я не вру. Ну, наговорил я сдуру ерунды – так что, ты теперь всю жизнь это помнить будешь?! Билл покосился на брата, который прямо-таки полыхал праведным возмущением, и, сбавив тон, спросил робко: - А мне правда… идет макияж? Том… только честно скажи!.. - Билл, я тебе врал когда-нибудь? Я же говорю – непривычно, странно, но прикольно! У тебя сразу вид такой… потусторонний. Я, правда, не уверен, что маме это понравится… Она и с дредами-то моими до сих пор не смирилась, а тут… Договорить до конца Том не успел, оказавшись стиснутым в крепких объятиях младшего брата. ***** Почему я не иду к нему?.. Я знаю, что он сейчас сидит в соседнем номере абсолютно один. Даже знаю, в какой позе – сжавшись в комочек, согнувшись почти пополам, прислонившись затылком или к стене, или к спинке кровати. У него, наверняка, пустой, стеклянный взгляд, пальцы, судорожно вцепившееся в колени, сжатые, распухшие от постоянного покусывания губы и растрепанные волосы, прилипшие к шее и щекам. До его комнаты – три шага. Просто встать с постели. Просто открыть дверь. Просто выйти в коридор. Просто шагнуть вперед. Черт… Это ведь правда так… просто. Сколько часов я не выхожу из номера? Три… нет, наверное, больше. Не знаю. Не важно. Гостиничные простыни пахнут хлоркой. Не люблю этот запах, вот и расплачиваюсь – мог бы закутаться и не дрожать от холода, как сейчас. Шея и спина затекли – больно. Я ведь ни разу не пошевелился с того момента, когда пулей залетел в номер и плюхнулся на кровать. Завтра все тело будет каким-то помятым, а окружающие станут пялиться на мою морду и злорадно хихикать за моей спиной. Ну да, я ведь в очередной раз нажрался до потери сознания. Ну, конечно, я всю ночь отжигал с какой-нибудь блядью. Да-да-да, конечно, безусловно. Я еще раз подтвержу это в своих новых интервью. Меня не стошнит, надеюсь. Я психую?.. О, да. Я психую. Там, за стенкой, самый дорогой мне человек сходит с ума от собственных мыслей, разъедающих душу, словно кислота. Он не плачет, нет: последний раз брат плакал лет в десять, из-за чего - даже не помню, наверняка, из-за ерунды какой-то: нашкодил я, а наказали его. Такое часто случалось: я понаходчивее был, поизворотливей, а Билл вечно витал в облаках. Мечтатель. Иногда мне кажется: лучше бы он плакал почаще. Рыдающего легче успокоить. Легче подобрать слова утешения. Легче понять, что боль прошла – с последней высохшей слезой, с последним всхлипом, с последней немой благодарностью в глазах. Но он уже давно не плачет. И поэтому меня нет рядом с ним. ***** Сегодня Билл узнал, что похож на шлюшку. А еще – что один известный взрослый мужик совсем не прочь его трахнуть. Ну, или хотя бы в рот засунуть – уж для этого Билл просто создан. Ах да… Еще брата предупредили, что в первый раз всегда больно. Зато потом… потом даже понравится. Обязательно. У Билла очень красивая улыбка. Я люблю смотреть на него, когда он дурачится и впадает в детство – сразу так тепло становится, словно солнышко спустилось на землю. И все равно, что в такие моменты брат кажется совершенным придурком с отставанием в развитии как минимум лет на пять. Он так заразительно, звонко смеется, что порой я с трудом удерживаюсь, чтобы не начать хулиганить вместе с ним. Я люблю его задумчивую улыбку: когда он полностью погружен в собственные мысли и не видит, что я за ним наблюдаю. Меня смешит его лицо, когда он восхищается чем-то – огромные глазищи, приоткрытый рот, только в ладоши не хлопает от счастья. Обожаю, когда он иронизирует и криво, насмешливо ухмыляется, высмеивает и самоутверждается. Схожу с ума от его пошлой улыбочки порно-звезды, когда он шепчет мне на ухо в разгар вечеринки: «Я так хочу тебя…». А сегодня я узнал, что он может улыбаться по-другому. Криво. Пусто. Отвратительно. Сжатыми в ниточку бледными губами – такие изображают у вампиров на страшных картинках, не хватает только кровоподтеков и выпирающих клыков. Страшно. ***** Каково это: быть облитым дерьмом с ног до головы? Не знаю. Не потому, что меня сплетни обходили стороной. Нет, про меня много чего придумано было: от изнасилования девочки в ранней юности до ребенка от фанатки. И я не понаслышке знаком с этим ощущением гадливости и омерзения, которое возникает после очередной гнусной статейки. Но это одно. Я никогда раньше не задумывался, почему на свою кровь человек реагирует относительно спокойно, а вид чужой может довести до обморока. Теперь я понимаю. ***** Уже завтра весь «цивилизованный» мир будет гоготать, пересказывать и со смаком обсуждать реплику Бушидо. Кто-то, быть может, даже начнет делать ставки. Кто-то будет шептать ехидное «Так этому пидору и надо». Кто-то начнет петь дифирамбы тупости и примитивности – мол, каков молодец, вот так вот открыто взял и признался. Журналисты чуть ли не в каждом интервью станут просить Билла прокомментировать «провокационное заявление». Брат будет мило улыбаться и нести чушь в ответ. Не успеет он смыть с себя эту грязь – ему напомнят снова. И, скорее всего, не раз прозвучит фраза: «А чего вы хотели? При его-то внешнем виде и манерах!» Я знаю, что завтра весь мир будет в восторге. Тот самый мир, который два года признавался моему брату в любви и возносил его на недосягаемые вершины. Ах да, он же привык. Ну, конечно, его ведь еще со школы дразнили бабой и шлюхой, так что он и переживать-то сильно не будет. Может, даже порадуется – своей сногсшибательной красоте и сексуальности, которая не может оставить равнодушным ни девушек, ни мужчин. О том, что в эту ночь Билл не сомкнет глаз, комкая в ледяных пальцах подушку и остервенело кусая пальцы от бесконечного стыда, не подумает никто. ***** Я не остановил его, когда он, невнятно что-то пробормотав, вылетел из кабинета Йоста - так и остался сидеть, безразлично глядя на экран выключенного телевизора, по которому только что прокрутили запись интервью. Дэвид что-то говорил мне о том, как нужна сейчас Биллу моя поддержка, что я должен его утешить и взбодрить – я только кивал и поддакивал, не слушая и не вникая. Может, со стороны это смотрелось глупо, но Дэвид не замечал моего безучастного лица – он сам был слишком взволнован. А потом мне позвонила мама. Мама… Мама всегда звонит мне, а не Биллу. Чтобы ни случилось, чтобы ни произошло, даже если просто соскучилась и хочет поболтать - она всегда набирает мой номер. И ждет, дам ли я трубку брату или ограничусь «приветом от…». Я не помню уже, какую бредятину нес: и про недоразумение, и про «перепутали», и про «просто сплетня, не верь ей»… Она не поверила мне. Кажется, ей стало только хуже… ***** Я себя ненавижу. Вы скажете, что это слишком громкие слова? Да нет. Я ведь не кричу об этом. Я шепчу это одними губами, наблюдая за игрой теней на потолке. Не-на-ви-жу. ***** Господи, а ведь я всегда считал себя старшим и сильным, многие над этим смеялись, мол, десять минут – велика разница, но я так привык к этому. Привык, что Билл чуть что - сразу бежит ко мне, не может без меня и шагу ступить. Ему всегда жизненно необходимо мое мнение, только моим словам он верит до конца, и только мне он – самовлюбленный и эгоистичный – только мне подчиняется беспрекословно. Я всегда относился к нему так, как сильные относятся к слабым: с любящим и насмешливым пренебрежением, свысока, но все-таки любя. И я меньше всего на свете хотел, чтобы это смешное капризное существо, большой ребенок, готовый раздуть скандал из-за пустяка, страдал и втихаря глотал слезы. Поэтому я бежал к нему по первому зову – подуть на смазанную йодом коленку, выгородить перед учительницей или мамой, объяснить сложную задачу по алгебре… Все, что угодно, лишь бы получить в итоге невесомый поцелуй в щеку и ласковое «что бы я без тебя делал»… Я хотел быть для него всем – и я был им до сегодняшнего дня. Сегодня я не смог. Просто не смог. ***** Я ведь должен быть рядом с ним, правда? Ведь я его старший брат, он – самое дорогое, что есть у меня на этом свете. Мы не можем по отдельности, мы – всегда и навсегда вместе. Окружающие завидуют нам только потому, что нас двое. Человеку очень сложно найти свою половинку в бесконечном круговороте людей, а мы с рождения избавлены от неудачных поисков и разочарований. Двое – это уже не один. Это когда все чувства делятся поровну – и ослепляющее счастье, и невыносимая боль. Я боюсь разделить с тобой твои страдания, Билл. У меня ведь может не получиться. И тогда я навсегда распишусь в своей беспомощности и никчемности. Я эгоист?.. ***** Я всегда считал, что люблю своего брата. Люблю так, как никого и никогда не смогу полюбить. Я был неправ?.. Почему-то в мыслях нет этого «люблю». Есть только «я должен»… Я должен. Должен. Прямо сейчас. ***** Я иду по коридору, почти цепляясь за стены, почти сползая по ним вниз. Легкие как будто уменьшились в объеме, и дышать уже почти больно. Я не чувствую ни рук, ни ног, зато пульс в висках такой сильный, что, кажется, еще чуть-чуть – и из головы брызнут фонтанчики крови. Я бы все отдал, чтобы сейчас снова оказаться в своем номере, на своей кровати, в неудобной болезненной позе. Но остановиться нельзя… Мой мир обрушился сегодня – а значит, хуже уже не будет. ***** Я знал, что дверь будет открыта – он ждал меня. Ждал все те часы, которые я убил, теша свой эгоизм. А еще он, наверное, не понимал, почему я не прихожу. Недоумевал. Злился. Отчаивался. Ненавидел меня. Продолжал ждать. Нахожу в темноте выключатель и щелкаю, жмурясь – глаза отвыкли от света. Секунды две уходит на осознание. Брат сидит на полу в той же позе, в какой я и представлял. Я не вижу его лица: он уткнулся головой в колени, а в руке зажато маленькое зеркало. Вокруг него – пять-шесть, если не больше, черных, перемазанных тушью ваток. Боль в висках становится невыносимой, но теперь к ней прибавляется мелкая дрожь во всем теле. Меня просто трясет как в ознобе, и я в панике хватаюсь за косяк, зажимая рот рукой. Нет-нет-нет-нет-нет… Я не верю-не верю-не верю… Меня как будто накрывает ледяной волной, вместе с которой приходит прозрение. ***** Знать, что ты ошибался – противно и мерзко, порой невыносимо, до такой степени, что хочется наложить на себя руки. А каково узнать, что ошибки не было?.. И… просто-напросто не могло быть?.. ***** Остатки мыслей моментально улетучиваются из головы, я подлетаю к брату и хватаю за худые плечи, встряхиваю, заставляя посмотреть на меня. - Билл… - слишком жалобно. Слишком безнадежно. У него кривятся губы, наверное, хочет усмехнуться, а выходит отталкивающая гримаса. В комнате душно – мы оба потные, горячие, два сгустка эмоций, две пружинки, готовые в любую секунду сорваться. Я смотрю в его глаза и холодею – это не глаза моего Билли, лучащиеся озорными искорками, это пустые, безжизненные, тусклые зрачки, без мыслей и чувств. Что, что я должен сделать, чтобы вернуть моего брата?! Билл не шевелится, и я уже в паническом ужасе прижимаю его к себе, сильно-сильно, вдруг со всей четкостью понимая, ЧТО я наделал, оставив его одного, и почти в бреду шепчу: - Билл, что же ты, что же с тобой, как же ты, господи, прости, прости, прости… Я понимаю, что говорю что-то не то, но остановиться – выше моих сил, я хватаю его за подбородок и начинаю беспорядочно целовать, ничего не соображая, и только как сквозь сон чувствую одну его руку на талии, а пальцы другой – на своих губах. - Тихо, Том… - хрипло, едва слышно. – Все, Том. Все. Он утыкается лицом в мою шею, я сгребаю его в охапку, чувствуя ладонью выпирающие позвонки, нас обоих трясет, я уже почти плачу: сам не знаю от чего, слишком уж много поводов – и только громадным усилием воли сдерживаюсь. - Билл, - глажу его по спутанным волосам, - Билл, пожалуйста… Бушидо… он… этот мудак… понимаешь, он таким вот образом показал всему миру, какой он законченный дебил… идиот, который ищет легкой славы и считает, что он такой крутой и… - Тссс… - Билл снова прижимает к моим губам влажную ладонь. – Не надо, Том. Не надо. Он сильно-сильно прижимает меня к себе, а потом вдруг резко отстраняется и берет мои руки в свои ладони. - Лучше скажи мне, Том, - голос неожиданно мягкий и спокойный. – Скажи мне ты. Я похож на шлюшку? Внутри как будто что-то щелкает, резко меняет положение, переворачивается… Как будто кто-то переключает счетчик моей души с положения off на on. Как будто красная лампочка сменяется зеленой. Как будто где-то там, в глубине сознания, вспыхивает яркий слепящий свет. Вот оно. Вот. Вот то самое, от чего я бежал и что наполняло мою душу ледяным ужасом. Вот так вот просто и легко. Короткий прямой вопрос – два варианта ответа. МОЕГО ответа. Малюсенького словечка, сказанного МНОЙ. И больше ни-че-го. Я точно знаю, что завтра буду презирать и казнить себя за то, что понял это так поздно. Буду мучаться угрызениями совести и проклинать свою слишком хорошую память. Но это будет завтра. Мне сейчас совсем другое важно и необходимо. ***** Я еще крепче сжимаю его пальцы, чувствуя их легкую дрожь. Я могу врать кому угодно и когда угодно, и никто даже не догадается, что это ложь. Я могу врать для извлечения выгоды, а могу – ради удовольствия. Я могу заставить поверить любого, кого захочу. Кроме него. Я никогда не буду лгать ему. Ведь это все равно, что обманывать самого себя. И только моя правда будет для Билла непреложной и неоспоримой истиной. Я знаю это. Поэтому сейчас, в упор глядя на свое отражение в его зрачках, я почти шепотом отвечаю: - Нет. Он вздрагивает, словно смысл моих слов доходит до него не сразу. Какое-то мгновение брат напряженно молчит, а потом тяжело, но вместе с тем свободно вздыхает и откидывает назад голову. - Не похож, Билл, – я повторяю это уже громче. – Не похож. Я глажу ладонью его щеку, нежно-нежно, он целует мои пальцы, и я понимаю, что мой Билл уже почти рядом. Он дышит по-прежнему неровно, часто, но почему-то именно это успокаивает меня. Когда от него не исходило ни звука, и только трепещущие ноздри доказывали, что он еще жив, было гораздо страшней. Он осторожно касается губами моих губ – легонько и нежно – и я знаю, что он хочет сказать этим поцелуем. Мы не часто целуемся так, едва ощутимо, невесомо, это не поцелуй даже, а чувства, которые он хочет передать мне – наш с ним язык. Он отрывается от моих губ и тихо говорит: - Ты мне так нужен... Я и сам не понимаю, в какой момент в мыслях не остается ничего, кроме запредельного желания. Порой мне кажется, что наши с Биллом отношения – это как лист бумаги с разноцветными разводами: нет четких границ, один цвет плавно перетекает в другой, сливается, размывается… Поэтому наша жизнь сверкает яркими красками. Поэтому ни один из нас не вспомнит, когда и как мы пересекли эту черту. ***** Билл дрожит – уже не от горечи – и хватает ртом воздух, закрывая глаза. Я целую его везде, куда могу достать: за ухом – он глухо стонет и гладит меня по волосам; спускаюсь поцелуями по тонкой шее к чувствительному месту под ключицей, и ниже, по влажной теплой коже, ощущая, как вздрагивает его тело от моих прикосновений. Он шепчет что-то невразумительное, кусает пальцы, выгибается – и как-то высоко, пронзительно вскрикивает, когда я опускаюсь совсем низко… …И когда я обессилено утыкаюсь лицом в его часто вздымающийся живот, легко целуя тонкую дорожку волос, тянущуюся от пупка, и он, наконец, расцепляет сжимающие простыню руки и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, и уголок губы у него дергается: пытается улыбнуться, но сил нет – тогда я понимаю, что все стало на свои места. Все хорошо. Все правильно. Билл вдруг резко поднимается, впивается в мои губы и целует страстно, жарко, властно – похоть здесь ни при чем, он так благодарит меня: слов накопилось слишком много, всего и не вспомнишь сразу. Говорить не хочется, слова лишние сейчас, но Билл все-таки нарушает тишину едва слышным шепотом: - Знаешь, Том. А мне плевать. Обнимаю его и прижимаю к себе, хочу лежать вот так бесконечно: только его тепло, родной запах, щекочущее дыхание. Он вдруг совершенно неожиданно ухмыляется и добавляет: - Даже если сейчас под окнами соберется толпа, скандирующая «Билл – шлюха», мне будет плевать, Том. Я целую его в растрепанную макушку и шепчу «спокойной ночи». Он еще долго ворочается, устраиваясь на моей груди, и сонно бормочет что-то про свой самолетик, который у него чуть было не отобрал Георг… ***** Завтра Билл будет улыбаться, отвечая заученными фразами на вопросы журналистов. Я буду крепко сжимать его руку под столом, прибавляя от себя пару-тройку бездумных предложений. Его самолетик опять залетит не туда, куда надо, и Дэвид обязательно заведет свою традиционную песнь о том, что «эти дети – мой крест до конца дней». А Билл будет скакать от радости, когда игрушку, наконец, достанут и вернут хозяину. |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков