|
ГЛАВА 1
Звенящая тишина... Стрелка часов, издав странный звук, замерла на цифре четыре и я шумно вздохнул, не говоря ни слова. Предательский комок слез снова подступил к горлу, а я так не хотел показывать свою слабость. И до боли хотелось крикнуть: "Заткнитесь, оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!". Но я всегда боялся говорить правду, ведь она не всегда бывает уместной. Как же я в эту минуту ненавидел Йоста, ведь никогда не думал, что он способен так предать, при этом скрываясь за маской доброго "папочки", желающего своему ребенку только самого хорошего. Ложь! Если бы он желал мне добра, он бы не отправил меня сюда, не заставил бы себя чувствовать здесь как подопытным кроликом под внимательным и ехидным взглядом из-под очков этого седовласого врача. Почему этот мужчина так на меня смотрит? Почему он уже минуту не проронил ни слова? Я не люблю, когда люди молчат, ведь это всегда значит, что они о чем-то думают, и от этого неприятно, ведь я знаю, что моя судьба зависит всего лишь от пары слов этого доктора, написанными чернилами на медицинском заключении, лежащем у него на столе прямо под рукой. Пока оно девственно чистое, но это лишь пока...
Я поерзал на стуле и поменял положение, чувствуя, что спина уже онемела из-за неподвижности. Поджав под себя ноги, я облегченно вздохнул и встретился с парой глаз, которые заинтересованно наблюдали за каждым моим движением. Врача, видимо, что-то удивило в моих действиях, потому что он спустил очки на нос и выгнул седую бровь.
Я не выдержал и вспыхнул, шумно хлопнув ладонями по деревянной столешнице:
- Ну что вы уставились на меня, черт побери?! Пишите свое чертово заключение, отправляйте меня куда хотите, только оставьте в покое!
Мужчина усмехнулся и покачал головой, откинувшись на спинку своего стула и сложив руки на груди:
- Билл, не надо так злиться. Я тебе не враг, ровным счетом, как и герр Йост.
- Ну конечно! Мы всегда так говорите! Всегда! А Йост... Только и умеет в последнее время повторять эту дурацкую фразу: "Я желаю тебе только добра", лишь бы только его не считали виноватым, лишь бы только сохранить за собой статус благочестивого продюсера. Но знаете, что я вам скажу? - я наклонился чуть вперед и произнес громко, по слогам. - Это просто ЛИ-ЦЕ-МЕ-РИЕ.
- Нет, ты несправедлив по отношению к нему, - доктор отрицательно помотал головой. - Да и кроме того, не о нем сейчас речь. Мы говорим о тебе, верно?
Я поднял взгляд к потолку и ухмыльнулся, стараясь оставаться спокойным, чтобы не усугублять свое положение, которое можно было назвать критическим.
- Вы хотите добиться от меня ответа на свой дурацкий вопрос? - я краем глаза заметил, как тот в подтверждение кивнул. - Да, я люблю своего брата! Это плохо? Это ненормально, по-вашему? Но он мой брат! И из-за этого вы хотите запереть меня в четырех стенах? Из-за этой дурацкой тетради со стихами? - забросал я его вопросами и кивнул на свою темно-зеленую тетрадь на столе.
Эта вещь с потрепанными краями листов, казалось, ничего не значила. Но только не для меня... Если открыть любую страницу, даже первую попавшуюся, то можно увидеть, сколько души вложено в каждое написанное слово. И если бы не Йост, копавшийся, как оказалось, в моих вещах последнее время, словно ищейка, то я бы не сидел теперь здесь. Да, я готов винить кого угодно, но только не себя. Кто-то скажет - эгоистично? Но мне плевать, ведь я не виноват в том, что я другой. И разве это повод запирать меня в этих холодных стенах?
Я почувствовал соленый привкус во рту и только после этого спохватился, поняв, что глотаю собственные слезы от обиды. Хотелось просто убежать и спрятаться и никого, никого не видеть. Кроме Тома...
- Билл, пойми. Любить брата - нормально, но если только любить по-братски, - вкрадчиво произнес доктор. Кажется, он принимал меня за полного идиота. - Вот ты любишь Тома по-братски?
Я вскипел, ведь он пытался пролезть ко мне в душу. Да кто он такой, чтобы это делать?! Я его почти не знал, а он пытался развязать язык и выдавить из меня слова, которые сам же и хотел услышать... Он просто давил на меня, а я уже сам начинал путаться.
- Отстаньте от меня! Какое вам дело?! Я имею право жить как хочу... Как хочу, вам понятно?! Вам... понятно?.. - я закрыл лицо руками и заплакал, проглотив последние слова и заходясь в безудержных рыданиях. Меня лишали права любить, а я не знал, как этому противостоять... Слезы были единственной защитой.
- Билл, я просто хочу....
- Заткнитесь! - я вскочил из-за стола, предварительно спихнув оттуда все, что на нем находилось. Бумаги, документы и прочие вещи разлетелись с грохотом в стороны, а комната стала похожа на место, где только что прошелся ураган. - Позовите Тома! Я хочу видеть брата! - закричал я, но ни одна скула не дрогнула на лице этого каменного истукана, сидящего за столом.
- Отведите его в палату, - холодно произнес он двум санитарам, появившимся в дверях кабинета, а сам принялся писать заключение, горестно и жалостливо вздохнув. Но мне не нужна была его жалость! Мне нужно было понимание и возможность быть свободным, ведь я просто любил. С каких же пор любовь стала болезнью, которую лечат? С каких?..
ГЛАВА 2
Спустя три дня:
Если сильно зажмурить глаза, то можно было себе представить уютный номер с большой кроватью и светом, льющимся из окна. И так не хотелось открывать глаза и видеть, что всего этого нет, а я по-прежнему в этой палате, в которой едва ли хватало места, чтобы двигаться, и совсем не хватало воздуха, чтобы дышать. О солнечном свете не могло идти и речи, ведь маленькое окошко только смутно напоминало о нем, но зато там виднелось небо, его обрывок - такой голубой и такой далекий и недосягаемый.
Я зажмурил глаза сильнее, не желая осознавать всю эту проклятую реальность... Надо было поспать, потому что, хоть в комнате и не было зеркала, но я знал, что выгляжу ужасно, а темные мешки под глазами отнюдь не делали меня краше... И я не должен быть таким. Несмотря на то, что здесь меня никто не видит, кроме врачей и санитаров, я должен был придерживаться образа Билла Каулитца, дабы не потерять окончательно надежду на то, что все еще может быть как прежде. И потому я знал, что нужен сон, но не мог и не хотел. А еще боялся... Боялся до ужаса своих собственных снов, ведь знал, что приснится брат, как в ту самую первую ночь здесь. Приснится его образ, его глаза, вызывая снова непрошеные слезы по щекам... Но с другой стороны это было единственным способом видеться мне с ним, ведь он так и не пришел ни разу, но я не обижался, потому что знал - ему запретили это делать эти ужасные люди, заморочив ему голову всякой ерундой. Но я всегда, каждую минуту чувствовал, как он скучает по мне и он, наверняка, тоже знал, как я нуждаюсь в нем. Ведь мы близнецы, а астральная связь - это то, что было нам дано свыше и что не рвалось и терялось даже на расстоянии в тысячи километров.
Шаги... Они становились громче с каждой секундой, приближаясь и отдавая эхом в стены. Я знал, что идут ко мне в палату. Так не хотелось открывать глаза и вновь возвращаться в этот сумасшедший мир из мира, который я сам себе придумал, рисуя воображаемые картины в голове. Тяжелые веки едва поддались... Туман... Вокруг был туман. Потерев глаза, я уставился на дверь, в замочной скважине которой слышалось настойчивое ковыряние ключом. А после раздался мерзкий пронизывающий скрип. Я скривился и нахмурился. На пороге снова стоял один из моих мучителей.
- Зачем вы пришли? Снова будете устраивать мне допрос и записывать мои слова в свою чертову тетрадь, делая из меня подопытного кролика? - голос мой был вялым и хриплым. Я и сам не ожидал, что он окажется таким. Видимо, я просто слишком давно ни с кем не разговаривал.
- Успокойся, Билл. Я всего лишь привел к тебе кое-кого. Думаю, ты будешь доволен.
Кое-кого? В жилах моих закипела надежда, а из губ невольно вырвалось имя брата, ведь он был единственным человеком, которому я был бы рад сейчас. Я почувствовал, как взыграло волнение, а сердце громким пульсом отбивало ритм. Я не ошибся, когда в дверях возник до боли знакомый силуэт. По-прежнему такой же, по-прежнему родной. И любимый, теплый взгляд, который я даже начинал уже забывать...
Откуда у меня взялись силы, чтобы без труда подняться на ноги - не знаю, но тем не менее я сделал это и ринулся к близнецу, руками обвив его шею. Он был таким настоящим, таким теплым, что это уже не оставляло сомнений в том, что это действительно он. Но все-таки я покрепче вцепился в него, боясь, что он может исчезнуть вдруг, или я могу проснуться в любой момент, а его уже не будет в моих объятьях. Стало так страшно... Кажется, я никогда раньше не испытывал подобного страха - страха потерять что-либо.
- Том...
- Билл, я вытащу тебя отсюда... слышишь? Всё... будет... хорошо... - он говорил обрывками, комканными фразами, потому что я то и дело норовил закрыть его рот настойчивыми поцелуями. Я не слушал его, касаясь губами лица, шеи, глубоко вдыхая аромат кожи. Я боялся не успеть запомнить его таким, каким чувствовал и его видел его сейчас, ведь мне казалось, что я больше никогда его не увижу, а так хотелось оставить в памяти хотя бы вкус его тела, его запах, дурманящий разум. И мне было совершенно плевать, что рядом стоит доктор и, качая головой, записывает все это в тетрадь. Тогда я и не думал, что посещение Тома - это тоже своего рода эксперимент надо мной, чтобы подразнить меня, проверить и продлить мой срок заключения здесь еще как минимум на несколько недель. Но мне было абсолютно все равно в тот момент, что будет потом.
- Билл, просто потерпи немного... Слышишь?
Конечно, я слышал его, но так не хотелось сейчас говорить о том, что будет или что есть. Хотелось просто ловить подаренный нам момент.
- Я люблю тебя... - выдохнул я дрожащим от напряжения голосом и уткнулся носом ему в плечо, проведя губами по нежной коже на шее.
- Я тебя тоже. - обреченно и печально ответил брат и погладил меня по голове. Мне показалось в тот момент, что он словно с чем-то смирился, а внутри у меня что-то сломалось, зародив в душе нехорошее предчувствие, пока еще ничего не значащее, но уже пугающее...
ГЛАВА 3
Что-то зашевелилось в противоположном углу и тенью поползло вверх по стене, а потом вдруг растаяло на уровне окна, из которого лился ярко-желтый свет пламени, полыхающего вечернего солнца. Я вжался в стену и потряс головой. Мне просто казалось, просто мерещилось. И все эти тени, и все эти запахи, видения - все это ненастоящее, просто мираж. Я сходил с ума...
Хотелось выбежать навстречу солнцу и розовым облакам, окунуться в свете неонов искристого вечернего неба, прыгать и пытаться дотянуться пальцами этой пушистой ваты над головой и вдыхать, вдыхать полной грудью аромат свободы...
Я закрыл глаза и снова представил себе эту картинку, как из сказки. Но вместо запаха свободы ощущался лишь запах чего-то прелого и до слез на глазах горького. Я в аду... А рай там, за маленьким окошком этой палаты, куда мне выхода нет. И будет ли?
- Каулитц, пошли, доктор хочет видеть тебя, - я вздрогнул от баса, раздавшегося прямо у меня над ухом. Я даже не слышал, как кто-то зашел в палату.
Подняв свой усталый взгляд на молодого санитара, я покорно кивнул и встал на ноги. Да, за месяц пребывания здесь я стал совершенно покладистым. После визита Тома я почти ни с кем не разговаривал, почти не ел, да и спал только изредка, когда понимал, что это действительно нужно хотя бы для того, чтобы не терять сознание от усталости. Мне было страшно смотреть в зеркало, потому что я знал, что от того Билла Каулитца с идеальным макияжем, маникюром и прической едва что-либо осталось. И внутри я тоже иссох. Там не было уже давно, что было раньше... Там не было души, лишь бездна - черная, пугающая, всепоглощающая и безжалостная. Но все-таки где-то в сердце, в его маленьком уголочке еще теплилась любовь... Любовь, за которую меня осудили...
Знакомый темный коридор, пропахший сыростью и даже плесенью, отчего становилось противно, ведь я был холеным мальчиком, привыкшим к роскоши и всему идеальному, и я прекрасно помнил, какими запахами была наполнена моя прошлая жизнь - жизнь на свободе. Запахами своего дорогого одеколона, цветов, духов фанаток, вечно окружающих нас, и запахом Тома - таким сладким, мятным и даже пряным. Его ни с чем не спутаешь, ведь именно так пахнет любовь...
Дубовая дверь распахнулась, и яркий свет люминесцентной лампы ослепил меня, заставив даже отпрянуть назад. Яркий свет стал теперь не для меня, я от него шарахался, словно вампир. А ведь когда-то спокойно относился даже к бесконечным вспышкам фотокамер, всегда сохраняя кукольную гримасу на лице. Но всё. Конец. Того Билла больше нет. И жизни тоже той нет...
- Посиди тут, он скоро придет. Делает обход, - проговорил санитар и подтолкнул меня к металлическому стулу напротив врачебного стола, а сам удалился. Мне это показалось странным и даже удивило, ведь я всегда был под присмотром, а теперь меня оставили одного в пустой комнате в компании лишь кипы газет на журнальном столике. Даже окно было приоткрыто, а оттуда тянуло свежим и влажным вечерним воздухом. Должно быть, прошел дождь... Наверное, они просто проверяли меня на прочность, стояли за дверями и ждали, пока я полезу в окно навстречу свободе, но нет, они ошибались, если думали, что я полнейший дурачок и не догадался об этом. Глянув на прикрытую в кабинет дверь, я хмыкнул и, грациозно и непринужденно закинув ногу на ногу, как делал всегда это раньше, взял один из множества журналов и с заинтересованным видом стал перелистывать страницы. Помню, во время гастролей, я только тем и занимался, что листал в дороге подобные журналы, а Тома это жутко злило, особенно когда я заострял свое внимание на какой-нибудь модели и критично разглядывал ее, иногда комментируя. "Да, Билл, ты все-таки Детка у нас... Тебе надо было родиться девочкой", - любил повторять Том и отчаянно совал мне в руки плейбои, которыми был забит до отказа один из его гастрольных чемоданов. Помню, я фыркал, брезгливо пальцем отстранял от себя эти сомнительные издания и всегда повторял, что не вижу интереса в разглядывании эти силиконовых девиц. Брат вздыхал, качал головой, с каждым разом все больше и больше теряя надежду направить меня в правильное русло и найти мне девушку. И, конечно, потом для него было полнейшей неожиданностью проснуться как-то наутро со мной в одной кровати обнаженным после вечеринки в клубе, литра спиртного, залитого в себя, и бурной ночи, которую я навсегда сохранил в памяти, а Том даже не помнил ни минуты, потому что алкоголь напрочь вышиб у него из головы всяческие воспоминания. Я в тот день точно решил и осознал, что мне никто не нужен, кроме него... Я даже был готов прощать ему подружек на одну ночь, которые постоянно стонали у него за стенкой, а мне приходилось это слышать... Я готов был ему это прощать, ведь знал, что он любит меня, а эти девушки - лишь однодневки, игрушки, которые он выбрасывает на следующий же день. Потому и прощал и никогда не обижался, ведь точно знал: мы принадлежим друг другу. И так будет всегда...
Пальцы с поломанным маникюром и забившейся грязью под ногтями не спеша перелистывали глянцевые страницы журнала, которые блестели в лучах солнца. Все это так напоминало мне о былой жизни, что, казалось, если я сейчас ткну пальцем в какую-нибудь тряпку на одной из моделей, то мгновенно раздастся ехидный, полный досады, голос брата, снова напоминая мне о моей женственности. Да, я никогда не был похож на других, никогда не любил стереотипы и обыденность, но мне всегда нравилась эта необычность во мне, ведь я был уникальным, иным. Пускай не всем это нравилось, но я никогда не пытался угодить окружающим. Я жил для себя... и для него. Хоть он и не понимал этого, глядя иногда как будто сквозь меня, словно сквозь воду на самое дно, не видя самой сущности... Да, мы не всегда понимали друг друга... А все почему-то придумали глупую сказку о том, что близнецы могут общаться даже без слов. Это просто сказка, и я не понимал, кто вообще мог поверить в такую чушь? Волшебства ведь не бывает... К сожалению. Иначе сейчас я не торчал бы здесь.
Шуршание - и еще одна страница в журнале перевернута. Я едва по инерции не перелистнул еще несколько, если бы мой взгляд не оказался прикован к статье о нашей группе, а точнее почему-то только о Томе, ведь себя я там не увидел, хотя я давно уже не светился на людях, запертый в этой больнице, потому и писать обо мне было нечего. "Том Каулитц нашел свою любовь" - прочитал я. Сердце ёкнуло, и я нервно заерзал на стуле, вчитываясь в строки из статьи и с каждой секундой понимая, что больше в силах сдерживать слезы от обиды.
- Он забыл про меня... - прошептал я и закусил нижнюю губу, впиваясь в нее зубами, чтобы не закричать от досады в тот момент, когда взгляд упал на фотографию брата с довольно привлекательной шатенкой. Счастливые улыбки, влюбленные взгляды... Они как пары из мыльных опер, которые всегда смотрела наша мама по вечерам в те времена, когда мы были малышами. Я понимал, что все это уже по-настоящему, что это не игра и не просто девочка на ночь рядом с ним, ведь он бы не стал фотографироваться для журнала с очередной подстилкой. Значит, Том полюбил, и я для него ничего больше, чем брат. А, может, даже и меньше, если последний раз он приходил ко мне месяц назад. На душе скребли кошки, и в эту минуту я остро, как никогда прежде, ощутил боль одиночества. Лишь не было уже страха, так долго сопровождающего меня.
- Здравствуй, Билл. Ну что, как настроение? Я хотел с тобой поговорить, - доктор приветливо улыбнулся мне и, пройдя к своему столу, заваленному бумагами, присел и провел рукой по столешнице в поисках очков.
Я в спешке закрыл журнал и откинул его в сторону: не хотелось, чтобы он видел, как мне больно. Хотелось казаться сильным, равнодушным и непроницаемым, чтобы защищаться от сурового мира. Ведь я когда-то был таким, пока не сломался, пока меня не сломали...
- О чем поговорить? - холодное равнодушие, кажется, удивило мужчину, и я поймал на себе подозрительный взгляд, который пытался словно разглядеть меня насквозь и понять, найти источник столь странных изменений.
- Нет смысла тебя здесь больше держать. Я говорил с герром Йостом, и он уже в нетерпении снова увидеть тебя на сцене.
Я усмехнулся и вскинул голову, сжимая кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Йост никогда не заботился о нас, участниках группы. Он лишь всегда беспокоился за саму группу, ее репутацию. А я для него был всего лишь товаром, который выгодно продавать, на котором удобно зарабатывать огромные деньги, выставляя напоказ как ручную обезьянку. Почему я не видел этого раньше? Только сейчас я понял, насколько это отвратительно, какое же я посмешище и, главное, какой идиот, раз слепо делал все эти годы только то, что мне говорили. И вдруг страшная мысль болью ударила в голову: я ведь никому не нужен! Даже самому себе...
ГЛАВА 4
Всегда больно и жалко что-то терять. Собственную жизнь тоже жалко, даже если она тебе и не нужна. Да, не страшно, а именно жалко. Ведь у любой жизни есть свои плюсы: по крайней мере, живой человек может видеть солнце, встречать его рассвет и смотреть на алый закат. Живой человек может что-то осуществить, что-то сделать. Он может хотя бы любить, на что уже не способны мертвые.
И мне тоже жаль свою жизнь, даже если я точно знаю, что впереди, кроме пустоты и тумана серых будней меня ничего не ждет, а я так и буду жить до конца своих дней с безумной любовью в сердце, которую так никто и не убил, ведь настоящие чувства бессмертны. Даже всемогущий Йост оказался не во власти что-либо сделать, отправляя меня сюда. Все переосмыслив, меня словно осенило, как будто разбудили от долгого сна или сняли с глаз цветные очки, делающие мир, благодаря своим стеклам, ярче и счастливее. Ведь он не заботился обо мне, а просто ему мешало то, что есть и было всегда между нами с братом. Есть и было, но уже не будет. Именно этого он хотел добиться, но все оказалось гораздо проще, не требующее таких усилий. Просто Том влюбился, и все завершалось само собой. Для него, для других, но не для меня. И какая разница, что там, за маленьким пыльным окошком под потолком, наливается лазурью небо? Ну и что, что меня ждет весь мир? Ну и пускай я кому-то еще нужен. Это неважно, если я не нужен ему... И мне плевать на этот огромный мир и его признание... Мой мир теперь остался там, в тех девяти квадратных метрах палаты, и я вместе с ним.
- Что?! Ты спятил? Братишка... - Том жалобно протянул ко мне руки, пытаясь как будто разбудить мой разум и снисходительность, когда услышал от меня столь неожиданные слова.
Я бы даже поцеловал его, но образ загадочной девушки рядом с ним на фотоснимке, не позволил мне этого сделать. Гордость? Нет, скорее просто последующее после этого чувство вины.
- Том, не стоит меня отговаривать. Я просто так решил...
- Должна быть причина, - уверенным голосом произнес он и закивал, словно стараясь сам в это поверить. Нет, Томми, ты и сам уже ни во что не верил. Ты потерял веру еще месяц назад, иначе бы она удержала тебя...
- Я так хочу. Это моя причина.
Молчание повисло в воздухе. И просто взгляды. Было так тихо, что я даже слышал, как слеза разбилась о пол. Только я так и не понял, кому она принадлежала: на наших щеках у обоих блестели мокрые дорожки. Я знал, что Том плачет впервые... И это был мой последний порыв, когда я не сдержал себя, грубым поцелуем закрыв ему рот, кусая в кровь губы и сдерживая себя, едва противясь острому желанию отпустить руки с его шеи и забраться ими под его футболку, чтобы вновь ледяными пальцами обжигать кожу, чувствуя как от прикосновений кровь бьет в виски. Просто Том наверняка оттолкнул бы меня, да я и сам не мог позволить себе такой вольности. Поцелуи - вот чем ограничивались наши отношения. Не больше и не меньше. Просто поцелуи, Обычно это были невинные прикосновения, длительностью несколько секунд, просто для того, чтобы каждый из нас не забывал, что мы значим друг для друга. Но сегодня все было по-другому, а соленый привкус во рту от нашей собственной крови говорил о том, что это - день перемен, а завтра начинается новый отсчет, который нельзя остановить... И только я один знал, когда он остановится.
- Куда... куда ты уезжаешь? - жадно хватая губами воздух, Том оторвался от меня и вцепился в запястье, сжимая тонкие пальцы. Глупый... Какой же ты глупый, Томми Неужели ты думал, что я уйду прямо сейчас?
- Туда, где мне не будет больно, - впервые на моем лице блеснула искренняя, честная улыбка, но губы все равно подрагивали от сдерживаемого желания зарыдать, и горели, храня на себе печать поцелуев. А напряжение в воздухе вдруг стало таким весомым, что я даже слышал стук своего сердца и ощущал, как сжимаются и холодеют пальцы брата, по-прежнему не отпуская мою тонкую руку. Хотелось говорить и кричать о том, как люблю, но Том и так все знал без слов. И не только это. Он знал все, но просто молчал, боясь признаться самому себе. Да, ты знал... Ведь правда, братишка?
ГЛАВА 5
Закат... Он так загадочен и так прекрасен. Что скрывается там, за красным расползшимся туманом за горизонтом? Какую тайну хранит в себе это большое засыпающее солнце, куда оно прячется, когда уступает место на небе луне?
- Когда солнце засыпает, оно уходит в невиданный край - светлый чистый, как ваши глаза. Он называется Рай, - говорила мама, поглаживая нас в детстве по русым волосам, а мы с Томом сжавшись под одеялом в комочек, лежали и смотрели в окно, завороженные закатом.
- А я когда-нибудь побываю там? - спрашивал я, а взгляд загорался энтузиазмом, в котором читалась искренняя вера в эту легенду.
- Все мы когда-нибудь там окажемся. Но вам рано думать об этом. Ваше время еще далеко...
Далеко ли, мама?
Ведь время так беспощадно, а мы всего лишь его заложники. Но мы можем его остановить, обретя свободу, ведь впереди лишь вечность. А за горизонтом засыпающее солнце... И лишь шаг, отделяющий жизнь от свободы...
- Братишка, обещай, что вернешься, - слезливо просил меня Том, теребя мои волосы, а я лишь рассеянно улыбался, скользя взглядом по его безупречным чертам лица, на котором уже не осталось живого места от прикосновения моих губ.
- Конечно вернусь. - пообещал ее, но в душе вдруг стало совершенно пусто.
- Но скажи мне, куда ты уезжаешь... - он перехватил мою руку, не дав открыть дверь. Его надломленные брови и поджатые губы на фоне бледного лица выглядели так жалостливо, что я испугался, увидев в этом лице отражение собственной души - такой же блеклой, как взгляд Тома, стремящейся к свободе...
- Туда, где живет солнце... - уголки губ моих вздрогнули, когда я поймал недоуменный взгляд. Том так ничего и не понял, точно так же, как и тринадцать лет назад... Он не научился верить в сказки, а порой это нужно - надевать розовые очки, смотреть на горизонт и знать, что у тебя есть пристанище, стоит лишь только остановить время.
Стая птиц с шумом пролетела у меня над головой, удаляясь за горизонт. Я прищурил глаза и проводил их взглядом, глядя, как они тают на фоне огненного гиганта. И вдруг я ощутил, что у меня за все это время тоже были крылья, просто они ждали своего времени, чтобы расправиться за спиной, чтобы помочь мне взлететь и не упасть. И я отчаянно рванулся к свободе, как заключенный, оставляя за плечами тюрьму - свою жизнь с суровым надзирателем по имени любовь. Ветер засвистел в ушах, а солнце блеснуло в глазах, словно приветствуя меня... Но я вернусь, обязательно вернусь, Томми, стоит лишь поверить в сказку и остановить время... Наше время.
|