Aвтор: On_the_Edge_of_Hell
Пэйринг: Том/Билл
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, PWP, POV Bill
От автора: повествование ведется в виде двух параллельных ветвей. Настоящее (то, что не выделено – более ранние события) и курсивом – будущее. Все размеренно, плавно…до тех пор, пока настоящие не станет дальним будущим, где все и определится.
Прошу воспринимать фик как гиперболу. Здесь все утрированно... концентрированно... (с) и, я надеюсь, вы поймете потом зачем.
|
- Да, спасибо… Нет, сегодня не получится… Да, эта неделя загружена под завязку… Завтра? Посмотрим… - конец связи. Не глядя, отбрасываю телефон куда-то вправо, на свободную сторону кровати. Она всегда свободна. Поднимаю руки, сгибая их в локтях. Завожу за голову. Встречаю свое собственное утро в полдень легким вскриком. Потягиваюсь. Вытягиваюсь стрункой так, что кончики пальцев виднеются из-под одеяла. Зачем-то задерживаю на них взгляд. Отмечаю для себя, что волоски на фалангах пальцев стали более темными. Меня почему-то это бесит. Который раз оглядываю комнату. Который раз замечаю, что, в общем-то, ничего и не замечаю. Никаких изменений. Все по-прежнему. Как и две недели назад, когда здесь была небольшая перестановка. Здесь. В моей пустующей комнате. В моей чертовой комнате. Вновь смотрю на электронные часы на тумбочке у кровати. Сверяю их с тем временем, что показывает мой мобильный. Разница в две минуты. В принципе, это для меня не представляет особой важности. В принципе. Мысленно усмехаюсь. Билл Каулитц, твои действия становятся слишком очевидными. Это хорошо. На ощупь нахожу телефон. Справа. Клацаю ногтями по миниатюрной клавиатуре, отыскиваю твой номер среди исходящих вызовов. Несколько секунд колеблюсь, выбирая между двумя «причинами» моего звонка. Одна тупее другой. Решаю остановиться на той, что тупее тупой. Улыбаюсь…. Раз… два… три… Отбой. С радостью отмечаю для себя, что после третьего гудка ты не поднимаешь трубку. Том, ты ничему не учишься. Раз за разом одно и то же. Давно пора бы выучить мою мнимо-маниакальную привычку, придуманную лично для тебя. Давно пора. Через минуту слышу, как открывается чья-то дверь в нескольких метрах от моей. Хотя местоимение «чья-то» здесь неуместно. Знаю, что твоя. Укладываюсь поудобнее, поднимая одеяло волнообразным валиком к самому горлу. Нагие конечности теперь видны по самые лодыжки. Снова взгляд падает на ступни. Бесит. - Бл*дь, Билл, сколько раз можно говорить, что у меня мелодия стоит на звонок?! Мелодия!!! Я не знаю, сколько гудков прошло. Не знаю!!! Задрал уже!! Такой злой, взъерепененный, в одних трусах, такой, какой мне нравишься. Весь такой. - Как спалось, Томми? С неприкрытым интересом наблюдаю за изменениями мимики лица. Недоумение на границе с яростью. Весь такой. Такой, какой мне нравишься. - Замечательно. До тех пор, пока меня не стал доставать мой придурошный брат. Что у тебя? – выговариваешь таким спокойным, размеренным тоном, что я на несколько секунд и вовсе забываю о твоем присутствии. Здесь сейчас только я и твои боксеры. Красные боксеры. На которых, опрометчиво не замеченная, виднеется темная влажная капелька. - Так, я, значит, тебя разбудил? И ты еще даже не ходил в ванную? – на секунду перемещаю взгляд на лицо. Только на секунду. Какие яркие… яркие боксеры. - Да, разбудил. Да, не ходил. Ты мне скажешь, наконец, что у тебя? Значит, это именно то, что я подумал. На твоих трусах. С внутренней стороны. Со стороны, где член. Какая прелесть... - Что у меня? У меня все хорошо… - иногда мне кажется, что ты осознанно игнорируешь меня. Мои взгляды. Мои жесты. Мои слова. Потому что то, КАК я сейчас с тобой говорю, КАК смотрю, КАК закусываю нижнюю губу… пожалуй, ты действительно меня игноришь. – Я хотел спросить, сколько сейчас точно времени? У меня разница в две минуты… так что непонятно. Знаю. Знаю, что ты имеешь в виду. Я ведь главный информатор группы. Извещают, в первую очередь, меня. А я – вас. Что такое, братишка? Хочешь врезать мне? Я же вижу. Вижу, как краснеет твое лицо, как напряжены мышцы, а челюсти с такой силой сомкнуты, что попади туда мой язык, ты бы его запросто откусил. Почему-то сейчас жутко захотелось его поцеловать. - Утырок чертов, и ты меня ради этого поднял с кровати?! Из-за такой фигни? - А что, ты был чем-то занят сейчас? – окунаюсь в одеяло по самый нос. Прячу губы. Прячу зубы. Нехер тебе видеть, что я ржу. - Сука, решил мне настроение с утра подосрать?! - Уже полдень, – не отрываясь. Не отрываясь, смотрю. Неужели не видишь? Или очевидное – невероятное, Томми? - Еще раз, бл*дь, разбудишь из-за своей херни, патлы повыдираю! Нашелся, бл*дь, личный будильник! – хлопаешь дверью так, что я непроизвольно зарываюсь в одеяло до самых глаз. Такой злой. Такой напряженный. С влажной капелькой на боксерах. Такой желанный. Недоступный. Неприступный. И такой… глупый. - Том!!! Ты мне так и не сказал, сколько сейчас времени! – кричу вслед, опуская одеяло до уровня ключиц. Срываюсь на тихое хихиканье, когда слышу приглушенное «Пошел ты!». Хочу, чтобы ты был таким всегда. Как можно чаще. Хотя бы иногда. Только со мной. Ради меня. Только в меня. Хочу тебя. С каждым днем осознаю это все четче и четче. И теперь я даже не боюсь подобных мыслей, как когда-то… Когда впервые представил нас вместе… Когда, сморщившись, я гнал от себя возбуждающие тело картинки, когда ты орал на меня. А сейчас. А теперь… Я гоню от себя мысли неправильности, недоступности... Твоей недоступности. Моей неправильности. Мои чувства, мои эмоции, мои слезы. Мои чувства к тебе – моя х*рня. Моя х*рня, как ты сказал. Х*рня, ради которой я выставляю себя полным придурком. Не только перед тобой. Перед всеми…. Ненавижу эту комнату. Эту злое*учую пустую комнату. Эту злое*учую пустую кровать. Эту злое*учую пустую жизнь. Ненавижу… и люблю. Тебя. Совсем забыл тебе сказать: нас ведь выезд через час. В последнее время я такой рассеянный… *** Возишься на кухне. Шаришь по ящикам, дергаешь за ручки шкафчиков, раздраженно что-то бормочешь себе под нос. Пихаешься, зля Густава, готовящего кофе себе… и мне. Заворожено наблюдаю за твоей спиной. За плавным перемещением лопаток под кожей каждый раз, когда ты то поднимаешь, то опускаешь руку… Как они то приближаются, то отдаляются друг от друга, когда ты активно жестикулируешь, размахивая ладонями и бурча в ответ на ворчащего Густава. Ты стоишь ко мне спиной… обнаженной спиной. А ведь на улице мороз и окно открыто настежь. Захотелось раздеться: вдруг стало невыносимо жарко. *** - Раздевайся, чего сидишь? – закрываешь окно, выбросив на улицу окурок. Размахиваешь руками, рассеивая дым в пространстве комнаты, попутно подступая все ближе к краю кровати. С размаху плюхаешься на нее. Матрас прогибается, но не скрипит. Он скрипеть будет позже. Когда мы будем на нем вдвоем. Когда будем друг на друге. Когда, я, наконец, оторву свою задницу от этого кресла, к которому, казалось, она приросла. - Ты уже поужинал? – первый вопрос, который приходит на ум, глядя на то, как ты стягиваешь с себя боксеры. Сглатываю. - Неееет. Ты что! Я потом… я после, – лыбишься, взбивая подушку и подкладывая ее под другую, такую же. – Иди сюда… - хлопаешь ладонью по постели рядом с собой. Мое место слева. Твое – всегда справа. Медленно поднимаюсь, будто с инвалидной коляски. Потому что так, должно быть, чувствует себя человек, которого заново учат ходить. У которого ТАКАЯ тяжесть в ногах, что он не может сделать и шагу… который почти не чувствует своих ног. У которого дрожат коленки и поджимаются пальцы. Который только и мечтает сделать эти злополучные десять шагов, а потом вновь упасть в кресло, выслушав вымученные похвальные слова за такой тяжкий труд. Я все это чувствую. Даже сейчас, лежа у тебя в ногах и медленно подползая… *** - Билл! Билл, бл*дь! Словно в коме. Я сейчас был словно в коме. Сладкой коме. В коме, из которой не хочется «выходить». Твое тело. Много ТВОИХ тел. И все вокруг меня. Много ТВОИХ пальцев ласкают меня, гладят, пощипывают, щекочут… раздевают… И тут твой голос. Как электрошоком по мозгам. По рукам. Ногам. Члену… Все дребезжит и ноет. Привел в чувства… Щелкаешь пальцами перед носом так близко, что я невольно зажмуриваюсь. - Я с тобой разговариваю… да-да, с тобой, – ты зол. Хотя, нет, немного раздражен. - Я задумался… - Я заметил. Ты кружку мою не видел? Всю кухню обыскал – ни черта. - Нет, Том, я не видел. Видел. Как раз вчера. Вечером. Вы дружненько все свалили, а я остался один. Вспоминаю причину своего отсутствия… должно быть, плохо мне было. Да, так я и сказал. - Бл*дь, полтергейст что ли завелся?! - Да у тебя все всегда виноваты, кроме тебя, – нагло вру. Провоцирую. Ведь это был я. Я вчера остался совсем один. Я вчера последним заходил на кухню. Я открывал шкафчик… доставал свою кружку… зацепил случайно твою так, что она почти сорвалась. Почти, но не сорвалась. Я только «помог» ей, чуть коснувшись пальцем. Разумеется, это было специально. – Хочешь, пей из моей. У меня все равно их две. *** У тебя красивые руки. От плеча до самых кончиков пальцев… кончиков ногтей. Тонкий изгиб кисти мягко переходящий в широкую ладонь. Пальцы длинные, ровные – без изъяна. Мама бы сказала, что у тебя рука творческого человека. И ты творишь. То, что ты творишь доводит меня до исступления, до состояния, когда не успеваешь проглатывать слюну, которой, как при чудовищном аппетите образуется слишком много. Все, до чего бы ты не дотрагивался – становится навязчивой идеей прикоснуться следом за тобой. Стереть отпечатки. Оставить их на себе. Я хочу тебя на себе. Хочу твои длинные пальцы на себе. Ладони. Твои творческие руки. Хочу, чтобы ты творил на мне. Во мне. Чтобы пробовал. Экспериментировал. Делился опытом. Хочу. Глядя на то, как «дрейфуют» мышцы предплечий я ощутил дикое желание быть затисканным твоими руками. Такими красивыми руками. - Билл! Би-илл! Ты оглох?! – в такие моменты мне невыносимо хочется вырвать твой чертов язык с корнем. Потому что это единственная часть твоего тела, которая пока не вызывает моей симпатии. - Чего тебе? - Сахар передай, уже раз пять попросил! – ты не любишь этого. Зато я люблю – беру прямо руками несколько кубиков и бросаю в чашку. В мою чашку. Из которой сейчас пьёшь ты. - Фу, бл*дь! Сколько раз говорил, что я не люблю этого! Да еще и потными ладонями. Вот сволочь – даже пить расхотелось! Игнорирую. Полностью игнорирую ругань. Ты всегда орешь. Я люблю, когда ты орешь. На таких высоких тонах твой, от природы низкий голос, просто чертовски сексуален. И ты сексуален. Весь такой. *** - Перевернись на живот… Положи руки под подушку… Голову – на нее… вот так. Люблю. Люблю подчиняться. Люблю отдаваться. Тебе. - Ну, давай же, помоги мне! Чуть шире! Мне стоит огромных усилий сейчас вот так расслабить, согнутые в коленях ноги, позволяя им медленно разъезжаться в стороны. Огромных усилий стоит сейчас молчать. Сейчас, когда ты ТАК сильно толкаешься, что лицо ерзает по подушке, что кончик носа ежесекундно касается ложбинки над губой от резких движений, что слезы через слезные каналы стремятся вырваться наружу. Но это стоит того… потому что уже сейчас я слышу твое довольное «Ужеее шииире!». И вот теперь я понимаю, что самое приятное – впереди. И что это касается не только секса… *** У тебя красивые губы. Они похожи не нераскрывшийся бутон цветка. Алого цветка. Ты не узнаешь, какой именно это цветок, пока он не распустится. Пока не испробуешь его сладкий нектар, подобно рабочей пчеле или колибри. Чувствую себя этой маленькой птичкой-колибри. Потому что меня так и манит к тебе, когда раскрываешь свои губы-лепестки. Я хочу быть маленькой птичкой-колибри. Потому что хочу поцеловать тебя сейчас на такой скорости, что ты даже не заметишь этого. Я мечтаю быть маленькой птичкой-колибри. Потому что для нее такое учащенное сердцебиение – норма… Я хочу тебя целовать. Всегда. Везде. Повсюду. Я хочу. И я не боюсь своих желаний. *** «Когда хочешь обнять Тома, просто так – сожми кулаки, почувствуй ту боль, что причиняют твои ногти коже… Когда хочешь улыбнуться ему, просто так – наори на него, выставь из комнаты, а лучше – уйди сам. Когда хочешь поговорить с ним, просто так – закройся в своей комнате и не выходи, пока не перехочется. Когда хочешь поцеловать его, просто так – прикуси язык посильнее. Когда хочешь его – сходи подр*чи в туалет, поможет». Сейчас мне хочется смеяться. Потому что еще месяц назад эти слова были для меня правилами. Правилами, которые нельзя нарушать. Ни за что. Никогда. Ни при каких условиях. Но правила остаются правилами. Меняется лишь их содержание… «Когда хочешь его – сделай так, чтобы он хотел ТЕБЯ» Мое место слева. Твое – всегда справа. Всегда справа, потому что так я могу слушать стук твоего сердца, засыпая у тебя на груди. Засыпая под стук твоего сердца. Учащенный стук сердца. Просыпаясь под стук твоего сердца. Размеренный стук сердца. В твоей груди. Я люблю просыпаться в твоих объятьях. Чтобы рука обнимала за плечо и согревала своим теплом. Твоим теплом. Наверное, поэтому я так часто просыпаюсь ночью. Чтобы вернуть твою ладонь туда, где ей и положено находиться, с тех самых пор, как мы засыпаем вместе. Чтобы вернуть тепло. Твое тепло. Я люблю ластиться к тебе. Люблю тереться щекой о твою кожу, нарочно задевая уголком губ сосок. Люблю тереться о тебя волосами, словно кошечка о своего хозяина. И меня даже не смущает то, что слово «кошечка» женского рода. И даже то, что ты любишь называть меня своей «девочкой» в порыве страсти. Для тебя я готов быть кем угодно. Особенно, когда ты вот, как сейчас, запускаешь руку в волосы, пропуская пряди между пальцами. НО, когда ты вдруг резко дергаешь своей лапой, сонно и раздраженно бурча «Перестань, ты колешься!», мне не хочется замурлыкать от удовольствия. Не хочется вот так ласкать тебя. Мне хочется выпустить когти и расцарапать тебе рожу! *** Иногда я тебя просто ненавижу. Иногда даже смотреть на тебя не могу. Иногда – просто слышать. Слышать, как ты говоришь. Как смеешься. Как, бл*дь, просто закатывается в истерическом хохоте. В такие моменты мне хочется заткнуть твою пасть носками Георга, вонь которых не дает мне нормально есть свой завтрак! - Билл, ты чего так смотришь? Би-и-илл! Прием-прием-прием! Опять как электрошоком по мозгам… И все опять дребезжит и ноет. И ноги с руками – тоже. Наверное, это глупое действие, но отворачиваюсь от него, прежде чем ответить. - Что опять, Том? - Да ничего… ты просто с такой миной застыл и так смотрел… Почему-то сейчас хочется, чтобы ОН сказал, зачем я ТАК на него смотрел. - Задумался… - Подозрительно часто ты задумываешься в последнее время, – опять эта гнусная ухмылка. Хочется содрать ее с твоего лица и прицепить себе с подтекстом «Любуйся, Том!». Тупица. Ты просто тупица! - Так смотрел, будто дыру просверлить хотел… - а тебе бы не помешало… только три дыры. Для среднего, безымянного и большого пальцев, как у шара для боулинга. Потому что мне сейчас безумно хочется отодрать твою голову как у куклы, вставить туда пальцы и прокатить по гладкой скользкой дорожке. Потому что ее округлая форма только и годится для сбивания кеглей. Идиот. Ты просто идиот! Только ты, Том. Только ты вызываешь у меня такие противоречивые чувства. Только тебя хочется любить, а уже через минуту – убить. Тобой можно любоваться, восхищаться, наслаждаться. Тобой хочется упиваться, насыщаться… ПЕРЕсыщаться. Тебя хочется впитывать, испытывать… пытать. А иногда тобой хочется кегли сбивать… Слушаешь какую-то чушь Густава, играясь при этом ножом. Растопырив пальцы, тыкаешь кончиком лезвия между ними. Даже не знаю, что меня сейчас бесит больше: этот противный стук лезвия о стол или вонючие носки Георга. Мне даже сейчас хочется, чтобы ты промазал, чтобы задел палец. Чтобы кровь проступила. Чтобы теперь-то у меня был повод наорать на тебя, как бы тебе показалось за неосторожность. Чтобы был повод дотронуться до тебя… твоей руки… твоей красивой творческой руки. Чтобы дуть на ранку, пока буду обрабатывать ее антисептиком. Чтобы мое отнюдь не братское внимание оказалось для тебя первым сигналом… В эту секунду меня словно чем-то прострелило. Похоже на вину. Потому что саднит теперь где-то внутри. Должно быть, такого не желают любимому человеку… Выйдя из-за стола, я с изумлением для себя отметил, что из нас четверых в носках был только ты… *** Никогда бы не подумал, что сосать леденец и жевать жвачку одновременно – такое увлекательное занятие. Десятки минут пролетают незаметно за этим процессом. Особенно, когда эти минуты проводишь в душном салоне автомобиля по соседству с объектом своего вожделения. Или, может быть, как раз из-за этого? Главное – не забывать причмокивать… главное – не забывать… - Тооом... - Чего тебе? - Посмотри, что у меня с глазом… пожалуйста. - А что с ним? - Моргать больно… кажется, там внутри что-то есть. Не жду, пока задашь свой очередной гениальный вопрос, сам придвигаюсь, касаясь своим коленом твоего. Захотелось стать копной сухой соломы – твой взгляд такой испепеляющий. Слегка оттягиваю нижнее веко правого глаза. - Посмотри… - шепчу и сам притягиваю твою ладонь к лицу… такая теплая! И мне хочется быть ледышкой, чтобы острее ощущать ее прикосновения. Но здесь так душно… - Тут темно, Билл. Я ничего не вижу… - Ну, так ты еще на полметра отодвинься, может, тогда увидишь! – нехотя, но пододвигаешься ближе. Твои сомнения так убедительны. - Наклони голову назад! - Как? – дураки правят миром… - Бл*дь… - скалишь зубы, будто хочешь цапнуть, и сам подносишь вторую руку. Сам проделываешь путь в четверть метра. Сам притягиваешь мою голову ближе. И мне показалось, что в эти две секунды я был улиткой: это было так медленно. Так медленно, что я даже видел парящие в салоне пылинки, которые вместе с потоком воздуха вонзались в горло. Хочется проглотить твой выдох… Твоя ладонь сдавливает кожу на шее сзади, а большой палец прижимается к горлу, под челюстью. Надави ты чуть посильнее, я бы начал задыхаться. Твои руки грубы, но действия аккуратны и осторожны. Чувствую себя дорогущей статуэткой из хрусталя. И, наверное, будь у меня разум, я бы желал разбиться именно от твоих рук. - Видишь что-нибудь? – перекатываю леденец языком из одной стороны рта в другую так, что он иногда виднеется на самом кончике. Хочу, чтобы ты снова оскалился. И чтобы обязательно цапнул сейчас. - Да, тут что-то есть… черная точка, – знал бы ты, сколько таких «черных точек» там образуется от такого количества косметики, то… - Наверное, тушь. Убери, – твое лицо совсем-совсем близко. Так близко, что твои глаза сливаются в один, как у циклопа. Сдерживаю смешок, потому как ты, должно быть, видишь то же самое… Главное – не забывать причмокивать... Тянешь за волосы, вынуждая запрокинуть голову еще сильнее. И мне почему-то кажется, что ты это делаешь не из-за собственного удобства. И что ты вовсе не черный комочек разглядываешь в глазу. И что даже не только я сейчас причмокиваю губами. И, наверное, именно из-за этого я так улыбаюсь… - Ты чего это? – «скользишь» улыбкой, фокусируясь теперь на обоих глазах, не только на правом. - Глаз слезится… быстрее… - подгоняю тебя, а сам хочу продлить этот момент. Хочу, чтобы ты обнаружил там еще сотни таких «черных точек». Чтобы делал больно, пытаясь убрать их. Чтобы вот так, как сейчас виновато шептал «прости…», заметив, что глаз уже не слезится… «он плачет». Вот так небрежно стирал влажную дорожку. И теперь, когда вижу твои мокрые пальцы, мне хочется плакать постоянно, не переставая. Лишь бы ты прикасался. Лишь бы прикасаться. И не только к твоим запястьям, как сейчас. К тебе всему. Хочется скользнуть ладонями чуть дальше… до локтей… до плеч… к груди. Но я боюсь. Потому что стоит мне приблизиться к сердцу – ты меня раздавишь одним пальцем как блоху... *** Всем известно, что я никогда не откажусь от бокальчика хорошего вина… скажем так, вечером. И сегодняшний вечер не оказался исключением. Вечер, когда, наконец, столбик термометра за окном поднялся на несколько делений до плюсовой температуры. Впервые за последние две недели. Хотелось, чтобы потепление наблюдалось не только на улице… Я весел… Я смеюсь… Я пьян… как и ты. Люблю такое состояние. Я все осознаю, но не могу себя контролировать. И я не хочу ничего контролировать. Делаю то, что хочу. Захочу вот так ноги раздвинуть – я раздвину. Уже раздвинул. И сдвигать не собираюсь. Мне вот так хорошо – с раздвинутыми ногами. Захочу – подойду и сяду к тебе на колени. Мне ничего не стоит так сейчас сделать. И я знаю, что ничего «такого» Густав с Георгом не подумают, потому что «он же его брат». И я знаю, что ничего «такого» не подумаешь и ты. Лишь повторишь про себя: «он же мой брат». Порой мне кажется, что ты вообще не думаешь. Иначе ты бы уже давно понял, что все это делаю Я, а не БРАТ… Ты на диване напротив. Твои ноги так же широко расставлены, как и мои. И ведь я хочу сейчас подойти. Подойти к твоим разведенным ногам. Стать на колени и, черт возьми, при всех тебе отсосать. И мне будет уже наплевать на то, что могут подумать Густав с Георгом. Что они подумают: «он же его брат!!!». Мне главное, чтобы так не подумал ты… Чтобы мои разведенные ноги оказались для тебя еще одним сигналом… Динамить тебя взглядом куда интереснее попивания вина. Но второе мне удается гораздо лучше. Через желудок проходит уже четвертый или пятый бокал вина, а результата никакого. Ты и я все также с разведенными ногами сидим напротив друг друга. На тебя не действует даже то, что амплитуда движения моего колена из стороны в сторону уж слишком высока и она похожа… на «приглашение». И я ведь жду тебя. «Войди, Том… я могу даже двери подержать…». Я уверен, что все мои движения воспринимаются именно так, как мне надо. Как разврат. И я совсем исключаю вероятность того, что мои пьяные ужимки воспринимаются вовсе не как флирт. Без конца облизываешься, на доли секунд доставая кончик языка наружу… «ко мне!!!». И мне вновь кажется, что я улитка. Потому что за эти «временные стежки» я мысленно успеваю прихватить твой язык и слегка подергать за него, дразня… А ты дразнишь меня. Своими разведенными ногами. Своим кончиком языка. Своим взглядом, который я не могу поймать, даже будучи улиткой… Мне даже хрусталь, который я скребу зубами, словно хочу откусить от него осколок, кажется сладким… приторно сладким… Потому что я дразню сам себя. Своими мыслями. И мне даже кажется, что сейчас это галлюцинация, что этого на самом деле не происходит, что ты не поднимаешься и не направляешься ко мне. И я уверен, что проглотить этот чертов бокал будет куда легче, чем сдержать эту дрожь... *** - Давай, Билл… Давай! – от такого сильного давления твоё бедро, должно быть, уже исцарапано до крови. И мне хочется сейчас именно этого. Чтобы ты кричал «Хватит, Билл… Хватит!». Но нет же. На тебя не действует. Ты будто в отместку лишь яростнее толкаешься, дергая то ли за уши, то ли за волосы, то ли и за то, и за другое одновременно – непонятно. Потому что мне кажется, что кожа в этой области под твоими руками усыхает и вот-вот отвалится от боли. - Причмокивай… причмокивать не забывай… - ты считаешь, что это легко вот так сосать, водить по кругу языком, покусывать головку, пальцами массировать мошонку и пытаться дышать одновременно?.. Наверное, так и думаешь, решив теперь еще и толкаться мне навстречу. – Биииииллл!!!! – Ах, да… причмокивать… главное – не забывать причмокивать… - Еще немного… - стонешь так громко, словно специально, пытаясь «заткнуть» мое мычание. Толкаешься и толкаешь. И, похоже, тебе абсолютно наплевать, что мне может быть неприятно. Неприятно в принципе. И что, если меня стошнит – это будет вполне закономерный исход… - Дааааа… вот таааак… - чувствую себя рыбой. Да, должно быть, так оно и есть. Потому что мои выпученные глаза и опухшие мокрые губы никого другого напоминать не могут. Вот таким, как сейчас я не чувствую себя желанным. Я не чувствую, что ты меня хочешь. И мне даже кажется, что именно поэтому ты и не смотришь на меня, запрокинув голову назад – чтобы не видеть мое рыбье рыло… *** Подходишь, слегка покачиваясь. Хочу, чтобы ты споткнулся сейчас и упал на меня сверху. Придавил собой. Надавил на мой… Чтобы у меня встал на твой… И хочется, чтобы ты слизал капельку вина с нижней губы, пока она не потекла по подбородку… - Билл… Этой походкой ты мне сейчас напоминаешь гризли, готового наброситься на свою жертву. И я хочу быть твоей жертвой: "Съешь меня!" С тобой я чувствую непреодолимое желание быть отведанным. И такую громадную потребность быть аппетитным куском мяса… для тебя. Но для начала нужно заставить зверя облизнуться… - Билл, может, тебе хватит уже? – капля все же срывается. Она медленно течет вниз, пока не становится еле ощущаемой. А я так и делаю. Делаю вид, будто не ощущаю ее. А ты даже не стараешься делать вид, будто не видишь ее. Ты видишь. В данный момент только ее. - Что? – играю с тобой. Дразню. И, глядя на то, как ты облизнулся, поднимая растерянный взгляд на меня, мне вдруг становится стыдно за все, что делал, что думал, что хотел… Стыдно, что не делал, не думал, не хотел всего этого раньше. Ведь тогда сейчас бы я не сидел напротив тебя, глотая голодную от желания слюну. Я бы стонал, извивался, кричал, царапал, кусал, целовал… под тобой, на тебе, перед тобой… с тобой. - Я говорю, может, тебе уже в кроватку пора… ты никакой… - улыбаешься, указывая на треть полный бокал. Теперь я понимаю, что играю не только я, но и со мной. Мне хочется выплеснуть остатки вина тебе в лицо. Чтобы они стекали по твоим щекам, утопая в вороте футболки. Чтобы капля за каплей срывались с кончика носа, а я… а я бы ловил их ртом, уложив голову тебе на колени. И мне хочется сейчас именно этого – твоего недоумевающего мокрого от вина лица прямо надо мной. - Я только начал… - я действительно только начал, Том. - Тебе мааааало? Мне мало. Хочу еще. Хочу вновь твой голодный взгляд на себе. Подношу палец к подбородку и медленно веду им вверх по направлению к губам. И ты смотришь на меня. Вернее, на мой палец. - Мало, - из-под дюраги видна мочка твоего уха. Я вдруг представляю, что бы сделал с твоим соском, будь он таким же доступным, и резко заглатываю палец почти наполовину, медленно вынимая его наружу. Надеюсь, такой темп тебя устроит… поначалу. - Ты меня поражаешь, брат! – смеешься, встречая взглядом вновь вошедших в комнату парней. А я прослеживаю твой взгляд. И мне хочется заполнить собой все пространство комнаты. Чтобы, куда бы ты ни повернулся, всюду натыкался на меня… спотыкался об меня… ложился на меня. – Мало бутылки вина, выпитой в одиночку?! - Завтра выходной – можно дать слабину, - поворачиваешь лицо в мою сторону. И та улыбка, которой я одариваю тебя, заставляет встрепенуться: «Нет, Билл… ты же не бл*дь!». Но твоя встречная полуулыбка заставляет усомниться в этом. И почему эта мысль меня уже не пугает? Когда ты, так и ничего не ответив мне, поднимаешься, чтобы уйти, мне хочется вцепиться тебе в штанину как взбесившаяся собака. И драть зубами, раздирать ногтями и кусать... кусать до тех пор, пока ты не наденешь на меня ошейник, заставив заскулить. Потому что я хочу быть у тебя на привязи. Хочу, чтобы ты меня усмирил... чтобы МЕНЯ усмирил. Делаю большой глоток, который и вовсе вышибает из головы такое понятие как "тормоза", совсем ненужное на трассе фантазий. А, представив то, как я буду, крепко стиснув ткань клыками, стягивать ярко-красные трусы с узких бедер, мне пришлось так же стиснуть член, положив ногу на ногу... Осушаю бокал до конца и "давлю по газам". Ведь мне же мало... - Ммммм… прямо глаза разбегаются, – подхожу к столу, обставленному, казалось, всем содержимым нашего мини-бара. Я мог бы, как и вначале, выхватить первую попавшуюся бутылку и довольствоваться ее содержимым в стороне ото всех. Но нет. - Билл, ты еле на ногах стоишь, – иногда я просто поражаюсь наблюдательности Густава. Только он может со своей чертовой проницательностью влезть в самый неподходящий момент, когда комментариев от него никто и не ждет. - И что? - Я думаю, тебе хватит, – лыбится. Лыбишься и ты, смешивая что-то в бокале. - А я думаю, что тебе надо меньше думать, - выхватываю бокал из твоих рук, расплескивая его содержимое. - Эээй! – пытаешься забрать назад, но я не даю. - Ты тоже так думаешь, Том? – если б кто знал, скольких сил мне сейчас стоит не целовать его. Сейчас, когда его губы так близки к моим. - Это крепкая штука… крышу сносит моментально, - хочу пить. Хочу целовать. И, черт возьми, просто дьявольски хочу спать. - Думаешь, я не смогу сразу и до конца? – и я имею в виду не алкоголь. - Уверен… - мне кажется, что и ты не имеешь в виду алкоголь. - Тогда… - прижимаюсь губами к стеклу, чуть запрокидывая голову назад. Не моргая, слежу за твоим лицом. - Подожди, - обхватываешь руками за талию и быстро переворачиваешь так, что я стою теперь спиной к столу, опираясь о его край. – Для страховки… А теперь давай, до дна. Ловлю на себе заинтересованные глаза Густава и Георга и с чувством полной бесконтрольности делаю первый глоток. Делаю второй. После третьего понимаю, что имелось в виду под словами «крепкая штука»… а уже после четвертого, что подразумевалось под «крышу сносит моментально». Будто в горло небольшими порциями вливается раскаленная лава, прожигая и расширяя для себя стенки «туннеля». Широко раскрываю глаза: так печет… ТАК печет. Чувствую, как с уголков губ прокладывают путь две струйки, стекая вниз по шее. Хочу уже отстраниться, но что-то не дает. И это что-то – твои руки. Одной сдавливаешь подбородок, а другой поддерживаешь бокал снизу. Чувствую огненное торнадо внутри горла… чувствую край стола, до боли врезающийся в поясницу… пылающий костер в груди… и чувствую, как ноги подкашиваются оттого, что ты гладишь подбородок подушечкой большого пальца, тихо приговаривая: - Глотай, Билл… Глотай... *** - Глотай, Билли… Глотай!! Не даешь отстраниться, надавливая рукой на затылок, до боли врезаясь чуть отросшими ногтями в кожу головы. Двигаешься навстречу, удерживая пальцами подбородок. Все еще чувствую себя рыбой. И когда ты, наконец, опускаешь голову, смотря мне в глаза, я сильно зажмуриваюсь. Так, что перед глазами тут же возникают яркие вспышки. Резко подаешься вперед. Нахожу силы немного отодвинуться, но когда теплая сперма попадает на язык и быстро заполняет рот так, что я не успеваю ее проглатывать, мне ничего не остается, как заглотить член еще глубже, к горлу. Вот так. До самого конца… до дна. - Вот так… мой хороший… - гладишь щеку, в то время как я высасываю остатки семени из головки. Уже через две минуты, когда ты благодарно целуешь мне шею, я понимаю, ради чего завоевывал тебя. Ради чего позволял тебе грубо натягивать на член. Ради чего глотал сейчас сперму…впервые в жизни. Ради таких вот секунд нежности… минут ласки… часов любви и дней счастья… - Я люблю тебя, – шепчешь, а мне хочется кричать. Кричать и кричать. Кричать-кричать-кричать. И не важно от чего. От боли… от ярости… от обиды… от удовольствия. Потому что все, что я чувствую рядом с тобой – ничто иное, как мое маленькое счастье. Которое я хочу делить лишь с тобой… ради тебя… для тебя. - Молчи… - кладу палец тебе на губы и наваливаюсь сверху, заменяя его своими губами. Целую нежно… настолько медленно, насколько могу. Вливаюсь в тебя, отдаваясь твоим губам и ощущаю, как твои пальцы «шагают» вниз по позвонкам к копчику. И когда они с силой сжимают ягодицы, чуть раздвигая их в стороны, мне на ум приходит совершенно идиотская мысль: "Как хорошо, что на заднице нет глаз..." *** Это все из-за тебя. Из-за тебя у меня так чертовски «чешется» горло, что хочется залезть рукой в глотку и хорошенько там пошкрябать. В груди словно взорвались сотни фейерверков. Таких ярких, фонтанирующих, невообразимо красивых и опасных. Мне кажется, что я сейчас даже начну огонь изо рта метать. Пытаюсь прокашляться, стараясь избавиться от этого ужасного скрежета внутри, но результата никакого – ты даже не обернулся!!! Это из-за тебя мне так хочется растянуться прямо посреди этого стола… среди полупустых бутылок… чтобы подр*чить на твоих глазах. Хочется оказаться в клетке как цирковой зверек. Чтобы только смотрели. Чтобы не трогали. Не мешали. ВАМ не положено!!! Можно лишь НАМ. Раздраконить – вот как называется то, что ты сделал со мной. И в прямом и в переносном смысле. Зря я пил ту дрянь… Подхожу к тебе сзади. Медленно. Хочется еще медленнее. И хочется, чтобы это ты был сзади. Чтобы еле-еле касался горячим дыханием затылка, заменяя его легким дуновением прохлады, перемещая струю воздуха дальше… глубже… хочу всего тебя глубже. Хочется, чтобы ты резко развернулся и впечатался в мои губы. Хочу быть клейкой лентой. Чтобы ты, пытаясь отстраниться, прилип. Запутался во мне как в паутине. Хочу оказаться в таком состоянии с тобой в одном коконе. И целоваться вечно… всегда. - Тооом? Мурлычу тебе на ухо. И теперь я на полшага ближе. Теперь ты можешь осуществить мною задуманное. Давай, Том, не промахнись… - Фу, бл*дь!!! Билл!!! Что ты тут стои…?! И ты не промахиваешься. С разворота влепляешь пощечину. Тыльной стороной ладони. Так неожиданно и так… больно. Будто пол-лица перекосило. Кожа пылает и требует еще… с другой стороны. Мне хочется подставить тебе вторую щеку. И чтобы ты еще раз ударил… а еще выпорол, как свою шлюшку. - Черт, прости… я случайно… Мягкие теплые ладони на моих щеках. Обеспокоено заглядываешь в глаза. Ставишь перед выбором. Что лучше: подставиться под удар еще раз… или утонуть в шоколаде твоих глаз? Секундная боль или переслащенная смерть? Раздумья или действия? Действия. - Ничего страшного… – улыбаюсь. Улыбаюсь и улыбаюсь. Улыбаюсь-улыбаюсь-улыбаюсь. Как умалишенный. Так и есть. - Я правда нечаянно. Я не ожидал, что ты так близ… - Тооом… - тяну… тяну тебя за руку. Нарочно оступаюсь и, чтобы не упасть, хватаюсь пальцами за плечи. Такие широкие… крепкие… такие мои. – Ой… - Дааааа… не нужно тебе было столько пить. Подхватываешь под мышки, опускаешь одну руку на талию, не противишься моей близости. Том, этого же не было в сценарии!!! - Боюсь, я сам не осилю лестницу. Ты… меня… проводишь… в комнату? – всего передергивает от сказанных слов. И не только меня. Я будто растворяюсь, сливаясь с паркетом, ожидая твоего ответа. Будто куда-то проваливаюсь, сползая вниз в твоих объятьях. Рука, что была на талии, теперь на лопатках. Край футболки теперь на том же уровне. А мне осталось всего ничего: еще треть метра до заданной цели. Таю под твоим взглядом как мороженое, оставляемое мной на две минуты в микроволновке. Чтобы было жидким… вязким… белым. Хочу глотать и ТВОЁ жидкое… вязкое… белое. - Ладно… давай вставай, – поднимаешь меня снова на ноги. А я не могу уже сдерживаться. Хочу тебя всего. Хочу тебя сверху. Хочу тебя снизу. Хочу то, что внизу… то, что треть метра от моих губ. Я хочу, чтобы ты обвил меня кольцами как питон. И сжимал… хочу дарить свои выдохи… раз за разом… и хочу, чтобы ты заставлял меня сжиматься. Сильнее, пока не дойдешь до конца. Пока не заполнишь собой до краев. Пока не начнешь двигаться… Обхватываю тебя за шею. Делаю первые шаги. Как в первый раз. Жаль, что не в первый раз. - Тебе помочь? - Нет, я сам справлюсь, – отвечаешь чересчур улыбчивому Георгу. И я отвечаю. Зачем-то показываю язык этой самодовольной подозревающей роже, на что получаю неодобрительные покачивания головой. А мне и не нужны одобрения. Тем более от него. Подхватываешь… хватаешь… ну же, схвати ты меня, наконец!!! Опусти руку на зад. Сожми! Не отпускай! Никто не видит. Не увидит. Тянешь меня. Дальше. Я хочу дольше. Я хочу. Хоть прям здесь. «Давай здесь… у стены???» Ухватываюсь пальцами за угол… «Или здесь – держаться удобнее». Спотыкаюсь, и мы на что-то наваливаемся. На комод, напротив зеркала. «А может, вот тут: хочу видеть твое лицо во время оргазма». Резко и гневно переворачиваешь на лопатки. Прижимаешь собой. «А вот так я хочу больше всего: хочу быть снизу, прижав к себе ноги». - Да что с тобой такое? Возьми себя в руки!!! - Прости, Томми… - наглею. Нагло ухмыляюсь. Нагло скольжу своим коленом вверх по бедру. Нагло, слишком звучно выдыхаю… выдыхаюсь… - Ну, ты же не бросишь меня одного здесь, – утверждаю… утверждаюсь. - Молчи... – кладешь палец на губы, морщишься и шепчешь, будто умоляешь. – Пожалуйста… И я молчу. Я делаю. Цепляюсь за тебя, поднимаясь. Поднявшись, хватаюсь, чтобы идти. Иду, чтобы дойти. Мысленно перебираю все возможные места, где можно заняться сексом. Как маленький ребенок, впервые попавший в зоопарк и тычущий пальцем во всех невиданных ранее зверей, голодными от желания глазами оглядываю ВСЁ. Прихожу к выводу, что это можно делать ВЕЗДЕ. Доходим до лестницы, чуть ли не ползком… сгорбившись… тяжело дыша… Выпрямляешься, упираешься рукой мне в грудь, придавив к стене. Смотришь так, словно хочешь ударить молотком, загнать как гвоздь – по самую шляпку. Переводишь дыхание. Шагаю ногтями по твоим пальцам. Обхватываю запястье, скольжу: вверх, когда ты вдыхаешь, вниз, когда выдыхаешь. Быстрее, быстрее, дыши еще быстрее!!! Ты даже рот открыл. - Пошли… - хрипишь и вновь закидываешь руку мне на талию и подтягиваешь. Так резко, так быстро… Минуем ступеньки четыре, а мне представляется картина, как бы это было здесь, прямо здесь. Здесь будет удобно. Коленями на одной ступеньке, руками на другой, твои ноги меж моих. И так резко, так быстро… - Билл, ты можешь идти прямо?!! Не могу. И не хочу. Я хочу вот так. Согнувшись. В раскоряку. На лестнице. На четвереньках. Резко, быстро… Буквально висну у тебя на шее. Недовольно что-то бурчишь себе под нос. Еще один шаг, а потом – все верх дном. Чувство, будто прыгаю в воду с трамплина, будто лечу на лыжах вниз по склону, будто прыгаю с парашютом, будто кубарем качусь вниз по лестнице… Держишься за ушибленные бока, матерясь и чертыхаясь. Это из-за меня. - Прости, я случайно… Кроешь матом, пытаясь выкарабкаться из-под меня. А я такой идиот. ТАКОЙ идиот!!! Ты так близко. Ты прям рядом. И я сделаю это. Когда ты так близко. Когда ты прям рядом. Когда мне стоит лишь подтянуться поближе. Когда, сделав это, остается только приблизить лицо, когда остается коснуться губ. Когда касаюсь легко, неожиданно, быстро, резко… Когда чувствую давление на горле. Когда сдавливаешь. И дышать нечем. И дышать не нужно. И не хочется. Когда отрываюсь от тебя, а приблизиться не могу. Как магнит, повернутый не тем знаком. Хочу-хочу-хочу!!! И ты хочешь… Иначе, почему твоя вторая рука скользит вниз? Почему приближается к приоткрытым губам? Почему собственные губы кажутся каменными глыбками, которые я даже открыть не могу? Не могу целовать, когда можно, когда ты поддаешься… Или мне кажется, что можно? Кажется, что поддаешься? И в эту секунду меня накрывает первой лавиной. Она холодная. А твои губы такие теплые. И я целую. Вопреки. Против. Для. И меня накрывает второй лавиной. Теплой, от нее жарко – холодно уже не будет. Скольжу по верхнему нёбу, по верхним зубам всего секунду. И хочу глубже. И весь дрожу. И ты дрожишь. И я хочу, а ты… И тут выстрел... в самое сердце. Так сильно. Так мощно. И это страх. Страх вынуждает меня бежать. Ползти. Карабкаться. Вверх, спотыкаясь, цепляясь руками за ступеньки. Убегая, вбегать к себе. Открывая дверь, закрываться изнутри. Уползать, сползая вниз, по двери на пол. - Я такой идиот. ТАКОЙ идиот!!! *** Это так удобно. Удобно лежать на животе посреди кровати на смятых влажных простынях, заведомо зная, что в этой позе на коже скоро пропечатаются следы от тканевых складок. Удобно, подперев рукой подбородок, следить за происходящим на экране телевизора. Согнув ногу в колене, водить ею из стороны в сторону, раскачиваясь, раскачивая тело и притупляя ноющую боль, растекающуюся по нему как смола – медленно, и как мед – сладко. Удобно лежать без одежды, ничуть не смущаясь собственной наготы. Обнаженных рук, на ладонях которых уже неделю не заживают царапины от собственных ногтей. Своих ног, которые ты так любишь разводить в стороны, которыми ты всегда любил обвивать поясницу, прижимаясь и раскрывая меня для себя. Так удобней... Это так удобно: прикидываться заинтересованным в происходящем на экране в то время, как твоё теплое, мокрое после душа тело накрывает мое сверху. Чувствовать, как оно пахнет, мучать себя, пытаясь вдыхать этот запах... Истомное наслаждение... ...на телеканале показывают познавательную передачу... Мягко касаясь запястья, вынуждаешь убрать руку, лишив опоры голову, лишив самоконтроля. Опускаю подбородок, упираясь им в кровать. Упираясь им в смятые влажные простыни. Так удобней. Изнуренней. ...там говорят о распространенности жизни на планете... Ведешь кончиком языка вдоль линии роста волос, начиная за ухом. Продолжая на шее. Представляю, будто ты водишь им по члену: по головке, касаясь кончиком кончика. Заставляешь дрожать, жмуриться, сильно выдыхать. Сильно выдыхаешь и ты, словно в ответ вторишь мне. Изводишь. ...рассказывают что-то о верхних слоях тропосферы... Позволяем каплям перетекать с твоего тела на мое и дальше, ниже. Твой язык ниже. Он обводит контур правой лопатки, обильно смачивает кожу. Ласкаешь губами мокрую шею, возбуждая. Изнемогаю. ...там говорится о степени выносливости... Обхватываешь рукой живот. Тянешь на себя. Тянусь к тебе. В себя. Изнываю. ...что-то слышно про Марианскую впадину... Ты стонешь едва слышными словами. Мнешь пальцами, массируя талию, большими надавливая на поясницу. Прогибаешь под собой. Прогибаюсь под тобой. Давишь пальцами на спину, входишь, давишь изнутри... Дышишь возбуждением, толкаешься, делишься им. ...длина... глубина... впадины. Кажется, Марианской впадины... На всю длину. Кажется, что на всю глубину. Плавно, легко, долго. Скользишь членом внутри – руками снаружи. Гладишь, ласкаешь, любишь, смешивая наш пот, наше наслаждение, стоны, вздохи... ...там глубоко ...чем дальше, тем холоднее... Глубже, быстрее, теплее. Горячее. Подаюсь тебе навстречу. Отдаюсь тебе, раскачивая тело, усиливая трение... Капли пота перетекают с твоего тела на мое. Простыни намакают. И без того влажные простыни. И без того мокрые тела. ...мало... мало, кто может выжить там... Тебе осталось мало. Чуть-чуть. Несколько толчков. Пару всхлипов. Пару вздохов. Один вскрик... Я это предугадываю по тому, как особенно сильно меня сдавливают пальцы, по тому, как яростно ты двигаешься во мне, как сильно стучит сердце, которое ты взбиваешь толчками как подушку. По тому, как оно отдается ударами, чуть ли не в горле, когда ты кончаешь. По тому, как я впиваюсь ногтями в ладони, в те же царапины – уже неделю не заживающие царапины. По тому, как кончаю я. Следом за тобой. Под тобой. И теперь, когда твое влажное тело не накрывает мое сверху, когда оно не дарит тепло, оно лежит в двух метрах от моего. Спиной к моему. Оно не двигается. Молчит. Ему удобно так. Мне хочется сделать только одно. Не поцеловать тебя, не обнять, не сказать, что люблю... Хочется сделать так, как удобно мне. Развернуть твое тело к себе, накрыть его своим и разрыдаться на твое безразличное "в чем дело?". Потому что у тебя, Том, в сердце дыра в одиннадцать километров: там холодно, глубоко и СОВЕРШЕННО пусто!!! *** Злиться можно по-разному. Можно истерить, круша все вокруг… все, что в комнате, вымещая до краев заполненную изнутри злобу на ее содержимом. На то, что мозолит глаз. Срываться на любимых предметах интерьера. Смахивать на пол флакончики, пузырьки, некогда дорогие сердцу безделушки, сопровождая этот грохот отменным матом. Можно, стиснув крепко зубы, рвать попавшиеся под руку тетради, журналы, газеты, а, успокоившись позднее, заметить, что из-за пелены так и не пролитых слез случайно подверг уничтожению важный документ. Можно бить ногами по стульям до тех пор, пока нанесенный ущерб проявится не только отломанными «спинками» и «ножками», но и саднящей болью правой голени. Можно, зарывшись руками в волосы, тихо и четко проговаривать любимое в такой ситуации слово: «ненавижу… ненавижу… ненавижу». Раз за разом. Снова и снова. Пока не осознаешь, что ненавидишь больше всего именно себя… Можно проделывать это все одновременно… А можно, как сейчас, сидеть на полу, прижавшись спиной к двери и, обняв ноги руками, представлять себе, как это было бы в данную минуту здорово – воплотить эти мысли в жизнь… Глаза слипаются, и клонит в сон. Но что-то не дает мне подняться и пойти спать. Что-то, что скомандовало мне: «Сидеть!!». Как собаке. И я сижу как собака. Как собака смирно. Временами чешу локоть, как и собака, перегоняющая паразитов с одного участка кожи на другой. И даже порой поскуливаю как собака. Так как задница чертовски болит от долгого сидения в этой позе. Во рту невыносимый сушняк. Хочется выпить залпом целый литр воды. Хочется выйти отсюда. И я даже выходил. Выходил и заходил вновь. Слышать и видеть тебя во время питья мне сейчас совсем не хочется. Не хочется подавиться. Бесит, что ты остался внизу. Оставил меня наверху. Ты смеешься. Тебе весело. Как ни в чем не бывало. И, наверняка, ты там пьешь. И именно сейчас я просто невыносимо завидую собаке. Завидую, что у меня слюна вырабатывается не в таких огромных количествах, как у нее. Просто ужасный сушняк в горле… Ужасный… Как это очень часто бывает, когда мыслей столько, что они перемешиваются между собой во всевозможных логических и алогических комбинациях и, когда уже практически не улавливаешь смысловой сути, на замену этой «каши» приходит лишь одна фраза. Слово. «Пох*й!». Пох*й на всё. На всех. Порой это слово толкает не только на опрометчивые поступки, но и на ошибки всей жизни. И мне сейчас откровенно пох*й, если я совершаю одну из них… Ступая носками по ступенькам, не могу не представить себе это вновь. Вновь измученное легкой болью твое лицо. Твои руки, растирающиеся ушибленные бока. Тихие стоны, срывающиеся с приоткрытых губ, когда я торопливо подползал ближе к твоему лицу. Видимо, причиняя тем самым еще большую боль. Очевидно тем самым, подкрепляясь большей уверенностью. Сглатываю вновь появившуюся слюну, вспомнив вкус твоих губ. Держусь о косяк двери. Еле на ногах стою. В это мгновение чувствую себя главным виновником какого-то торжества, когда, спускаясь по лестнице, замечаешь снизу толпу людей: тебя все ждут, пьют за тебя, разглядывают сверху до низу. На мгновение. На самом же деле внизу три человека, никто меня нахер не ждет, ты даже не поворачиваешься ко мне, а вопрос от Георга следует совершенно идиотский, учитывая мое присутствие здесь: - Ты еще не спишь? - Нет. Каков вопрос, таков ответ. Прохожу, чуть шатаясь. Первоочередная цель – столешница напротив. Главное – пройти мимо тебя не упав. Главное – подцепить тебя плечом не упав. Главное – не упасть. - Не спится, – добавляю, все же задев тебя. Борясь при этом с огромным желанием схватить тебя за зад. Молчишь. Не оглядываясь на тебя, набираю стакан воды. И только когда губы обхватывают тонкое стекло, оборачиваюсь. Делаю столь желанный первый глоток. И ты тоже. Только из своего бокала. И, похоже, что такой же желанный. И, глядя на твое лицо, снова завидую дворовой шавке. Потому что только ей можно, не вызвав подозрений, накинуться на тебя, завалив на лопатки и лизать-лизать-лизать. Пока не кончится слюна… Все страхи сами собой улетучиваются. Сомнения отметаются. Вот именно сейчас. Когда ты, не отрываясь, смотришь на меня, жадно глотающего воду. «Что всё это значит, Том? Что ты хочешь сказать?» С последним глотком в голову приходит четко осознаваемая мысль. Мысль, что я уже не смогу остановиться. Что буду идти до конца. Что мне мало трехсекундного поцелуя. Мало ощущать твои пальцы лишь на шее. Что хочу их чувствовать везде. На себе. В себе. Глубоко в себе… И что мне абсолютно пох*й на вдруг возникший страх неведения… *** Относительно легко. Пробуждение было относительно легким, не считая так и не прошедшего сушняка и просто чудовищного желания сдохнуть прямо здесь и сейчас. От боли. Которая растекается какой-то тягучей массой по всему телу… Как-то медленно и по-странному приятно. Но прохладный душ избавил от этой непонятной сладости. Теперь просто все ломит. Кости рук, ног, шеи и, кажется, что и головы. В первую очередь, головы. Достаю боксеры. Как всегда обычные черные боксеры. Как всегда надеваю их на чуть влажное тело. Сверху накидываю халат. И невыносимо хочется вызвать тебя к себе в комнату, позвонив, и, выждав как всегда три гудка. Хочется вновь увидеть тебя в них. В ярко-красных боксерах с влажным пятнышком на внешней стороне. Но что-то колит и щелкает внутри. Будто кто-то невидимый нашептывает на ухо: «иди… иди… иди… иди...» Надеясь, что это моя интуиция, а не бред «забродившегося» после выпивки рассудка, иду. Когда щель становится шире, я прислушиваюсь. Тихо. Спишь. Когда она становится достаточно широкой, чтобы протиснуться внутрь боком, я так и поступаю. Когда замечаю твои раскинутые в стороны руки и ноги, возникает желание повторить твою позу. У тебя на кровати. Под тобой. Чтобы ты так же стискивал меня в объятьях, как и эту подушку. Прокручиваю мысленно в голове дальнейшие действия и решаю внести некие изменения в сценарий. Маленькую деталь. Отматываю пленку на пару минут назад – возвращаюсь в свою комнату. Быстро развязываю пояс на халате. Он легко соскальзывает с плеч на пол. Вышагиваю из него. Придирчиво оглядываю себя. Решаю, что при первой же возможности сбрею эти чертовы волосы на пальцах. Гоню от себя подальше бредовую мысль сбрить их на ногах полностью. Вместо этого касаюсь резинки трусов. Приспускаю и подворачиваю внутрь их край. Тяну за нитку, и шов распускается. Убеждаюсь, что все выглядит именно так. Как надо. Снова иду к тебе. Скорее несусь… Снова протискиваюсь в щель и тихо прикрываю дверь. Тихо подхожу к краю кровати. Хочется также тихо прикоснуться губами к твоим, немного приоткрытым губам. К таким несвойственно влажным с утра после сна. К таким манящим. И для меня почему-то теперь абсолютно не запретным. Вздрагиваю от твоего голоса. - Билл, ты, что тут делаешь? – палец соскальзывает с нижней губы на подбородок. Взгляд – с твоих губ в глаза. Улыбаюсь. - У тебя зубная паста на подбородке осталась. Стирал, – делаю то, что хочется просто невыносимо. Касаюсь языком большого пальца и тру им несуществующее пятнышко на подбородке. Хочется соврать, что на губах тоже паста засохла, но сбавляю обороты и отстраняюсь. Смотришь так, словно читаешь меня – считываешь информацию. Будто готовишься отчитать по полной. И я уже готовлюсь к выговору. Но ты молчишь. Смотришь и молчишь. И это неловкое молчание хуже всего. - Что вчера было? – лучше б ты молчал. Лучше бы и дальше ничего не говорил. – Ни хрена не помню, – касаешься пальцами висков. Сосредоточенно трешь их. И мычишь. - Та же ситуация. Ни хрена не помню, – хочу так же, как и ты прикусить твою губу сейчас. А потом посасывать ее. Лизать-лизать-лизать. Пока слюна не кончится. - Сколько времени? - Почти одиннадцать. Вдруг резко распахиваешь глаза и снова смотришь. Не отрываясь. Не моргая. - Так зачем ты пришел так рано? Я пришел, чтобы смотреть на тебя. Пожирая взглядом. Я пришел поцеловать тебя. Пришел вильнуть задом перед тобой. Чтобы заставить пожирать взглядом меня... Чтобы и ты почувствовал себя хоть раз собакой. Которая лижет-лижет-лижет… - Мне нужен тот диск… ну, студийная запись новой песни, помнишь? - Да. Вон там, на полу, в рюкзаке посмотри. Хорошо, что я вспомнил. Что это я сейчас наклоняюсь. Вперед. Показывая зад. Хорошо, что рюкзак так близко к кровати. Что на нем столько карманов и отделений. Хорошо, что я подвернул резинку трусов. -Билл, у тебя нитка из трусов торчит, - и хорошо, что я распустил шов сзади. - Ну, так оторви ее. С силой сжимаю дискетницу, когда ты дотрагиваешься пальцами до низа спины. Когда чувствую, как большой палец прижимается к коже почти у самой ложбинки, хочется податься назад. Чтобы он проскользнул в нее. Хочется, чтобы на заднице были тоже глаза. Чтобы видеть твое лицо сейчас. Твою прикушенную нижнюю губу. И лучше не видеть мое лицо в данный момент. Оно выражает полный кайф. Идиотскую улыбку. Уверенность. Потому что вместе с ниткой ты вырываешь последние сомнения. «На х*й их!». Когда поднимаюсь, чувствую, как неприятно давят на промежность складки ткани. Как они сдавливают яйца. Как там тесно. Понимаю, что все же я ТАКОЙ идиот. Возбужденный идиот. Не поворачиваясь, быстро подхожу к двери. Как подросток, скрывающий улики своего непозволительного возбуждения. Дергаю за ручку. - Знаешь, я тут кое-то начинаю припоминать… - словами, как осколками по спине. Колики с нее тут же переместились ниже. Будто стеклом по заднице. - И что же? - А я ведь вчера не чистил зубы перед сном... *** Представлять, как.... …Кусая пухлые губы, оттягивая нижнюю, втягивая ее... втягиваться в поцелуй. Облизывая верхнюю, заманивая ее языком в рот, обсасывая… облизываться. Рисуя кончиком языка по небу, скользя им по расщелинкам между зубов… Уносить тебя, втягивая твой язык к себе в рот, возноситься. Гладить шершавым языком твой и гладить между ног… себя. Расстегивать ширинку, пальцами надавливая молнией на член. Медленно и так сладострастно двигать замком вниз, не боясь «зажевать» им ткань трусов – их просто нет на мне. Прижимать холодный метал к горячей коже, закрывая глаза… проглатывая воздух, заталкивая им стоны назад, вглубь. Вырывать изнутри выдохи… и гладить-гладить-гладить… Гладить гладкие клавиши, надавливая несильно, не продавливая, не меняя изображения на мониторе ноут-бука. Гладить гладкую кожу члена, углубляясь в возбуждение, отдаваясь наслаждению… Расставлять ноги и гладить их кожу, сжимая, сдавливая, будто стягивая. На мгновение открыть глаза и снова закрыть. Смочив ладонь слюной, мягко обхватить себя. Сжав сильнее, начать двигать рукой.... Снова открыть глаза, закрыть. И двигать-двигать-двигать... то плавно, размеренно, то ускоренно, поверхностно. И сжимая себя, и чувствуя ткань кресла под ягодицами, сдвигаться ближе, чуть вперед, опираясь теперь нижней частью спины. Скользить пальцами по промежности, вниз. Гладить себя везде. ТАМ. Пробуя... представляя. Двигая-двигая-двигая. Прислоняясь спиной к спинке сидения, тереть себя ТАМ. Чуть надавливая, слегка проникая лишь подушечкой пальца, пока не почувствую тонкий ноготь у входа. И снова тереть. И гладить. Закусывать гладкую губу и молчать. Тереть пальцем. Двигая рукой. Совмещая. Представляя... Открыть глаза вновь и не закрывать. Не прекращая тереть. Не прекращая двигать. Закусывать губу, впечатывая в нее зубы, сдерживаясь. Кончать-кончать-кончать, глядя в глаза, пытаясь заглушить чувство стыда. Глядя на фото. На тебя... Представлять, как ты смотрел бы сейчас на меня. *** Сдвигаю ноги, натягивая назад джинсы. Втягиваю живот, пытаясь застегнуть ширинку. Поднимаю голову, стараясь стряхнуть пряди волос, щекочущие глаза. Выключаю ноут, изображение, которое «щекочет» пах… Вытираю руку салфеткой, вглядываясь в свое отражение на мониторе. Захотелось, чтобы меня сфотографировали сейчас… Растрепанного, удовлетворенного и, постоянно желающего родного брата. Бросаю использованный клочок бумаги прямо на стол. Поднимаюсь – и теперь на мониторе отражение моего паха. Хочу, чтобы хотя бы сфотографировали. Вот так. Именно сейчас. На этом уровне. И хочу, чтобы это фото оказалось у тебя. Чтобы и ты, смотря на него, гладил, гладил и двигал, двигал… Дергаю за дверную ручку. Легко поддается. Бесшумно открывается. Что тебе стоит, Том, зайти ко мне и посмотреть. Подсмотреть. Др*чу в открытую лишь тогда, когда мы вдвоем в доме. Лишь тогда, когда дверь открыта. Тогда, когда сижу спиной к тебе. С закрытыми глазами. Др*чу только лишь на тебя… Выхожу, прикрывая дверь. Оставляю небольшую щель по привычке. Твоя дверь, напротив, нараспашку. Не захожу к тебе с того самого утра. С того утра, когда я перестал прятаться. Перестал играть… Когда перестал бояться. Когда мои сигналы, наконец, начали понимать… Осталось лишь наладить связь. Подхожу к лестнице и делаю первый шаг вниз. По направлению к тебе, делающему первый шаг наверх. Делаю второй – и чувствую себя той медузой, с которой обычно сравнивали учителя в школе человека, не будь у него скелета. Обычная медуза, которая, если оставить долгое время без воды, превратится в слизкую субстанцию. Как сперма на салфетке. Делаю четвертый – и нас разделяют всего несколько ступенек, и мне кажется, что после пятого я не удержусь и прямо тут растекусь как медуза под солнцем. И что никто не захочет убирать это липкое мерзкое пятно, пока оно само не высохнет... Буду смотреть на тебя, не моргая, пока глаза не высохнут. Хочу, чтобы ты меня намочил, увлажнил... изнутри. Чтобы заполнил своей влагой. Чтобы не пролил ни капли мимо. Чтобы всё досталось только мне. В меня. Хочу сейчас споткнуться. Хочу вновь упасть на тебя. И свалиться кубарем вниз. Хочется сейчас что-нибудь уронить, бросить тебе под ноги. Чтобы ты и я одновременно бросились поднимать это. Или прямо здесь и сейчас раздвинуть перед тобой ноги. Потому мне кажется, что солнце даже через крышу дома плавит мне мозг. Потому что я уже не могу сдерживаться. Потому что мне кажется, что твоя рука сейчас схватила меня за зад… *** Уже который раз нажимаю на кнопку отбоя вызова сразу же, как только на дисплее отображается твое имя. Должно быть, нажимаю раз в девятый. Да. Потому как после восьмого, очередного, я твердо решил, что звонить не буду. Что больше не буду вжимать кнопку вызова в корпус. Что не буду втирать в кнопку следы пота, которые появляются вновь и вновь на подушечке большого пальца и не только на ней, не только на пальцах, не только на ладонях. Я решил, что придется обязательно переодеться до твоего приезда. Чтобы следы пота на красной футболке не вызывали неприязнь ко мне прикоснуться. Я решил набрать твой номер в десятый раз... - Да, Билл?.. - Привет. Подавляя желание в очередной раз съязвить мне, лишь усмехаешься. - Привет-привет, Билл, – едва проявляющуюся нервозность пытаюсь заглушить чем-то другим... Секунд пять назад это была грязь, которую я старался убрать ногтем большого пальца из-под ногтя указательного. Две секунды назад это был кончик носа, который внезапно зачесался, который я чесал ногтем указательного пальца. А сейчас это страницы прошлогоднего журнала, которые я перелистываю, наверное, слишком быстро и очень шумно, чтобы создавать видимость увлеченности; которые я перелистываю указательным пальцем… - Ты сейчас где? - Ты не поверишь, но я ВСЕ ЕЩЕ еду, представляешь?! Как и пять минут назад! - Ну, ты скоро уже?! - Да, Билл, да!!! Спешно перелистываю страницу за страницей. Сотни начирканных слов ничуть не отвлекают от восприятия твоих. Они сбивают с собственных слов, которые путаются в мыслях. Может, поэтому я несу такую чушь? - Через сколько минут? Интересно, а чем ты выражаешь свое раздражение? Наверняка, с силой сдавливаешь руль. Или же стискиваешь зубы. А, может, непонятное шипение, которое появляется в перерывах между фразами, на самом деле сдерживаемый мат в мою сторону? Нет. На самом деле, ты сейчас жмешь на педаль тормоза. Потому что секунду назад слишком резко «дал» по газам. - Билл, ты меня достал. Как приеду, так приеду. До конца еще полжурнала. Учитывая скорость, с которой пальцы перелистывают страницы, учитывая то, что на разовое движение кисти руки приходится «перелетать» на несколько листов вперед… то, что подсказывали «внутренние часы», и то, что показывает дисплей телефона – разговор длится всего 55 секунд… уже 56… - Пока, Том… - с чувством досады и непонятной ТЕБЕ до сих пор обиды, готовлюсь нажать на кнопку отбоя. В десятый раз надавить на кнопку. И, наверное, придется отвлечься от чтения журнала, разглядывания ногтей и от звука бурлящей в чайнике воды. - Нет, подожди! Билл... Журнал закрыт. Пальцы в растопырку опираются об стол. А капелька пота на этот раз просто стекла вниз к поясу брюк, не соприкоснувшись с тканью футболки. - Да? - Слушай… Я пообещал, что заберу твой заказ из магазина… - И? - Билл, я не смогу. Я уже далеко… Я так устал… И я только что сам вспомнил, а ты мне не напомнил. Сам заберешь свои «побрякушки». Завтра. - Но… - Билл, я возвращаться не собираюсь! Это черт знает, где! - Ладно, Том… Вздыхаю. Вздыхаю, понимая, что эти чертовы «побрякушки» нужны мне будут именно сегодня. Не завтра. Прекрасно понимаю, что завтра я и вовсе забуду о нем, о заказе, за ненадобностью… Понимаю, что врешь. Что говоришь мне это сейчас, что вспомнил только потому, что проехал мимо этого магазина несколько секунд назад. Что тебе просто лень. Что не важно. - Тогда пока. - Том… - Что??? - Я тебя люблю. Твое недовольное цоканье. Гулкий выдох. И тихий шепот: - Ты ведь знаешь, как я не люблю… *** Знаешь, Том, а мне очень нравится, как я сегодня выгляжу. Нравится макияж. Нравится то, как уложил сегодня волосы. Нравится одежда, которую подобрал. Мне даже трусы мои нравятся… И особенно то, что они сегодня в тон твоим. Мне нравится то, как мы смотримся вместе. Вот сейчас. Когда ты позади меня. Идешь. Когда отстаешь всего на пару шагов. И я уверен, что если я сейчас остановлюсь, и твое бедро въедет мне прямо по заднице, я буду только рад. Нравится, что ты садишься со мной рядом за стол. Что, когда пододвигаешься ближе к краю, ножка стула задевает ножку моего. Мне нравятся свои мысли в данную минуту. Эти пошлые гнусные мыслишки, которым никогда не быть озвученными. Они связаны с тем, что ты сейчас широко расставил ноги. Еще они связаны с едой. Вернее, с тем, что мне представляется на месте венских колбасок в тарелке. Хочу измерить ими длину глотки. Заглотить насколько смогу. Сосать, сколько выдержу. - Всё мечтаешь? – толкаешь в плечо и ухмыляешься в ответ на мой вопрошающий взгляд. Лучше бы ты толкался в другое место… другим местом, также сильно. Мечтаю. - Мечтаю. - Как всегда. Тебя реанимировать, как завтракать закончим? Ерзаешь на сидении, отодвигаясь ближе к спинке стула. Слегка откидываешься назад, балансируя на двух задних ножках. Твой издевательский тон начинает меня бесить. И хочется сделать что-то такое… Или сказать. - А не пойти бы тебе в задницу! А, Том? Расплываешься в улыбке и щуришься. Сканируешь. И, догадываясь, КАК выглядит мое лицо в данный момент, качество сканирования должно быть на высоком уровне. - Думаешь, стОит? - Я думаю, это просто необходимо. И мне… и тебе. Приятно наблюдать за выражением твоего лица. Слышать твой смех. Видеть улыбки парней, которые сейчас явно не в теме. Которых лишь забавляет очередная разборка близнецов. Которых сейчас больше заботит мысль о том, положить ли себе вторую порцию или же терпеть до вечера. - Должен тебя разочаровать, но это не входит в мои планы, – опускаешь глаза в содержимое своей тарелки. Продолжая улыбаться. Ты ведь улыбаешься. Я же вижу. - Том, я вижу. - Все ли, Билл? Или только то, что хочешь видеть? У меня губы дрожат, когда я подношу к ним стакан с соком. Когда обхватываю ими стекло и делаю первый глоток. Дрожат коленки. И у меня голова начинает кружиться, когда понимаю, что сейчас не смогу сдержать себя. Что либо скажу, либо сделаю что-то. И что лучше мне увидеть то, ЧТО я сейчас хочу, чем сказать об этом. - И то, что хочу – тоже. Импровизирую. Твоя правая рука сейчас на колене. Вилка с этой же стороны в тарелке. Фужер с соком чуть левее ее. «Нащупываю» цель и подаюсь вперед. Сок стоит так далеко и я, не дотянувшись, попадаю в цель поближе. Совершенно случайно. Надеюсь, так кажется со стороны. Реагирую быстро и уже опускаю голову вниз, прежде чем слышу твое: «Я сам!». - Том, я вижу. И вижу я отнюдь не вилку, которую нахожу на ощупь. Вижу я тебя. ТЕБЯ между ног. И хочется мне сейчас не подняться на ноги. Не сесть на стул. Не есть. Мне хочется так и стоять на четвереньках. Хочется разодрать твои джинсы. Хоть чем. Хоть вилкой. Хоть зубами. Наступаю… Наступаю ладонями тебе на ступни. Рукой, той, что держит вилку, веду по голени. Ощущаю легкую дрожь твоей ноги. Проделываю то же самое второй рукой. Та же дрожь. И сейчас, когда мои руки у тебя на коленях, когда ты все в том же положении, удерживая равновесие на двух ножках стула, мне хочется только одного. Мне хочется видеть твое лицо, если я надавлю чуть сильнее и стул «примет упор на все четыре». И мне кажется, что не будет ракурса удачнее, чем мое лицо в сантиметре от твоей ширинки. - Ты сказал, что видишь, - твой голос сейчас походит на моросящий дождь, готовый вот-вот сорваться в настоящий ливень. Та же дрожь. «Выныриваю» из-за стола, проехавшись напоследок ладонью по бедру вплоть до паха, поборов при этом просто нечеловеческое желание сжать твой член. Присаживаюсь рядом и, улыбаясь, гляжу на тебя. Смотришь и ты на меня, но привычное высокомерие сменилось затравленным выражением. И когда я, с чувством одержанной победы, тянусь, склоняясь над столом, возвращая вилку на то же место, чуть ближе фужера с соком, ты шепчешь в ухо то, от чего будто тепло со всего тела собирается в животе и взрывается в нем. То, от чего пот мгновенно проступает на спине. То, от чего я роняю вилку снова. Ты шепчешь: «Думаешь, стоИт?». *** До выезда осталось полтора часа. Всего ничего. За это время нужно успеть собрать вещи, самому собраться. Собраться с мыслями. Нужно успеть сделать то, что я обычно делаю часа за два минимум. Прекрасно это понимаю, осознаю, что потом буду бегать как в жопу ужаленный, бросая вещи как попало, и все равно сижу вот так. Вот так – на самом краю кровати. Вот так – слушая плеер с мигающим на дисплее «pause». Вот так – уже минут пятнадцать. Скрестив руки в области паха, не двигая ими, стараясь хотя бы сейчас не думать о тебе – вот так. Должно быть, со стороны это может показаться, по меньшей мере, странно. Для тебя. Для художника же – это отличная зарисовка. Для фотографа – кадр. Для писателя – это возможность написать еще несколько бессмысленных строчек. Лишь бы не останавливаться. Лишь бы продолжать мысль. А для меня – это всего лишь несколько минут, которые как пролитое молоко, растекаются так же быстро, неудержимо, невосстановимо… И лучше никому не знать то, о чем я подумал секунду назад. Когда сегодня за завтраком я, так ничего и не найдя тебе ответить, продолжил доедать остывающий завтрак, меня трясло так, что не видеть этого могли только лишь такие как Густав с Георгом. Я боялся смотреть на тебя. Смотреть в твою тарелку. Я даже боялся взглянуть на твою чертову вилку, зубцы которой будто грозились проткнуть меня. Насквозь. Некомфортно было находиться в такой близи от тебя. И, кроме всего вышесказанного, причина была в моей мокрой футболке, пропитанной влагой, казалось, полностью. Насквозь. И когда, так и не дожевав последний кусок колбаски, я резко поднялся и, спотыкаясь о чертову ножку стула, упал на тебя, мне показалось, что ничего хуже произойти со мной не могло. Потому что я смотрел на тебя. Отводя взгляд, смотрел тебе в тарелку. А твоя вилка своей остротой лишь усилила панику в тот момент, когда твои руки трогали меня, переползая по бокам с бедер на талию и выше, приподнимая меня. И когда твои большие пальцы дошли до груди, практически прижимая соски, я забоялся совершенно другого: «Боже мой, только не веди руки выше!!!!!!». До выезда осталось чуть больше получаса. Как предполагал часом ранее, я ношусь по комнате, швыряя и разбрасывая вещи. Вот так всегда. В ушах все также наушники от плеера. Сам он валяется на кровати в куче всякого барахла. Шнурки на кедах развязаны и приподнимаются в воздух при каждом движении… при каждом движении я рискую свалиться на пол, споткнувшись о них. Пряжка ремня расстегнута. Джинсы держатся лишь на молнии и пуговице. И, должно быть, со стороны все это может показаться, по меньшей мере, странно. Для тебя. И когда я вижу на мониторе ноутбука отражение твоего силуэта в дверях, я морщусь. Как обычно бывает в кино в такие моменты, я морщусь и цежу сквозь зубы: «…Чеееерт…». Я не оборачиваюсь и так и стою к тебе спиной, облокотившись локтями о стол. Я стою раком. В слайд-презентации каждые три секунды одно изображение сменяется другим. Какая-то фотосессия. Какая – не знаю. Уже не слежу за этим. Я слежу за тобой. И жду каждые три секунды ту секунду, в период которой увижу тебя. Позади себя. Когда ты оказываешься в двух метрах от меня, я могу разглядеть твое лицо. Смотришь на меня. На мою задницу. Или на спину. Или на голову. Или на наушники. Не ясно, все «на одной линии». Но, сделав шаг вперед, оказавшись ближе, смотришь вниз. Смотришь на оттопыренный зад. Теперь я вижу, Том. Я вижу и свое лицо в отражении. Если ты сейчас до меня дотронешься, поймешь, насколько я сейчас взвинчен. И я, как последний недоумок, как идиот, как безмозглая тупая собачонка, жутко боясь и трясясь от столь близкого недвусмысленного «зрительного» контакта, я… я прогибаюсь сильнее. Я раздвигаю ноги чуть шире и жду твой реакции. Я делаю это и боюсь, что ты сделаешь сейчас именно то, что НАДО. Что сделал бы любой парень, застав свою девушку в такой позе. Я так хочу, чтобы ты прижался, чтобы прижал к столу. Чтобы сжал ладонями. Чтобы скользил ими по бокам, как утром. Чтобы двигался вниз. Чтобы, подцепив большими пальцами резинку трусов, тянул их вниз, стягивая вместе с джинсами, которые удерживают лишь молния с пуговицей. Хочу, чтобы у тебя стояло сейчас так же, как и у меня. Хочу и боюсь. Боюсь, что все же подойдешь. Что прикоснешься ко мне… прижмешь собой, упираясь членом в ягодицы, предупреждая о своих намерениях. Я боюсь, что ты поймешь все не так. Я боюсь, что показываю тебе совсем не то. Что нельзя так близко. Нельзя так явно. Нельзя ВОТ ТАК. Но когда ты поднимаешь руку, собираясь прикоснуться, я так и делаю. Так, как нельзя. Ты собираешься прикоснуться, и я раздвигаю ноги еще шире. И сейчас боюсь я только одного. Что ты поймешь, что у меня не играет музыка в наушниках. Слайд-презентация закончена. Я смотрю как полоумный в черный экран, где уже полминуты мигает «press any key». И я захлебываюсь вдохом, когда рука касается спины. Когда она замирает на уровне лопатки. Когда твои губы оказываются на уровне уха. Когда выдыхаешь в него, обдавая горячим дыханием. Когда, бл*дь, не вынимая наушник, тихо говоришь: - Лучше не стой так. Ведь сзади могу оказаться не я. *** Наверное, не каждому в голову приходят мысли о сладком, когда он намыливает себе задницу. Да, наверняка, не всем. Скорее, далеко не каждому. На самом деле, это ерунда. Глупые мысли. Скорее, размышления. Бред. Просто я, бл*дь, ТАК устал тебя ждать, что уже дважды удовлетворил свой аппетит, сожрав плитку шоколада и вафли. После твоего «пока» прошло минут сорок. Знаю, что опять начинаю беситься не по делу, но по другому просто не могу. Не могу я не злиться, зная, что дом будет свободен всего час, прежде чем придут парни. Не могу не злиться, вспоминая, сколько времени потратил, выпроваживая их сегодня. И все равно злюсь. Злюсь, что снова хочу есть. Что в этом случае надо будет сидеть на кухне еще дольше… Бесит, что я такой безрукий. Что не могу подняться нормально по лестнице, ничего не выронив. И вот теперь, злой и расстроенный, стою на коленях собирая рассыпавшиеся из коробки хлопья. Внутренне отмечаю для себя один плюс – хорошо, что я забыл молоко на столе. И лучше никому никогда не знать, что у меня ассоциируется с этой жидкостью… И лучше никому никогда не видеть мое лицо в этот самый момент. В момент твоего касания, твоего дыхания, твоего голоса, который, как когда-то давно шепчет: - Ну, сколько раз тебе говорить – не стой ты так. Ведь сзади могу оказаться и не я. - Тооом… Хочу встать. Очень хочу обнять. Очень-очень хочу поцеловать. - Тшшш… Стой так, – гладишь по выступающим ребрам. Всего секунду. А потом – выступающие косточки таза. И замираешь. И замираю. - …я так ждал, когда же… - Я так устал, Билл. Вот так бы и уснул. Чувствую небольшое давление в районе копчика. Поворачиваю голову и вижу твою голову на нем. Чувствую, как твоя щека прижимается к правой ягодице, а горячие руки гладят живот. И эти тепло и мягкость растворяют во мне весь негатив, накопившийся за день. Всю нервозность. Все раздражение. - Георг с Густавом скоро придут. - Ммм… – недовольно бурчишь и поднимаешь голову. Короткими поцелуями покрываешь попу через ткань джинс, – мне вот этого не хватало весь день. - Прямо вот ЭТОГО? – улыбаюсь и пытаюсь стряхнуть твои руки с себя. Но отбрасываю подальше эту мысль, как только слышу: - Мне ТЕБЯ не хватало, Билл. Чувствую, что губы сменили легкие массажные касания ладоней. И я сейчас ощущаю себя пластилиновой фигуркой, из которой можно лепить, что угодно. Которую можно мять, разминать, растягивать… - Том, они придут меньше, чем через… - у меня будто язык прилип к небу. Как будто его туда приклеили, «посадили» на супер-клей. И только выдрать с корнем осталось. - Тогда нужно торопиться… У меня голова начинает кружиться, когда ты, поднимая за бедра выше, заставляешь опустить голову ниже. Когда отчетливо могу разглядеть рельеф хлопьев, разбросанных по ступенькам. У меня перед глазами темнеет, когда ты... твои пальцы… твой палец настойчиво трет ложбинку, надавливая сильнее и вдавливая ткань. Гладишь по шву джинсов, и я начинаю ощущать его с внутренней стороны. И мне сейчас так жаль, что шов на них не такой непрочный, как на трусах. Что порвать не удастся. И я разочарованно вздыхаю. И неосознанно подаюсь назад. И осознанно прогибаюсь. И понимаю, что уже не пойду наверх. Ни за что. Что хочу здесь. Сейчас. И даже если ты согласишься подняться – не пущу. И все равно говорю: - Тоооом, ну, давай поднимемся… - это не похоже на просьбу остановиться. Не похоже на то, что я против. - Я хочу здесь, – представляю, как выглядим мы сейчас со стороны. Сейчас, когда ты между моих ног, опираясь одной ногой о ступеньку выше. Когда ты дергаешь меня за бедра, касаясь возбужденной плотью. Когда дергаешь, и мой член трется о твою ногу. Когда это вышибает последние мозги. Когда мне плевать на то, как мы смотримся со стороны: у нас же времени мало. И я, словно нализавшаяся валерьянки кошка, начинаю медленно пьянеть. И хорошо, что мою улыбку скрывают свесившиеся вниз волосы. И что не видно из-за них моего выражения лица. И я понимаю, что процесс необратим, когда чувствую, как ты стягиваешь мои джинсы с трусами. Когда слышу, как щелкает пряжка твоего ремня. Когда ощущаю настойчивые прикосновения к внутренней стороне ног. Когда эти прикосновения заставляют раздвинуть их сильнее. А когда прикосновения больших пальцев раздвигают ягодицы я, зная, что за ними последует, начинаю часто дышать. Когда это происходит сейчас, прямо в эту секунду, когда теплый язык касается отверстия, я просто не могу сдержать первый вскрик. Я просто не могу не моргать так часто. Не могу не дышать так гулко… не охать и не стонать. Мне хочется орать во всю глотку. А минуту спустя ты добавляешь палец. Ты водишь им по окружности, смачивая слюной с языка. А я настолько отдаюсь ощущениям, что бессознательно отдаюсь еще больше, толкаюсь задом тебе в рот. Ты, в свою очередь, толкаешься пальцем и языком одновременно. И испытывая поначалу чувство стыда, лишаюсь его окончательно, ощутив все прелести этого двойного проникновения. Углубляя палец, вынимаешь язык, лизнув им ягодицу, словно вытирая. Конечно. Ты же будешь меня целовать потом. Понимаю это, когда чувствую резкое проникновение еще одного пальца. Стискиваю губы. Зубы. Хочу кричать позже. Хочу пока потерпеть. Но ты вынимаешь пальцы. Но ты не даешь мне. Вернее то, о чем ты просишь, не даст мне сдержаться. Становишься на колени, и твое лицо на нужном уровне. Ты просишь: - Жмись, Билл… Давай, пожмись… - Тооооом!!!! - Билл, давай! Для меня, Би, пожалуйста. И я стараюсь, пытаюсь, я делаю это. Сокращаю мышцы, то сжимая, то расслабляя их. Разрабатываю их. Но я так хочу тебя. Так хочу, чтобы это ты, твой член заставлял меня сжиматься. Так хочу, чтобы ты вошел… - Тооом, я не… могу больше!!! - Ну, постарайся, Билл!! Ну, немного! И когда я чувствую твои пальцы у себя на мошонке, когда ты гладишь ее, сжимая и выкрикивая, я начинаю мысленно командовать сам себе: «Ну, давай, Билл! Ну, еще немного! Ну, постарайся… Для НЕГО!!!!». И когда я снова делаю это часто и быстро, когда эти быстрые сокращения начинают разносить по телу спазмы наслаждения, ты резко, без предупреждения снова вставляешь пальцы. И я не могу сдержать вскрик. Я ору. Кажется, что вибрация прошла сквозь оковы тела. Что она повсюду. Потому что во мне спустя мгновение уже движется твой член. И я ору не переставая, не позволяя себе глубоко вдыхать и стонать. В голове эхом разносится: «Давай, Билл… сильнее! Сильнее! Сильнее!!». И я отдаюсь, поддаюсь. Так, что кричу тебе: - Бери, Том!!! Давай… сильнее!!! – и ты берешь. Быстро, резко. И мне осталось несколько толчков. Мне осталось так мало. И мне так хочется еще, больше… И я кричу: - Ещееее!!! Всё. Кончаю… Ты все еще толкаешься. Так, как я и просил. Быстро и резко. Оттягивая свой оргазм. Растягивая мой. Я хватаюсь одной рукой за перила лестницы, второй опираясь о ступеньку. Отчетливо очерченный рельеф хлопьев расплывается. Меня качает словно на волнах. Так плавно. Так приятно. И волосы также бьют по лицу, словно от прохладного бриза. И сил остается только лишь на еще один вскрик. Сопровождаю им твой. И всё… на данную минуту меня нет. Нет и тебя. Есть только мы. Есть моя половинка, которая тяжело дышит мне в шею. Моя половинка целует меня. Гладит. Обнимает. Она тихо говорит: - Как же я люблю… *** Мысль о потребности постоянно находиться рядом с тобой, словно засаженная в мозг по самую рукоять отвертка, не дает мне спокойно сидеть на месте. Она, мысль, не дает мне не концентрироваться на тебе. Она, словно отполированная до блеска зеркальная гладь, отражает все остальные, нормальные, преломляя их и обращая опять же в твою сторону. Она заставляет прийти к выводу о наличии этих заноз-отверток еще в двух местах. В заднице. И между ног. Прямо по центру. Идеальное размещение. Когда я выхожу из своей комнаты, мне кажется, что весь мир обернулся на меня. Весь мир молчит. Он ждет, когда я оступлюсь. Когда опозорюсь. Чтобы накинуться и затоптать в конец. Потому что вероятность этого, моего позора, очень велика. Ручка двери в твою комнату по странному привлекает внимание. Хочется смотреть и смотреть. Но, когда понимаю, что придется все же подойти и дотронуться до нее, меня внутри подбрасывает как ошпаренного. И я, будто действительно боясь обжечься, не стучась, влетаю к тебе. Очередной сломленной границей дозволенного становится порог комнаты. Рука, сильная, прошитая нитями синих вен, сжимая белое полотенце, снимает капли воды с шеи. Рука не останавливается и тогда, когда ты замечаешь меня. Когда видишь, что я стою, раскрыв рот. Когда мне хочется раскрыть рот еще шире и заорать во всю глотку, выпуская внутренний восторг в неприкрытый благоразумностью вопль: «Как я вовремя!!!» И ты, будто прочтя мои мысли, иронично заявляешь, разводя руки в стороны: - Ты, бл*дь, так вовремя! Я словно маленький ребенок, засмотревшийся на то, как мама разрезает праздничный торт, истекая слюнками и предвкушая, смотрю на твой торс, на то полотенце, что обвязано вокруг бедер. И хочется, чтобы по закону подлости, оно сейчас обязательно свалилось с тебя. И, как по закону подлости, ты лишь туже заправляешь узел. Сука. Ты проходишь дальше, швыряя то полотенце, что в руке, на кровать. Прослеживаю взглядом путь перемещения этой бесформенной тряпки. И у меня возникает грязный план выкрасть ее. Потом. Впитать запах ноздрями, потереться кончиком носа и обязательно подсунуть тебе вместо него свое. Чистое, разумеется. - Ты там так и будешь стоять? Мои привычные болтливость, красноречие, а в нужных моментах даже ораторские способности испарились, словно их и не было. Им на смену пришло то, от чего я старательно избавлялся в последние годы. Я бы назвал это примитивностью. - Нет. Исчерпывающий ответ. Ты улыбаешься моей растерянности и обходишь кровать с другой стороны. На ходу говоришь: - Тебе что-то нужно, Билл? Придирчиво оглядывая себя в зеркале, собираясь, словно на свидание, мне казалось, что после всего пережитого в уверенности мне не занимать. Я так думал и искренне верил, что повод, по которому я приду к тебе в 10 вечера, не вызовет у тебя подозрений в безобидности моего прихода. В последнее время слишком палевно. Но судьба словно издевается надо мной. Подкидывает в такие ситуации, где я не могу не чувствовать себя полным дауном. И сейчас она, должно быть, ржет, смотря на то, как я, запинаясь и срываясь на полуслове, пытаюсь выдавить из себя заученную речь. В этот момент я себя просто ненавижу и хоть сам бы себя придушил и поскорей бы в ад. Ты лишь деликатно улыбаешься, сидя с другого края постели и хлопаешь ладонью по покрывалу, приглашая присесть. Вымученно улыбаюсь в ответ и сажусь с того края, где валяется попользованное полотенце. - Том, я просто хотел побыть с… Закатываешь глаза, нажимая на кнопку пульта и уменьшая громкость. Затыкаешь меня, перебивая. Теперь я отчетливо слышу каждый стук своего сердца. Спасибо, Том. - Просто… У тебя ничего не бывает просто, Билл. - Том… - Не утруждайся выдумывать отмазы. Мне с тобой серьезно поговорить надо. Я, как пьяница на дороге, виляю из стороны в сторону, пытаясь увернуться от твоих прямых заявлений. Будто меня это не касается. Пытаясь выгородиться из последних сил. Понимая, что движим сейчас лишь страхом разоблачения. Понимая, что попросту всему сейчас грозит оглушительный провал. - Билл, чего ты добиваешься? – вижу твое лицо сейчас в профиль. Половину его, а вторая – это то, что оно выражает. Меня будто попросили подышать в трубочку на присутствие в крови алкоголя. И я пьяными глазами, словами и дыханием, полностью доказывая свою виновность, заявляю, что не пил сегодня. Тихо проговариваю: - В смысле? Что именно тебя интересует? Твое лицо сейчас в анфас. Я вижу в нем все и сразу. И не понять, чего больше… какой ингредиент отвечает за вкус этого выражения лица. - Меня интересует, откуда у тебя столько пидорастических наклонностей с замашками начинающей бл*ди. А, Билл? А теперь меня заставили пройти по прямой линии. Надо мной точно издеваются и ржут. - Том, ты не так все понял. Это просто так… - улыбаюсь, а у самого ноги сводит судорогой. У меня ступни онемели и скоро начнутся колики. Если ты не прекратишь все это, если я сейчас не проснусь, если не скажешь, что шутишь, если… то меня просто надо будет выносить вперед ногами. «Скоропостижно скончался». Ты качаешь головой и еле заметно улыбаешься. Ты скрещиваешь руки на груди и откидываешься на спинку кровати. Правая нога согнута в колене. - Билл, просто так и коты не трахаются. Ты точно хочешь, чтобы я сдох. От стыда. От этого у*бистого желания стянуть полотенце с бедер. Я молчу. Молчу и глотаю слюну. Думай, что мне сказать нечего. Думай так. - Скажи, ты часто представляешь нас вместе? Твоя откровенность убивает меня. Она потрошит мозги, поднимает член. Она снимает меня с предохранителя. Теперь и я в боевой готовности. - Да. - Др*чишь на меня? Это так нечестно. Как и тот обстрел яблоками, что ты мне устроил в детстве. - Да. Ты не смотришь на меня. Ты закуриваешь сигарету и глубоко затягиваешься после очередного вопроса. Твое бедро покачивается из стороны в сторону. - А что ты именно представляешь, Билл? - Конкретно? - Как это у тебя в фантазиях? – ты резко поднимаешься, оставляя сигарету в пепельнице. Тяжелые дреды шлепают по спине. – Тебе нравится, как я тебя трахаю в задницу? Как имею в рот? Или, может, ты меня? Скажи, я тебя деру, как следует… в твоих фантазиях? Ты разворачиваешься ко мне передом и смотришь в упор. Не скрыться, не сбежать. Только осталось сказать позорное «сдаюсь». Осталось сидеть и судорожно сжимать ногтями покрывало. Нервно кусать губы. Осталось лишь ответить: - Да. Да. Да. Да, – соответственно. Ты секунду смотришь на меня серьезно, а потом сквозь смех проговариваешь лишь: - Е*ааааать!!!!! Как же у меня сейчас все трещит внутри. Раскаты грома в сердце. Молнии носятся по сосудам. Сейчас, когда ты залезаешь на кровать, комкая полотенце между ног. Ты подползаешь так близко, что мне нужно всего лишь руку протянуть для того, чтобы оголить твои бедра. Никогда я еще не был так близок к цели. Никогда мне еще не было так страшно от этого. - Знаешь, Билл… А может, мне вправду тебя сейчас вые*ать как следует? А? Исполнится твоя мечта. Член брата в твоей заднице… Что скажешь? У меня от этих слов начинается неприкрытая паника. Мне хочется орать. Кричать: «Отрежьте мне кто-нибудь уши!». Потому это слишком для того, чтобы быть простыми словами. Это чересчур. - Тооом… Вот сейчас я уже не чувствую и колик на ступнях. Не чувствую и боль от ногтей, которые процарапывают ладони. Я прячусь от тебя назад, прижимаясь к подушке, и лишь тогда замечаю, насколько мне больно оттого, что член трется о грубую ткань. - Что Том? Что-то не так? Когда встаешь перед лицом на колени и начинаешь медленно разворачивать края полотенца в стороны, обнажая то, что я так хотел увидеть, мне все же хочется сдохнуть. Мне хочется прижать ладони к глазам и отвернуться с криком «Ой!» как маленькая девочка, впервые увидевшая член… Мне хочется сюда веер. В мою правую руку. Да хоть что. Хоть этот жалкий листок бумаги на тумбочке. Хоть чем-нибудь помахать перед лицом. Хотя бы не так жарко, ну пожалуйста! Но перед лицом сейчас лишь член, удерживаемый в твоей руке. Я начинаю часто дышать, давясь воздухом. Я открываю рот в немом крике. Осталось только закрыть глаза – и я проиграл. Весь мир затопчет. - Что такое? Не хочешь в попу? Может, в рот тогда? Ну чего ты губки захлопнул сразу?! У тебя твои мечты исполняются, а ты мордой вертишь! - Том. Пожалуйста. Очень тебя прошу. Не так, Том. НЕ так… - А как? Меня ВОТ ТАК очень даже устраивает. Ты пододвигаешься еще ближе, а меня разрывает от нахлынувших эмоций. Еще чуть-чуть – и я разрыдаюсь. Чуть-чуть – и я просто возьму у тебя в рот. Немного – и я кончу прямо в штаны. - Тоооом…. Выдыхаю. Почти скулю. А на твоем лице ни грамма сомнений. Ты словно четко следуешь поставленному плану. Будто по команде. И ни одна эмоция не разубеждают меня в серьезности твоих слов. - Ты, просто сука, Билл! Готовлюсь в очередной раз что-то сказать тебе. Готовился. Потому что теперь ты, сжимая в руке клок волос на затылке, злостно впиваешься в губы. Успеваю лишь всхлипнуть. Замычать. Выдохнуть. И ничего более. Целуешь страстно, но жестко. Ты не пробуешь меня. Ты даешь лишь оценить степень твоей грубости. Ты сгребаешь меня в охапку и скользишь руками вдоль тела, выпрямляя его на покрывале. А мне становится так больно от твоих действий. И так отчаянно страшно. И это точно не то, что я хотел. Не то, что я так долго ждал. Не этого я добивался. Ты отрываешься от меня и сбивчиво кричишь, сжимая плечи: - Ты этого хотел?! Этого??!! Скажи, Билл! И я, борясь со слезами, рвущимися наружу, с рыданиями, криками, обнимаю тебя в ответ. Боясь лишиться тебя насовсем, навсегда, наперекор себе шепчу: - Да. То ожидание, та надежда, тот ком, что я не мог размотать, глядя в твое лицо, вдруг приняло вид аккуратного мотка грусти. Твой голос, полный грусти и отчаяния: - Да пошел ты на х*й, Билл!!!!! *** Голова трещит. Будто там кто-то медленно выедает всё, громко пережевывая, скрипя зубами, звучно причмокивая. Кто-то, кто как корабельный червь. Кто-то, кто размеренно громко стучит чем-то по вискам. Долго… как Густав палочками по барабанам во время длинных репетиций. Сильно… так, что я отчетливо слышу, как хлюпает кровь в сосудах. У меня мигрень. Помню, как лет в десять смотрел на Солнечное затмение. Наблюдал, как лунный диск медленно накрывал солнечный, оттеняя Землю в разгар дня. Удивлялся тому, как резко темнело. Восхищался. Помню, как жутко хотелось посмотреть на все это не через затемненные очки. Просто глазами. Просто так. Помню, как сильно тогда лучи грели глаза, жгли. Всего полминуты. А потом сработал механизм. Простой щелчок. Где-то глубоко в подсознании. Рефлекс. «Закрой глаза». И я, щурясь и злясь на то, как быстро заслезился, быстро отвел взгляд. Помню, как меня ругала мама тогда. Помню, как долго, больше года, не сходило темное маленькое пятнышко перед глазами. Как боялся сказать об этом маме. Как боялся, что больше не смогу различать небольшие предметы на большом расстоянии. Как радовался, понимая, что постепенно избавляюсь от этого дефекта зрения. Как же хотелось вновь посмотреть на Солнечное затмение. Просто глазами. Просто так. Не на всех ошибках учатся. «Да пошел ты на х*й, Билл!!!!!». Помню, что так же жгло глаза от твоего взгляда во время этих слов. Помню, что сработал такой же механизм, как и тогда в детстве. Как сильно зажмурился. В ту минуту я ожидал от тебя чего угодно. Вот так, лежа с закрытыми глазами в твоих тисках, ожидал, что ты меня ударишь. Что будешь орать и материться. Что схватишь за шкварник и выставишь вон… Что поцелуешь еще раз. Только не так сильно. Нежнее. Немного нежнее. Нежнее и дольше. В ту минуту я представил слишком много всего. Но в реальности оказалось все не так красочно и сочно. Меня просто выставили из комнаты. Молча, без криков. Просто подняв за руку с кровати, толкая в плечо, соприкасаясь голым телом с моим. Возбужденный член все так же терся о грубую ткань. Твой все так же был неприкрыт. Не помню, как оказался в своей комнате. Не помню, как принял душ. Как отдрочил себе там. И не помню, почему решил спать без белья. Я только помню, как начался этот непрерывный долбеж в голове. Помню, о чем думал пять минут назад. Помню, как злился от громкой возни Густава на кухне. Да и сейчас злюсь. Он как таракан. Выползает, когда все спят. И как же хочется сейчас выйти и прибить его тапком как назойливое насекомое! Как же болит голова! Как же она болит… Как же мне хочется снова прийти к тебе. Хочется следовать твоему сценарию. Отвечать на твои вопросы. Хочется увидеть твой член. Хочется дать в зад. Потом отсосать. И все время целовать. Целовать. Целовать. Сосать до боли в губах. Давать до боли в заду. До боли врезаться ногтями в спину. В ягодицы, ускоряя тебя. И я точно знаю, чего хочу. Уже наверняка. И это уже мой сценарий. И ты будешь следовать ему. Я точно знаю. Будешь. Я уверен. Я надеюсь. Я так надеюсь… Как же болит голова… *** Поздороваться со всеми, как ни в чем не бывало – вот главная задача на сегодняшнее утро. Главная, а потому и невыполнимая. С успехом проваливаю ее. Впрочем, не один я оказался таким неприветливым. Вернее, все. Хмурые кислые рожи – вот, что приходится видеть изо дня. Начиная с похода в ванную и заканчивая совместным завтраком – и это только утро. - Подай молоко, – хочешь, чтобы было как раньше? Пожалуйста. - Тебе ближе. - Тебе сложно, Том? – даже смешно становится от своей интонации. Так капризно, уверенно. Так удивительно действенно. Никто долго не выдерживает. Даже ты. Ты в первую очередь. Твоя рука протягивается прямо перед лицом. Как струна. Как стрела в луке. Выпирающие вены напоминают о событиях прошлого вечера. Хочется вновь оказаться там. Вновь видеть, как с тела медленно стекают прозрачные струйки воды. Как они растворяются в полотенце, которое ты потом снял. Как эти струйки ничего больше не останавливало. Хочется пить. Рука сгибается и с силой вдавливает дно пакета в поверхность стола рядом с тарелкой. Хочется, чтобы и ты так же сильно вдавливал мое тело в поверхность кровати. Чтобы мял и сжимал его как эту салфетку. Эти мысли вынуждают надменно сладко выдохнуть тебе: - Спасибо, братик. Сколько же сил должно быть, чтобы смотреть на тебя вот так? Как раньше. Просто так. Сколько же сил должно быть, чтобы не думать о твоих губах, когда они такие влажные и маняще приоткрытые? Каким же чокнутым надо быть, чтобы не хотеть тебя?! - На здоровье, – сухо. Тихо. А внутри становится так горячо от этих слов. Они взрываются в сердце от одного лишь твоего взгляда в мою сторону. Каким же чокнутым надо быть, чтобы не пытаться дотронуться до тебя, когда ты рядом?! - Том, мне кажется, что я вчера забыл у тебя свою флэшку. Может, она выпала из кармана, когда ты меня повалил на кровать? – заливаю хлопья молоком. Растекаюсь, как и оно под твоим прожигающим взглядом. Плавлюсь. Разве это прозвучало ненормально? Разве нет, Том? Глажу своей ногой твою под столом. Может, вот так выглядит по-братски? - Не видел. Отпиваешь кофе и никак не реагируешь. И лишь нервное подергивание второй ногой выдает твое напряжение. Ее легкая вибрация, которая сводит меня с ума. - Можно мне потом подняться и поискать? – шепчу и таю от собственных же слов. Звучит двусмысленно, неправда ли, Том? Глажу твое колено рукой. Чуть сдавливая. Зная, что ты просто не посмеешь сейчас опустить свою руку и отдёрнуть мою. Это ведь будет выглядеть странно, правда, Том? Лучше сидеть молча и не реагировать на то, как моя рука перемещается по бедру. Не обращай внимания, Том. - Доедим и пойдем, – и меня сейчас вновь подбрасывает. Меня прошибает током насквозь. Мне сейчас так хорошо, будто это не я, а ты меня сдавливаешь между ног. Будто ты обманываешь. Будто специально раздвигаешь ноги шире. И мне плевать, если это так. Я просто не могу не опустить руку ниже. Ты быстро ешь, ложка за ложкой, глоток за глотком, будто вечность не ел и не пил. А я уставился невидящим взглядом на Густава. Моя рука с ложкой застыла в воздухе в то время, как вторая активно работает. И я ничего не соображая, начинаю улыбаться, чувствуя, как твердеет член от моих действий. И у тебя и у меня. И в этот момент меня поймали. - Билл, подай, пожалуйста, молоко, – рука в тисках твоих бедер. Крепко и сильно стиснута. И я, теряясь, забываю о существовании второй руки. Я включаю того идиота, который мне обычно приходит на помощь в таких ситуациях. Я пялюсь на тебя и говорю: - Тебе ближе. - Тебе сложно, Билл? – и твоя усмешка говорит мне о бОльшем. Не только о твоей мести, победе. Она мне говорит, что ты такой же чокнутый, как и я. Что ты придурок. Что ты чертов извращенец! И я тебя начинаю понимать. Принимать. Я не собираюсь отвечать. Подавать. Поддаваться. Я просто буду двигать рукой сильнее. Дальше. Играть по правилам. Пока сам не сдашься. Это ведь честно, Том? Это по-братски? *** У всего свое предназначение. У глаз – внимательное разглядывание черно-белого фона: потолка и спадающих челкой на левый глаз волос. У ушей – слушать разговор Георга с мамой по телефону. Слушать собственные не очень громкие выдохи и твои не слишком тихие вздохи. У пальцев – расчесывание прядей волос. Их спутывание и скручивание. У губ – зажимать, у языка – обсасывать, попавшие в рот волоски. У задницы – чувствовать складки покрывала на кровати. У члена – упираться в молнию ширинки… У мозга – у мозга предназначение в заполнении черепной коробки. - Билл!!! – так тихо и приглушенно, несмотря на повышенный тон. Мягко, несмотря на раздражение. Так, словно доносится откуда-то снизу. Словно из-под кровати. – Билл, какого черта?! – так громко, словно прям рядом. Прям в ухо. Так жарко. Прям сейчас. - Что не так? – так спокойно, несмотря на внутреннюю импульсивность. Энергия собирается, концентрируется, она готова сжать и взорвать. Меня, оказавшегося внутри этого коллапса. - Мы, кажется, договорились… - и твоя инертность готова вот-вот сделать это со мной. Сжать и взорвать. - Договорились, - сдержанно. А душу словно в жгут скрутило… только лишь от твоего голоса. Выжать до капли. - Так какого черта ты развалился, а не ищешь?! – даже не пытаюсь придумать оправдание. Сегодня оно не для твоих ушей. - А ты? – поворачиваюсь на бок. И все резко меняется. Все, что вижу, что слышу, что делаю… сосу… чувствую. Все, кроме одного. Двух. Член все так же упирается в ширинку. А мозг все еще отказывается выполнять свое главное назначение. - А я не нашел ничего, – поднимаешься с колен. И фон меняется. Сейчас это твой пах. И фон видоизменяется. Сейчас перед глазами твой член. Ты словно коллектор воспоминаний, непрерывно будишь их, мучаешь, не даешь забыть и потеряться в них. - А ты заглянул во все дыры? – динамика событий все та же, как и раньше. Скажи – и получи ответ. И не всегда, какой хочешь. Сигналы на разных частотах. Наладь приемник, Том. - А ты? Под подушками посмотрел? В щель у спинки кровати заглядывал? - это коллизия. - Том, ее там нет, – сажусь на край. Задница словно онемела. Как от многочасового полета в самолете. Влажно. Сыро. – Она здесь, – хлопаю себя по ноге: там, где карман. - Почему не сказал, что нашел? – смотрю снизу вверх. Протяни я руки вперед, и кадр из эротической сцены готов. - А я и не терял, – это какая-то несуразность. Несуразная ситуация. Несуразное поведение. Слова. Несуразное с твоей стороны действие: ты молчишь и присаживаешься на корточки передо мной. Ты смотришь в глаза. Так по-доброму. Так несуразно. - Билл, ну, что ты творишь? – меня засасывает в коловорот эмоций. Они рвут меня. Раздирают. Так бывает, когда хочешь кричать и рыдать одновременно. Смеяться и мило улыбаться. Любить и трахаться. Меня засасывает во все это. Ну, засоси же ты меня, наконец! - Что, Том? Что я творю? – мышцы лица напряжены. Ладони напухли. И это всего лишь из-за вопроса. Всего лишь от твоего взгляда. От интонации. Тембра голоса. Дыхания. - Ты хочешь нас угробить, – выражение твоего лица залито тонким слоем металла. Оно неизменно. А я оксидирую его своими словами. - Я только хочу быть с тобой, – мне хочется взреветь сейчас. Мне хочется улыбнуться тебе. Отдаться. Окрикнуть и огреть чем-нибудь по голове. Лишь бы не молчал. Лишь бы оттаял. И я потными горячими напухшими ладонями обхватываю твое лицо. Скользкими мокрыми дрожащими губами обхватываю твои. Лишь бы только оттаял. И все повторяется… *** Я так отощал от голода по твоим ласкам. По таким откровенным, развратным, столь любимым мной ласкам. И, дорвавшись до них, в такие моменты, я начинаю просто дичать. Неделя без секса позади. Я взбесившаяся добыча. - Глууубже… Глубже, Том… - хотите почувствовать то, что примерно чувствует человек, которого душат – кричите своему брату «глубже», когда член раз за разом ударяется о его нёбо. Кричите ему ласково-фамильярные обращения. И не забывайте помогать ему – подталкивайте в затылок. Чтобы брал глубже… глууубже. Я – одомашненная тварь. Я – визжащая дешевая шлюха. Я – влюбленный кретин. Я – последний идиот, если думаю, что ты действительно возьмешь глубже. - Тоооом! – дурман. Духота. Мне кажется, что даже дым перед глазами. Начинаю дуреть. Подползаешь. Двигаешься снизу вверх. Наступаешь, плавно перебирая руками. А я извиваюсь под тобой, словно змея, которую потревожили. Меня прет от того, что наши тела так тесно прижаты. Что их части постоянно соударяются друг с другом. Эти частые шлепки напоминают мне удары паха о зад, когда ты внутри. Когда эти звуки сопровождают первые толчки. Когда они на протяжении всего процесса. Как же мне нравятся эти звуки! Меня несет… Возбуждение заклубило мысли. Здравый смысл затерялся где-то по пути перемещения твоего тела по моему. Его выбило током в момент, когда твой член коснулся моего. Вместилище черепной коробки – вот предназначение мозга. Со всем присущим зверством, желанием и отдачей обвиваю тебя ногами. Подставляюсь тебе, истекая вожделением. Прижимаю тебя, глаголя нелепости. Я пачкаюсь в собственной смазке, когда ты гладишь анус скользкими пальцами. Я уже готов кончить, когда ты активно растягиваешь тугие стенки прохода. Когда память напоминает о тех ощущениях, когда ты уже внутри. Когда я вцепляюсь в тебя мертвой хваткой и мямлю сквозь стоны: - Ну, давай же, Том… хватит тянуть… Мне кажется, что я держу тебя так крепко, что не выбраться. Что пот как клей сковал тела. Что буду видеть твое лицо во время первого толчка. Но ты словно паутину разрываешь объятья. Неожиданность бьет по лицу, словно лопасти вентилятора. 25 кадров с секунду. Гипноз. Не помню, как оказался на животе, прижатым сверху тобой. - Тоооом!!!! - Тише…я хочу сзади. - Том, я так не хочу. - Зато хочу я! Успокойся, - будто миску с помоями опрокинули на голову. Размазали по лицу и не дают смыть. - Том, ну, пожалуйста! Я так хочу видеть тебя… - пытаюсь повернуть голову, но ты тут же прижимаешь ее к подушке. - Билл, а я хочу видеть тебя сзади! Замолчи и расслабься! И я с каким-то непонятным осадком замолкаю. Расслабляюсь. Я добровольно-принудительно отдаюсь. Неожиданно для себя самого злюсь на тебя – глубоко дышу, и ноздри раздуваются при каждом вдохе. При каждом толчке. И меня почему-то не прет звук шлепка при очередном соприкосновении. Меня начинает что-то грызть внутри, вытачивая раздражение. И когда я слышу твой первый стон, я срываюсь… - Остановись… Остановись, Том! - Что? В чем дело? – замираешь, наполовину находясь внутри. И это меня просто выбивает из колеи. - Вынимай. - Что?! - Я сказал, вынимай. - Билл, ты чего? - Ты меня плохо понял?! Я сказал, вынимай!!! Ты сейчас в замешательстве и не шевелишься. А мне кажется, что если я прямо сейчас, сию минуту, не сделаю это, то просто взорвусь. Детонатор сработает. Я толкаю тебя задом и поднимаюсь. Неполученная разрядка только подбавляет масла в огонь. Я готов вцепиться тебе в глотку. - А теперь проваливай. - Билл, да что с тобой? - Я повторю: пошел вон из моей комнаты!!! - Ты чего взбесился так?! - Забирай свое барахло и убирайся! Нагибаюсь и поднимаю твою футболку. Швыряю ей в тебя. Хочу швырнуть в тебя чем-то потяжелее. Пробить дыру в твоей тупой голове! - Ты можешь нормально объяснить, что произошло? - Ты можешь хоть раз сделать то, что Я хочу?! Уходи! Проваливай! Катись к чертям! Что тебе не ясно?! Не сдерживаясь, ору. У меня такое напряжение внутри, что все датчики зашкаливают. Неминуемая катастрофа. - Псих! - Молча проваливай! В горле клокочет обида, невысказанность, которая так и рвется наружу. У меня уже глаза слезятся. И я точно не знаю, почему. Подбородок дрожит – теперь я злюсь и на себя. Ты же быстро поднимаешь вещи. И то, насколько быстро и раздраженно это делаешь, понимаю, насколько глупая вышла ссора. Насколько буду жалеть обо всем потом. Насколько долго буду рыдать после того, как закроется дверь. - Истеричка ты, Билл! – громко хлопаешь дверью, и это будет последним, что я скажу тебе сейчас. Последним, о чем я буду потом жалеть: - Да пошел ты на х*й, Том!!! *** Заезженный до одури трек из наушников плеера… Заезженная дорога под колесами заезженного авто… Заезженные мысли в голове… Заезженные фотосессии, интервью, записи в ток-шоу… Твои заезженные ответы на мои заезженные вопросы. Заезженная постоянность… *** Чувствую себя брикетированным куском грязи. Чувствую себя шлифованной восковой куклой. Я чувствую себя реставрируемой раз за разом руиной… Горе-произведением искусства, горе-визажиста, -стилиста, -фотографа. Твои тихие шаги за спиной будоражат все мое нутро. Зарубцевавшееся спокойствие снова расползается, словно шов. Оно, как незалеченная рана, ноет и дает о себе знать спазмами дискомфорта при любом движением. Твоем движении. Ненавижу, когда ты сзади. Ненавижу за то, что не могу видеть тебя из-за этого. Ненавижу, потому что не смог бы видеть в любом случае – рука, нависшая на уровне глаз еще минут пять будет мозолить зрение. Ненавижу за то, что теперь, когда твой голос точно по центру, прямо передо мной, доносится, словно из наушников плеера, вибрируя в ухе – щурюсь. Я подглядываю за тем, как ты откручиваешь крышку бутылки и припадаешь к горлышку. Мое собственное горло заполнено до отказа воздухом – нужно срочно вдохнуть, протянуть его к легким. Нужно либо впустить, либо провести срочную дегазацию… Нужно всего лишь закрыть глаза. Нужно перестать следить за движением кадыка под кожей при каждом новом глотке. Нужно не хотеть пить… - Том, дай мне. Нужно заткнуться… - Что тебе дать? Отсыпаю действия в реальность по крупицам, сахаринкам, заливая себя тобой, растворяясь. И деваться некуда. И деваться никуда не хочется. Ну денься же ты куда-нибудь!!! - Ничего. Верчу головой. Я пачкаюсь о твой раздраженный взгляд. Я – дегустатор твоего недовольства. Нужно деть себя куда-то. Нужно зарыться поглубже, оставив на поверхности только зад – как в легенде о трусливости страуса. Нужно отойти подальше от этой криворукой визажистки, чуть вправо. Нужно обойти Дэвида, чуть влево. Шаг назад от ржущего Георга, шаг навстречу Густу, стоящему ко мне спиной. И всюду ты. Никуда не деться. Это место насквозь пропитано развратом. Им поливают мои волосы. Его размазали по моему лицу. Чувствую его, продевая руку в рукав кожаной куртки… Он, разврат, блокирует благоразумие, направляя все внимание на тебя одного. Тебя одного, стоящего неподалеку. А я обминаюсь под твоим обнаглевшим взглядом. У меня пальцы дрожат и ноги расползаются в стороны, когда смотрю на то, как твой язык скользит по кольцу пирсинга в губе. Я чувствую себя героем дешевой порнухи. Когда ты поливаешь меня словно из кубка вниманием, чувствую себя обнаженным. И я, словно горностаевую мантию, выставляю напоказ свое тело, подставляясь… раскрепощаясь… Еще немного и шов на джинсах между ног треснет. Еще немного, прежде чем фотограф хлопнет в ладони со словами: - Поехали! *** Надутый до отказа шар тупости. Случайный прокол – и ты до глотки заполнен ею. Случайный прокол – не закрыть дверь в ванную… Абсолютная случайность – заметить тебя в отражении зеркала. Абсолютная оплошность – заметить это только сейчас… - Том?! Что ты здесь делаешь? Даже отвернуться боюсь. Произнести на полтона выше боюсь. Я боюсь даже член рукой прикрыть! - Да вот, решил посмотреть, чего ты полоскаешься тут так долго… - И как долго ты тут? - О, достаточно! Чувствую себя прибитым к полу гвоздем. Ничто не может выглядеть более глупым, чем эта сцена: насмехающийся близнец, глядящий на своего голого брата. - Проваливай, Том! Чувствую себя размокшим полотенцем, разлохмаченной шваброй, потрепанной куклой. Я чувствую себя каким-то слишком мокрым. - Да ты не обращай внимания… продолжай! Руки скрещены на груди. Сомкнутые в полуулыбке губы и взгляд исподлобья. Ты чувствуешь себя так же неловко, как и я. Но расхлопотавшийся интерес пресекает всякое желание завершить эту нелепую сцену. - Уходи, Том! У меня, должно быть, круги растекшейся туши под глазами. Должно быть, член не полностью прикрыт рукой. Должно быть, ты, замечая это, так улыбаешься. - А что? Хочешь продолжить без меня? – ржешь. - Ты меня плохо понял?! - Да, Билл, именно так. Вернее, не то, что плохо… я тебя вообще не понимаю! - Ну, и пошел вон! Я тебя не трогал, и ты – меня! - Ну, конечно… тебе больше хочется потрогать себя самого, да? У меня колени дрожат, пальцы рук… а еще подбородок. Я вообще чувствую себя трусливой мышью, загнанной в угол. А ты скалишься как довольный кот. - И давно ты себя ублажаешь таким способом? У меня начинает все кипеть и бурлить внутри. 100 градусов по Цельсию. Пялишься на меня, беспечно смеешься – тебе так неловко. А я от осознания этого только больше разгораюсь изнутри. Меня поливают бензином из душа, и осталось только поджечь… и прямо к черту. - Иди к черту, Том! - Иди на х*й, Билл! И меня поймали в капкан. Меня прокусили клыками… меня подожгли. Мне сейчас так хочется дотронуться до тебя, что я сжимаю руки в кулаки. Так хочется поцеловать, что я просто вываливаюсь из душевой кабинки. Хочется впечататься в тебя губами также сильно, как и кулаком. Я – рассвирепевшая мышь. - Какая же ты сволочь!!! Кидаюсь на тебя, замахиваясь. Я кидаюсь на огромного клыкастого кота. И именно поэтому сейчас пищу как мышь, чувствуя пережим на запястье. У меня точно круги под глазами. Губы распухли от горячего пара. У меня зад болит от… - Отпусти… Мои губы так близки сейчас к твоим… губы еле слышно цедят сквозь зубы «отпусти», когда ты с силой начинаешь разгибать пальцы… твои губы также распухли, как и мои. Ты шепчешь: - Ну давай… не упрямься… раскрой. И у меня от мягкости твоего голоса расслаиваются пальцы. Слюна просасывается через зубы. Ее излишек добирается до уголков губ – и как бы я не пытался сейчас склеить их, не выйдет. Том, я поэтому стою с раскрытым ртом. Только поэтому. Ритм сердца нарушается, клетки мозга прямо в эту секунду умирают от того нервного напряжения, что я испытываю сейчас. Я пытаюсь что-то сказать тебе, промямлить, затыкаюсь после твоего очередного «тшшш». Я смотрю на то, как ты смотришь на мои разжатые пальцы. - А я-то думаю, с чего у тебя ногти стали такими короткими. Твои слова дубасят прямо по лицу. - Яяяяя… - Тшшш… Твои действия раскалывают на осколки. Твои пальцы выпрямляют мои, а язык скользит по ногтям, по безымянному, среднему и указательному пальцу. Твои безымянный, средний и указательный пальцы плавно погружаются внутрь. От такого ощущения и мертвый оживет – я прямо сейчас ощущаю, как клетки тела начинают дробиться, зарождаясь, пульсируя глубоко внутри. - А ты, оказывается, ими задницу разминаешь… Сейчас мне, как никогда, необходим дублер. Сейчас мне, как никогда, необходимы мозги. Необходима почва под ногами. Мне настолько хорошо, что я пропускаю мимо ушей какие-то колкости, усмешки… Я просто тянусь к тебе, пока ты тянешь меня изнутри. Я это воспринимаю не иначе, как сигнал… Я касаюсь губ, и мне плевать, что все повторяется. Что ты мне не отвечаешь, что начинаешь сдавливать горло рукой. Мне это настолько знакомо, что я даже не пытаюсь выбраться, выкарабкаться, сползти. Я просто чувствую, как твои пальцы тонут во мне. Я чувствую твои неподвижные губы, которые я шевелю своими. Я чувствую, что понимаю тебя… - Прекрати… слышишь? Перестань! Пережевываю твою просьбу, с жадностью проглатываю ее. - Ты меня либо за идиота держишь… Пережевываю губами твои губы, заглатываю язык, когда ты еще сильнее сжимаешь горло. Когда вынимаешь пальцы – вцепляюсь в твое. - …либо за полного идиота. Все это время я боролся за тебя. Боролся против самого себя. Я разрывался на части от осознания своей неправильности. Я рвал себя изнутри… Захлебывался в своих догадках… Закапывался в своих желаниях. Грыз. Я сигналил тебе… Все это время влюблялся в тебя. Все это время ты все больше влюблял в себя. Я опускаю руку на твои ягодицы. Я сжимаю их. Я помню, как ты сжимал мои тогда, на лестнице. Я прижимаюсь к тебе обнаженным телом. Я такой же влажный, как и ты тогда, после душа у тебя в комнате. Я сильно сжимаю твое горло и глажу языком твой. Как и ты тогда, на полу у лестницы. Я шепчу тебе в губы: - Я делаю, как ты. Разве по мне не скажешь, что я не хочу? И когда я заканчиваю поцелуй, когда слизываю с губ твою слюну, когда смотрю в твои глаза – я вижу в них отражение полного идиота. - Билл, ты полный идиот! *** Я, словно запыхавшийся спринтер, верчусь перед камерой, прерывисто дыша. Мой взгляд постоянно косит в твою сторону. Мои руки плывут по телу. Обвивают его. Сжимают. И эти мысли, и твой этот взгляд, и эти слова фотографа не вынимают ни на минуты ощущение, что я герой простой порнухи. Я убеждаюсь в этом еще больше, когда слышу фразы типа: - Отлично… Вот так… Еще немного… И мне кажется, что ты думаешь об этом же. Что убеждаешься в этом так же, как и я, слыша: - Сменим позу! И мне хочется уже просить пощады. Уже обдумываю прекратить это все, прикинуться будто мне плохо. Кожа лица полыхает. И я рад, как никогда, что на мне такой толстый слой грима. - Наклонись немного… расставь ноги немного шире… раскрой губы. Голова кругом. Перед глазами все пылится. Духота прожигает дыры в одежде. И тогда я, наконец, слышу финальное: - Снято! Ощущаю, как кровь толчками выносит напряжение в низ живота. Как она его сгущает, тяжелит, кровь бьет по мозгам, питая его, и возбуждая нервозность. Я – средоточие возбуждения. Я – ссохнувшийся по отсутствию твоего внимания идиот. Полный идиот. Я – давящийся собственной слюной придурок. Придурок, пялящийся на своего брата. И теперь поздно уже грызть себя, поздно копать себе могилу, поздно капать желанием на твои запотевшие глаза. Осталось только… …прижиматься к тебе в гримерке, находя губы на ощупь. На ощупь находя ручку двери и закрывая на замок. Шептать сладостью на твое недовольство. Лизать твой оскал. Прижиматься настойчивостью на твою нерешительность. И говорить, говорить: «Ну, давай же, Том…»… …прижиматься задом к капоту автомобиля на стоянке, ожидая прихода других, других людей. Расставлять перед тобой ноги и умолять взглядом: «Ну, давай же…»… …прижимать тебя в туалете клуба. Плевать на парня, моющего руки у раковины. Обдавать тебя горячим пьяным дыханием. Дыша твоим таким же, пьяным. Сжимая твоими ладонями себе талию. Затягивать в поцелуй. Рычать на твои хриплые порывы помешать мне. Закусывать на словах «перестань… прекрати… Билл, пожалуйста»… …прижиматься к тебе в ванной. Гладя на оголенный торс. Рассматривая отражение в зеркале. Стирая пальцем потекшую по подбородку каплю зубной пасты. И шептать в плечо: «Давай, Том… будь со мной… пожалуйста»… Осталось только быть прижатым тобой. Осталось только самому отвечать на твои настойчивые ласки, прикосновения, отвечать порывистым дыханием на твое, такое же. Слышать твое: «Я больше не могу…»… Осталось улыбнуться тебе в ответ… Осталось прослезиться… *** Вскрытый сон режет утренним светом глаза. Зевать хочется еще меньше, чем вставать. Открывать глаза – еще меньше, чем зевать. Видеть тебя – хочется меньше всего. Скользящая по полусонному сознанию апатия только усиливает резко отрицательный настрой. Резко холодная вода морозит кожу лица, а попавшая на губы зубная паста щиплет колючестью – резко отрицательное ощущение. Маневренность действий быстро приводит внешний вид в порядок. Резкий макияж. Отрицательное впечатление. Резко отрицательно буркаю «доброе утро», встречая остальных по пути на кухню. Сегодня оно настолько доброе, что хочется повеситься. Твое тихое «доброе» в ответ лишь больше подкрепляет желание развернуться и запереться в своей комнате. Манерно сделать это прямо сейчас, чтобы не видел, как я закину удавку на горло. Чтобы даже не думал смотреть мне вслед, как сейчас. Ассоциации, возникающие с пакетом молока не вызывали никогда ранее более тягучего ощущения тошноты. Заботливо приготовленный тобой и оставленный остывать кофе не вызывает обычного чувства внутренней улыбки. Остываю так же стремительно, как он. Тошнит от этого. Хочется высверлить это жуткое чувство вины. Напускное раздражение – блеф. Напускное равнодушие – твой блеф. А вчерашняя сцена – просто фарс. Мы никогда не умели ссориться. Никогда не умели мириться. Без ошейника, без поводка… намордника – как дрессированная собачка. Не двигаться, и голос боясь подать без команды. И только дышать. И только моргать. И только смотреть на ошметки размокших хлопьев. Презрительно оглядывать собственные же наброски в раскрытой папке, кажущиеся еще вчера весьма удачными. И даже узел на шее не затянуть без команды… Хочется сейчас стечь по канализационным трубам как этот кофе. Как размякшие хлопья налипнуть на стенки… и застрять там навсегда. Нет желания творить. Говорить. Нет желания куда-либо ехать. Нет желания смотреть на тебя, пока пьешь воду. Но приходится… Придется ехать. Придется настраиваться на работу. Придется проскулить позже тихое «пока». Прилепленный к холодильнику стик напоминает, что до выезда осталось не более получаса. Напоминает мне это и звонок менеджера спустя пару минут. И твой провожающий взгляд спустя двадцать минут. И когда слышу твое хриплое «удачи», совсем забываю ответить тихим «пока». Забываю чмокнуть тебя украдкой, как обычно. В эту минуту я забываю о многом…. - Здравствуй. - Привет, Саки. Пробираюсь через открытую дверцу автомобиля на заднее сидение. Тяжелая сумка сдавливает плечо так, что хочется лаять. Чувствую себя мешком, напичканным ненужным барахлом. В сумке – ненужное барахло. В голове – ненужное барахло. - Сколько у нас еще времени? Маниакальная привычка – спихивать решений всяких мелочей на других. - Еще 40 минут в запасе. Всякие мелочи вечно преграждают мне путь. В данную минуту это светофор, тормозящий нас красным светом. Через минуту – желание выброситься из машины. На полной скорости. Чтобы всё ненужное барахло разлетелось по асфальту. - А до места назначения еще примерно сколько? - Минут 30. Чувствую себя каким-то слишком пресным. Пресные мысли. Пресный вкус слюны во рту. Пресная погода. Пресные люди на улице. А состояние, напротив, пересоленное. А сижу с кислой миной. Хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Прийти домой и завалиться в постель. Морально сдохнуть хотя бы на день. Внутреннее напряжение выскабливает позитив клочками. Резко. Слишком отрицательное состояние. Хочется оказаться в прошлом. В позапрошлом месяце. Хочется вновь медленно сходить с ума, соблазняя тебя. Сводить с ума тебя, соблазняясь. Хочется вновь окунуться в поток страсти, заклубивший нас чуть больше месяца назад. Хочется вовсю голосить, как раньше, стоная под тобой. Улыбаться этим пошлым мыслям и образам. Улыбаться, получая очередное смс от тебя… его содержанию. Слать тебе безумные ответы, находясь в своей комнате, напротив твоей. Хочется, как никогда, раньше позвонить тебе. Беспричинно. Просто так. И улыбаться, слыша привычное пиликанье телефона. И улыбаться… улыбаться. Иногда просто безумно хочется примерить на себя жизнь другого человека. Хочется прямо сейчас, заходя в двери здания, чувствовать себя не Биллом Каулитцем из Tokio Hotel, а просто Биллом Каулитцем, сотрудником курьерской службы, как парень в униформе, идущий впереди. И понимать, насколько мне не хватает тебя сейчас, чтобы чувствовать себя просто Биллом. Поднимаясь на лифте, возноситься, предвкушая нашу очередную встречу дома. Возноситься, а не подниматься, как сейчас, зная, что тебя там, наверху, ждать точно не стоит. Не стоит молчать, проходя в кабинет компаньона. Нужно уметь улыбаться своему дизайнеру, также открыто, как и тебе. Как ни в чем не бывало приветливо пожимать руку и усаживаться за стол. И, хмуро роясь в своей сумке в поисках папки с эскизами, желать больше всего в эту минуту втрескаться в тебя, как в первый раз. Вспомнить… Вспомнить про синюю папку, учтиво забытую на столе. На том самом кухонном столе. Разозлиться. Готовясь предстать полным идиотом. Готовясь так и сказать: «Я – полный идиот». И желать, как никогда, стать обычным парнем из курьерской компании, улыбаясь входящим в кабинет. И также улыбчиво обращаться: - У меня посылка для Билла Каулитца. И видеть недоумевающее лицо своего клиента: - Это я… Чтобы не тянуться рукой к широкому конверту и торопливо ставить подпись в графе. Бездумно открывать его. Чтобы улыбаться… И улыбаться, доставая чертову папку в синем переплете. И улыбаться дизайнеру, спокойно заявляя: - Я полный идиот – забыл все дома. Улыбаться, как умалишенный. И улыбаться, как влюбленный. И самым важным в эту минуту для меня будет написать тебе сообщение, состоящее из семи букв. И улыбаться… А потом, заходя в дом, привычно отшвыривая кеды в угол, привычно улыбаться тебе, вместо слов. И тихо подниматься по ступенькам к себе. Тихо скрипеть дверью в комнату. Тихо захлопывая. Нужно тихо переодеться и принять душ, ведь уже ночь, и все спят. Спят все, кроме тебя. И сейчас, втискиваясь в узкие трусы, улыбаться тому звуку, что издает дверь при открывании. Улыбаться тому лицу, что я вижу, выходя из ванной. Улыбаться твоей улыбке. Впускать стекающую по телу воду в ворс ковра. Медленно идти навстречу. Касаясь столика у зеркала, откидывая на него снятую резинку с волос. Касаться спиной торса. Елозить между ногами, устраиваясь удобнее. И улыбаться тому, насколько близко ты ко мне прижимаешься. Насколько хочется еще ближе. Насколько хочется молча просидеть вот так до утра. А потом окаменеть с первыми лучами солнца как горгульи. Навечно. Шептать, едва-едва раскрывая губы. И слышать только клокочущее сердце. Чувствуя неуемное желание. Перебарывая прорывающиеся вздохи. И только ощущая, ощущая длинные пальцы, скользящие между прядями, ощущая всплывающее воздушными пузырьками наслаждение. Его грохот, отдающийся в висках. Шептать, едва-едва раскрывая губы: - Ты меня сегодня так выручил…. И загораться от душного невысказанного «спасибо». И слышать тишину в ответ. И чувствовать ее пульсацию. И втрескаться в тебя по уши, слыша полушепот голоса в ухо: - За тобой глаз да глаз нужен. А пальцы тянут волосы. Эти чертовы спутавшиеся пряди, которые сейчас доставляют только боль. И я уверен, что не скажу тебе это ни за что, но говорю: - Бооольно! Пальцы гладят снаружи так же осторожно и неторопливо, как если бы и внутри. Мне сейчас так приятно, а я ору: - Ну, больно же, Том! Я морщусь. Я стягиваю лоб поперечными морщинами. Вскрикиваю, а сам улыбаюсь. Я сейчас настолько лживый, что поверить мне просто невозможно. Настолько игрив, что не подыграть не в силах никто… И я смеюсь и вскрикиваю снова: «Больно!» на твои ласковые поглаживания. И я замолкаю, я затыкаюсь от вспышки жжения в районе затылка. Я широко открываю рот, когда ты тянешь за волосы и запрокидываешь назад голову. Я морщусь от переизбытка страсти, я вздыхаю от недостатка воздуха, я таю под жаром твоих ладоней. А ты целуешь… А я хочу сейчас, прямо сейчас заорать во всю глотку то слово из семи букв… А потом шепотом повторить, продышав прямо на губы: «Люблююю». А ты целуешь…. Целуешь и тянешь за волосы. Ты тянешь меня изнутри, нависнув сверху. Все ощущения связываются в единый узел. Волосы спутываются в узлы при очередном толчке внутрь. При очередном толчке улыбаюсь тебе. Притягиваю ближе при очередном толчке. Мне так хорошо, а я недовольно бухчу: - Не так, Том… толкайся сильнее… выше. И ты толкаешься сильнее. Меняя угол, стимулируешь. И мне хорошо до одури. А я все повторяю бесперебойно: - Ну не так, Том… не так… Прижимая тебя все сильнее, обвивая ногами и мысленно выкрикивая «вот тааак», я повторяю одно и то же. И мне приходится заткнуться, когда ты останавливаешься. Мне приходится перестать улыбаться. Остается только смотреть в глаза. - Может, мне вынуть? У меня капли пота, стекая со лба, заливают уши. Выражение твоего лица заливает моё серьезностью. У меня ноги, как топленое масло начинают соскальзывать со спины. Я распластано лежу под тобой и хочу уже разломиться от того, насколько широко разведены ноги. Внутри широко и мокро… А ты продолжаешь: - Может, мне забрать свое барахло и уйти? И меня пробивает на мелкую дрожь. У меня бурлит кровь… Глаза закоптились. Пережаренное сердце вот-вот начнет испаряться. Пар клубится изо рта. А мышцы ног, словно махонистая тряпка начинают слабеть и обвисать. - Что скажешь? Мы какие-то неправильные. Мы какие-то меченные. У нас всё всегда не так. Никогда не умели ссориться. - Хочешь? И я дергаюсь от толчка внутрь. Зажмуриваюсь, когда он повторяется. Раскрываюсь сильнее, лишь бы не прекращалось. Возбуждение накрапывает, будто тихий весенний дождь, бьющий сейчас в окна. Хочется биться в конвульсиях от экстаза. Хочется ударить тебя, лишь бы заткнулся. Не надо, Том… - Хочешь, остановлюсь? Исклеванный твоими словами. Инкубируемый твоим теплом. Изможденный своим желанием… Я только дышу. Полощусь в твоих глазах. Плыву по твоим губам. Тону во взгляде. - Только если хочешь ТЫ, Билл. И я, как какой-то заморыш, обмякаю. Обливаюсь потом. Изливаюсь. Такая легкость, словно груда камней скатилась вниз по спине, освобождая плечи. Никогда не умели мириться. Мои плечи дрожат. Они содрогаются от твоих движений. Они будут трястись еще полминуты прежде, чем ты вновь обольешь нас пеклом эйфории. Еще полминуты, прежде чем ты вскрикнешь и накроешь собой. Осталось совсем немного, и я обниму тебя за плечи. Чуть-чуть прежде, чем я скажу «люблююю». Через пару секунд я, улыбаясь, прошепчу на ухо: - Ненавижу тебя. Через столько же, получу ответ: - Да? А я так люблю… *** И как далекий, тонущий в глубинах космоса пульсар, сжимается твое сердце под клеткой ребер. Мое – стучит сердцем запуганной колибри. Неуемное желание вырвалось и обвернуло тела словно фольгой. Тепло. Улыбаюсь твоему запальчивому «я больше не могу» и пугаюсь своему несдержанному «я так хочу…». Я хочу оставаться скрепленным телами так же крепко, как и пальцы наших рук. Навечно. И пусть этот груз будет мне не по силам, будет тебе не по силам… он будет НАМ по силам. Заплечный грех. Хочется сейчас зависнуть. Выйти из строя. Отказаться от всех и всего. Лишь бы вот так лежать, подрагивая в горьких потом объятьях. Лишь бы шепот сливался в одно целое… и, как сейчас, не знать где я, а где ты. - Я так… - …боюсь. *** - …тебя. Осталось прослезиться… |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков