|
Прощай, позабудь и не обессудь,
А письма сожги, как мост.
Да будет мужественным твой путь,
Да будет он прям и прост.
Да будет во тьме для тебя гореть
Звездная мишура.
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра.
Да будут метели, снега, дожди,
И бешенный рев огня,
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен бой,
Гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой,
Может быть, по пути.
Бродский
Я закрываю глаза и снова вижу эту картину: ты стоишь у самого края, и ветер треплет твои светлые волосы. Под ногами сухие щербатые камни, а на шаг впереди - бесконечность. "Густав, пожалуйста, не стой так близко! Ты упадешь!" - я протягиваю руку. Ты оборачиваешься ко мне с улыбкой безумца. В следующий миг камень выскальзывает из-под твоей ноги, ты выгибаешься назад и взмахиваешь руками, стараясь удержать равновесие. Секунду я уверен - ты упадешь. Всего секунду. Ты делаешь шаг назад и падаешь на колени. И в это мгновение понимаю, что я трус. Мне нужно было всего лишь сделать полшага навстречу, тогда я смог бы дотянуться до тебя. Но не сделал. Ни тогда, ни потом.
- Эй, я хочу еще автограф барабанщика! - Кричит какой-то парень.
- Люблю, когда меня называют по профессии. – Ты улыбаешься и ставишь маркером в его блокноте три кривых буквы "Гус" и маленький хвостик в конце.
Потом дверь в гостиницу закрывается. Я поднимаюсь в свой номер, быстро снимаю одежду и бросаю ее прямо на пол. Захожу в душ, открываю воду. Упругие струи горячей воды хлещут по спине и плечам. Сегодня можно отдыхать, сегодня можно побыть одному. Сегодня можно позволить себе несколько минут тайного, интимного удовольствия. Провожу ладонью по своему плечу и шее, медленно опускаю руку вниз, к груди. Я уже чувствую, как возбуждение просыпается внизу живота. Так же медленно второй рукой начинаю поглаживать живот, потом бедро, постепенно подбираясь к самому чувствительному месту. Дыхание становится тяжелее. Аккуратно провожу кончиками пальцев по своему уже возбужденному члену, с губ срывается первый глубокий вздох. Можно не торопиться, растягивая это редкое теперь удовольствие. Постепенно движения становятся быстрее и увереннее, теплота от паха распространяется по всему телу, горячая вода ласкает обнаженное и возбужденное тело. Обхватываю себя рукой. Быстрее и сильнее. Вверх и вниз. Уже не сдерживаясь, стонать и вздрагивать от волн, бьющихся внутри. Еще быстрее. Еще сильнее. Я прижимаюсь спиной к стенке душа и откидываю назад голову. Внутри между ног жар становится почти невыносимым, и хочется только одного.
- О, да. Да...
Я представляю себе, что не мои, а другие руки сейчас ласкают меня. Представляю, как он целует меня, как шепчет мое имя, просит: "Давай же. Давай, я хочу, чтобы ты..." Оргазм заставляет меня вскрикнуть и опуститься на мокрый пол. Еще несколько минут сижу с закрытыми глазами, прежде чем признаюсь себе - я здесь один. Закрываю воду и голым выхожу в комнату.
- Ой, прости. - Густав вскакивает с кресла и быстро отворачивается. - Я просто хотел... Я, наверное, зайду попозже.
- Ты что-то хотел мне сказать?
Я так и стою в метре за его спиной, голый и мокрый. И чувствую, как напрягается от возбуждения мой член.
Он оборачивается, смотрит на меня в упор. Я не слышу, кожей ощущаю его тихий полувздох-полустон. Он делает шаг навстречу, и по позвоночнику проходит электризующая волна. Губы сами приоткрываются, ожидая поцелуя. Сейчас, сейчас...
Он хлопает дверью так, словно дает мне пощечину. Он ушел, не сказав ни слова, а я никак не могу найти в себе силы хотя бы одеться. Вода с волос капает на ковер, и кажется, с каждой упавшей каплей из моего сердца утекает надежда. Глупая и беспомощная, но все-таки такая сладкая надежда. А все, что вместо нее остается - это трусливая жалость к себе и злость. И еще горечь во рту, как после сигареты.
Я закрываю глаза и тихо произношу:
- Трус...
В следующий раз он пришел спустя пять дней и три концерта в трех разных странах. Кажется, это был Амстердам. Я закрываю книгу, которую читал, и смотрю на него, делая вид, что не замечаю его такого тяжелого и затравленного взгляда.
- Густав, привет. Что-то случилось? - Медленно и четко произношу слова, голос не должен дрогнуть.
А он продолжает молча смотреть на меня. В коридоре кто-то громко ругается на английском. А я мысленно приказываю себе: Георг, возьми себя в руки. От его взгляда хочется кричать, и тишина в комнате становится такой густой, что больно дышать.
Встать, подойти к нему и...
Мы оба вздрагиваем от звонка его мобильного как от пушечного выстрела.
- Это... смс пришла. - Он как будто оправдывается.
- Поклонница?
- Да, вроде того. - Отворачивается, краснеет.
- Дай посмотреть.
- Там нет ничего интересного. Георг, правда...
- Ну, тем более.
Быстро выхватываю у него из руки телефон. Мы смеемся, отбирая друг у друга трубку, трусливо радуясь, что можно пока ничего не объяснять. И просто держаться за руки. Я оступаюсь, и Густав с силой прижимает меня к стене. Смех резко стихает.
Не стой так близко! Ты упадешь!
Я схожу с ума от его близости. Мы смотрим друг другу в глаза - слишком долго, чтобы это было случайностью. Слишком тяжело дышим, чтобы это было последствием недавнего смеха. Слишком тесно прижимаемся, чтобы можно было остановиться.
- Густав. Трахни меня... пожалуйста.
Очень тихо:
- Что?
- Трахни меня.
Ты прижимаешься сильнее, сердце делает кувырок и со всей силы бьется о ребра, будто хочет быть еще ближе к тебе.
- Ты с ума сошел? - Локтем притискиваешь мое горло к стене. - Что ты несешь?
- Прости...
Трус! Трус! Трус!
И снова хлопок двери, как пощечина, и снова жалость к себе, и злость, и горечь.
Я люблю долго стоять под душем. Люблю, когда тугие струи воды массируют плечи. Люблю, когда от горячего пара кружится голова. Мы до сих пор в пути, это изматывает. Изматывает и тело, и душу. Кажется, сердце обернули плотным слоем ваты, и оно медленно преет, и гниет, и уже не чувствует ни радости, ни боли, ни щемящего восторга в предвкушении концерта, ни глухого отчаяния, когда Густав снова отворачивается и выходит из комнаты, если в ней он рискует оказаться со мной наедине. И только где-то внутри зреет напряжение. Горячая вода успокаивает, пока ты в ее власти, можно на время расслабиться и не думать об этом.
По телу пробегает холодок - кто-то открыл дверь. Протираю ладонью стеклянную дверцу душа, вглядываюсь.
- Густав? Что ты здесь делаешь?
Ты молчишь и смотришь на меня.
- Что-то случилось?
Ты резко распахиваешь дверцу. Кругом вода, а в горле вдруг пересыхает. Ты ступаешь в душевую кабину прямо в одежде и кроссовках. А я ничего не могу с собой поделать. Позволяю тебе прижать меня к стене, позволяю яростно впиться в мои губы поцелуем, позволяю больно вцепиться пальцами в бедра. Ты агрессивно целуешь и ласкаешь мое тело, оставляя багровые пятна и синяки. Потом хватаешь за волосы и разворачиваешь спиной к себе, и я никак не могу сдержать стоны.
- Ты этого хотел? - Спрашиваешь ты, когда я вскрикиваю от боли.
- Этого? - Повторяешь, буквально вколачивая меня в стену.
- Отвечай! - Ты требуешь, и наматываешь мои волосы на кулак.
И я уже не могу не выкрикнуть ответ, когда оргазм выворачивает меня наизнанку:
- Да! Черт возьми, да, да!...
Потом были недели ожиданий нескольких минут яростного, жесткого секса. В отелях во время гастролей, в общественных туалетах напротив грязных унитазов, в моей спальне в Магдебурге, пока матери и отчима нет дома. И я ни разу не попытался что-то изменить. Ждал, терпел и дрочил по ночам. Почему? Потому что я трус.
А в груди, в моем оглохшем сердце, продолжал зреть тугой ком напряжения. И ненависть к себе разъедала душу как ржавчина.
Тогда ты пришел в последний раз. Ты трахал меня, прижав лицом к холодной кафельной плитке, а когда ушел, я вдруг понял, что между нами не осталось уже ничего - ни страсти, ни надежды, ни жалости. Только ненависть. Ненависть к себе.
С треском лопнул ком напряжения внутри, слезами хлынул на кафель. Когда истерика проходит, внутри остается только пустота. Глухая тяжелая пустота.
Я снова закрываю глаза и вижу одну и ту же картину: твои темные от злой страсти глаза на миг становятся светлее. "Попроси меня быть другим" - так просто и так невозможно, гораздо сложнее, чем просто однажды не открыть дверь. С тех пор ты больше не пришел ко мне ни разу. И я больше не ждал тебя.
Возможно, я ошибся. Возможно, сделав хоть полшага навстречу тебе, я смог бы унять эту пустоту внутри. Но это очень страшно - сделать шаг в пустоту, даже если эта пустота в твоем собственном сердце. А я... Я просто трус.
|