|
Что нравится начальству в Билле - так это то, что он не задает лишних вопросов. Фотосессия? Нет проблем. Макияж, укладка, именитые шмотки от лучших кутюрье, взгляд – по сценарию, губы бантиком, правая бровь неизменно приподнята. Слишком ухоженные для юноши руки, слишком выразительные глаза – прожигают, слишком девчачья жеманность. Все слишком. Это и ценится, это продается многомиллионными тиражами по всему свету, это сводит с ума, лишает сна, влюбляет, толкает на суицид и порождает жгучую ненависть.
Билл не спрашивает, что ему делать: за него давно спросили другие. Для своих восемнадцати лет он слишком хорошо знает, как высока цена успеха. Он любит удобство и уют и прекрасно понимает, что для их сохранения ему придется много работать. И он работает, поражая своей целеустремленностью и трудоголизмом.
Он всегда отдается на полную.
Парень не вздрагивает, когда дверь номера внезапно открывается, и не поворачивается, чтобы взглянуть на вошедшего. Ему не нужно зрительных подтверждений, чтобы узнать в нем Тома. Это на рефлексах с детских лет.
- Что это? – произносит старший отрывисто, и на трельяж падает одинокая фотография. Вокалист скашивает глаза вниз.
- Фотосессия для Vanity Fair. Журнал такой, - поясняет он, возвращаясь к снятию макияжа.
- Меня не интересуют названия, - раздраженно отзывается Том. – Какого черта?..
Билл молчит. Лишь непонимающе приподнимает бровь, не подозревая, куда клонит близнец.
- Да что в ней…
- Что в ней такого? – тут же перебивает его брат. – А ты перед всеми так ноги раздвигаешь, пока меня нет рядом?
Брюнет замирает. В комнате душно и пахнет лаком для волос.
- У вас с ним что-то было? – продолжает гитарист, делая шаг к младшему.
Тот тихо смеется, качая головой:
- Да ты с ума сошел…
- Отвечай!
Билл вздрагивает, ошеломленный столь внезапным поведением близнеца. Он сам не понимает, отчего, но его руки начинают дрожать.
- Да ты шлюха, - выдает Том, вскинув подбородок. – Как теперь мы называемся? Токио Бордель? Да здравствует трах с теми, кто повыше?
- Ну, конечно! – взрывается вокалист, чувствуя, как закипает в груди обида и злость. – Йост был первый на очереди!
Пару мгновений они стоят, молча сверля друг друга одинаково ненавидящими взглядами. Воздух нагревается, словно железо на солнце.
- Ах ты дрянь.
Билл вскрикивает, когда близнец впечатывает его в стену, и морщится, ударившись головой. С глухим стуком на пол падает неловко задетый ногой стул.
Не поцелуй – укус, горячие руки под футболкой и тут же – вниз, к застежке джинсов. Том действует быстро, им повелевает невыплеснутая ярость и ревностное собственничество. Он ничего не может с собой поделать.
- Нет, - хрипит брат, пытаясь оттолкнуть. – Я не хочу… убирайся отсюда…
- Заткнись, - шипит старший, разворачивая его спиной. Шелестит ткань, коротко вжикает расстегиваемая молния. Он почти не растягивает его; сегодня нет места прелюдиям.
Билл стонет от боли, прогибаясь в пояснице, и в отчаянии ударяет ладонями по стене. Жарко, грубо, тесно. Юноша кусает нижнюю губу до появления крошечных капелек крови, слизывает: солено. Руки Тома лежат на его талии; ему хочется стряхнуть их, но он не может, боясь потерять равновесие: колени подгибаются от слабости, в глазах плывет. Билл шепотом просит его остановиться и сам же безотчетно подается назад, насаживаясь глубже.
Им не нужно много времени для разрядки: спустя минуту гитарист отстраняется, выходя из податливого тела, и молча уходит. Билл падает на пол, чувствуя, как по бедрам течет горячее, и запрокидывает голову. Ему хочется подтянуть колени к груди, но мышцы не слушаются. Ему хочется плакать, но слез нет.
Том возвращается часом позже. Его снедает чувство вины и смутное ощущение тревоги.
Он застает брата на холодном кафельном полу ванной, в компании бутылки мартини и бритвенного лезвия. Это смотрится так по-детски наивно и страшно, что юноша на миг застывает, заворожено глядя на усыпанное алыми порезами запястье близнеца.
- Придурок, - он знает, что Билл не собирался кончать жизнь самоубийством, слишком сильный для этого, но забирает у него лезвие, ненароком обрезав и свои пальцы. – Придурок, - повторяет он, садясь рядом, и неуклюже притягивает парня к себе. Тот всхлипывает, утыкаясь ему куда-то в шею, и складывает руки на коленях.
- Каждый раз… каждый раз одно и то же, – шепчет он, шмыгая носом. – Да не было у нас ничего… Это была всего лишь чертова фотосессия… Неужели так сложно… доверять? Почему, Том?..
- Прости меня, - отзывается старший, приникая губами к истерзанной коже близнеца. – Я научусь… научусь, обещаю…
Он слизывает кровь, аккуратно касаясь языком набухших ранок и слушая бесконечное биллово «Почему?». Они оба знают, что вопрос о доверии остается открытым.
|