|
Тишина... Лишь легкое, едва различимое тиканье часов доносится до слуха. Я пытаюсь вглядеться в циферблат, но глаза, хоть и привыкшие к темноте этой июльской ночи, не позволяют увидеть цифр. Хотя это не столь важно, ведь я и так знаю, что раз уже луна выглянула из-за туч и поднялся северный ветер, играя с занавесками, то наверняка уже за полночь. И проклятое волнение, бурлящее внутри, не позволяет мне взять в себя в руки. Я нервно кручу сигарету в руках. Она дымится, обволакивая комнату туманом, и дурманит резким запахом дорогого табака. Дурманит, но не спасает ни от страха, ни от всепоглощающего
одиночества. Мне кажется, что эти два чувства своим безумным коктейлем когда-нибудь убьют меня, отравят свои ядом, сломают. Я почти уверен в этом, слабея с каждым разом все больше и больше, не в силах сопротивляться и бороться. Я медленно погибаю...
Шаги за дверью заставляют меня вскочить с подоконника и, напрягая уставшее зрение, со страхом и одновременно с надеждой смотреть в темноту, ожидая появления знакомого силуэта. Я облегченно и разочарованно вздыхаю, когда наконец дверь распахивается, с глухим звуком ударяясь о стену. Брат стоит, прислонившись к косяку плечом и, стоит мне сделать только шаг ему навстречу, как я мгновенно чувствую запах алкоголя ударивший в нос. Противно и мерзко... А самое ужасно ведь то, что я знаю, что последует через минуту, но я не буду сопротивляться, отдавшись нашим порывам и в который раз задавая вопрос: почему я не могу это прекратить?
- Где ты был? - вопрос срывается с моих дрожащих губ. Так глупо и нелепо... Наверное, сейчас мы напоминаем среднестатистическую семейную пару, жизненный сценарий которой так же легко предугадать, как и наш собственный.
- Заткнись, - устало отмахивается Том, делая шаг вперед и едва стоя на ногах. Я вовремя подскакиваю к нему, и брат почти падает на меня, но я кое-как удерживаю его, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать этот омерзительный букет запахов дорогого ночного клуба, который он принес с собой. Но как бы я ни старался, я все равно ощущаю его. Он такой резкий, что мне кажется, что от этого даже в глазах у меня темнеет. Впрочем, я наверное просто преувеличиваю, ведь я не ел уже почти два дня, так что слабость неудивительна, особенно при моей природной худобе.
- Ложись спать... - мягко говорю я, пытаясь вложить в голос заботу и понимание. Кажется, у меня это получается.
- Скучал по мне? - Том словно пропускает мои последние слова мимо ушей и, притягивая к себе за тонкую талию, касается губ поцелуем. Даже удивительно, что он вдруг так нежен сегодня, ведь обычно все бывает по-другому. Настолько по-другому, что при воспоминании наворачиваются на глаза слезы боли и отчаяния.
- Ты же знаешь, что... - я пытаюсь хоть что-то сказать, оторвавшись от губ брата, но он снова закрывает мне рот поцелуем - на этот раз более грубым и жестким.
- Я хочу тебя, - хрипит брат в то время как его рука медленно скользит по моему плечу, а вторая
не спеша стаскивает футболку. Его руки холодные, да и от него самого веет
холодом, отчего хочется спрятаться, забившись в темный угол, укутавшись в теплый плед.
Моя футболка летит в сторону, и Том поцелуем касается моей обнаженной кожи. Я закусываю губу от досады и понимания того, что несмотря на все мои надежды, эта ночь все равно будет такой же, как и десятки других.
Том расстегивает молнию на джинсах, и они медленно сползают с меня,
скользя по коже, покрывая ее мурашками и, оседая на пол, обнажают мои худые, но стройные ноги. Брат несколько секунду изучает меня, как будто пытается увидеть на моем теле того, чего не видел раньше, а после толкает меня на кровать, и я пячусь назад, спотыкаясь обо что-то неразличимое в темноте, которая разбавлена лишь лунным светом, мягкой лазурью разлившемся холодным туманом по комнате. Падаю на мягкую поверхность, проникаясь запахом свежих, накрахмаленных простыней, и с испугом наблюдаю, как брат избавляется от одежды. Снова все повторяется и, казалось бы, к этому так легко привыкнуть, и давно пора бы это уже сделать, но все равно мне каждый раз не по себе, и каждая новая подобная ночь приносит мне очередную боль и осознания всей той грязи, которой наполнена наша жизнь. Грязи и порока. Мне бы безумно хотелось все изменить, превратив все происходящее во что-то светлое и нежное... Именно изменить, а не прекратить.
Том нависает надо мной, придавливая своим весом к кровати, и тянется к моим губам. Кажется, что я задыхаюсь от потока воздуха, наполненного горьким запахом алкоголя с примесью дорогих женских духов, которыми пахнет его тело. Такое родное и одновременно чужое тело.
Его язык скользит по моим губам, проникая внутрь. И я знаю, что не имею права сопротивляться, чтобы лишний раз не будить в брате монстра, который, как никто другой умеет причинять боль - как физическую, так и душевную, не сдерживая той жестокости, которая властвует над ним самим.
Он вдруг резко мне раздвигает ноги и, стягивая с меня трусы, притягивает за бедра максимально близко к себе, чтобы через долю секунды проникнуть в мое напряженное тело одним резким, жестким рывком, разрывая мою плоть. Ему сейчас не важна моя боль и мои чувства, он не готов ее разделять, ведь в нем бушует эгоистичная животная страсть, а все остальное - человеческое, что еще осталось в нем, теряет свою значимость, подвергаясь лишь инстинктам и неоправданной злости, перемешанной с ненавистью, которая явствует в нем
Я пытаюсь сдержать крик, но он все равно слетает с моих приоткрытых, горящих губ, но получается каким-то сдавленным и хриплым.
- Заткнись...- шипит он, делая резкие, болезненные движения во мне, как будто стараясь причинить мне еще больше боли, наказать меня этим. Хотя я до сих пор, за все это время так и не сумел понять, в чем же я провинился перед ним, где мой проступок...
Я цепляюсь дрожащими пальцами в простынь, комкая во влажных от пота ладонях и кусая свои губы в кровь, лишь бы только заглушить очередное желание закричать от накативших эмоций и чувств. И, казалось бы, я должен ненавидеть, презирать своего мучителя - того, кто лишь пользуется мной, как и множеством других его игрушек, находящихся у него в распоряжении. Я должен... Но не могу. Любовь ведь всегда сильнее. И когда любишь, то даже не можешь объяснить, за что? Зато когда ненавидишь, то с легкостью находишь десятки причин этого страшного чувства.
Спустя минуту, Том, издав какой-то совершенно нечеловеческий рык кончает и, скатываясь в сторону, вдруг застывшим взглядом смотрит мне глаза. Даже несмотря на кромешную темноту, я все же успеваю уловить капельку тепла, мелькнувшую в глазах Тома, которая мгновенное тает, снова сменяясь кристаллами льда и обжигающе холодным равнодушием.
- Молодец. Хороший мальчик, - он проводит кончиками пальцев по моей щеке, но прикосновение не кажется мне теплым
и мягким, а наоборот - колючим и чужим, отчего я невольно зажмуриваю глаза, чтобы хотя бы на йоту избавиться от этого неприятного ощущения. Я сжимаюсь в комок и натягиваю повыше одеяло, чтобы спрятаться, снова закрыться в своем крошечном мирке, отгородиться...
Слезы безвольно рвутся из глаз, предательски горячей струей стекая по щекам. Я шмыгаю носом, дрожа от обиды и боли, от непонимания и чувства унижения...
Вдруг его крепкие руки ложатся мне на талию и притягивают к себе, и я не сопротивляюсь, ведь страх и отчаяние сильнее меня. Они давно превратили меня из человека и личности в марионетку и игрушку.
Я всхлипываю, но через мгновение неожиданно для самого себя выдыхаю, чувствуя знакомый вкус любимых губ на своей коже. Еще один поцелуй, но другой и непохожий на все остальные. В этом трогательном, заключительном прикосновении нет холода и отчужденности. В нем есть что-то родное и теплое, отчего хочется растянуть это ощущение до конца жизни. Я знаю: он извиняется через этот поцелуй, потому как никогда не сможет вслух произнести слова "прости", вложив его смысл в это прикосновение. И я прощаю... Прощаю в очередной раз, засыпая в его объятьях и снова забывая о причиненной боли, которая по-прежнему пульсирует в каждой клетке моего тела, в каждом миллиметре души... И знаю: завтра все повторится вновь: и боль, и слезы, и никому ненужное прощение, и три слова, которые снова сорвутся с моих губ, но так и растают бессмысленно воздухе ничем не значащим для него чувством, оставив пустоту в душе и место для надежды, которая, возможно, когда-нибудь найдет там свое пристанище...
|