Cruel Games

ГЛАВА 6

Я в смятении пытался понять совершенно неразумную мотивацию моего брата. Зачем он это делает? Неужели он настолько серьезно воспринял наше пари, что готов пожертвовать репутацией группы, прижимаясь к этому блондину, только ради того, чтобы победить? Какой же он идиот...
Я уже едва разбирал то, о чем говорила мне Николь. Если бы не поступок моего сумасшедшего брата, то я бы давно уже развлекался бы в обществе этой красотки у себя бы в номере отеля, но он как всегда все испортил. А, может, это опять не случайность? В последнее время слишком много случайностей, связанных с моим братом, что наводит на подозрения. Нет, Билл явно чего-то добивался своими действиями, только чего? Я пробежался мельком по залу, готовый в случае появления папарацци или журналистов, переключить все внимание на себя и спасти брата от грязных статей в прессе. Мне было ведь не привыкать, потому что я часто выручал его из различных передряг, но еще никогда все же мой брат не поступал так неразумно, как в этот момент.
- Том, что-то случилось? - Николь схватила меня за руку и заставила оторвать взгляд от близнеца и его "друга", переключив внимание на себя. Взглянув на девушку пустым взглядом, я помотал отрицательно головой и даже улыбнулся:
- Нет, все в порядке... Просто разболелась голова.
Решив, что девушка вполне удовлетворена моим объяснением, я снова перевел взгляд в сторону барной стойки, но к моему ужасу и удивлению, там уже никого не было. Паника овладела мной, ведь ситуация выходила из-под контроля, а это означало, что в любую секунду могло случиться нечто невообразимое. Кроме того, меня беспокоило то, что мой младший брат исчез в неведомом направлении в обществе неизвестного мне извращенца, который, судя по его шальному взгляду, только и мечтал, чтобы овладеть моим братом. Надо было срочно спасать этого маленького засранца, раз он настолько глуп и неосторожен. 
- Ты куда? - обиженно спросила Николь, когда я встал из-за столика. 
- Мне нехорошо... Пойду схожу в уборную.
Не дав вставить мне ни слова поперек или как-то задержать, я ринулся в сторону туалетов, ведь это пока было единственным, по моему мнению, местом, куда бы могла направиться эта парочка. Убедившись, что я не привлек к себе внимания, а все по-прежнему заняты своими делами или собеседниками, я скрылся в затемненном коридоре. Еще издалека я уже по запаху определил, куда мне нужно идти. Никогда не думал, что в таком приличном заведении, как этот стильный австрийский клуб, может быть такое ужасное место, как то, по которому я направлялся в данный момент.. Наконец заветная табличка мужского туалета возникла перед глазами. Я опустил руку на дверную ручку и распахнул дверь.
- Какого черта?! - вырвалось у меня, когда перед глазами предстала картина, которую я себе даже боялся представить, хотя все же в глубине души предполагал, что этим все и может закончиться. 
Мой брат, стоял на грязном кафельном полу со спущенными штанами, прижатый к стенке этим извращенцем, который жадно шарил руками по хрупкому телу моего брата, а в глазах Билла читалось столько ужаса, что, кажется, этот взгляд навсегда останется у меня в памяти и будет всю жизнь преследовать меня, заставляя чувствовать себя виноватым, ведь если бы не я со своими глупыми условиями пари, то ничего не произошло. 
Мой шок мгновенно сменился яростью Я рванулся к парню и, с силой толкнув, повалил на пол, в ту же секунду пустив в ход кулаки и одарив негодяя ударом в челюсть. Алая кровь брызнула у него из губы, и блондин застонал. Решив, что надо уносить ноги, пока он не пришел в себя, я схватил испуганного брата за руку, который, натянув джинсы, испуганно вжался в угол и скулил, словно побитый щенок. Даже для меня это было слишком трогательно, и я бы, пожалуй, даже расплакался, если бы не чувство самосохранения, которое гнало меня вперед, заставляя уносить ноги, виляя по коридорам и подсобным помещениям клуба, тянув за собой перепуганного до полусмерти Билла. Как же мне в этот момент хотелось одновременно и обнять его, и отругать. Но все же сейчас это было не главное. Важнее было сейчас убежать от этого извращенца и добраться до отеля незамеченными прессой, иначе это грозило бы настоящим скандалом, а ведь мы не могли допустить, чтобы все так резко закончилось из-за нашей с Биллом глупости после того, как мы проделали такой долгий путь вместе навстречу нашей мечте. 
Мы выскочили из клуба через "черный" вход и сразу были встречены свежим потоком ночного воздуха, ударившего волною в лицо. Тревога окончательно сменилась облегчением, когда из-за угла, мигая фарами, показалась желтая машина такси. Нырнув в салон, я продиктовал адрес и наконец облегченно выдохнул. Теперь можно было собрать мысли воедино и все разложить по полкам, а главное - разобраться в столь странном поведении моего брата в последнее время, а тем более в сегодняшней выходке, которая до сих пор не укладывалась у меня в голове, ведь это так не похоже на Билла Каулитца - фронтмена группы, который всегда заботился о своем имидже и имидже группы. 

******

- Ты совсем спятил? Идиот! Чем ты думаешь?! - я не в силах сдерживать больше себя втолкнул еще с порога брата в номер и зашел следом. Мое сердце сжалось, когда взгляд упал на близнеца, испуганно попятившегося от меня в угол комнаты и смотрящего на меня безумными дикими глазами, словно не узнавая меня и видя во мне врага, недоброжелателя. 
- Билл, зачем, зачем ты это сделал?! Что с тобой происходит?! - я схватил и потряс его за хрупкие плечи, но вместо ответа получил лишь очередную порцию черных от туши слез по его щекам. Мне было до боли в груди жаль его, но злость грызла меня изнутри, не давая просто обнять, прижать к себе и успокоить. Все-таки, он же должен хоть каким-то образом отвечать за свои необдуманные поступки. Хотя, я уже в который раз за это время усомнился в том, что они необдуманные. Все-таки, моим братом явно что-то двигало, и это что-то не было просто желанием выиграть у меня пари, ведь он бы не стал ради такой ерунды рисковать группой. В его мотивах был какой-то смысл, и я должен был понять, какой именно...
- Том... - это все, что смог выдавить он из себя и сполз вниз по стене, закрывая лицо руками. Его колотило, и я даже слышал, как бешено стучит его сердце. Я старался оставаться хладнокровным, но я все же не настолько бессердечный человек, чтобы равнодушно относиться к собственному брату, бьющемуся от страха в конвульсиях и заливающегося слезами. 
Упав на колени перед ним, я провел пальцами по жестким волосам, но брат так и не поднял на меня взгляда своих темных глаз. В какую-то секунду я даже усомнился в том, что он еще в сознании, но его всхлипывания опровергли мои ужасающие и пугающие предположения. 
- Все позади... - я накрыл ладонью его руку и почувствовал, как он сжался в комок еще сильнее, а дрожь только нарастала. Господи, что же сделал этот ублюдок с моим братом, если он теперь боится даже меня? Отстраняется от прикосновений родного ему человека, которые знакомы ему с детства, с рождения?
Осторожно, стараясь не пугать его еще больше, я подхватил брата на руки и отнес на кровать. Как я ни старался заглянуть в его лицо, он старательно прятал его за прилипшими, мокрыми от слез локонами черных волос. Схватившись тонкими пальцами за одеяло, Билл натянул его как можно выше и уткнулся лицом в подушку. Почему, почему он прячется от меня? Я ведь никогда не причинял ему вреда. Неужели он до сих пор держит обиду на меня?
Решив отправиться к себе, я вдруг остановился в дверях, почувствовав, что нужен ему, даже несмотря ни на что. Я слышал, ощущал эту нужду в его прерывистом дыхании, всхлипах. Брат молчанием просил меня остаться, а разве я мог отказать ему, даже если чувствовал себя виноватым за случившееся. С одной стороны безумно хотелось убежать, спрятаться и не смотреть, не видеть, как жалок он по моей вине. А с другой стороны, он ведь мой брат, мое второе я, и я не имею права бросить его одного здесь и уйти, ведь я и так слишком многое упустил и недоглядел, а ведь даже мама всегда говорила, чтобы я присматривал за младшим братом. Но я не выполнил даже такой простой просьбы. Да, я все-таки сволочь. Почему я не понял этого раньше, почему, глядя в отражение в зеркале, я видел там мачо, Тома Каулитца, а не самовлюбленного эгоиста? И Билл, все его странные замашки, попытки поцеловать, прикоснуться, наверняка просто недостаток внимания с моей стороны. Ведь как давно я ему уже не говорил о том, как люблю, как дорожу им. Я сам все испортил... Я сам во всем виноват...
Стараясь не нарушать идеальной тишины в номере, я на цыпочках вернулся кровати и лег рядом с братом. Не решаясь прикасаться к нему, я перевернулся на спину и закрыл глаза. Невыносимо клонило в сон, но я так боялся спать, ведь потом нужно было просыпаться, зная, что вряд ли следующий день будет лучше, чем предыдущий. Если бы можно было остановить время, я бы его остановил на этой минуте, слушая тонкую, как паутина, тишину и хриплое, иногда нарушаемое всхлипами, дыхание близнеца.
Едва туманное марево сна поглотило меня, как неожиданно брат перевернулся и положил голову мне на грудь, по привычке уткнувшись носом мне в шею. Такой обычный, но такой трогательный и многое значащий жест. Я невольно громко выдохнул и, приоткрыв тяжелые веки, взглянул на брата. Высохшие слезы на его щеках теперь превратились лишь в смутное напоминание о сегодняшнем неудавшемся вечере, а безмятежное, умиротворенное выражение лица словно не выражало никаких эмоций. Впервые за все восемнадцать лет я испытывал такую безграничную нежность к этому хрупкому существу у меня на груди, что казалось, что я вот-вот растаю под ее наплывом. Я даже боялся пошевелиться, опасаясь, что спугну брата, как дикого зверька неосторожным движением, но скорее всего он уже уснул, удобно обосновавшись у меня на груди. Я пальцами аккуратно коснулся его щеки и убрал прядь волос, спадающую на глаза. Билл шелохнулся, веки его задрожали. Проснулся. Хотя вида не подавал. Но все равно из него всегда был никудышный актер, по крайней мере, для меня. Я всегда видел и определял, где у него искренний взгляд, а где веселые глаза - это лишь фальшь; где он говорит правду, а где лжет; где он в маске, а где - нет. Мне казалось, что это так очевидно, что я не мог понять, почему никто этого не видит.
- Том, прости меня... - вдруг раздался среди хрустальной тишины его дребезжащий, усталый голос.
Никогда прежде я не был так рад слышать его... Никогда раньше меня так не радовало это горячее дыхание на своей шее. Никогда....
- Нет, ты меня прости... - ответил я, внимательно ловя взглядом каждый его жест.
- Ты не понимаешь... - начал снова он, но я закрыл ему ладонью рот, заставив замолчать, ведь так не хотелось портить хотя бы эти несколько минут, которые ведь могут больше никогда уже не повториться... 
- Просто забудем, - шепотом произнес я, убирая руку и видя, как послушно Билл кивает и, обхватывая руками мою шею, еще сильнее прижимается ко мне, закрывая глаза. 
А ночь уже тает, рассеивается розовыми облаками, гонимыми от просыпающегося солнца. И кажется, что все произошедшее так далеко, в другом мире, куда мы потеряли дорогу и не горим желанием возвращаться вновь. И лишь память, наш вечный попутчик, никогда не уснет и не погасит те воспоминанья и чувства вины, живущие у меня глубоко в сердце...

ГЛАВА 7

Уставившись в зеркало, я в отражении наблюдал, как Николь, приноровившись за неделю, ловко укладывает прядь за прядью, а прическа уже почти готова, хотя не прошло и пятнадцати минут. Все-таки нельзя было не признать мастерство этой девушки. Да и не просто мастерство, а талант. Но все же я относился к ней настороженно. Мне казалось, что в ней ей что-то, чего не видят окружающие, что скрыто за миловидной мордашкой, но четко отражается в хитром взгляде и немного саркастической усмешке, время от времени посещающей ее лицо. Только что это было - я понять не мог, ведь никогда особенно хорошо не умел разбираться в людях. Но по крайней мере у меня это получалось получше, чем у брата. Похоже, с появлением этой шатенки в нашей жизни, Том окончательно потерял голову и смотрел на нее щенячьими глазами, едва ли не свешивая до пола язык. Противно смотреть, во что он превращался. И это говорила во мне отнюдь не только ревность, хотя и она, конечно, не покидала меня, несмотря на то, что я гнал ее всеми силами, каждый раз внушая себе, что это неправильно - ревновать собственного брата. И, по привычке каждый раз забираясь к нему в кровать, я все больше и больше с ужасом осознавал: я не хочу, чтобы мое место занимала рядом с Томом какая-нибудь девушка и тем более Николь. Все-таки в ней было что-то отталкивающее, а, может, это снова все надумано?
- Спасибо, - кивнул я, когда девушка отложила расческу и, зафиксировав прическу лаком, оповестила меня, что все готово. 
Я вышел из гримерной и направился по длинному пустому коридору в студию. Больше всего в жизни я ненавидел телешоу, на которые нас приглашали, особенно если телешоу были в прямом эфире. На них всегда любят задавать каверзные вопросы, над которыми даже нет времени подумать, ведь эфирное время не такое уж длинное. И в итоге, спеша, начинаешь говорить глупости и только потом понимаешь, что опозорился на всю страну. Возможно, не многие заметят подобной оплошности, но все равно это как-то не особенно утешает. 
И вот еще одно телешоу... В голове крутилась лишь одна мысль: поскорее освободиться, вернуться в нашу съемную квартиру и уснуть. Все-таки бодрствование в течение двух суток давало о себе знать.
Я ленивой походкой показался в студии и опустился на стул в ожидании прихода визажиста, который почему-то где-то задерживался. Меня всегда жутко злило, если люди не приходили во время на назначенные встречи, хотя и сам не отличался пунктуальностью. Ожидание было слишком томительно для меня, поэтому я занял себя разглядыванием студии. Ничего особенного: два диванчика, журнальный столик, трибуны для зрительный, которые пока еще пустовали и много, даже слишком много камер. Странно было признаваться даже самому себе, но у меня была какая-то фобия на камеры: когда их было слишком много вокруг меня, то я чувствовал себя зверем, загнанным в угол. Не помню, откуда и почему у меня появилось это странное ощущение. Хотя, по-моему, оно сопровождало меня на протяжении всей моей жизни.
Краем глаза я уловил, как мимо меня скользнул чей-то силуэт. Том... В последнее время, как это ни обидно, но мы слишком отдалились друг от друга, а виноват был лишь только я, сам все испортив той выходкой в клубе. Кому я что-то пытался доказать? Зачем я пытался выиграть наше дурацкое пари? В то мгновение у меня словно снесло крышу и я, забывая о том, кто я есть, пустился во все тяжкие. И благо еще, что закончилось это не так уж и плачевно. По крайней мере, этот потный, похотливый мужик не отымел меня. Хотя не приди во время Том, могло бы случиться и не это. Все-таки я такой глупый, а ведь раньше всегда жутко обижался, если вдруг Йост в порыве ярости назовет меня таковым. А ведь оказывается, даже окружающие знали всегда меня лучше, чем я сам...
Я, словно гипнотизируя, уставился на брата, жалостливо надломив брови. Даже не видя себя в зеркало, я точно знал, что выгляжу как побитый щенок со слезливым, драматичным взглядом. И обычно этот прием всегда срабатывал как на Тома, так и на всех остальных. Но этот раз, видимо, стал исключением: брат лишь на мгновение соизволил меня одарить своим вниманием и через секунду отвернулся, снова уставившись в мобильник. Неужели все испорчено? Неужели мы никогда уже не будем так близки, как раньше? Нет, не хочу...
Я почувствовал, что вот-вот расплачусь. Инстинктивно запрокинув голову, дабы не дать рвануться слезам наружу, я часто захлопал ресницами, но это все равно не принесло должного результата, и первая скупая слеза скользнула вниз по щеке, коснувшись губ. В надежде, что никто не заметил моей слабости, я смахнул мокрую дорожку подушечками пальцев и, чтобы спрятаться от назойливых взглядов, потянулся к какой-то газетенке, одиноко лежащей на журнальном столике. Я не спеша листал страницу за страницей, пытаясь изобразить искренний интерес на своем лице, нежели выдать подавленного состояния. И у меня это почти даже получилось, если бы не случайная статья, на которую у меня упал взгляд. "Билл Каулитц, фронтмен известной группы Tokio Hotel недавно был замечен в клубе в компании неизвестного молодого человека. Судя по их поведению, их отношения едва ли можно назвать дружескими, а скорее..." - газета с шелестом выпала у меня из рук, как назло раскрывшись на злосчастной странице с компрометирующими фотоснимками. Сердце забилось так, что, казалось, оно пульсирует в каждой частичке моего тела, а в голове билась отчаянная мысль: "Это конец..." Паника, овладевшая мной окончательно, забрала последний признаки самоконтроля и, сшибая все на своем пути, я рванулся выходу. Кажется, позади я слышал голос брата, но страх и отчаяние, гонящие меня вперед, не дали возможности остановиться или повернуть назад. Только бежать... Вперед... И не оборачиваться.

******

Черт, ну что опять случилось? Что снова происходит с моим ненормальным братом? Неужели ему выходки в клубе было недостаточно, и теперь он еще решил сорвать прямой эфир? Болван... 
Я сорвался с удобного, мягкого дивана и кинулся вслед за близнецом, проклиная все на свете, а больше всего отсутствие у моего брата хоть капли благоразумия. 
- Билл! - крикнул я вслед, едва ли не сбив с ног оператора, который, несмотря на то, что я звезда, засыпал меня ругательствами. Брат проигнорировал меня и скрылся из виду. Чертов придурок...
Я выбежал следом, но мгновенно замешкался: коридор расходился в разные стороны, и куда бежать, где искать моего сумасшедшего братца я не знал. Благо еще Йост не подъехал в студию, потому что задержался по делам, иначе у него бы волосы дыбом встали, если бы он увидел, что оба его подопечных сорвали прямой эфир, исчезнув из студии в неизвестном направлении. Хотя я был не виноват, и готов был оправдываться до последнего, потому что мне действительно осточертело выгораживать Билла, покрывая его глупости. Это, пожалуй, была последняя капля.
Улица, куда принесли меня ноги, встретила меня прохладой проливного дождя. Мгновенно меня накрыло потоком воды, а до слуха донеслись первые раскаты грома весенней грозы. Сползающие по лицу капли слепили, и я едва ли мог что-либо разглядеть на расстоянии вытянутой руки, но все же двинулся вперед, зная, что Билл наверняка где-то поблизости. Кроме того, его черный силуэт я мог бы запросто разглядеть среди всей этой серости и зелени. Я понял, что не ошибся, когда прошел буквально один квартал. Он сидел в пустынном сквере на лавке, уронив голову на колени, а плечи его подрагивали. Впрочем, в тот момент я мог и ошибиться. Злость почему-то мгновенно сменилась жалостью к этому черному комочку, сжавшемуся под потоком воды. Несмотря на то, что он в последнее время творил много необдуманных поступков, Билл все же в первую очередь оставался моим братом...
Я не спеша, стараясь не привлекать его внимания, приблизился к брату и положил руку ему на плечо. Он вздрогнул и поднял на меня свой страдальческий взгляд. Мне показалось, что он плакал. Конечно, шел дождь, а в его потоке сложно увидеть слезы, но я просто чувствовал... Случилось явно что-то серьезное, раз Билл сидит здесь, в парке, под потоком дождя, не обращая внимания на молнии, сверкающие на ночном небе у него над головой, и не пугаясь раскатов грома, от которых создавалось впечатление, будто небеса рвутся на тысячи кусочков и вот-вот обрушатся на землю...
- Что же ты творишь, а? - к моему великому удивлению голос мой прозвучал слишком мягко, а интонация была лишена малейшего упрека. Нет, не такого эффекта я добивался.
- Том, это конец, - он резко вцепился мне в руку и потянул к себе, обхватывая меня тонкими руками за талию и прижимая к себе, все еще продолжая сидеть на промокшей лавке и, казалось, не замечая того, что вымок до нитки. Теперь я отчетливо, даже сквозь шум дождя, слышал его приглушенные рыдания.
- О чем ты говоришь? - я рукой приподнял его за острый подбородок, ловя его убегающий взгляд и заставляя смотреть мне в глаза.
- О статье... Статья, Томми, статья...Прости меня... Я не хотел. Просто я так тебя люблю, - он еще крепче сжал руки у меня на талии, кусая свои пухлые губы, словно специально наказывал себя... Болью...
- Какая статья? Какая?! - раздражение нахлынуло на меня, и я потряс его за плечи. Нехорошее предчувствие закралось в душу, когда я в карих глазах прочитал отчаяние...
Билл заскулил как щенок, словно от боли поморщился и попытался отстраниться, высвободиться их хватки моих сильных рук, крепко сжимающих его. Кажется, я действительно причинял ему боль, но не сразу осознал это. Спустя минуту я разжал пальцы, и брат, испуганно взглянув на меня, увеличил между нами дистанцию, и только потом заговорил.
- Статья обо мне... И фотографии из клуба в ту ночь. В ту проклятую ночь!
Я замер, а перед глазами снова вспыхнули картины недельной давности. Неужели это все теперь в газетах? Неужели, это действительно конец? Сердце ёкнуло, и я осознал: мечты и вправду рушатся, разваливаются как карточный домик. Нет, это всего лишь страшный сон... Я убеждал себя, что это кошмар, и я утром проснусь в своей кровати, а рядом, по привычке уткнувшись мне теплыми губами в плечо, будет посапывать Билл... Но этот парк, шум дождя, раскаты грома и бесконечно повторяемое "Прости" из уст брата возвращало меня в реальность...
- Ты шутишь?! Да?! Это не смешно, черт побери! - я стиснул зубы, а Билл в ответ лишь помотал головой и поник, вдруг притихнув, словно обдумывая что-то. Может, ему в голову пришло какое-то разумное решение. Хотя о каком разуме можно вести речь, если его хватило у Билла только на то, чтобы угробить все то, к чему мы так стремились; сжечь все мосты, которые мы строили столько лет.
- Идиот! - я оттолкнул его от себя с такой силой, насколько у меня ее хватило. Он соскользнул с мокрой поверхности скамьи и упал в грязь под своими ногами. Нет, я не могу его жалеть. Хватит... Меня ведь никто никогда не жалел, а чем я хуже этого недоумка? Я ведь тоже умею быть жалким, но никогда не буду, потому что я Том Каулитц, а не какая-нибудь размазня. Брезгливо взглянув на брата, я развернулся и побежал вдоль по аллее, впервые за все годы чувствуя, как невыносимо хочется плакать. Настолько сильно, что сводит челюсть от сдерживаемых рыданий, от крика, рвущегося наружу. Я бежал до тех пор, пока заблестели огни проезжающих мимо машин, а шум улицы не встретил меня привычной ночной атмосферой живого, проснувшегося ночью города. Но впервые, среди этих огней, неонового блеска и мелькающих мимо фар автомобилей, я чувствовал себя одиноким и, казалось, что в мире не осталось никого, кроме меня и брата, который разрушил целый мир, оставив после себя лишь руины. Но я, несмотря на помутнение рассудка и дикое желание не верить в это, все же пытался найти объяснение: откуда эти проклятые фотографии, о которых говорит Билл? Ведь в клубе не было ни одного папарацци, ни одной фотокамеры... Или все же были?

ГЛАВА 8

Стрелки настенных часов медленно, секунда за секундой, отмеряли время. Я даже слышал их едва доносившееся до слуха тиканье, потому что в это мгновенье в комнате стояла гробовая, гнетущая тишина. Такая тишина обычно бывает перед бурей, когда все вокруг притаилось, замерло, но готово вот-вот вспыхнуть в любую секунду.
Йост с задумчивом видом, потирая подбородок, мерил комнату шагами, иногда останавливаясь и разглядывая фотоснимок в газете с Биллом и его "другом" на первом плане. Видимо, в тот момент Девид думал над тем, как объяснить прессе, а самое главное - фанатам, почему на фотографии смазливый высокий блондин обнимает Билла за талию, а последний улыбается своей фирменной улыбкой, всем своим видом показывая, что отнюдь не против такого поворота событий. 
Сдвинув брови на переносице, Йост одним резким движением скомкал газету, держащую в руках, и откинул в сторону теперь уже ничего не значащий комок бумаги. Я заметил, как напряглись его скулы, а это всегда значило, что он едва справляется с желанием выплеснуть наружу свой гнев. И мне искренне стало жаль Билла, когда я представил, что будет, если это произойдет.
Тишина становилась еще напряженней и натянулась, словно струна. Я даже боялся пошевелиться, и краем глаза заметил, как Билл вжался в кресло, вцепившись руками в подлокотники. Костяшки пальцев его побелели от напряжения, а взгляд напоминал глаза затравленного зверька. Это был уже не первый, и, как я думаю, не последний раз, когда мне хотелось прямо сейчас кинуться к нему и прижать к себе, но я боялся даже вздохнуть, хотя так хотелось это сделать. Просто вздохнуть... От безысходности.
- Значит, так. - прервал тишину хрипловатый и на удивление спокойный голос Йоста. Билл, сидящий от меня в двух шагах, осознав, что буря миновала, расслабился, а глаза мгновенно потухли и стали привычно спокойными, выразительными, затянутыми поволокой. - Я все улажу. От вас требуется лишь во всех интервью, в которых вас будут спрашивать об этом случае в Австрии, отвечать, что этот молодой человек - ваш кузен и что вы случайно столкнулись с ним в клубе после того, как не виделись пять лет, и объятия - это лишь дружеский жест. Если больше не появится никаких компрометирующих снимков, то, думаю, беда миновала. Надеюсь, все понятно? - голос Йоста снова стал ледяным и пугающим, а ответом на его вопрос послужило молчание. - Я спрашиваю: тебе все понятно, Билл? - по слогам, громко и отчетливо повторил Дэвид, пристально глядя на моего брата. 
Он судорожно закивал головой, уткнувшись глазами в пол под ногами и по-прежнему, как и прошедший час, молчал. Йост свысока посмотрел на него, а на лице его отчетливо читалось желание раздавить Билла как какую-нибудь блоху. В этот момент я прекрасно понимал продюсера, ведь даже жалость была здесь неуместна. Слишком часто брата жалели, слишком часто оберегали, баловали. И вот результат... Но все же он уже взрослый мальчик и должен в восемнадцать лет уметь отвечать за свои поступки. 
- Вот и хорошо, а теперь... - Дэвид замолк, смерив Билла презрительным взглядом. - Пошел вон!
Последние слова он скорее прошипел, нежели сказал. И это подействовало как нельзя лучше: брат словно испарился, а я лишь успел заметить закрывающуюся за его спиной дверь. Словно его и не было здесь, и лишь легкий, едва ощутимый шлейф приторного аромата его туалетной воды остался витать в воздухе. 
- Дэвид, а что....- попытался спросить я, но тут же был перебит раздраженным голосом Йоста, который, повернувшись ко мне спиной, смотрел на залитую солнцем улицу и пускал в потолок серые клубы дыма, нервно делая затяжку за затяжкой из только что прикуренной сигареты.
- Тебя это тоже касается: уйди.
Я знал, что перечить ему бессмысленно, поэтому, помедлив всего секунду, покинул студию. И несмотря на все то, что случилось, необыкновенное чувство легкости, свободы и облегчения наполнило меня, а за спиной словно выросли крылья. Это то же самое, что видеть, как после долгих затяжных дождей, сквозь облака на небе проступает голубая лазурь с разноцветной радугой, а в воздухе витает необычайная свежесть весны, и на лице сама собой появляется улыбка - искренняя и неподдельная. И даже Билла я готов был сейчас простить и снова, в очередной раз сказать ему о том, как я его люблю. Был готов, но не смог: гордыня снова дала о себе знать, а все нужные слова вдруг пропали именно в тот момент, когда я сел в салон автомобиля и встретился с братом взглядом. Боль по-прежнему читалась в его шоколадных глазах. И вопрос был уже теперь совсем не в том, смогу ли я простить его, а в том - сможет ли он простить себя....

******

Стоило только ступить на порог, как в нос сразу ударил невыносимый прелый запах не проветренного помещения, как будто кто-то целый день курил в квартире с закрытой форточкой. Хотя я не удивлюсь, если это действительно было так: у Билла обнаруживались часто довольно странные привычки, а эта могла оказаться как раз очередной из них. Я сразу с порога направился к окну, и распахнув форточку, впустил в гостиную поток прохладного вечернего воздуха, отчего дышать стало заметно легче. Но брат, обычно такой чувствительный к обстановке вокруг, как будто ничего не заметил, лишь сопровождая каждое мое движение внимательным взглядом. Наверняка он ждал, пока я заговорю с ним, но желание начинать беседу у меня улетучилось еще в машине, и вряд ли собиралось возникать вновь. Но я видел, как брат сомневается, пытается что-то сказать, открывая рот, но вместо этого лишь беззвучно выдыхает. Билл просто наверняка боялся, что я отвергну его. И, возможно, он был прав, хотя я и сам не хотел этого делать. Если бы он знал в этот момент, как боролись во мне два человека, один из которых отчаянно желал прижать к себе младшего брата и заставить его забыть обо всем. Впрочем, я почти не злился на него, осталась лишь гордыня, а все остальные чувства были слишком слабы, чтобы победить ее и вырваться наружу. Но я знал точно одно: Билл никогда не простит себя, если я ему не помогу этого сделать. 
- Ты меня ненавидишь? - раздался вдруг его голос, отчего я вздрогнул и задел плечом вазу на журнальном столике, которая вдребезги разбилась о гладкий паркет под ногами. 
- С чего ты взял? - я удивленно уставился на брата, не понимая, откуда такие ужасные выводы. Неужели я и правда был так жесток с ним, что заставил думать о ненависти? Да и как ему вообще в голову могло такое прийти? Билл мой близнец, мое второе я, мое отражение, часть моей души. Билл - это я. Разве можно ненавидеть самого себя?
- Я вижу, Том, - обреченно произнес он и отвернулся, закусив губу. Он делал так всегда, когда пытался спрятать слезы, но я все равно видел, когда он плачет даже тогда, когда он поворачивался ко мне спиной.
- Как ты можешь?! - я развернул его лицом к себе, заставляя смотреть мне в глаза, заставляя понимать то, о чем он говорит. - Как ты смеешь такое говорить?! Я никогда не давал повода так думать! 
- Давал! Ты всегда, братишка, всегда смотрел на меня свысока, всегда видел во мне только плохое. Даже то дурацкое пари ты заключил лишь потому, что знал, что я ни на что не способен! Ты никогда не любил меня! Ты всегда считал меня ничтожеством!
Молчание... Секунда, две. Удар. И безумные, дикие, широко распахнутые глаза брата, а на его щеке - красный, ярко выступающий след от моей ладони. Что же я наделал? Неужели я ударил собственного брата? Неужели я поднял руку на единственного, по-настоящему дорогого мне человека?!
Из глаз близнеца брызнули слезы. Больно было осознавать, что эти слезы по моей вине. Впервые я себя чувствовал таким раздавленным и таким ничтожным. Брат сорвался с места и убежал в комнату, откуда послышался приглушенный хлопок дверью, а я так и остался стоять на месте, разглядывая как на полу блестят осколки разбитой хрустальной вазы и понимая, что это подобно нашей жизни, которую уже, как и эту вазу, не склеишь в то, что было: она все равно будет вся в трещинах. Навсегда... Но так не хотелось в это верить, несмотря на то, что из рук уже ускользнула последняя надежда на счастье. Но, по крайней мере, мы были теперь с Биллом квиты: он никогда не простит себя, и я себя тоже никогда не прощу...

ГЛАВА 9

Еще один концерт... Для кого-то он, может быть, кажется абсолютно неотличимым от остальных, но только не для нас, нас с Биллом. 
Уже с самого начала этот странный, в какой-то степени роковой вечер начал преподносить свои сюрпризы, причем я никак не мог понять, как мне к ним относиться и как их воспринимать. 
Настроение было ни к черту, когда мы приехали в концертный зал и нас проводили в гримерные. Хотелось сразу отвлечься, забыть, снять стресс перед концертом. Георг, где-то купивший в тайне от Йоста мартини, щедро поделился им со мной, но стоило мне только сделать живительный глоток из желанной бутылки с прозрачной, жгучей жидкостью, как появился Дэвид и в очередной раз, отчитав меня, отобрал бутылку. Ну и что? Какое вообще ему дело? Мне просто нужен был в крови алкоголь, чтобы выдержать то напряжение, разрывающее меня изнутри. И я чувствовал, что хочу умереть только от того, какие взгляды порой кидал в мою сторону Билл. Даже на публике, когда к нам подходили журналисты перед концертом, он вел себя странно, держался в стороне, а одна наглая, совершенно бестактная журналистка сразу же своим наметанным глазом заметила неладное и задала вопрос, не поссорились ли мы с Биллом. Если бы она знала, как в тот момент мне хотелось закричать ей в лицо: "Я ударил собственного брата. Да! Давайте, делайте из этого сенсацию, раздувайте скандал. Вы же это умеете", но я был не настолько безумен, поэтому лишь сдержанно помотал головой и выдавил из себя:
- Нет, все в порядке.
А Билл лишь косо смотрел на меня, но странно: в его взгляде я не видел отторжения, обиды. Даже слез в них больше не было. И я уже почти снова обрел надежду, но ровно до того времени, пока не появилась Николь.
- Добрый вечер! - она впорхнула в гримерную, похожая на луч света, и сразу разрядила обстановку. Бывают в природе такие люди, одна улыбка которых способна поднять человеку настроение. Нам не раз говорили, и не раз писали, что мы с Биллом на удивление харизматичные люди, но просто эти льстецам не встречалась Николь, обаяние которой, казалось, распространялось на всех. Даже Густав, вечно молчаливый, скромный и задумчивый, сразу раскрепощался. Но был лишь единственный человек, сохранивший железный иммунитет к этой девушке, и сейчас он, как впрочем и всегда, глядел исподлобья. с холодным равнодушием, как Николь, рассказывая очередную занятную историю, достает из сумки расческу, лаки и прочие косметические средства, чтобы в очередной раз сотворить на голове моего брата нечто невообразимое.
- Билл, сядь пожалуйста к зеркалу, - обратилась она к моему брату, который обхватив колени руками, сидел на диване в гримерной в углу, уставившись на настенные часы напротив себя. Странно, что он на них увидел? Скорее всего, он просто отсчитывал минуты или следил за медленно скользящими по циферблату стрелками. Впрочем, я не раз заставал близнеца за этим странным занятием. Но это было так давно... Тогда Билл был еще совсем другим, еще неуклюжим, отчасти несуразным, немного смешным и еще начинающим певцом. В нем не было той напыщенности, которая появилась со временем, возрастая вместе с количеством фанатов. Он тогда еще не болел той болезнью, которую в народе любят называть "звездной болезнью". Но неужели сейчас, снова, передо мной тот самый Билл, каким он был семь лет назад, неужели с его лица упала та маска, которую он носил столько лет? И ведь я всегда желал, чтобы это произошло, но почему-то сейчас, когда наконец моя мечта исполнилась, мне вдруг стало не хватать того самого сумбурного, взбалмошного, капризного Билла, который метался бы по гримерке, суетился и хнычущим голосом требовал бы срочно найти ему визажиста, ведь без блеска для губ он не в состоянии выйти на сцену. Но, казалось, тот Билл умер. Навсегда... Теперь от него осталась лишь тень - без эмоций, без чувств, без слов. Просто немая, пустая, серая тень.
- Я не хочу себе делать сегодня прическу, - равнодушным, едва слышным голосом произнес брат и лениво взглянул на свои ногти. 
Николь, как впрочем, и все остальные, оторопела, в гримерной воцарилась идеальная тишина, и четыре пары глаз изумленно уставились на фронтмена группы, в которых читался одинаковый вопрос: "Что с ним?"
- Эээ... - замешкалась девушка и едва не уронила расческу, зажатую в руках. - Ну, может, тогда просто выпрямим тебе волосы? Я думаю, что будет выглядеть не хуже, чем обычно... 
- Я же сказал, что не хочу делать прическу! - выкрикнул раздраженно Билл, демонстративно взлохматил свои неуложенные, раскиданные по плечам волосы и, хлопнув дверью, оставил всех остальных в гримерной в полном недоумении.
Я покачал головой и откинулся на спинку дивана. Неужели он снова затеял очередную игру? Я уже боялся, чего от него ожидать в дальнейшем, как реагировать, как бороться, потому что мой брат действительно играл по каким-то непонятным мне, собственным правилам, и с каждым разом его игры становились все более жестокими и неожиданным. Неужели он объявил бойкот? Но кому от этого будет проще, ведь хуже он делал только себе. А больше всего меня беспокоил тот факт, что через сорок минут концерт, над организацией которого Йост трясся весь предыдущий месяц. И вот, когда практически все билеты проданы, зал уже заполнялся постепенно фанатами, Билл безумствует, а я уже и вовсе сомневался в том, выйдет ли он на сцену. И совесть, грызущая меня изнутри, снова болью в груди напомнила о том, что если бы не наша дурацкая ссора вчера вечером, то все было бы нормально и сейчас над нами бы не повисла грозовая туча. И я даже не знал, что для нас будет хуже: отмена концерта или выход Билла на сцену неподготовленным, без макияжа и без прически. Но тем не менее, даже от Йоста сейчас ничего не зависело, ведь контролировал ситуацию лишь только сам Билл, мотивы поведения которого по-прежнему оставались для меня загадкой. 
- Что это с ним? - Николь опустилась рядом со мной на диван. У нее был такой спокойный голос, доверительный тон и добрый взгляд, что хотелось вдруг сразу все выложить, рассказать ей и про то, что я чувствую, и про вчерашнюю ссору, и про то, как я ударил дорогого мне человека только лишь за то, что он нуждался в моей любви, понимании, сочувствии, ведь Билл просто ребенок, и даже глаза у него наивные, как у мальчика, совершенно не наученного жизнью, хотя этому мальчику уже восемнадцать. И я почти ей готов был открыться, но что-то вдруг щелкнуло, и я вместо откровенного разговора, лишь пожал плечами. 
- Я читала газеты. Неужели то, что пишут - правда? - девушка наклонила голову и внимательно посмотрела на меня. Но я не видел в ее глазах заинтересованности, скорее всего она, как обычно делают, спрашивала из вежливости или просто затем, чтобы хоть что-то спросить и растормошить меня. 
- Мой брат не гей! Он просто... просто был не в себе в тот вечер.
- Не в себе? Я так не думаю... - тихо, словно сама себе, произнесла Николь и сощурила глаза. На что она намекала? Зачем она это говорила? Чтобы задеть меня? Нет, это слишком непохоже на ту милую, веселую девушку, появившуюся в нашей жизни почти две недели назад. Да и почему люди, в том числе и она, всегда считают, что знают меня и Билла лучше нас самих? Ведь это наша жизнь, черт возьми, и распоряжаемся мы ею сами, поэтому и выводы делать имеем право только мы, но общество все равно следит за каждым нашим шагом, придумывает, коверкает, искажает нашу жизнь, как будто не понимая, что мы не куклы, не роботы и что все наши поступки - это тоже чувства, мысли эмоции... И разве могла Николь или пресса знать, что Билл тогда поступил так только потому, что ему нужно было внимание. Нет, не чье-нибудь, а именно мое... Разве мог это кто-нибудь увидеть? Конечно нет... Это видел лишь только я... Жаль лишь только, что заметил я это слишком поздно.
- Думай как хочешь. - пожав плечами, я вышел из гримерной, успев заметить, как мои слова застали девушку врасплох. Впрочем, разве не этого я добивался?
Но голову все же забивать мыслями о других не хотелось, там и так уже не осталось места. Да, в последнее время я стал слишком рассудительным. Наверное, у неприятностей тоже есть свои положительные стороны: по крайней мере, они научили меня думать и размышлять над собственными поступками. 
В очередной раз я шел искать брата. Чувство дежа вю не покидало меня, ведь это уже далеко не первый раз, когда Билл исчезает, словно пытаясь убежать от проблем, а я, как нянька, иду его искать. Впрочем, мне было не привыкать, ведь я с самого детства был для брата нянькой во всех смыслах этого слова, разве что не кормил с ложечки и не читал перед сном ему сказки про принцев и принцесс. Ему их никто не читал, именно поэтому, пожалуй, Билл не верил в них, создав вокруг себя какой-то странный, загадочный мир, который был доступен лишь избранным, а в последнее время и вовсе закрыт ото всех, в том числе и от меня. 
Удивительно, но поиски мои не растянулись надолго, как я предполагал: мой брат обнаружился внизу, в пустом баре в компании с пепельницей и стаканом виски. Судя по его окосевшему взгляду, Билл уже успел приложиться к спиртному, хотя все же был не настолько пьян, чтобы не узнать или не заметить меня. Встретившись со мной взглядом, он резко отвернулся, пытаясь сделать вид, что разглядывание натюрморта с двумя апельсинами на стене намного интереснее, нежели что-то еще. Он так за восемнадцать лет не осознал простой истины: я всегда вижу, когда ему плохо и абсолютно бесполезно пытаться спрятать от меня чувства, читаемые в карих, темных глазах. 
- Можно я присяду? - поинтересовался я, готовый вот-вот быть отправленным восвояси или быть посланным к черту, а еще хуже быть проигнорированным. Но самого страшного не случилось, потому что Билл, все еще не поворачивая ко мне головы, пожал плечами. Значит, он не против разговора. Это уже значило многое и придавало надежду. Я улыбнулся уголками губ и, придвинув стул, опустился на него. Около минуты я не проронил ни слова, размышляя, что лучше: начать сразу говорить или сперва коснуться его руки, чтобы брат почувствовал через прикосновение всю ту искренность, с которой я пришел к нему. Но разве я что-то мог потерять, ведь и так все давно уже потеряно. Кроме того, риск - благородное дело. 
Дрожащей рукой, я коснулся его запястья, ожидая, что он вырвет его, но вместо этого Билл лишь едва ощутимо вздрогнул и прикрыл глаза. Никогда не думал, что такое простое прикосновение, которое люди ежедневно дарят друг другу, способно вызвать столько эмоций. 
- Прости меня за вчерашнее... - прошептал я, все еще продолжая разглядывать профиль брата, который так и не повернулся ко мне и, похоже, вообще не собирался разговаривать со мной. Но, по крайней мере, он слушал, а это значило, что не все еще потеряно, не все разбито. - Просто мне больно, действительно больно, когда ты говоришь, что я ненавижу тебя и считаю ничтожеством. Я никогда не позволял себе так думать о тебе, ведь ты все, что у меня есть, - мои пальцы сжали его руку, в надежде ответной реакции, но ее по-прежнему не было. Создавалось впечатление, что я разговариваю сам с собой, отчего положение становилось с каждой секундой все более дурацким. 
- Ты меня слышишь? - поникшим голосом спросил я, уже заранее уверенный в том, что мой вопрос растворится в тишине и молчании точно так же, как и другие мои реплики. 
Билл вдруг резко повернулся, и я невольно содрогнулся под взглядом этих больших карих глаз, таких чужих, незнакомых, холодных, без задора и огонька. Неужели в нем умер тот самый ребенок, живший внутри все эти годы? Неужели брат так быстро повзрослел?
- Тебя прислал Дэвид, да? Хочет, чтобы ты уговорил меня вернуться в гримерную, сделать прическу, макияж и как ни в чем не бывало выйти на сцену с дурацкой улыбкой?
Ком подкатил к горлу, когда я услышал, сколько же пренебрежения и ехидства было вложено в эту короткую речь.
- Не говори так. Меня это оскорбляет - я помотал головой, молясь только о том, чтобы не заплакать. Нет, такого я никогда не допущу, даже если небо вдруг рухнет мне на голову. Нет, Том Каулитц ни за что не заплачет. 
- А меня оскорбляет твое отношение ко мне, твои отношения с Николь, твои слова... - совсем тихо добавил брат и, наконец, выдернул свою руку из-под моей дрожащей ладони. Другого я не ожидал...
- При чем здесь Николь? - я непонимающе взглянул на Билла, пытаясь во взгляде найти ответ, но он снова отвернулся, как будто проигнорировав и вдруг резко переведя разговор. Голос его был стальным, даже каменным. Зачем, почему он так терзает себя?
- Я выйду на сцену, если это так важно. Я даже пойду и сделаю прическу, макияж. Но делаю я это только ради тех двадцати тысяч фанатов в зале, а не ради Йоста. И уж точно не ради тебя. 
Последние слова словно ножом ударили в сердце, и я замер, потому что даже дыхание перехватило. И мне было абсолютно все равно, если вдруг сейчас в это мгновение, сердце мое остановиться навсегда, издав последний стук. Впервые в жизни мне было плевать на свою жизнь. Хотя уже даже не жизнь, а лишь жалкое существование, ведь как еще можно назвать мою жизнь, если в ней нет самого дорогого, а последняя надежда вернуть счастье, поймать его за хвост, утонула в невидимых слезах....

ГЛАВА 10

Шум воды, доносящийся из ванной комнаты, звучал так монотонно и приглушенно, что меня невольно клонило в сон. Но в то же время спать не хотелось - уж больно странные сны снились мне в последнее время. Кроме того, я хотел дождаться, пока брат появится из ванной, и мы сможем снова поговорить. В голове уже вертелся план разговора и как его начать, но я все-таки чувствовал, как колотится сердце, и был почти уверен, что сейчас Билл выйдет из душа, кинет на меня пренебрежительный взгляд, а все мои попытки хоть как-нибудь приблизить наши напряженные отношения к примирению будут проигнорированы. Именно поэтому сомнения нарастали с каждой секундой, и во мне все больше прибавлялось уверенности по поводу того, что уже наверняка ничего не изменить и пора привыкать жить одному, осознавая, что у меня больше нет брата-близнеца. Да и был ли он когда-то? Лишь прототип... Вздохнув, я перевел взгляд в зеркало. Мне показалось, что за последние дни я даже внешне изменился. Да, я стал другим... Покачав обреченно головой, я вдруг услышал, как брат закрыл кран, и наступила тишина. Приготовившись к неприятному, а, может, и последнему нашему разговору, я поднялся с дивана и прошелся по гостиной, не сводя взгляда от заветной двери в ванную. Но вдруг неожиданно звонок мобильного телефона разорвал это напряжение. "Николь" высветилось на дисплее, и я, помедлив секунду, раздумывая над тем, хочу ли я сейчас разговаривать хоть с кем-нибудь, кроме Билла, все же ответил на вызов:
- Да, Николь. Я слушаю... - голос мой прозвучал устало и разочарованно. Впрочем, я и не собирался изображать, что действительно рад ее звонку и пытаться убедить девушку в том, что она действительно мне не помешала. Лгать я не привык, ведь всегда проще сказать правду. По крайней мере, для меня. 
- Я не вовремя? - сразу догадалась она.
- Можно и так сказать. Что-нибудь случилось?
Она вдруг примолкла, как будто замялась, а я уже начал подумывать о том, а не сорвалась ли связь. Но спустя минуту я снова расслышал ее голос, несвойственно скромный и тихий. 
- Я хотела извиниться за те слова, что сказала о Билле... Я не думала, что тебя это так заденет. 
- Да ладно, ничего страшного, - ответил я и вздохнул, снова приняв удобное положение на софе, решив, что Билл вряд ли собирается выходить из ванной раньше, чем через полчаса, как это обычно бывало. Похоже, даже несмотря на то, что он действительно изменился в последнее время, многие привычки у него остались те же, в кое-чем мой брат остался неисправим. 
- Ты какой-то расстроенный. Что-нибудь опять произошло? - обеспокоенно поинтересовалась она. В голосе Николь звучала такая искренняя забота, что меня это подкупило, ведь мне действительно сейчас нужен был кто-то, кому я смог бы выговориться, с кем смог бы поделиться тем, что меня тревожило. 
- Я... поругался с Биллом, - выдавил я из себя и снова взглянул на дверь ванной комнаты, в надежде, что брат, занятый собой, не слышал моих слов. Мне вообще не хотелось, чтобы он знал, с кем я сейчас разговариваю по телефону: уж больно странно он реагировал на Николь. Если бы я не знал Билла, то подумал бы даже, что тот ревнует, но сама по себе эта мысль просто нелепа. 
- Может, встретимся, и ты мне все расскажешь? - неожиданно предложила она, а я, также неожиданно для самого себя, вдруг согласился. Разговор с Биллом мгновенно ушел на второй план, и я твердо решил, что сперва поговорю с Николь, а дальше подумаю, как мне поступать и как доказать Биллу свою любовь, чтобы ему больше никогда в голову даже не приходила мысль о моей ненависти к нему.
Договорившись о месте встречи, я сунул телефон в карман своих безразмерных джинсов и выскользнул из квартиры, не дожидаясь, пока столкнусь с братом. Пусть он лучше вообще не знает, что я приходил домой. Так будет лучше...

******

Такси притормозило у обочины дороги, сопровождаемое облаком пыли из-под колес, а седой, полный водитель, повернувшись ко мне, пробурчал: "Приехали". Я, еще не выходя из машины, с интересом посмотрел на место, где оказался: тихий, на удивление безлюдный парк, в глубине которого кроме деревьев - лишь старые качели на ржавых, скрипучих цепях. 
Сунув таксисту в руку купюру и, отмахнувшись от сдачи со словами "оставьте себе", я вышел из салона автомобиля, и беспощадный ветер сразу же начал хлестать меня по щекам. Поморщившись, я проводил взглядом удаляющееся такси, с довольным водителем за рулем, который, похоже, давно не получал столько "на чай" за один раз. Улыбнувшись самому себе, радуясь, что хоть кому-то сейчас хорошо, я осмотрелся. Пустота... Лишь деревья, которые, качаясь от порывов северного ветра, шептались между собой, и качели, которые, словно раскачиваемые чей-то невидимой рукой, монотонно поскрипывали и звенели ржавыми цепями. Странно, но я не помнил этого места, и вряд ли вообще когда-нибудь видел его, даже несмотря на свою уверенность в знании Берлина как своих пять пальцев. Значит, это место было для меня своего рода открытием и загадкой, потому что от него действительно веяло некой тайной, волшебством... Я неуверенно зашагал по дороге, опасливо озираясь по сторонам и пряча руки в карманы. Жаль, что я не оделся теплее, и было так холодно, иначе, я, пожалуй, в полной мере смог бы насладиться красотой, которая меня окружала. 
Качели, на которые я опустился, встретили меня недовольным скрипом. Но, не обратив на это внимания, я разбежался, а ветер, подтолкнув меня в спину, подкинул вверх. Настоящее чувство полета и детства, которое вряд ли забывается или исчезает, когда вырастаешь. Оно все равно остается где-то там, в глубине души, готовое проснутся в любую секунду, вырваться наружу, снова превращая в ребенка... 
- Я вижу, ты тут без меня не скучаешь? - раздался за спиной знакомый тонкий голос Николь. Вздрогнув от неожиданности, я остановил качели и повернулся: она стояла чуть в стороне и улыбалась, а ее распущенные, немного вьющееся на концах волосы развевались на ветру и переливались на солнце странными оттенками золота. На фоне деревьев и голубого неба с перистыми облаками, она выглядела совершенно сказочно и гармонично в своем коротком цветастом сарафане. Я так засмотрелся на девушку, что сперва даже забыл поздороваться, но, очнувшись, будто от гипноза, встряхнул головой и кивнул в знак приветствия, в то мне как взгляд мой поневоле опустился к ее ногам, изучая каждый их изгиб. Удивительно, насколько же она стройна и грациозна...
- Ну, так что у вас произошло с Биллом, - она подошла ближе, и я пододвинулся немного в сторону, уступая ей место на качелях рядом с собой. Николь присела рядом, закинула ногу на ногу и, убрав с лица спадающую непослушную прядь волос, вопросительно взглянула на меня.
- Я... ударил его, - вдруг, неожиданно даже для самого себя, признался я и отвернулся, нервно теребя в руках край своей длинной футболки. Я был абсолютно уверен, что после моего заявления, Николь наверняка возмутится или хотя бы будет удивлена. Но, похоже, удивление - это сегодня по моей части.
- Из-за чего? - совершенно спокойно поинтересовалась она, вызывая у меня волну негодования. Она говорила об этом, словно о повседневных делах, как будто я каждый день ей рассказываю нечто подобное! Нет, все же она определенно была очень странной и загадочной. Но как же интересно, черт возьми, порой разгадывать такие загадки.
- Не знаю... - опешив, произнес я. И я действительно не знал, почему же тогда дал брату пощечину. Наверное, потому, что он указал на мои недостатки, дал понять, какой я негодяй и пытался дать возможность мне задуматься над своими поступками. А я? Вместо того, чтобы исправиться, обнять его и сказать, что я больше никогда не обижу его, не дам усомнится в своей братской любви, ударил, окончательно убив его доверие ко мне. 
- Знаешь, иногда бывает, что срываешься. Наверняка напряжение дает о себе знать: у вас ведь такая нелегкая жизнь. Гастроли, концерты... Не думаю, что тебе стоит себя винить. - Николь накрыла мою руку своей ладонью, и я вдруг ощутил тепло, разлившееся по телу, которого мне так не хватало. Я нуждался в понимании, нуждался в настоящем друге, как она. И если кто-нибудь считал, что я счастлив, живя той жизнью, которая у меня была; если кто-то завидовал мне, то он просто глупый человек, ведь самое главное - не обожание миллионов и не слава, а те люди, которые тебя окружают. Только сейчас я осознал, что прятал за своей напыщенностью и высокомерием одиночество, несмотря на то, что встречал ежедневно десятки новых людей, заводил знакомства, флиртовал...
- Билл меня никогда не простит за это. Он в последнее время слишком ранимый, а тут еще я, его самый близкий человек, так поступаю с ним, - я покачал головой и взглянул девушке в глаза, моля о помощи. Мне казалось, что только она сейчас способна мне помочь и вернуть то, что, как я думал, уже безвозвратно утрачено.
- Простит, вы же братья. И не можете долго друг без друга.
Да, она абсолютно права. Мы ведь братья. И не просто братья, а близнецы. Возможно, многие не делают разницы между этими двумя словами, но разница огромная. Мы одно целое, а если одно целое разделить, то эти две половинки все равно будут тянуться друг к другу, как две стороны магнита, два полюса.
- Спасибо тебе, - я улыбнулся, стараясь в свои слова, в свой взгляд вложить всю ту благодарность, которую хотел выразить ей. Пускай Николь ничего не изменила в моей жизни, не помогла помириться с братом, но зато она просто выслушала меня и, как мне показалось, действительно поняла. И это, пожалуй, единственный человек после Билла, которому я решился что-то рассказать. Возможно, глупо, ведь мы не знакомы еще и двух недель, но иногда в людях видишь такое, что невольно располагает к доверию и откровенности.
- Было бы за что, - отмахнулась Николь и сжала мою руку, которую все это время держала в своей ладони. Странная дрожь пробежала по телу, и я не сразу заметил, как расстояние между нашими лицами сократилось до минимума, а губы почти соприкоснулись, обжигая дыханием кожу. Странное, нежное и незнакомое мне доселе ощущение. Обычно в подобных ситуациях, у меня возникало лишь желание, а сейчас кроме него был букет из чувств и ощущений. 
Подавшись вперед, Николь нежным, дерзким поцелуем впечаталась мне в губы, а я рукой, запутавшись в длинных волосах девушки, притянул ее поближе к себе, не желая прерывать столь интересное начало этого вечера. Это было как спасательный круг, помогая выбраться из бездны, в которой я застрял, помогая забыться и отвлечься. Как глоток живительной влаги, которой мне так не хватало. И пропади все остальное пропадом. И даже Билл. Пошло все к черту.... 

Назад           Вперед