Авторы:
Infanta и
Sophi
Пэйринг: Билл/Том
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, BDSM
Благодарности:
1) Спасибо нашей любимой Масе (Доверчивая) за помощь в процессе беты. Масена, твоя вычитка гениальна)) И вообще наша семья тебя сильно любит))
2) Особая благодарность Эрику Крипке за создание сериала,
который поспособствовал погружению в атмосферу.
Баннер и арт (пролог
и три карты (1,
2, 3))
- от Infanta.
|
Глава 3. Венеция. Маскарад. Давно это было… Когда? Точно уже никто не скажет. Если бы был жив старый попрошайка Ренье, решивший скоротать ночь в одном из тупиков нищенского квартала, он бы вспомнил, что в тот год весь Париж промерзал до костей в бесснежную зиму, а уж в ту самую ночь мороз лютовал по-особому. Хотя она ему запомнилась не поэтому. Промочив горло последними каплями дешевого пойла, старик внезапно понял, что он уже не один в своем закоулке. Поначалу приняв новую компанию за проституток и их клиента из соседнего борделя, Ренье быстро понял свою ошибку, разглядывая богатую одежду незнакомцев. Две благородные дамы кутались в горностаевые мантии, всматриваясь в темноту улицы тем самым особым, застывшим и пустым взглядом ослепших людей, лицо сопровождавшего их господина скрывал глубоко надвинутый на глаза капюшон. Тихие голоса в ночной тишине звучали особенно четко, и Ренье, затаив дыхание, вслушивался в странный разговор, оставаясь незамеченным. – Что под печатью? – тихо спрашивал темный господин. – Сила древних… она кипит и стонет под замком, но пока не может выбраться. Ты слышишь ее, сестра? – так же тихо отвечала одна из благородных дам, а вторая подхватывала ее слова, стоило только первой замолчать. – Слышу, – женщина запрокинула голову и прикрыла глаза, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно действительно слышала какой-то только ей ведомый ритм. – Великая сила. Владеющий ею откроет для нас двери мира людей… – Клетка распахнется ненадолго… – Ночь перестанет сдерживать тьму… Резкий порыв ветра прошелся по переулку, задирая полы роскошных одеяний господ и пробирая до костей холодом старого нищего, словно те, о ком говорили дамы, уже были здесь... Несколько всполохов света разрезало темноту, и все снова на секунду стихло, пока темный лорд не продолжил. – Кто? – гулкий голос становился нетерпеливым, – кто из Великих достаточно силен? Женщины переглянулись невидящими глазами и рассмеялись, хрипло, протяжно, издавая звуки, которые, Ренье мог бы поклясться, не способен издавать человек. – Великие бессильны, – медленно проговорила одна из них, – они еще не рождены, их будет двое… кровь от крови, плоть от плоти… одна душа. Книга будет открыта тем, кто целое и половина, свет и тьма, власть и покорность… – Близнецы… – опережая новый вопрос, продолжила вторая, – один заслоняет другого… слишком далеко… нельзя разглядеть. – Как я узнаю их? Как найду? – О, Книга сама притянет их, она будет вести их к себе от самого рождения… – Когда? – Вещь, она должна быть у тебя… Полы плаща взметнулись, лорд сдернул с шеи круглый медальон и, примерив его тяжесть в руке, подбросил вверх, не спуская с вещицы глаз. Вопреки законам физики медальон, достигнув нависшей точки, замер и повис в воздухе. – За семь дней до исполнения пророчества сердце медальона забьется, – невидящие глаза смотрели точно на поблескивающую в воздухе вещицу, после чего та медленно опустилась графу на ладонь, издав тихий щелчок. Сестры уже покидали переулок, когда лорд окликнул одну из них. – Мария… Она задержалась, прикрыла глаза и некоторое время перебирала маленькие четки. – Хочешь сорвать куш, Мастер? – наконец, спросила дама еле слышно, но бродяга предпочел бы и вовсе не слышать ничего той ночью. Странная беседа, свидетелем которой он стал, поднимала в душе противоестественный, ничем не объяснимый ужас. – Хранителю, нашедшему Ключ, положена награда… – неопределенно ответил мужчина. Губы слепой разомкнулись в неживой улыбке. – Старый лис просит меня указать ему лазейку? – У меня есть сотни идей, но я не знаю, у которой из них больше шансов. Она наклонилась к нему совсем близко и что-то тихо прошептала на ухо, а затем, не прощаясь, вышла из переулка, шурша шелковыми подолами юбок. Бродяга не успел облегченно выдохнуть, как таинственный господин внезапно оказался рядом с ним, брезгливо вытаскивая нищего из его укрытия. – Я ничего не слышал, ничего, господин, ничего… – инстинкт самосохранения подсказывал Ренье нужные слова. – Ты слышал все. – Не спросил, а просто указал на факт незнакомец. – Хочешь жить? Ренье судорожно закивал головой. – Тогда с этой ночи и до последнего дня своей жизни ты будешь рассказывать историю об увиденном сегодня в этом переулке всем, кого встретишь, ты меня понял? – лорд легко встряхнул его за шкирку, без усилий приподнимая бродягу над землей. Той же ночью напуганный до смерти старый парижский нищий и пропойца Ренье с горящими глазами и трясущимися от страха руками пересказывал ужасные события, приключившиеся с ним в темном переулке, в первой же попавшейся на пути дешевой таверне. Тем же летом он отдал богу душу, но за полгода его историю выучил весь Париж, а однажды ее даже записал на бумагу странствующий монах-доминиканец. Ренье уже никогда не узнает, что позднее рассказ будет вписан в книгу «Трактирные Истории Западной Европы», и девять экземпляров рукописной книги из десяти сгинут под толщей времени, последний же затеряется в архивах Инквизиции, а после ее упразднения перейдет в руки одного забытого всеми официальными властями Ордена. И старый архивариус Ордена, уходя на покой, прихватит ее в свою личную коллекцию, на которую покусятся венские тролли, а двум мальчишкам-близнецам придется изрядно попотеть, чтобы достать ее и наконец-то прочесть ответы на все свои вопросы. Как не узнает Ренье и про судьбу медальона, в тот же вечер переданного на хранение библиотекарю лорда – старому чернокнижнику. Тот увез его с собой во Флоренцию, откуда вещь через его ученика попала в Мюнхен, затем мелькнула еще в нескольких крупных городах, всякий раз исчезая накануне заварушек и восстаний, чтобы объявиться в середине двадцатого века у возрождающегося клана вампиров в Праге, и спустя еще полстолетия лечь на подрагивающий узкий столик между близнецами в купе поезда, который с каждой секундой приближал их к Венеции. Билл, не в силах больше смотреть на эту проклятую вещицу, всем своим видом напоминающую, что время неумолимо утекает сквозь пальцы, сгребает медальон ладонью, засовывая его в дальний карман дорожной сумки. Окинув скучающим взглядом поднадоевшее за несколько часов поездки купе, Билл морщится: та самая сила, предназначение которой, наконец, больше не являлось для них с братом тайной, медленно закипает, подкидывая острое желание что-нибудь уже сделать, а не сидеть в компании уткнувшегося в книгу брата и мелькающих за окном альпийских лугов. – Том, может, ты отвлечешься от книжной нежити, демонов и вампиров, когда у тебя тут есть почти живой я? – Билл откидывается на мягкую спинку дивана, не сводя глаз с брата. – Не смей так шутить, – тихо осаждает его брат, выглядывая на секунду из-за книги, но затем снова возвращаясь к чтению. – Я всего лишь пытаюсь разрядить обстановку, ты всегда так делаешь, – Билл небрежно пинает брата под столом, – ну делал, до того как отец написал свое милое письмо… – А мне не надо разряжать обстановку, – кидает Том, все еще прячась за книгой. – И оставь то письмо в покое, мы же уже решили все, сколько можно-то? – Ну раз мы все решили, то да, конечно, можешь дальше прятаться за своей чертовой книгой, решительный ты наш, – Билл поворачивается к окну, холодно добавляя. – Хоть страницу переверни. – Чтобы я без тебя делал, – мирно огрызается Том, поднимаясь, потягиваясь и все-таки откладывая книгу на стол, пересаживаясь на сторону Билла. – Спокойно читал бы свою книгу, – Билл лишь ведет плечом, не реагируя на брата, – хотя, возможно, скоро представится возможность узнать все на практике, реалити-шоу так сказать… – Да прекрати же ты, наконец, – Том уже сам не понимает, злится ли он на Билла на самом деле или продолжает играть, обхватив брата за талию, прижимает его к себе. – Хватит, хватит уже... – Том тянется, пытаясь его поцеловать и хоть как-то утихомирить. – Мне кажется, книга ревнует, – Билл все еще пытается отпихнуть брата, но вяло и больше для вида, – ты смотри, как на меня вытаращился этот демон с обложки! – А мне кажется, кто-то от скуки решил поиграть на чужих нервах… – шепчет Том, обжигая горячим дыханием щеку брата, но тот, словно в подтверждение слов, уворачивается от поцелуя, полушутливо кусая Тома за подбородок… *** Том наваливается сверху, подминая под себя брыкающееся и кусающееся создание, еле сдерживая смех и желание хоть как-то добраться до ускользающих губ брата. Вещи брошены прямо у порога, дверь наспех закрыта, а они, даже не скинув верхнюю одежду, возятся на кровати, продолжая начатую в поезде игру, то кусая, то лаская друг друга. – Нет-нет-нет, – фырчит сквозь сдавленные смешки Билл, ласково и осторожно цапая Тома то в подбородок, то в щеку, то за ладонь, и тот не медлит, отвечает тем же. Близость и теснота мгновенно распаляет молодые тела, накаляя температуру вокруг них на добрую сотню градусов. Пару раз перекатившись через брата, Том все-таки исхитряется обездвижить Билла, зависая над его раскрасневшимся лицом. Облегченный вздох, секундное прикосновение губ, и Билл, сверкнув коварным взглядом, хватает колечко пирсинга зубами, осторожно играя с ним, то отпуская, то притягивая к себе, то увлекая в сторону. – Нет-нет-нет, – три выдоха, и жаркое дыхание в шею, легкое покусывание и тихий стон на вдохе. Пальцы жадно забираются под одежду, ногтями проходятся по нежной коже. – Что нет? – улыбается ему в ответ Том, придавливая брата к кровати, и все сильнее трется об него. – Все нет… Время… – тянет Билл и в опровержение собственных слов набрасывается на губы брата, от этой игры все больше хочется рычать, царапаться и кусаться… Удушающая теснота и трение распаляют кровь, заставляют сердце стучать все бешеней, и нечто рвется из глубин сознания на свободу. Том, расслаблено закрывая глаза, погружается в поцелуй, на секунду замирая, что сводит с ума уже возбужденного до предела Билла, вжимающегося в него и изнывающего от желания скорее избавиться от разделяющей их одежды. Резкая вспышка боли, Том широко распахивает глаза – Билл, переборщив с игрой, вцепился зубами в его плечо, одновременно полоснув ногтями по спине. Рефлекторно оттолкнув от себя близнеца, Том ловит его чуть безумный взгляд, вздрагивая от внезапного понимания, и это осаждает Билла. Он с неуловимой скоростью выворачивается из-под брата, выскакивает из кровати, тяжело дыша и не оборачиваясь на Тома. На секунду замерев на кровати, Том нерешительно подходит к напряженному брату, который сейчас подобен перетянутой струне – сделаешь что не так, и она лопнет, больно раня. Руки осторожно ложатся на плечи, сползают к талии, осторожно, но крепко обнимая и не давая вырваться, и даже предатель Время, кажется, на секунду замирает. – Ну что ты? – губы мягко прикасаются к шее сзади, там, где прячется самая первая татуировка. – Не надо, Том, – мучительно выдавливает из себя Билл, пытаясь скинуть с себя руки брата, но тот крепко держит его. Голова гудит, и прежняя нежность борется с какой-то агрессивной страстью, так неистово, что Билл боится сделать лишний вздох, чтобы не покачнуть равновесие. – Билл... – Том, не надо, правда. Я все прекрасно понимаю, я не могу, видишь, не могу справиться даже с этим. Даже когда все хорошо, оно сидит где-то и только и ждет того, чтобы вырваться и причинять боль. – Мы же уже научились с этим справляться… И скоро это закончится, последний рывок, Билл. Теперь, когда мы знаем, что делать, осталось совсем немного. – Осталось совсем немного… – слова медленно слетают с губ, а их значение ложится камнем на сердце. – Том, я не справляюсь, я уже не справился, а что будет потом? Когда мы получим книгу? Что если я не смогу ее не открыть? Что если это все равно победит? Так же вырвется на секунду, только остановить мы это уже не сможем. – Билл… в конце концов, может, заткнешь свой эгоизм и хоть раз подумаешь обо мне? – Том взрывается – слишком долго он это нес, слишком многое терпел. Он резко разворачивает брата к себе, встряхивает, заставляя посмотреть себе в лицо. – Что будет со мной, если ты сдашься? Все жертвы, все раны, вся боль – это что, напрасно было? – Тебе были бы рады в Ордене, я – один из тех, кого Орден преследует и истребляет. Все ясно как день. Почему ты не хочешь это увидеть? Я лорд с того самого вечера в Праге. Смысл бороться, если мы проиграли еще до рождения? – Голос срывается, не выдерживая напряжения. – Единственное, что еще можно сделать – это остановить меня. Пока я сам это понимаю. Пока оно не стало сильнее нас обоих. Пророчество право, отец прав… Вспышка гнева выплескивается в удар по лицу, Билл ошарашено смотрит на Тома, потирая ушибленную скулу. Лицо горит, но это действует отрезвляюще, сводит злобу на нет, вводит в оцепенение, и со звоном пощечины из головы уходят все те глупости, которые еще минуту назад казались единственно возможной правдой. – Прекрати эти сопли, – тихим, севшим от ярости голосом почти шепчет Том. – Мы либо вместе выберемся из этого дерьма, либо вместе утонем, никак по-другому. Мне почему-то нравится первый вариант, думаю, тебе тоже. *** Предзакатное солнце отражается в водах залива, наполняя город длинными тенями и окрашивая его в рыжий цвет. Необычайная тишина царит над водой, в переулках, под соединяющими улицы горбатыми мостами. Сам воздух наполнен предвкушением сумерек и звенит от напряжения, будто целый мир предчувствует приход Ночи, понимает ее значение, и ждет тех, кого она может выпустить. Клетка откроется... и те, кто ее могут открыть, сидят друг напротив друга в узкой гондоле, облаченные в странные костюмы, таинственные и притягательные красотой потустороннего мира, который они собираются потревожить. Билл кажется полностью погруженным в свои мысли, а Том пытается отвлечься, рассматривая проплывающие мимо них старинные палаццо. Они ведь никогда не были раньше в Венеции, однако весь пышный и пестрящий красками заката антураж средневековых улиц кажется блеклым в призме тревоги и ожиданий… Том переводит взгляд на брата, рассматривает костюм и усмехается про себя – даже в игру «найди десять отличий» не сыграешь. Они перестали надевать одинаковую одежду в десять лет, с тех пор как отец стал брать их на задания Ордена – никто не хотел отчитываться перед матерью за разодранные майки и перепачканные джинсы, поэтому они сразу переодевались в то, что привозил с собой отец. Им понравилось различаться, понравилось обладать чем-то особенным и только своим. Интересно, делал ли это отец сознательно? Какая разница… Теперь время совершило круг по спирали, возвращая их к тому, от чего они уходили долгих десять лет… Костюмы, которые на первый взгляд можно купить в любой специальной лавке Венеции накануне маскарада, да и не только, тем не менее, гипнотически привлекают внимание. Темные нити поглощают свет, делая обладателя костюма неуловимым, размывая его, превращая в одну из длинных теней венецианского вечера, наполненного мрачной, даже болезненной красотой. Еще более необычны маски, покоящиеся на коленях, и тот, кто знает чуть больше обычного обывателя, сразу скажет, что есть только одно место, где можно достать такие. Адрес венецианского магазинчика, сдающего напрокат карнавальные костюмы, дал им еще дядюшка Отто при отъезде из Вены. Маленькое, забитое рядами стеллажей и вешалок помещение, приглушенный свет старинных лампадок под потолком и отсвет тусклых блесток, которыми были усыпаны наряды, придавал этому месту какую-то сказочную атмосферу. Внимание близнецов сразу привлекла самая дальняя стена, от потолка до пола увешанная масками. Самых разных цветов и форм, украшенные перьями, жемчугом, стеклянными бусами, позолотой, грустные лица Пьеро и зловещие оскалы Арлекина, безликие, из белоснежного фарфора с зияющей пустотой черных глазниц, и словно ожившие слепки лиц, разукрашенные тонкими посеребренными линиями. Королем по центру стены свисала белая фарфоровая маска с заостренными чертами – Смерть, частый гость всех венецианских маскарадов. – У нее есть свой хозяин, – скрипящий голос с жутким акцентом заставил Тома отдернуть руку. Тут же в темном проеме двери появился тонкий господин и, грациозно пробираясь между заваленными шелково-бархатным великолепием стеллажами, приблизился к близнецам. – Я только… – извиняющимся тоном пробормотал Том, но хозяин оборвал его ледяным высокомерным взглядом. – Ваши костюмы уже заждались вас, – владелец лавки оглядел близнецов с головы до ног, и долгий, немигающий взгляд физической тяжестью оседал на их плечах. В груди всколыхнулось синее пламя страха – откуда? Отто предупредил об их приезде? Навряд ли… они же договаривались… – Вы нас ни с кем не путаете? – переспросил не вынесший длительного молчания Билл. – Я хозяин этой лавки, как до меня были мой отец и дед. Костюмы – моя профессия, молодой человек. C'est ma passion... И когда в этом городе готовится маскарад, как сегодня, я знаю, кто там должен быть. У всех этих костюмов, – он обвел взглядом лавку, – есть хозяева, те, кому суждено их одеть в тот или иной день. Арлекин не будет Пьеро, а Паж Королем. А вот Короли могут переодеться в Пажей, но сегодня ведь не тот день? – бледные губы изогнулись в подобии улыбки, вынуждая братьев натянуто улыбнуться в ответ. – Так кто вы, молодые люди? Время уходит, и пора определяться – Короли или Пажи? – Но ведь выбор уже сделан, и костюмы нас ждут? – Билл выжидающе смотрел на хозяина лавки: ответа он не знал, но речь француза лишний раз убедила его в том, что этим балом будет править Рок, Судьба и никто больше. Медленный жест старика, указывающий на примерочные кабинки, поставил точку в словесной паутине. С вязким, ноющим где-то в животе чувством безысходности близнецы прошли за шелковые занавеси. Два костюма, изысканные в своей простоте покроя – атласные брюки, длиннополые камзолы, расшитые серебряными и золотыми вензелями, сплетающимися в букву «К», и карточная символика, от которой у Тома, еще не забывшего события Праги, по спине поползли мурашки. Король Пик для Билла, Король Червей для Тома, и спорить с судьбой уже не осталось ни сил, ни желания. Билл оглядел свой костюм с ироничной усмешкой, и лишь по мелькнувшей в глазах тени можно было понять, что это спокойствие отчасти лишь фатализм приговоренного к смерти, полностью смирившегося со своей судьбой. Слишком свежа была в памяти та игра, но теперь стало очевидным, что она вовсе не кончилась, просто выросли ставки. Костюм сидел как влитой, но в нем из зеркала на него смотрел уже не Билл Каулитц, а король на ночь, повелитель пиковой масти, хотя его образу не хватало еще чего-то, чтобы стать по-настоящему завершенным. Этим чем-то была черная маска, манящая и притягивающая взгляд, но в то же время абсолютно не запоминающаяся. «Темнее покровов тьмы, тише поступи ночи, рожденная в колыбели забвения…» Чужие слова повисли в воздухе, сказанные ли кем-то вслух раньше, плод ли усталого рассудка? Билл, не задумываясь, отмел пепел прошлого, надевая маску и расправляя плечи. Том же нерешительно вертел в руках маску, приготовленную для него. Под пальцами она как будто ожила, теплый фарфор и атласная отделка изнутри льнули и ластились к руке. «Страсть, обрученная с пороком, и сладострастие, покоряющее сердца…» – сиплый шепот за спиной заставил Тома обернуться, но он успел разглядеть лишь обрывок ускользающей тени. Охватившие его ощущения, когда маска коснулась лица, было сложно передать – легкое томление, невесомость, смешанная с дурманом, шепот тысячи отголосков в голове – тихий балкон с шипами роз, шумная зала и всюду неуловимый аромат сладострастия. В отражении зеркала появился Король Червей. Миг – и терпкий аромат петлей обернулся вокруг шеи, кровь шумела в ушах, глуша обрывки чужих мыслей – прежних хозяев маски? Самой маски?! Том, уже ничего не соображая, вывалился из примерочной, сталкиваясь лицом к лицу с владельцем магазина, сдергивая с себя маску, готовый отбросить ее, словно ядовитую змею. На руку упреждающе легла ладонь хозяина лавки – ледяная, твердая хватка. – Не забывайте, молодой человек, вы должны носить маску, а не она вас, – холодно отчеканил он, разжимая руку. – Не давать ей волю? – раздался гулкий голос у Тома за спиной, а старый француз даже ухом не повел, – не слушать, что она шепчет? – голос приближался, и по спине Тома пополз холодок, когда он заметил пустое место ровно в центре стеллажа с масками. Готовый столкнуться уже с чем угодно, Том оглянулся через плечо, и понял, что слова принадлежали всего лишь его брату, его Биллу, облаченному в темный костюм Короля Пик и черную маску. – Билл, ты как? – с опаской спросил Том, а пустующее место маски Смерти не давало покоя. – Это совершенно напрасно, юноша. Покровы тайн надежно скрывают семью печатями лицо того, кто наденет черную маску Короля, ее губы плотно сомкнуты, и ни слова не просочится сквозь них, – старик равнодушно смотрел на Билла, и Том не знал, чему удивляться больше: силе этой маски или тому, что он прекрасно слышал брата. Даже знаток масок и распорядитель ролей не смог дать никакого объяснения этому факту, но он лишь позволил маленькому огоньку надежды разгореться еще сильнее. Потаенная, спрятанная глубоко от самого себя радость касается губ Тома улыбкой, их связь оказалась сильнее даже темной магии старинной маски, и возможно... возможно само неизбежное уже содрогнулось, предчувствуя их приход. Том переводит взгляд на собственную маску, зажатую в руках – теперь, когда он знает правила игры, вещица по-прежнему нежится в его руках, но уже не пытается перехватить инициативу. Билл сидит рядом, положив голову ему на плечо, его глаза прикрыты, и кажется, что он задремал, черная маска Короля Пик покоится у него на коленях. Показное спокойствие требует колоссальных усилий – внутри Билла все кипит – десятилетняя борьба с самим собой, тончайший сплав отчаяния и надежды, сила Ночи, сдерживать которую все тяжелее и тяжелее. Рассудок благоразумно советует не думать ни о чем хотя бы несколько минут, но мысли снова и снова возвращаются к их плану. И вот, на гладкой ряби канала отражаются воспоминания: как роняет голову на руки Том от отчаяния, осознавая глубину ямы, в которую их кинуло пророчество и собственный отец, как они оба кожей чувствовали приближение людей Ордена, вооруженных до зубов острой сталью, и холодное дыхание пражской нечисти, стремящейся вернуть себе лорда или наказать его убийцу. Вечереет, и вода темнеет, сгущая краски в его памяти: словно невидимые тиски сжали тогда их, и помощи ждать было неоткуда. Жаркие споры, крики, отчаяние, накрывающее с головой, и робкая тихая надежда, отраженная в темных глазах напротив. И снова их только двое, двое против всех: времени, мира, дня, ночи, и больше им ничто и никто не нужен, только немного удачи, чтобы удержать сыплющийся сквозь пальцы песок ускользающего времени. В тот злополучный день, наконец-то разыскав нужное им пророчество, затерявшееся в старом сборнике предсказаний, близнецы поняли, что дальше прятаться от судьбы нет смысла. Выбор был прост как никогда. Всю жизнь скрываться от темного наследства Билла, выигрывать день и проигрывать ночь, чтобы рано или поздно оказаться под крыльями неотвратимости, или превратиться из жертв в охотников, развернуться к року лицом и попытаться взять судьбу в свои руки. – Нет книги – нет пророчества, – объяснял свой план Том. – У нас еще есть шесть дней, чтобы все провернуть. И Билл соглашался. Как бы все не обернулось, сегодня они навсегда покончат с этой изнуряющей, выжигающей все внутри борьбой с собой, которая с каждой секундой все сильнее разгоралась в Билле. Последние лучи уходящего за горизонт солнца на прощанье ласкают фарфоровую кожу сидящего напротив брата, золотят длинные ресницы, касаются алеющих губ. Билл невольно улыбается, сохраняя в памяти этот образ, чтобы, если понадобится, унести его с собой туда, откуда нет возврата. Билл держится, мысленно затыкая шепот теней, уже вернувшихся в его разум, он не будет их слушать, ему не нужны их обещания, рука Тома, сжимающая сейчас его руку – самый надежный якорь в этой странной штуке, которая называется жизнью. Гондола осторожно останавливается у улочки-пристани, расплатившись с лодочником, близнецы сходят на старую мостовую, оказываясь перед крыльцом старинного палаццо. Последний взгляд на Тома, родное лицо, излучающие тепло и уверенность глаза, губы, такие сладкие на вкус, родинка на щеке, которую он обожал целовать, последняя улыбка как признание в любви, и маска закрывает лицо брата, превращая его в Короля Червей. Две девушки, облаченные в ливреи, распахивают перед ними тяжелые двери и склоняют головы, их лица скрыты за масками. Билл ловит себя на остром желании проснуться от этого кошмара, проснуться семилетним ребенком, наперегонки с Томом сбежать по лестнице на кухню, где к завтраку их ждут любящие мама и папа. Внутри их встречает маленький паж в красном костюме и без лишних вопросов провожает внутрь – высшее общество и тут следует общему правилу и встречает по одежке, а костюм от Антуана – лучший пропуск на любой маскарад, даже этот… Их ведут темной галереей, лишенной какого-либо освещения, кроме угасающего позади света дня, и паж, отодвинув тяжелую занавесь, открывает им фантасмагорическую панораму карнавала, на котором маски и лица порой бывает не различить, и никому не известно, что из этого страшнее. Огромная зала, а ведь снаружи особняк казался совсем небольшим, вместила в себя невероятное количество гостей. Черные колонны подпирают неразличимый из-за своей высоты свод, и Том инстинктивно хватает Билла за руку, когда понимает, что внутри этих колонн извиваются в немыслимом танце женские фигуры. Ломаный ритм современной музыки бьет по ушам, сплетаясь с шумом разговоров, криков и смеха присутствующих, сливается в один гул, который тоже, если прислушаться – своеобразная дьявольская музыка, и голова идет кругом, а в маске чертовски тяжело дышать. Не убирая своей ладони из ладони Тома, Билл быстро спускается по ступеням вниз, оказываясь в живом море шелка, парчи, бархата, золота и серебра, горящих в темноте глаз и острых клыков. Он уверенно пробирается сквозь танцующих нелюдей и боится в этот момент только одного – сорваться, ведь лунная музыка уже струится огнем в его крови. Водоворот разряженных и усыпанных блестками тел затягивает, именно тел – некоторые из них уже и не помнят, что такое душа, другие же стараются упорно забыть, на секунду в голове Тома мелькает мысль-предательница, что им отсюда никогда не выбраться, и он бросает быстрый опасливый взгляд на брата. Ноющий страх, что эта мелодия найдет отклик, вплетаясь в шум крови брата, и поглотит его, увлекая за собой и смешивая с толпой, отступает, когда их взгляды встречаются… Слишком много в нем предназначено только ему. А легкие уколы ревности, когда очередной восхищенный взгляд или вздох касается Короля Червей, торопят Билла миновать первую залу и собравшихся в ней. Медальон, спрятанный на груди, становится все горячее, и Том точно знает, что сейчас им нужно повернуть направо, вещь, связанная со старым предсказанием, приведет их к книге, как и было обещано когда-то двумя прорицательницами. Опередить пророчество – их последний шанс выкарабкаться, и эта мысль держит Тома на плаву посреди безумного маскарада. Поток танцующих уже за спинами близнецов, они проскальзывают за алую занавесь органзы, дикая музыка, словно не в силах преодолеть тонкое препятствие, остается позади, а братья оказываются в следующей зале, где царит полная тишина. Остановившись на секунду, чтобы перевести дух, они оглядываются по сторонам. В центре комнаты собрались три существа, в которых с некоторым трудом можно узнать джиннов – ни Билл, ни Том не видели раньше этих созданий, они даже не уверены, были ли они кем-то созданы. Об их способностях известно слишком многое, но в то же время, крупицы из этого – правда. «Опасайся исполнений своих желаний» проносится в голове, и маска Тома снова оживает, нашептывая самые потаенные, сплетенные из сладости, порока и легкой фривольности мечты своего хозяина. Переливающиеся, усыпанные драгоценностями мускулистые тела джиннов кажутся древними истуканами, глаза блестят обсидиановым блеском, и лишь в их глубине таится синий огонек знания и зла. Рассыпающиеся в прах шелка, тлеющие на теле мантии, тающие от прикосновений бриллианты, желания, обращающиеся в проклятья – вот их призванье. Смельчаки пытаются испытать судьбу и перехитрить древнейших, но их тщетные попытки лишь веселят публику, рассевшуюся на мягких диванах и балконах. – Билл, пошли, – Том тянет брата за руку, тот очарован происходящими и не сразу откликается на прикосновение, а Том уже точно знает, что им нужно дальше, хотя отличить собственное желание от голоса медальона почти невозможно. Лабиринт комнат и коридоров, плавно перетекающих друг в друга, и в душу прокрадывается страх, что если им придется убегать, обратной дороги они уже не вспомнят. Борющиеся в языках пламени демоны, комната, наполненная звериными масками с устрашающими оскалами, черная королева в красном кресле, обмахиваясь веером, невзначай манит Тома к себе, но они минуют всех, ведомые все более отчетливым зовом. Сердце ёкает от тревожного предчувствия, когда они попадают в следующую комнату. Откуда-то с потолка мягко падает снег, нежно устилая черный мрамор пола, и медленно окрашивается в цвет крови. Где-то справа за огромным белым роялем сидит маленькая девочка в костюме снежинки и играет что-то воздушное и невероятно сложное, тонкие детские пальчики бабочками порхают по клавишам, а на лице страшнее всякой маски черными отметинами сияют пустые глазницы. Мелодия на мгновение обрывается, чтобы сорвать тихие аплодисменты присутствующих – их здесь совсем немного, и начинается заново. – Ваши Величества, – перед ними в почтенном реверансе приседает маленькая Дама Треф, предлагая им бокалы вина на подносе, – хозяин вечера скоро спустится. «Сон, сон, сон» – повторяет про себя Билл, оглядываясь в поисках выхода, но в комнате только одна дверь – та, через которую они вошли, и огромный открытый балкон, открывающий вид на первый этаж палаццо. – Том, это тупик, – шепчет ему Билл, – ты уверен, что мы правильно шли? – Я уже ни в чем не уверен… – снежинки бесшумно ложатся на раскрытую ладонь и не тают, медальон безжизненной каплей металла холодит грудь. – То есть ты притащил нас… – вспыхивает Билл и тут же умолкает, не уступая себе, и выигрывает первый раунд. Вампиры, именно они правят бал в этой комнате, стайками расходятся по своим местам, у каждой группы свой отличительный знак – эмблема клана, безродному отребью сюда путь заказан. Обводя взглядом собравшихся, Том задерживает его на одной компании, кажущейся ему знакомой, и тут же одергивает брата, обнаруживая на его месте даму в костюме прелестной пастушки. Маска излучает тепло и жизнь, лицо же под ней давно лишено и того, и другого, но дурман сладострастия проникает под кожу, и Том бросает отчаянный взгляд в поисках брата. Билл продвигается сквозь толпу к тем, власть над которыми он получил в тот злополучный вечер в Праге. Мелодия начинает повторяться, нарастая водопадом, пассажи становятся все громче и мощнее, они давят на виски, отзываясь эхом от стен, заполняют собой все пространство. Обрывки разговора теряются в этой жуткой какофонии звуков, не имеющей более ничего общего с музыкой, но все равно Билл почти чувствует кожей свое имя в их мертвых устах. Хлопает крышка рояля, и девочка, бросив все, проворно взбегает по огромной лестнице, где ее подхватывает высокий статный мужчина, повелительный взгляд которого выдает в нем хозяина особняка. – Мастер… – Царевна-Змея становится по левую сторону, – ваш праздник имеет успех, впрочем, как всегда. – Бал еще не окончен, сегодня нас всех ждет нечто особенное, – лорд окидывает торжествующим взглядом зал и ловит удивленные взгляды, затем обращается уже только к ребенку, – ты же любишь сюрпризы, дорогая? Девочка делает быстрый жест рукою, заходясь в бесшумном смехе, а лорд уже передает ее на руки стоящему поблизости Корсару. – Что касается меня, – продолжает хозяин вечера, выдерживая театральные паузы, и это представление доставляет одинаковое удовольствие как зрителям, так и самому лицедею, – единственное, чего я не терплю на своих балах – так это незваных гостей. Последние слова лезвием проходятся по сердцам близнецов, Том еле удерживается, чтобы не сорваться с места к брату на другой конец залы, Билл оглядывается в сторону двери, но все внезапно разрешается, когда вниз по лестнице два лакея приводят связанного человека. – Человеческое отродье… – шипит кто-то слева, мгновенно растеряв весь свой лоск и выдержку, а Мастер продолжает свой спектакль. – Меня всегда забавляли ситуации, когда существа, увлеченные охотой, незаметно превращаются в жертв, – у Билла от слов лорда все еще мороз по коже, он смотрит на крепко сбитого мужчину, вырывающегося из рук двух охранников, и уже знает, что скоро произойдет что-то страшное, и он ничего не сможет сделать. Том бессильно сжимает кулаки, пока по залу проносится волна шепота и смешков, любая попытка помощи равносильна провалу, он ищет взглядом в толпе брата и облегченно вздыхает, заметив, что тот тоже ничего не предпринимает. Том отступает на шаг назад, стараясь ничем себя не выделять из презрительно надменной стаи, ждущей решения своего вожака, мысленно обещая отомстить и за это тоже. Ударом под колени пленника ставят на колени, он оглядывает толпу яростным взглядом, пытаясь скинуть с себя тяжелые руки охраны. – Наказание для чужаков, вторгшихся на нашу территорию, всегда было одно – смерть. Но в такой день можно ведь сделать и исключение из правил? Тебе сегодня повезло, – лорд медленно, почти с любовью, проводит ладонью по покрасневшему от напряжения лицу человека Ордена, – проникнув сегодня на маскарад, ты сорвал куш. Вместо смерти мы наградим тебя вечной жизнью. – Ваша вечная жизнь – иллюзия, – по лицу охотника пробегает тень ужаса, – все вы лишь сборище жалких полутрупов, и даже эти маски не способны скрыть вашу истинную сущность. – Зато скоро ты узнаешь свою, – хозяин вечера эффектно поворачивается на каблуках, окидывая взглядом притихшую толпу, и на секунду Тому кажется, что его взгляд задерживается на Билле, прежде чем на бледных губах появляется не предвещающая ничего хорошего улыбка. Быстрым движением один из вампиров достает кинжал, острие мелькает в воздухе, и из запястья медленно сочится густая кровь – признак древности рода ее хозяина, который уже впился острыми клыками в шею притихшего человека. Дальнейшее происходит слишком быстро, казавшийся обессиленным человек делает резкое движение, на миг вырываясь из цепкой хватки держащих, несколько шагов до балкона, последний взгляд обреченного назад, и он исчезает за перилами. Гости единым порывом спешат к балкону, с которого открывается вид на ту самую первую комнату с танцполом, где растерявшая все человеческое подобие толпа нелюдей разрывает на куски то, что минуту назад было живым человеком. Юноше в костюме Короля Пик хочется закричать, и он благодарен маске за то, что сейчас можно не скрывать своего ужаса, внезапно его шею сжимает чья-то мертвая хватка, и в уши прокрадывается тихий шепот: «У тебя есть то, что принадлежит мне», а затем сознание накрывает темнота… Внезапное беспокойство охватывает вцепившегося в перила балкона близнеца, наблюдающего, как толпа расходится, размазывая роскошными подолами платьев и плащей темную алую кровь по мрамору, вытирает кружевными манжетами испачканные губы и прячет хищные оскалы под масками. Беспокойство усиливается, и красным сполохом летит он по белоснежному залу, усыпанному снегом, пренебрегая осторожностью и распихивая гостей. Но его усилия тщетны, всюду мелькают лишь красные зрачки и пустые глаза вместо родного теплого взгляда. Он зовет его по имени – все равно, никто не сможет услышать его криков, но брат не откликается. Страх окатывает душу ледяной водой, он выбегает из ненавистной комнаты, срывая опостылевшую маску. – Том, где же ты… – растерянность Билла сменяется полуночной яростью, в эту ночь он готов пожертвовать всем, но не братом. Им ведь нужен не он, а Билл. Мысль давит на сердце, пока Билл несется по темному коридору, черт его дернул поменяться костюмами. – Я не могу его надеть, Том, не могу, – Билл отбросил камзол Пикового Короля, как только они оказались в номере, словно тот представлял какую-то угрозу. – Да почему? – Том недоуменно рассматривал брата. – Не могу и все, он вытаскивает из меня всю подноготную, с ним держаться в сто раз тяжелее… – в голосе Билла сквозило неподдельное отчаяние. – И снова Король Пик... – Окей, наденешь мой, – брат со вздохом протянул ему свой сверток с костюмом, – не думаю, что костюм будет сопротивляться, все-таки мы близнецы. – А как же ты? – Меня пиковая масть не пугает, – Том подобрал с пола брошенный костюм, – Только маску каждый берет свою. Так надежнее. «Надежнее, надежнее, надежнее» – Билл бессильно оседает на пол, прижимаясь к стене, он опять проиграл, уступив тогда этому наважденью, и теперь... он сжимает виски руками, вспоминая кровавый всплеск и крик раздираемого охотника, и теперь в их руках Том, по его чертовой вине. Кровь шумит в ушах, кровь поет песнями теней, древняя сила, влитая в новое тело, окончательно просыпается, срываясь с цепей осторожности. – Хватит! – Билл со всей силы ударяет кулаком в стену, по каменной кладке ползут трещины, а на ладони не остается ни царапины. Сегодня ночью пешки станут ферзями, и каждый, кто замешан в этой чертовщине, ответит ему за все долгие годы, каждый, кто тронул Тома хоть пальцем, останется в этой ночи навсегда. Им нужен Билл, и он придет к ним. Бойтесь своих желаний. Билл прикрывает глаза, сейчас он снова пойдет за зовом, за стуком родного сердца. Теплый, подсвеченный лучами заходящего солнца образ брата сам всплывает перед глазами, услужливо подкинутый волнами памяти, и Билл, прислушиваясь к себе, делает шаг ему навстречу. Маска снова темной паутиной окутывает его лицо, сдерживая огонь ярости, опаляющий расступающуюся перед ним толпу, даже не догадывающуюся, как предусмотрительно она поступает. На пути преградой встает запертая дверь, но Билл точно знает, что ему нужно попасть в следующую комнату, все обострившиеся ощущения кричат ему, что если он хочет найти Тома живым, нужно торопиться. Ладонь поворачивает дверную ручку, с хрустом не выдерживает замок, Билл попадает в полутемную комнату, на секунду замирая от удивления. Пространство окончательно сошло с ума: в комнате минимум мебели – лишь пара стульев и простоватый стол, зеркальные пол и потолок, отражающиеся друг в друге бесконечным коридором. На потолке, насмешкой двинутого дизайнера торчат такая же пара стульев и стол. Завороженный этой картиной, он на секунду замирает, но тут же снова двигается вперед, осторожно ступая по стеклянному полу. Билл готов поклясться, что это не просто зеркало, и чем дольше в него смотреть, тем больше оно его поглощает и затягивает внутрь. Он спешит к не желающему приближаться выходу на другом конце чертовой комнаты и не сразу замечает, что в глубине зеркальной поверхности что-то происходит. Что-то двигается внутри, за границей стекла, противореча всем законам логики и физики. Маленькие фигурки мерцают вдалеке, постепенно приближаясь и захватывая все его внимание, когда он вдруг с ужасом узнает их. – Том? – Билл падает на колени, протягивая руку к стеклу, сомнений, что ему показывают его брата, не остается. – Том! Тот его не слышит, его внимание привлекает что-то другое, то, от чего он с ужасом пятится назад, пока не упирается спиной в стену. Его губы что-то беззвучно шепчут, и по телу Билла электрическим током проходит волна страха. Он должен помочь, должен защитить, он бьет кулаком по стеклянной поверхности, но та выдерживает удар без всяких потерь. А еще через секунду Биллу показывают того, кого так опасается вжимающийся в стену Том. Билла. Сердце замирает от ужаса и Билл отказывается верить, что это искаженное жуткой гримасой лицо принадлежит ему, его глаза безжалостны, а губы скривились в издевательской гримасе. И он узнает себя, содрогаясь внутренне, борясь с желанием закрыть глаза и убежать, лишь бы не встречаться с опаляющим ненавистью и гневом взглядом, в котором он теперь отчетливо видит врага. Это не он, это не может быть он, он тут, по другую сторону стекла. Не он хватает Тома за майку, с силой встряхивая, ставя подножку и заваливая на пол. Не его спина по звериному выгибается, когда Том бьет его по лицу. Не он участвует в этой кошмарной драке, где рвется по швам одежда, где разбивается в кровь лицо брата, где Том отбивается от него, как от смертельного врага, слишком яростно, слишком обреченно, чтобы справиться с ним. Не с ним, черт побери, это не может быть он! Не его пальцы смыкаются на шее близнеца, когда Том, красный от напряжения, шепчет одно и то же слово. Билл не слышит, но читает по губам – «ненавижу». А потом Том затихает. Навсегда. Сердце Билла отбивает последний удар и останавливается. Тишина оглушает и достигает критической непроницаемости. В полном оцепенении, не слыша даже собственного дыхания, он наблюдает, как чужак с его лицом поднимается на ноги, вытирая вымазанную в крови ладонь об одежду и равнодушно разглядывая бездыханное тело. «Рано или поздно это бы все равно случилось…» Слова? Мысли? Они приходят из ниоткуда. В самом дальнем, в самом темном уголке души, который он всегда прятал от самого себя, Билл знал, что так когда-нибудь и будет… В диком вопле отчаяния он сползает на пол, сгибается пополам, захлебываясь в собственных бессильных криках, раздирающих его под черной маской с сомкнутыми губами. Боль поглощает все его существо, устремленное туда, за тонкую грань, где бездыханным телом лежит его брат, близнец, которого вместо спасенья он обрек на смерть. Не повинуясь ему, голова запрокидывается вверх, и полные боли глаза различают на пололке отражение, притягивающее его, отрывая от пола, за который он судорожно цепляется, не желая разлучаться с мертвым близнецом. Гравитация выпускает его из своих объятий, и он ощущает, что падает, лишенный ее цепей, падает вверх в затягивающий свод комнаты, не отличимый от ее пола. Зеркальная поверхность холодит кожу лица, Билл собирает остатки сил и приподнимается, опираясь на руки, он не может заставить себя посмотреть наверх, где лежит тело его брата немым, мертвым укором, воплощением его самого главного страха, и взгляд расфокусировано блуждает по полу, где призрачный мир заново выстраивает иллюзию… Из груди вырывается еле слышное «нет», только не опять, второго раза он не переживет, но образы зазеркалья уже обретают свою реальность. Картина становится все четче, обретает свою целостность, и вот уже он, Билл, мечется по чужой комнате, не находя выхода. Незнакомая, неузнаваемая, развороченная в пух и прах комната, и Билл все в той же лихорадке полнолуния. Кажется, еще секунда, и воздух вокруг него заискрится электрическими вспышками, напряжение чувствуется даже через призрачную границу зеркала. А потом оба Билла замирают, когда один из них разворачивается, и в его грудь упирается старый отцовский пистолет, рукоять которого сжимает ладонь Тома. Взгляд брата холоден, ни капли сомнения нет в нем, лишь брезгливость и отвращение к сжигаемому изнутри брату, совсем как у отца. Билл смотрит на Тома и не видит брата, понимающего, оберегающего, он видит чужака из Ордена, видит то, что всегда мечтал вырастить отец, и видит жалкую фигуры жертвы, покорно принимающую свою участь. Последний отчаянный рывок, попытка перехитрить безжалостную судьбу. Билл не слышит выстрела, он только чувствует мгновенную обжигающую боль в собственной груди и горечь предательства того, кому он верил больше жизни. На глаза опускается темнота, а когда она отступает, за зеркальными границами остаются два мертвых тела, два близнеца, два предательства, два исхода, две линии изломанной судьбы и тишина, как ответ на все мучающие вопросы… Не успев оправиться от шока, он замечает, что мертвые фигуры пытаются выбраться из сковавшего их ледяного безмолвия, устремляются к нему навстречу. Пол и потолок стремительно приближаются, сужая зеркальное пространство, и Билл бросается к мелькнувшей вдали полоске света. Комната сжимается, но он уже у двери. И как только она отворяется, выбрасывая его наружу, зеркала сливаются, а бездыханные близнецы обретают друг друга… Хоть и в смерти, но все равно вместе. Перед ним оказывается огромная спиральная лестница, чутье, обостренное до предела, подсказывает, что Биллу нужно подниматься наверх. В бешенной гонке одна мраморная ступенька сменяет другую, он запрещает думать себе о чем-либо, кроме брата. Том жив, он чувствует это, что бы ему ни показали в той комнате, его страхи умерли вместе с фантомами зеркал, а у них с братом еще есть шанс. Том научил его никогда не сдаваться, бороться до последнего, и пора отплатить ему той же монетой. Лишь бы Билл успел. Лестница выводит его на крышу, к темному небу, затянутому быстро бегущими облаками. Как в ту парижскую ночь, о которой Билл ничего не знает, но которая задолго до его рождения определила их судьбу, дуют ветра, завывая между шпилями заграждений. Его взгляд приковывают алтарь с лежащей на нем книгой и стоящий возле него брат, сдерживаемый двумя охранниками. Все эмоции брата надежно скрыты за маской, он внимательно вслушивается в то, что ему говорит лорд. Билл бросается к ним, но чьи-то руки стальными тисками хватают его за руки, грудь, плечи, не давая сделать больше ни одного шага. – Пусти, – шипит он сквозь сжатые зубы, не спуская глаз с брата, но тщетно, даже с его силой он не может справиться с четырьмя верзилами, удерживающими его на месте. – Не мешай, парень, скоро все закончится, – бормочет кто-то у него над ухом. Том уже не боится. Даже тот факт, что они попали в расчетливо расставленную ловушку не вызывает у него никаких эмоций. Да, пророчицы сдержали свое обещание – медальон действительно привел избранника к книге. Да, этот темный лорд, стоящий напротив Тома, следуя подсказке одной из сестер, заставил старика Ренье рассказывать о семи днях вместо предсказанных шести, и они с братом сами пришли в лапы к зверю, не подозревая, что уже поздно что-либо менять. Изощренная шахматная партия, растянувшаяся на несколько столетий, было глупо надеяться перехитрить игроков с вековым стажем, теперь Том это понимает. Судьба уже собирается сделать свой последний ход, и с губ, уставших повторять «шах», наконец-то сорвется желанное «мат», вот только случай снова все спутал, и под маской короля скрывается ненужная им пешка. – Теперь, когда все наконец-то в сборе, – лорд одаривает Билла снисходительным насмешливым взглядом, чтобы повернуться к Тому и обратится уже только нему, – ты должен исполнить свое предназначение. Как бы вы со своим жалким братом не противились этому, ты рожден для этого, мой мальчик. Том делает шаг под одобрительный гул толпы, собравшейся за спиной лорда. Время сжимается в пружину, и Билл делает рывок. Тщетно, железная хватка его стражей держит крепче оков. – Том, какого хрена? – резкий крик, разрывающий завывания ветра, слышит только один человек, – это не твое бремя. Не ты должен коснуться проклятой книги. Том еле заметно вздрагивает, но не оборачивается. Билла он не выдаст, главное, чтобы тот сам ничего не испортил. – Том, это моя судьба. Том, прошу тебя! Не делай этого… Крики Билла разрывают ему душу. Тусклым огоньком тлеет надежда – он коснется книги, и ничего не случится, а пока собравшиеся в зале разберутся, что к чему, и обнаружат подмену, они смогут сбежать, или на худой конец протянуть время, пока не истечет час пророчества. Том не хочет думать о самом плохом исходе дела, он просто хочет уберечь Билла от тьмы, и для этого своей жизни не жалко. Лучше уж он… Огонек надежды тлеет и гаснет, когда Том медленно протягивает руку к старинному фолианту и тонкие пальцы зависают над искусно выкованной пряжкой замка. Будь что будет… Но прежде, чем он успевает что либо сделать, небо озаряется вспышкой света, и темное облако нависает над алтарем, из него показывается сначала длинный нос, а затем и его обладатель в шляпе увенчанной бубенчиками. – Лорд хоть старый, а дурак, – явившаяся рука вытаскивает из дымки плащ, – из двух выбирал, и то не ту птицу поймал. Ничего не понимая, Билл оглядывается по сторонам, скользит взглядом по замершим фигурам Тома, лорда, выпутывается из хватки обездвиженных громил и рассматривает Шута, который заботливо поправляет камзол на застывшем истуканом лорде, затем поворачивается к Тому, стряхивая с его плеч невидимые пылинки. – Как ты это сделал? – спрашивает Билл, пока припадающий то на левую, то на правую ногу Шут ковыляет ему навстречу. – Ну… смотря с какой стороны посмотреть, над временем я конечно не властен, – Весельчак убирает загораживающую путь рапиру стражника, попутно поправляя его шляпу, – но кое-что умею. Тем более, считай, лорд обманул вас на целые сутки, так что со старого проходимца должок. – Тогда нам нужно скорее отсюда выбираться, – Билл было бросается к брату, но под резким осаждающим взглядом Джокера замирает на месте, не в силах сделать и шага. – Сегодня же ночь пророчества, Билл, – втолковывает ему Шут, будто трехлетнему ребенку, – сегодня вы выполните то предназначение, для которого и были рождены. Конечно, я всегда не прочь поспорить с госпожой Судьбой, но в эту ночь, скажу по секрету, – голос Весельчака переходит в доверительный шепот, а левый глаз дружески подмигивает. – Она настроена крайне решительно. – Не понимаю… – Билл растерян, он смотрит только на Тома, боясь, что если упустит его из виду хоть на секунду, с ним что-то случится, – ты сказал «мы»? Рождены? – Ну конечно вы рождены, или ты думаешь, детей аист приносит? Вынужден тебя разочаровать, – Весельчак с притворным участием похлопывает Билла по плечу, – боже, люди, когда вы научитесь хотя бы читать внимательно чертовы пророчества, не то, чтобы толковать. Там же ясно сказано – «близнецы». – Это значит, что Том тоже… – Может открыть книгу. Ты и он, и больше никто, и ровно сегодня в полночь. Но! – Шут приобнял Билла, разворачивая и провожая к алтарю, – дело в том, что выпустить Их на свободу должен именно ты. Это и есть то самое твое предназначение, сила полнолуний, тени и ночные кошмары в одном лице. – Почему именно я, если ты сам только что сказал, что и… – Потому, – перебивает его Джокер, опять не давая договорить. – Потому что вы с братцем в разных командах. Знаешь, равновесие, темная-светлая сторона и прочая модная в этом мире ерунда. Но я болею за тебя, – легким тычком в спину Шутник подталкивает его к постаменту с книгой. Билл задевает плечом застывшего брата, в глаза бросаются замершие в сантиметре от книги пальцы. Кажется, он начинает понимать, к чему клонит карлик. – Что произойдет, если книгу откроет Том? – прерывисто спрашивает он Джокера. – Хм… для вас ничего хорошего… для нас, Билл. – Веселая гримаса исчезает разом, и без кривой ухмылки и хитрого взгляда лицо Шута преображается. – Что происходит с замком, если его открывают не тем ключом? Он ломается. Книга будет разрушена, Врата навсегда заперты, а вы, если и сумеете унести отсюда ноги, долго не протянете. Тени Древних, тех, кого вы оставите зависшими между двумя мирами, будут преследовать вас до конца. Тебе кажется, что до этого вся твоя жизнь была адом? Поверь мне, мой мальчик, это были только двойки бубен… – А если это сделаю я? – Билл обреченно смотрит на фолиант. – Ну это другая сказка. Ты открываешь Врата, Древние вырываются наружу... они долго ждали, и они жаждут власти, крови и разрушений, так что, боюсь, наш лорд зря так радуется. Власть в стане тьмы поменяется, и могу гарантировать, тебе отведется далеко не самое последнее место, не говоря уже о силе. И братишку твоего, – Шут приманивает Билла пальцем, – можно будет рядом с собой пристроить. Древние умеют быть благодарными, поверь мне, я-то помню… Как ни крути, перспективка заманчивая. На одной чаше власть и жизнь под защитой тьмы, на другой ночные кошмары и вечная борьба. А теперь решай, Билл. Держать этот момент времени на паузе дело довольно хлопотное. – Шут отступает от него на шаг, закидывая себе на плечо мантию тем самым смешным жестом и в последний раз подмигивая ему. Мысли лихорадочно сменяют друг друга. Есть ли тут вообще выбор? Открыть эту чертову книгу самому, чтобы от них, наконец, отстали, впервые за всю жизнь почувствовать себя в безопасности, и какая к дьяволу разница, что они окажутся на стороне тьмы? У него будет Том, ему пообещали, а все остальное не имеет значения. Кроме одного. Кроме того взгляда, которым посмотрит на него брат, когда узнает, какой ценой куплены их жизни. Билл уже видел этот взгляд, в зеркальной комнате иллюзий, за секунду до того, как Том нажал на курок… Но позволить брату открыть книгу – это превратить их жизнь в вечное бегство, в вечный страх, до конца, который не заставит себя долго ждать, как предупредил его Шут. Голова разрывается, а время с глухим ударом сердца оживает, и ошарашенный Том задерживается над книгой, не понимая, как Билл оказался рядом с ним. Время возвращается, и Билл слышит, как стрелка в медальоне отбивает последние секунды, чувствует силу, рвущуюся наружу, ее ярость и нетерпение, он видит подбирающиеся из углов тени, впервые видит их четко. Его рука перехватывает руку брата, и он краем глаза замечает кривую улыбку Джокера, перекидывающего колоду карт, узнавая каждую картинку в ней, и удивленное лицо лорда, за спиной которого уже притаилась белоснежная фарфоровая маска. Их больше и они сильнее, голоса теней зовут к себе, а Древние стонут, требуя свободы. Тучи расходятся, в небе появляется полная луна, разгоняющая жидкий ток вен еще сильнее, и Билл отпускает руку Тома. – Не в этот раз, твари… Том дотрагивается до древней печати, мимоходом удивляясь, как легко она открывается от простого прикосновения, в голове мелькает шальная мысль, что все пророчество – не больше, чем неудачная шутка. И в этот момент, словно услышав его мысли, книга оживает под пальцами и распахивается на первой странице от толчка изнутри, Том успевает заметить ликование проклятого лорда, побледневшего от страха брата, неизвестно как оказавшегося рядом с ним… а затем мир сходит с ума… Старинные символы вдруг разом слетают со страниц, вырываясь на свободу черным вихрем, и тени рвутся к ним, чтобы слиться и родить новую силу – безжалостную, темную, жаждущую жертв и власти. Тьма накрывает все, и свет луны меркнет, когда темные крылья невидимых существ заполняют небо. Черный столп мрака, взметнувшись от книги, смерчем начинает разрастаться, и Билл чувствует их ненависть и голоса, обращенные к нему, а Том лишь чувствует боль и опустошение, словно тьма выжигает его душу, не давая убрать руки с книги, высасывает его жизнь. Видя это, Билл бросается к брату, чтобы оттащить его подальше от постамента с книгой, но, только дотронувшись до плеча, чувствует, как его отбрасывает в сторону подобием взрывной волны, и в этот же момент, Том, не в силах сдержать этот огонь, гуляющий по его венам, кричит от дикой боли, но никак не может расцепить собственные пальцы, сжимающие книгу против воли. Ее ветхие страницы чернеют под его ладонями, занимаясь огнем, и тьма, поняв, наконец, который из близнецов открыл книгу, издает нечеловечески оглушающий, заполняющий ужасом рык ненависти. Тени Древних, так и не успевшие обрести плоть, слившись со своими хозяевами, загораются огнем вместе со страницами книги. Пол под ногами ходит ходуном, небо раскачивается из стороны в сторону, угрожая обрушиться на голову, обезумевшие от отчаяния тени, сгорая, набрасываются друг на друга и тех, кто собрался в эту ночь на крыше встретить пророчество. Огонь слепит глаза, обжигает кожу, пепел забивает легкие, где-то слева падает лорд, за свою ошибку он заплатил вырванным сердцем, но все это не интересует Билла, отшвыривающего от себя полыхающие тени и продвигающегося к брату. Он должен вытащить его во что бы то ни стало. Горящие твари в агонии скопом накидываются на предателя, мешая пробраться к брату, но Билл проворно уклоняется, расплачиваясь за каждый метр клоком одежды и царапинами. Его маска давно сорвана, и под клочьями некогда роскошного костюма Короля Пик кожа горит огнем от прикосновений тьмы и острых когтей. Когда он подбирается к Тому, то находит его уже мертвенно-бледным как полотно и не реагирующим на окрики. Билл дергает его изо всех сил, и его словно бьет током – он чувствует все, что терзало брата, пока его руки держали проклятый манускрипт. Выжигающая пустыня тьмы, опаляющий огонь ада, пустота… то, чем и должен был стать мир, выпусти всю эту веселую компанию другой близнец. Книга в руках Тома рассыпается в прах, и следом за ней облаками пепла взрываются тени, заполняя все пространство черными хлопьями, а обессиленный брат падает на руки Биллу. Мраморные плиты под ногами расходятся, весь особняк трещит по швам, не в силах пережить поражения. – Нам нужно выбираться отсюда, – кричит Билл Тому, не замечая, что тот без сознания. Он тащит его буквально на себе сквозь удушающий едкий дым, спотыкаясь о трупы бывших триумфаторов, вниз, по рушащейся лестнице, уворачиваясь от падающих колонн, сквозь толпу мечущейся в панике нечисти, по лабиринту комнат первого этажа, отыскивая верный путь только благодаря своему чертову чутью… Впервые он благодарен этой нечеловеческой силе, в одиночку он не вытащил бы повисшего на нем Тома, не вынес бы его сквозь бесконечные коридоры и анфилады, обваливающиеся прямо за их спинами. Спасительный выход уже близко, Билл его чует и, отталкивая ощерившихся стражников, утерявших все достоинство, выскальзывает на набережную. И палаццо, словно ожидавшее, когда они выберутся, с грохотом оседает в черную воду, поднимая клубы пыли и хороня вместе с собой всех свидетелей этой бешеной ночи. Билл падает на мостовую вместе с братом, в отчаянии рассматривая его восковое лицо, плотно сомкнутые веки, обескровленные губы. – Том, Том… – тихо зовет его Билл, осторожно прикладывая ладонь к груди и с облегчением ощущая, что под пальцами медленно бьется сердце. – Том…– пальцы касаются лица, кожа у Тома ледяная, и это странное чувство, которое было с ним от самого рождения, эта тонкая ниточка, всегда связывавшая их между собой, кажется, вот-вот разорвется. – Том, прошу тебя… – Билл снова не знает, что ему делать… Будь на его месте брат, он бы обязательно что-нибудь придумал, а он… – Ты ему уже ничем не поможешь, – в ободранной мантии и с опаленными волосами на мостовой стоит Шут, который, вопреки всем событиям, явно не утратил веселого расположения духа , а также успел прихватить шляпу лорда. – А что поможет? – Билл отрывает взгляд от лица брата, теперь он согласен на любые условия. Джокер опускается на корточки рядом с Биллом, и на его лицо ложится хмурая тень, когда он разглядывает едва дышащего Тома. Его руки приходят в движение, на одной из ладоней появляется толстая колода – странная такая – одни карты в ней еще совсем новенькие, другие истрепались настолько, что невозможно различить ранг и масть, карты мелькают между ловкими пальцами Шута, он тасует их с мастерством самого пропащего шулера, и это зрелище буквально гипнотизирует. Руки Джокера резко замирают, щелчок пальцев, Билл вздрагивает, а старый проходимец сжимает единственную карту – Короля Червей. И тут же Билл в каком-то тумане видит, как рядом с картой мелькает белоснежная фарфоровая маска. – Отдай ее мне, – его голос дрожит, и он приподнимается, с трудом держась на ногах. – Нет-нет, я уже обещал эту карту кое-кому, уж больно она пригляделась. Пиковых королей у него хоть отбавляй теперь, а с червями вечно проблемы, – Шут вздыхает и картинно разводит руками, но тут же меняет напускное сожаление на хитрый блеск в глазах. – Зато мне за это кое-что обещали. – Я отдам свою в обмен на эту. – Билл ни секунды не раздумывает. – Твою он сейчас не возьмет, даже если попросишь, да и я тоже. О тебе даже слышать в ближайшее время не хотят, такую же ночь всем испортил. – Слушай, какого черта?! – Билл не выдерживает, хватая Шута за ворох одежды. Его брат умирает, а эта скотина тратит его время на издевки. – Какого черта ты вообще тогда пришел? – Ладно-ладно. Раз ты у нас такой сообразительный оказался, чего раньше в тебе не замечалось, – Джокер начал было снова, но взгляд Билла красноречиво дает понять, что лучше перейти к делу, – есть у тебя одна вещица. Еще с Праги присмотрел… – Зачем он тебе? – пальцы Билла осторожно проникают под ворот рубашки Тома, поддевая тяжелый старинный медальон, уставший рассудок попутно отмечает, насколько холодна грудь брата. – Он ведь уже выполнил свое предназначение… – Если часы отбили полночь, это не значит, что они больше ее никогда не отобьют. И, по-моему, он очень шел к моей мантии когда-то давно. – Твоя мантия похожа на кучу дерьма, – Билл осторожно приподнимает тело брата, укладывая его голову себе на колени, пальцы рассеяно перебирают его дреды, потом расстегивают застежку медальона. – Что будет с картой Тома теперь? – рука Билла с зажатым в ней медальоном замирает над ладонью Шута. Джокер передергивает плечами: – Потеряется в колоде… За всеми картами не уследишь, их у меня знаешь сколько… – То есть ты можешь делать с ними что хочешь? Тогда где гарантия, что ты ничего не сделаешь с моей или его картой, когда получишь вещь? У тебя медальон, а у меня обещание обманщика и пройдохи? – Потому что я не враг тебе, – улыбка Джокера на сей раз выходит грустной. – Мне казалось, ты на их стороне… – Я Джокер, шутник, весельчак, для кого-то да, пройдоха, но я никогда не был ни на чьей стороне, я не раб Древних, я не слуга тьмы. Было бы забавно, выпусти ты веселую компанию и исполни пророчество, некоторое время было бы чертовски весело, никаких правил, как когда-то давно, еще в моей молодости, но мир пожелал остаться прежним. И сейчас ты – мой король, так что сам понимаешь, – карлик склоняет голову, и Билл поражается тому, что древние глаза исполнены грусти. Он медленно протягивает ладонь с медальоном карлику… – Неужели это никогда не закончится? – восемнадцатилетний парень встречается взглядом с древним воплощением хаоса, и кажется, что глаза у них одного возраста. – Ну я тебе говорил, тебя так просто никто не отпустит, правда, с костерком тебе подфартило, любит тебя эта сучка, так что некоторое время даже спать спокойно сможешь. Ладно, давай мне свою железку, и пойду я, а то это уже фарсом попахивает, нам еще обняться тут не хватало… Да и братец твой, глядишь еще, пока мы болтаем, сам в колоду сыграет. Медальон падает в протянутую ладонь, и голова Тома дергается, будто тот только и ждал этого момента, он заходится в сильном надсадном кашле, выдыхая угольные хлопья пепла. – Господи, Том, спасибо, спасибо, спасибо… – Билл сам толком не понимает, кого он благодарит, все его внимание поглощено братом, бледным и дрожащим в его руках, безостановочно кашляющим черной пылью, но живым. Разве что-то кроме имеет значение? Том судорожно цепляется за брата, его бьет озноб, а руки Билла на груди кажутся горячими, и от них по венам разливается тепло и жизнь. Пока он пытается понять, что произошло, почему Билл так в него вцепился и откуда он тут, его взгляд падает на собирающегося смыться Шута. – Это же он, он!.. – Том пытается что-то сказать, дергая Билла за руку и приподнимаясь. – Эй, успокой-ка нашего героя, – Джокер обращается только к Биллу, – никакой благодарности. Пойду-ка я, пока тут не заиграла музыка и не запели птички. Все равно ничего интересного тут пока больше не предвидится. Вот люди, даже эту ночь испортили своими хеппи-эндами. Хоть Макбета перечитывай. Продолжая бормотать себе под нос, Джокер неспешно хромает прочь от них по каменной набережной, и постепенно сквозь него прорываются первые упрямые лучи восходящего солнца, а фигура Шутника тает ночным миражом под светом возрождающегося дня. – Это конец? – сиплый от долгого кашля голос Тома почти не слышен, он так и сидит на набережной, не в силах встать, и греется в объятьях брата. – Да. А в голове лишь проносятся слова Шута. Новый день занимается над городом, кажется, сам удивленный своему появлению на свет, и только Билл знает, чего он стоит. Сколько пришлось заплатить и еще придется за эти робкие лучи света, молочную дымку, розовеющее небо, рассвет взаймы и куча неоплаченных счетов. – Даже не верится… – тихо произносит Том, откидывая голову на плечо брату и наблюдая за восходом солнца. – Неужели мы сделали это? – целая жизнь остается позади, жизнь, приучившая не верить в счастливый конец, жизнь, держащаяся только на отчаянной надежде загнанных в угол, бегство, борьба, неужели все это закончилось? Том просто еще не может осознать этого, усталость, опустошенность, капелька счастья и умиротворение, постепенно заполняющее его душу – это все, что он сейчас чувствует. А еще что-то теплое, родное и нежное, что-то, что можно почувствовать, лишь сидя в объятьях брата. – Мы сделали это, – подтверждает Билл. – Как ты мне и обещал… Он расскажет ему потом все, как есть, но сейчас, сегодня, они будут праздновать победу, еще один вырванный из глотки у жизни день. Том поворачивается лицом к нему и счастливо улыбается… Билл осторожно касается уже теплой скулы брата губами – тонкий слой пепла и пыли не мешает ему насладится близостью, губы мягко скользят к губам, когда издалека доносится робкий звук колокольчика, и на улицу из соседнего переулка высыпают люди, разряженные в аляповатые карнавальные костюмы... Билл с разочарованным стоном утыкается в плечо брата, тихо смеясь ироничности происходящего. Где-то далеко Шут радостно выкидывает на стол карты, тихо посмеиваясь: – Ну уж нет, портить мои расклады еще и поцелуем я не дам, – он опрокидывает рюмку крепленого, на время откидывая двух королей в конец колоды и задумчиво глядя на замерший циферблат, начинает что-то тихо напевать себе под нос. Билл помогает Тому подняться на ноги, и уже через минуту их подхватывает людской поток. Человеческий смех и веселая мелодия уличного скрипача, дерзкое, слепящее глаза солнце, раскрашивающие столицу карнавалов в подобающие ей яркие краски, распахивающиеся навстречу свежему утру ставни старинных палаццо, первые туристы, увлеченно фотографирующие шумную процессию... Древний город просыпался, потягивался ото сна, вспоминая интересный ночной сон о странном пророчестве, и улыбался новому дню так же, как улыбались блуждающие по его узким улочкам два молодых парня в потрепанных костюмах карточных королей. А вечером они будут праздновать, забывая обо всем, хмелея от вина как от тролльего эля, топя солнце в высоких бокалах и водах залива, зализывая раны и стирая усталость ласками, задыхаясь в объятиях тихой ночи. Том будет удивлен затишьем темных глаз, Билл, улыбаясь, пообещает ему как-нибудь проиграть свое тело инкубу, раз брат так привык к безумию ночей. За что получит шутливый удар локтем в бок и предупреждение о том, что Том не позволит Биллу играть на то, что принадлежит ему. И в их мир снова вернется свет, а полнолуния не будут иметь былой власти, и тьма отступит, пока сердце старинного медальона не начнет новый отсчет… |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков