Open your eyes

Часть 4.

…Игра была тяжелая, не в пример предыдущим. Им пришлось выложиться на все сто процентов, соперники зубами вырывали мяч у них из-под носа. Несмотря ни на что, команда Вульфа выиграла в баскетбольном блоке соревнований, пусть и с минимальным отрывом, но всё-таки выиграла.
Том чувствовал себя ужасно вымотанным, но невероятно счастливым. Как ни крути, а победа грела сердце. Тренер был доволен едва ли не больше своих подопечных, обнял каждого по очереди и объявил, что завтрашним вечером все обязаны присутствовать на большом праздничном банкете, что будет проводиться в специально зарезервированном для данного мероприятия ресторане. Ребята дружно покивали и разбрелись по раздевалке, выуживая из сумок полотенца и сменную одежду: к их великой радости в этом спортивном комплексе не пожалели денежных средств на душ.
Билл выловил Трюмпера на подходе к оному, бесцеремонно затащил в угол и прижал к стене, жадно впиваясь в губы. Тому, конечно, весьма импонировало такое поведение внезапно осмелевшего парня, но по коридору то и дело сновали его сокомандники, а попасться «на горяченьком» ему вовсе не хотелось.
- Поздравляю, - прошептал Каулитц где-то у самых его губ, и баскетболисту вмиг стало плевать на всех и сразу. Кроме Билла, конечно.
- Эй, я же грязный, - всё-таки попытался спасти положение Том. – От меня пахнет пóтом…
- Меня это заводит, - мурлыкнул юноша, притираясь к нему бедрами. Разум его жертвы медленно, но верно отъезжал на задний фон. – У тебя какие-то совершенно нереальные феромоны…
- Ты в курсе, что здесь была эта твоя София?
Билл потрясенно отшатнулся назад, но Том с возмущенным пыхтением снова прижал его к себе.
- Что она здесь забыла?
- Нажаловалась моему тренеру, что я отбил у нее парня, - он весело рассмеялся. – Вульф почесал в макушке и сказал мне выпроводить ее отсюда. Операция прошла удачно.
Брюнет облегченно вздохнул и нехотя отстранился.
- Ладно, так уж и быть, принимай свой дурацкий душ. Но потом ты пойдешь со мной.
- Куда? – удивленно вытаращил глаза Том. – Мне нужно дождаться конца соревнований, потом будет награждение…
- Это не займет много времени, - пообещал Билл, интригующе подмигивая.
- Ну… хорошо. Подожди меня здесь, окей?
- Ладно-ладно.
Баскетболист быстро огляделся, убеждаясь, что поблизости нет нежеланных свидетелей, быстро чмокнул парня в губы, заодно перемазавшись в липком сладком блеске, и юркнул в душевую.
Он с наслаждением смывал с себя пот и пыль. Из головы не выходил проникновенный шепот Билла; внизу живота знакомо заныло. Том закусил губу и обхватил уже напряженный член рукой. Ему хватило нескольких резких движений: перевозбужденное после игры и интимной близости с Биллом тело не нуждалось в долгих ласках. Парень расслабленно выдохнул и выключил воду.
Каулитц стоял там, где его оставили. При виде посвежевшего Трюмпера он расплылся в улыбке и спросил, галантно подавая руку:
- Пойдем?
Баскетболист нимало возмутился унижающему его мужское достоинство жесту и смерил юношу недовольным взглядом. Тот мигом исправился, зацепил Тома под локоть и пара, воровато оглядываясь, прошмыгнула к запасному выходу.
На улице было безветренно, а оттого особенно душно. Уже через пять минут ходьбы одежда начала неприятно липнуть к телу, тактично намекая, что было бы не плохо найти местечко попрохладнее. Том просто умирал в дюраге и кепке, дреды жарко щекотали шею, и всё, что он сейчас хотел – это упасть в какой-нибудь пруд. Желательно без вреда для здоровья и общественного порядка.
- Долго еще? – спросил он, всем своим существом надеясь на отрицательный ответ.
- Нет, почти пришли, - судя по всему, небо вняло его мольбам.
Они прошли под арочным входом, ступая под сень деревьев какого-то парка – Том не успел прочитать названия. Прохлада приятно лизнула разгоряченную кожу, оба юноши блаженно вздохнули. Билл повертел головой, вспоминая дорогу, и, удовлетворенно хмыкнув, повел баскетболиста по вымощенной камнями дорожке. Они всё больше углублялись в парк, пока не вышли к небольшому пруду. Каулитц кивнул на молчаливый вопрос Тома и подвел его к самому ограждению. В прозрачной воде плескались крошечные рыбки, а на выложенном мозаикой дне виднелись многочисленные монетки. Очевидно, это было одним из мест паломничества туристов.
- Говорят, если бросить в этот пруд монетку и загадать желание, то оно обязательно сбудется, - сказал Билл, таинственно улыбаясь. – Но загадывать нужно только то, о чем действительно мечтаешь, ведь пруд не будет размениваться на мелочи.
Трюмпер повернулся к юноше, уже понимая, на что тот намекает. В сердце снова поднялась волна неконтролируемой и нескончаемой нежности; он притянул его к себе, сцепляя руки на талии, и уткнулся в шелковистую сладость волос.
- Тебе есть, что загадать, Том?
- Да, - прошептал он, касаясь губами изгиба уха: ему очень не хотелось разрушать мистическую тишину места. Он отстранился, выудил из кармана монетку и, не раздумывая, бросил ее в воду.
«Я хочу быть с Биллом».
Брюнет повторил его действие и развернулся, смотря на парня хитро прищуренными глазами.
- Ну?
- Что? – нахмурился тот.
- Ах, да, - притворно спохватился Билл. – Разве я не сказал, что после ритуала нужно обязательно кого-нибудь поцеловать?..
- Хмм… - протянул Том, с трудом сдерживая улыбку. – «Кого-нибудь»? Что ж, пойду найду подходящую кандидатуру…
- Засранец, - произнес Каулитц на выдохе и притянул его к себе за ворот майки. – Подходящую кандидатуру, значит?..
- Она передо мной, - ухмыльнулся тот, раскрывая губы брюнета языком. Он сдался без боя, податливо выгибаясь в обхвативших его руках, трепетный и жаркий одновременно. Крышу срывало ураганными порывами страсти, это было неконтролируемо, подобно природной стихии, и сметало все преграды на своем пути. Для них мгновенно перестали существовать такие понятия как «время» и «место», осталось одно-единственное «мы», которое было гораздо сильнее всего остального.
Том чувствовал прохладную бусинку пирсинга в языке Билла и тихо сходил с ума, позволяя ему безнаказанно хозяйничать у себя во рту, щекотать нёбо, обводить кончики острых резцов. Ему хотелось повалить парня прямо тут, на какую-нибудь закрытую деревьями лавочку, зацеловать и заласкать так, чтобы тот сгорал под ним от желания и нетерпеливо постанывал, прося о большем.
Они с трудом оторвались друг от друга и некоторое время просто стояли, сцепившись руками и смотря одинаково безумными потемневшими глазами. Легкие разрывало от нехватки воздуха, но, черт возьми, это было такой мелочью по сравнению с обжигающей вспышкой страсти.
- Нам надо остановиться, - прохрипел Билл, загнанно дыша. Том мысленно обозвал себя похотливой скотиной и расцепил пальцы.
- Прости, - пробормотал он, едва не добавив искренне-детское «Я больше не буду».
- Да нет же, идиот, - закатил глаза Каулитц. – Я… я не против. Но не здесь, хорошо? Это, по-моему, совсем дико. Вечером… ладно?
Баскетболист почувствовал, как сердце сделало тройное сальто и прыгнуло куда-то под самое горло; по крайней мере, колотилось оно именно там.
«Билл согласился. Билл согласился, - неверяще повторял про себя он. – Бл*дь, и как мне теперь жить до вечера?!».
Юноша сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить некстати расшалившиеся нервы, и кивнул.
- Как скажешь, малыш.
Билл солнечно улыбнулся, прижимаясь к теплому боку любимого. Том счастливо вздохнул и коснулся губами его щеки. В самом деле, куда им торопиться? В клепсидре еще достаточно воды.

***

Они прошлись по оживленным улицам Гамбурга, попутно заглядывая во всевозможные магазинчики и периодически вынося оттуда по одному-двум фирменным пакетикам. Билл оказался настоящим шопоголиком, увлеченным скупкой нужных и ненужных ему украшений, ремней и еще Бог знает чего до закатывающихся в экстазе глаз. Поначалу Том не высказывал своих мыслей по этому поводу, даже платил сам, но когда парень начал облюбовывать бриллиантовое и, несомненно, женское кольцо за символичную цену в три тысячи евро, его нервы сдали, и он увел его, маньячно скалящего зубы, подальше от бутиков и вывесок «Распродажа! Только у нас!».
Он облюбовал кафе на углу перед перекрестком и кивком головы предложил Каулитцу посидеть там. Времени было еще мало, до награждения оставался целый час, поэтому они могли проводить время в свое удовольствие.
Том сидел, откинувшись на мягкую спинку стула, и внимал рассказу Билла о своей работе, модельном агентстве, конкуренции и принципе «Каждый твой друг – потенциальный враг». Он слушал его вполуха, всё больше ловил взглядом каждое движение: вот тонкие пальцы обхватывают ручку чашки, черный лак на ногтях блестит в отсветах из окна, он делает глоток горячего карамельного латте, довольно жмурится, ставит чашку обратно. Изящная кисть взлетает в воздух, он небрежно смахивает с глаз челку, убирает прилипший к губам волосок и улыбается. Том улыбается тоже: простодушно, открыто и совершенно по-идиотски.
- Ты меня совсем не слушаешь! – возмущенно воскликнул Каулитц и сложил руки на груди.
- Прости, но меня отвлекают такие нюансы, как твои подведенные глаза и родинка на подбородке, - не стал лукавить баскетболист. Брюнет фыркнул, зардевшись, и отпил еще немного латте. Ему несомненно льстило такое внимание, и он даже не думал обижаться. Том смотрел на него абсолютно влюбленными блестящими глазами, и в какой-то момент он понял, что его собственный взгляд – точно такой же. Ему было плевать.
- А давай пропустим твое дурацкое награждение? – выпалил он.
Трюмпер удивленно вытаращил глаза.
- Это еще что за рецидив? Я не могу, мы же…
- Помимо тебя в команде еще полно человек, - отмахнулся Билл. – Нет, я понимаю, что ты – номер один среди них, и наверняка работаешь лицом, но послушай: если ты действительно уедешь послезавтра, то что останется у меня? Только воспоминания. Я хочу, чтобы их было больше.
«Нет, не одними воспоминаниями я буду жить, - мысленно добавил он. – В моем сердце будет болезненно цвести влюбленность в тебя».
- Кто сказал, что я еду? – усмехнулся Трюмпер. – Но ты прав, нам нужно провести как можно больше времени наедине. К черту это награждение.
Брюнет радостно захлопал в ладоши, а баскетболист тем временем уже набирал номер тренера.
…Сказать, что Вульф был рассержен – значит, подло промолчать. Он рвал и метал, его не смягчила даже вырванная зубами победа. На второй минуте однотонного ора в динамик, Том меланхолично зевнул, отключил телефон и швырнул его обратно в сумку.
- Какие у нас планы? – поинтересовался он, игриво приподняв брови.
- Кино, набережная и распитие спиртных напитков! – воскликнул Билл, поднимаясь на ноги.
- Ооо, последнее мне нравится. Надеюсь, оно будет проходить в приватной обстановке?
- Более чем, - ответил Каулитц, томно закусив губу.

***

За что Том любил дневные сеансы – так это за малое количество посетителей и возможность выбрать место себе по душе. Они купили по среднему стакану колы, огромный пакет сырного попкорна, хотя оба знали, что не съедят и половины, и устроились в самом центре зала. Места были идеальные: не слишком близко, но не чересчур далеко, а звук из колонок не бил по барабанным перепонкам. Они взяли билеты, не глядя на название фильма, но, судя по обилию держащихся за руки парочек, это была мелодрама. Билл смущенно потупил взгляд и втянул голову в плечи.
- Расслабься, - прошептал ему Том и нежно огладил пальцами тонкое запястье. – Сегодня ты – моя девушка.
Каулитц не обиделся; как ни странно, его совершенно не коробило собственное сходство с представительницами слабого пола. Он никогда бы не признался вслух, что считал это одним из своих достоинств и нагло им пользовался, молчаливо улыбаясь водителям такси, которые великодушно «забывали» про плату и провожали его вслед осоловевшими взглядами.
Погас свет, и в зале притихли.
Всё что мог делать Том – это смотреть на беззаботно хлопающего ресницами юношу рядом, в то время как в голове его билась одна-единственная мысль, начинающаяся со слов: «Сегодня вечером…». Он предвкушал. От осознания того, что на часах не больше пяти он начинал изнывать от нетерпения. Это было выше его: перед глазами сами собой всплывали красочные картины выгибающегося под ним Билла.
Он сделает всё, чтобы эта ночь стала самой прекрасной в их жизни. Иначе и быть не может.
Каулитц тихо засмеялся происходящему на экране, и Том не сдержался от улыбки. Он накрыл ладонью покоящуюся на подлокотнике руку парня и сжал тонкие пальцы. Позже, всё позже. Он будет смаковать каждую секунду рядом с ним и беспрекословно ждать. Какое удовольствие без ожидания?

***

- Чтобы я хоть еще раз прошелся по этой набережной?! Да ни за что! – воскликнул Билл, пересекая порог собственной квартиры. Он витиевато выругался, спинывая, казалось, приросшие к ступням кеды и поплелся в зал, где незамедлительно упал на диван. Он простонал, чувствуя, как ноют после долгой прогулки ноги, и блаженно растянулся во все свои сто восемьдесят три сантиметра роста. Том прошел следом, столь же утомленный их романтическим лицезрением озера Альстер, и устроился прямо на полу, благо, тот был устлан мягким ковром. Задней мыслью парень подумал, что на его одежде останутся ворсинки, но эта глупая бытовая проблема сейчас казалась удивительно ничтожной. Он помассировал уставшие ноги, размял ступни и оперся спиной о диван, прикрывая глаза. По щеке скользнула изящная кисть: Билл мягко огладил высокую скулу и слегка сжал пальцами подбородок. Трюмпер рассеянно улыбнулся, расслабляясь под ненавязчивой лаской. Этот юноша творил с ним что-то совершенно невероятное, даря неземное тепло и не прилагая при этом ровно никаких усилий. Баскетболист снова почувствовал накатывающую на него всепоглощающую нежность и наугад ткнулся губами в руку.
- Мы забыли купить вино… - запоздало спохватился он.
- Думаешь, у меня дома не найдется лишней бутылочки? – поинтересовался Каулитц, хитро улыбаясь.
Он поднялся с дивана и удалился на кухню. Послышался звук отодвигаемых ящиков.
Том повертел головой, отыскивая глазами пульт, нашел оный завалившимся под журнальный столик и щелкнул кнопкой, включая телевизор. Центральные каналы все как один крутили новости, которые абсолютно не подходили на роль ненавязчивого звукового сопровождения. Парень хмыкнул, переключая репортаж о «проходящей в Гамбурге спартакиады» на музыкальный телеканал. Комнату наполнило пение какой-то попсовой певички, Трюмпер убавил звук и перебрался на диван.
Билл вернулся через полминуты с бутылкой белого вина в одной руке и тонконогими фужерами в другой.
- Это еще не всё, - сказал он в ответ на загоревшийся взгляд баскетболиста. Фраза несказанно интриговала.
Брюнет задорно подмигнул, поставил принесенное на предусмотрительно подвинутый Томом столик и снова скрылся на кухне.
Том поправил ворот майки, разгладил на коленях джинсовые складки и заново перехватил дреды в хвост. Он чувствовал себя эдакой девицей на выданье, и это казалось ему настолько глупым, что он всерьез забеспокоился, не испортит ли вечер своей чрезмерной нервозностью. Он попытался вспомнить, когда в последний раз так сильно волновался: кажется, это было в третьем классе, когда ему выпало играть главную роль в школьном спектакле, и он забыл свои слова. Тот позорный миг намертво отпечатался в его памяти: деревянный помост сцены, двое прожекторов, некстати светящих прямо в глаза, аляповатые декорации и он, неестественно выпрямленный, словно проглотил шест, с застрявшим в горле комком. До чего же ему было стыдно! С той поры он больше ни разу не участвовал в общественных мероприятиях, если не считать спортивных соревнований. По сути, именно они излечили его от своеобразной социофобии.
Второй заход ознаменовался принесенными закусками. Том с восхищением смотрел на то, как Билл расставляет на столике тарелки с причудливо нарезанными фруктами и забавное канапе, и не мог перестать поражаться его, казалось бы, неиссякаемым талантам.
- Ты невероятен, - сказал он почему-то шепотом, словно боясь спугнуть стоящего перед ним юношу, эфемерно-прекрасного в своей хрупкости. Брюнет неловко рассмеялся:
- Перестань, ты мне льстишь.
- Нифига, - обиженно отозвался Трюмпер.
- В таком случае мне почти страшно от твоего отношения ко мне… - признался Каулитц, опуская глаза в пол.
- Мне тоже, - ответил Том подчеркнуто серьезно. Его и вправду пугал тот трепет, что он испытывал по отношению к Биллу. Он восхищался, превозносил, едва ли не обожествлял его и готов был целовать ему ноги. И просто – целовать.
Он аккуратно привлек его к себе, прижимаясь губами к животу через тонкий трикотаж футболки.
- Подожди, - с улыбкой отстранился тот, отходя к застекленному шкафу. Он извлек оттуда две темно-красных свечи и водрузил на стол среди фужеров и тарелок. Парень похлопал по карманам, достал зажигалку и поджег фитильки. В воздухе сладко запахло ванилью. Трюмпер улыбнулся и щелкнул выключателем: комната погрузилась в интимный полумрак. Как ни странно, но тихо работающий телевизор вполне соответствовал обстановке.
Каулитц присел рядом с Томом, и теперь их колени слегка соприкасались. Ему хотелось больше, несказанно больше; он страстно желал целовать и дотрагиваться, ласкать и принимать ласку, сводить с ума и сходить с ума самому, но понимал, что всему должно быть свое время. У них не было определенного сценария, но он точно знал, что первым пунктом программы обязано быть вино. Всё последующее было покрыто туманом: всё или ничего, любые варианты возможны.
- Ты устроил нам настоящий романтический ужин, - произнес баскетболист, отвлекая юношу от собственных мыслей.
- Ну, едва ли это можно назвать полноценным ужином… но я рад, что тебе нравится. Предлагаю тост! – сказал Билл с улыбкой, которую Том про себя называл «Улыбкой обольстителя» и торжественно поднял фужер.
- «За нас»? – попробовал угадать Трюмпер.
- В яблочко, дорогой.
Они соприкоснулись бокалами, и по комнате прошелся легкий хрустальный звон.
Вино было приятным, в меру кислым, но не чересчур сладким, словом – золотая середина, эталон качества. Том смаковал каждый глоток, позволяя напитку медленно скользить по горлу, оставляя за собой изумительное послевкусие. Он то и дело поглядывал на Каулитца, прекрасно помня, что того развозит буквально с двух бокалов. Его задорно блестящие глаза только подтверждали эту догадку. Впрочем, ничего предосудительного он в их небольшом пьянстве не видел. Вечер начался хорошо, и он был уверен, что закончится тот не хуже.
- Знаешь, я всегда мечтал о таком дне, - тихо начал Билл. Он сидел, сложив руки на коленях и потупив взгляд. Почему-то смотрелось это крайне карикатурно, как если бы он пытался изобразить прилежную скромницу, надеющуюся на единицу* от сурового учителя. – Я имею в виду, мне всегда хотелось побывать на настоящем свидании. Цветы, прогулки, шоколадные конфеты в коробке сердечком, места на последнем ряду на вечернем сеансе какого-нибудь третьесортного фильма…
- Но у нас не было ни цветов, ни шоколада, - осторожно произнес Том. – Да и в кино мы пошли днем и сидели в середине ряда…
- Не в этом дело! – раздраженно отмахнулся от него брюнет. – Важно не то, что ты делаешь, а то, как ты это делаешь. Да, ты прав, мы не соблюдали условия «идеального свидания», но весь сегодняшний день был пропитан абсолютной романтикой. Ты знаешь, - он сделал небольшую паузу. – Я никогда не считал себя особо сентиментальным, скорее наоборот. Я никогда не плачу и меня едва ли можно тронуть героическим появлением на балконе с розой в зубах… но, Том, с тобой мне хочется быть сопливым дураком, бегать, держась за руки, по набережной и делать глупости, которые, конечно, будут прощены только влюбленным.
На губах Тома обозначилась нежная улыбка: он словно перенесся на несколько часов назад, когда они действительно носились перед Альстером, крепко держась за руки, а потом ели мороженое, и Билл испачкал нос, а он, смеясь, сцеловывал сладкие сливочные капли. Они перепугали стайку голубей, а заодно и всех окружающих, катаясь по траве с совершенно детским восторгом. Лопатка до сих пор ныла из-за неудачной встречи с камнем, но, Боже, оно того стоило.
- Мы совсем сумасшедшие! – кричал тогда Билл, задыхаясь от переполняющих его эмоций, и хохотал, как умалишенный, просто оттого, что ему хорошо. Ни с кем и никогда ему не было так хорошо, как с Томом, и, к их обоюдному счастью, это чувство они разделили на двоих.
- Я обещаю, что когда-нибудь устрою тебе настоящее свидание и не менее настоящий ужин при свечах, - сказал Трюмпер, накрывая руку Билла своей. Каулитц почувствовал, как сильно забилось его сердце: это было обещание того, что они обязательно встретятся еще. Он невольно вспомнил о том, что совсем скоро Тому придется уехать. Ему не хотелось верить в это. Он и не верил, предпочитая думать, что выход найдется, обязательно найдется, не сейчас – так в последний момент, как это бывает в фильмах. Они не могут разлучиться теперь. Это невозможно.
- Я буду ждать, - прошептал Билл и, быстро пригубив вина, потянулся к губам парня.

___________
*Примечание – немецкая система оценок противоположна российской.

Они целовались медленно и со вкусом, намеренно оставляя страсть на потом, и путались пальцами в волосах друг друга, притягивая ближе, прижимаясь теснее, чтобы между их телами не осталось и сантиметра лишнего пространства. Это было похоже на таинство: танец языков, чуть слышное лязганье пирсинга о зубы, самозабвенно закрывающиеся глаза. Билл и сам не понял, как оказался лежащим на спине. Губы Тома скользили по его шее, оставляя влажные следы; с каждый разом он становился все ненасытнее и ненасытнее. Юноша вскрикнул, почувствовав болезненный поцелуй в предплечье. Том поспешно зализал становящуюся багровой отметину и поднялся на ноги. Каулитц повторил его маневр, безошибочно догадавшись, какая мысль пришла ему в голову. Они, не сговариваясь, направились в примыкающую к гостиной спальню и буквально повалились на кровать, снова сплетаясь в жаркий клубок. Алкоголь сделал свое дело: в голове не осталось ни одной связной мысли, только пресловутое «Хочу», от которого начинало сладко ныть в паху. Всё получалось абсолютно спонтанно, словно кто-то плавно опустил рычаг, выпуская на свободу давно томящееся желание.
Том раздевал его неторопливо. Сначала на пол полетела ненужная уже футболка. Он водил ладонью по груди и животу, чувствуя под пальцами гладкую матовость кожи; легкая дрожь парня отдавалась высоковольтными разрядами в его собственную руку. Он на мгновение замер, заметив на животе юноши небольшую черную татуировку в виде звезды и, не удержавшись, обвел каждый лучик пальцем. Он недоумевал, как мог не заметить ее раньше, но факт оставался фактом: это незамысловатое выбитое на коже изображение возбуждало лучше всякого афродизиака.
Каулитц вздрагивал от каждого его касания, закусывая нижнюю губу, и едва слышно постанывал, втягивая голову в плечи. 
- Не бойся меня, - прошептал Том, успокаивающе целуя его в висок, и парень расслабился, рассеянно обнимая его за талию. Том был невообразимо горячим и пах терпко: вином, мужским одеколоном и своим собственным, индивидуальным ароматом. В нем было всё: уверенность и сила, недюжинное спокойствие и нерастраченная нежность, гордость и непоколебимость. Каулитц впитывал его всеми рецепторами сразу, шестью чувствами, пальцами, губами, собственной кожей. Он выгибался в его руках, податливо, словно пластилин, захлебываясь молчаливым криком: «Я твой!». Целиком и полностью, от вздоха до отчаянно впивающихся в поясницу ногтей. Он был готов отдать и больше – бери, Том, бери, сколько сможешь.
- Билл, - выдохом в губы. Рука замерла на пряжке ремня.
Трюмпер поймал мутный взгляд юноши, спрашивая глазами: «Можно?». Он непроизвольно напрягся, заранее готовый к любому ответу. Он понимал, что они могут отступить даже сейчас, когда кажется, что уже невероятно поздно и тормоза удалены за ненадобностью. Ему было важно, чтобы всё происходило исключительно по обоюдному желанию, и никто из них не стал бы жалеть наутро.
Билл сглотнул.
…Говорят, что спонтанные решения – самые верные. Только сейчас он смог до конца прочувствовать истинность этих слов.
Майка Тома в полете, кажется, зацепила вазу с искусственными цветами: на миг комната огласилась стеклянным звоном. Им было плевать. Впопыхах стянутые джинсы наполовину свисали с кровати. На полу сплелись змейки ремней. Белье ровным слоем укрыло ковер перед постелью.
Биллу хотелось кричать. «Остановись» и «Только не останавливайся» сразу, одновременно, захлебываясь всхлипами и стонами. Точно выверенный коктейль из боли и удовольствия убивал последние отголоски разума. Ему казалось, что всё неправильно, это было невероятно неудобно и ужасающе незнакомо. Он забывал собственное имя, прогибаясь до боли в пояснице, вспоминал снова, зажимаясь, стискивая зубы, и скользил ногами по влажной пояснице, словно пытаясь удержаться в стремительно ускользающей от него реальности. Том стонал, целуя побелевшие костяшки впивающихся в плечи пальцев: ногти безжалостно сдирали кожу.
Они двигались в унисон, одинаковыми поступательными движениями, соединяясь, становясь одним целым. Трюмпер кусал собственные губы, до упора входя в желанное тело: Билл был девственно узким и жарким изнутри, и это было так порочно-сладко и сокровенно, что он чувствовал себя безумцем, посягнувшим на запретное. Он может уехать, навсегда лишившись его, он может совершить самую огромную ошибку в своей жизни, он может вестись на поводу у похоти, но сейчас, в этот самый момент ему всё равно. Завтра, всё завтра.
…Они лежали, тесно переплетясь ногами, кожа к коже, и медленно возвращались к реальности, оглушенные опустошающе сильным оргазмом.
В соседней комнате едва слышно шептал телевизор, танцевал с ветром кружевной тюль на окне, в спальне витал легкий специфический запах крема для рук. Постельное белье скрутилось в единый тканевый жгут, сместившись куда-то вбок. Искусственные цветы лежали на полу в компании разбросанной одежды.
Том с трудом восстанавливал сбитое дыхание. Сердце колотилось как бешеное, грозясь в любой момент выпрыгнуть из часто вздымающейся груди. Юноша под ним точно так же судорожно ловил ртом воздух и легонько подрагивал, переживая отголоски прокатившегося по телу наслаждения. Перед глазами всё еще плясали искры и авангардно разноцветные круги, в висках гулко билась кровь, отдаваясь пульсацией в горле и запястьях. Короткого анализа хватало на то, чтобы отнести это состояние к одному из самых волшебных за восемнадцать лет его существования.
- Ты…как? – спросил Том севшим от волнения голосом и приподнялся на локтях, отводя прилипшую к щеке брюнета прядку волос. Он боялся того, что ему не понравилось или, что гораздо хуже, было слишком больно, несмотря на все попытки баскетболиста действовать нежно и плавно.
Билл сглотнул, смачивая слюной иссушенное в стонах горло, и устало улыбнулся.
- Это лучший секс в моей жизни, - признался он, притягивая парня ближе. – Хотя, признаться, ощущения более чем новые.
Том облегченно вздохнул и прижался щекой к взмокшему виску Каулитца. Он был готов лежать так вечность, чувствуя тонкие руки на своей спине и солоноватую кожу под губами. Это было великолепно, чудесно, до трепета правильно. Они идеально подходили друг к другу, как единственный ключ к замку, изгиб в изгиб, будто так и было задумано природой. Билл со своей невероятной костлявостью сейчас был зефирно-мягким, его хотелось ласкать и целовать до потери сознания, бесконечно, пока не кончатся силы. Он был невероятно свой, словно они всю жизнь знали друг друга, просто не сразу нашлись, разлученные волей судьбы. Всё эти мысли Том отнес к категории «Пафос»: они не отражали и сотой части того, что он в действительности испытывал, находясь в приятном плене этого кареглазого юноши.
- Я люблю тебя, - прошептал он в приоткрытые губы, чувствуя себя чертовым сентиментальным идиотом, но не мог иначе: ему хотелось кричать о своих чувствах всему миру.
- И я, - просто ответил Билл, втягивая его в долгий, тягучий поцелуй.
«И пропади всё пропадом».

Они вырубились моментально, едва коснувшись постели влажными после душа спинами. Прошедший день вымотал их обоих, как в физическом, так и в моральном плане, окунув в сон обилием пережитых эмоций. Телевизор продолжал разрываться пением звезд отечественной и зарубежной эстрады, периодически переключаясь на крикливую рекламу, догорели свечи, погрузив гостиную в темноту, заветрились закуски, но юношам было откровенно плевать. Они уснули, обнявшись, словно близнецы в утробе матери, и видели одинаковые сны, в которых не было места для расставаний и слез.

***

Тома разбудил звонок в дверь. Он зевнул и повернулся на бок, лениво вытягивая ноги. Билл рядом с ним недовольно замычал и попытался схорониться под подушкой, намекая тем самым, что открывать не намерен. Нежданный посетитель был нахален и терпелив, продолжая названивать даже после минуты партизанского молчания по ту сторону двери. По скончанию шестьдесят пятой секунды Каулитц не выдержал, садясь на кровати с лицом крайне неуравновешенного садиста и откровенной жаждой крови в глазах.
- Какая с*ка решила устроить нам сеанс звукотерапии спозаранку? – прошипел он, хватаясь за голову: в глазах потемнело от чрезмерно резкого маневра. – Открой, а?
- Я? – поднял брови уже основательно проснувшийся Трюмпер. – Это твоя квартира, и будет странно, если…
- Да открой ты, наконец… - простонал Билл после очередного разрывающего барабанные перепонки звонка.
Том слез с кровати, вслух проклиная утреннего гостя и всю его семью вплоть до восьмого колена, наспех натянул белье с джинсами и поспешил к двери, преисполненный решимости прекратить это извращенное издевательство над их барабанными перепонками и сердечными нервами.
- Какого… - пробормотал он, поворачивая замок и замер, - …черта. Здравствуйте, фрау… эээ….
- Просто Симона, дорогой, - проворковала женщина, по-свойски проходя в квартиру.
Баскетболист закрыл за ней дверь, так и не найдя в себе сил сдвинуться с места. Он стыдливо подтянул сползающие с бедер джинсы, едва ли не в первый раз пожалев о том, что они на несколько размеров больше, чем следовало, и не знал, куда деть взгляд. Он чувствовал себя до невозможности глупо, но, пожалуй, это был лучший способ рассказать об их отношениях: выйти в полуголом виде и с красочными царапинами на плечах. Ему хотелось провалиться сквозь землю, а лучше еще дальше, и попасть на какую-нибудь отдаленную от Солнца планету, где не будет этого пронзительного чувства стыда.
- Ну, кто там? – прокричал Билл из спальни, и Том мысленно вырыл себе могилу, не поленившись сделать ее комфортабельно широкой.
- Это я! – воскликнула Симона и направилась в комнату на встречу с ничего не подозревающим сыном. – Привет, милый!
При виде матери тот испуганно пискнул и забился под одеяло, натянув его по самые уши. Щеки его начинали медленно, но верно розоветь, что говорило о крайней степени смущения. Что и говорить, картина спальни, полной разбросанной одежды, была самой что ни на есть говорящей.
- Привет, мам, - произнес Каулитц на ультразвуке.
- Ну, как вы тут? – Симона с улыбкой приобняла вошедшего следом за ней Тома за плечи, и оба юноши как-то синхронно вспомнили о том, что заветная мечта этой женщины – свести свое сопротивляющееся чадо с представителем одного с ним пола. Не то, чтобы это убавляло стыда, но заметно упрощало ситуацию.
- Мы… хорошо, - выдавил из себя Трюмпер и едва не закашлялся от неожиданного шлепка по спине: ладонь женщины оказалась по-мужски тяжелой.
- Расслабься, - рассмеялась фрау Каулитц. – Чего ты такой зажатый? Впрочем, меня интересует другое: почему вы не рассказали мне?..
- Да мы и сами не сразу поняли… - начал было Билл, но спохватился и включил свою природную вредность. – А вообще, разве я должен доносить тебе обо всем, что творится со мной? Я имею право на секреты! В конце концов, это моя личная жизнь.
- Я всё понимаю, - примирительно вскинула руки Симона. – Окей, сюрприз удался. Боже, как же я рада, что ты наконец нашел себе достойную партию!
Брюнет закатил глаза в ответ на безмолвный вопрос Тома «Так и надо?» и приготовился встать, но вспомнил, что на момент отбоя был одет, как младенец при рождении, и стушевался, получше укутавшись в одеяло. Как назло в поле зрения попали лежащие на ковре боксеры.
- Предлагаю устроить семейный завтрак, - улыбнулась женщина.
- Я против, - пробурчал Билл.
- Я приготовлю оладьи, как скажешь, - пропела Симона, намеренно пропустив слова сына мимо ушей. Она вышла из комнаты, тактично прикрыв за собой дверь, и только тогда Том позволил себе потрясенно выдохнуть.
- Твою ж мать.
- Ага, ее самую, - мрачно отозвался Каулитц, свешивая ноги с кровати. – Ничего себе утренний визит, а?
- Зато я могу с уверенностью сказать, что знакомство с родителями – о, уже второе на счету! – прошло удачно. Она несомненно довольна, что ее мальчик наконец нашел себе… мальчика, - хихикнул Трюмпер, вставляя ремень в шлевки джинсов.
- Заткнись и подай мне одежду.
- А сам?
Билл задумчиво пожевал губу.
- Я стесняюсь.
- После всего, что было – стесняешься? – спросил Том, скептически приподняв бровь. – Звучит глупо.
- Да, черт побери, я стесняюсь! – выпалил брюнет, пряча горящее лицо в ладонях. Перед глазами невольно всплыли кадры из прошедшей ночи, он словно наяву услышал собственные стоны и влажные звуки поцелуев. Масла в огонь подливала сиротливо валяющаяся одежда и кровавые полосы на плечах баскетболиста. Признаться честно, он сам боялся смотреть в зеркало, ни на секунду не сомневаясь в том, что на его теле остались памятные отметины. Стоило ему об этом подумать, как он наткнулся глазами на живописный засос на предплечье. Краска снова прилила к щекам.
- Выйди из комнаты, - выдавил из себя он.
- Неа.
- Это еще почему?!
Том наигранно свел брови у переносицы, судя по всему, изображая мучительную умственную деятельность. Выглядело это крайне глупо.
- Я твой парень, верно? Значит, я имею полное право любоваться на твое тело не только в потемках в преддверии секса, но и при солнечном свете.
Билл открыл рот, явно потрясенный столь откровенным заявлением, и Трюмпер поспешил воспользоваться моментом, сдергивая с него одеяло. Тот по-девчоночьи взвизгнул и попытался свернуться улиткой. Возможно, ему бы даже это удалось, если бы не проворно напрыгнувший на него Том, сжавший пальцами хрупкие запястья и начавший покрывать поцелуями лицо.
- Это нечестно! – пыхтел парень, пытаясь вырваться, но сделать это, учитывая невозможность увернуться от любимых губ, было невероятно сложно.
- Прекрати, тебе совершенно нечего стесняться, - отозвался баскетболист, стаскивая его с кровати. Биллу, по-видимому, надоело сопротивляться, и он покорно встал перед постелью, чуть сутуля узкие плечи. Баскетболист сделал шаг назад, не отпуская его рук, и скользнул по телу юноши оценивающим взглядом.
Билл, бесспорно, был прекрасен.
- Я слишком худой, - пожаловался он, пытаясь скрыть собственное смущение разговором.
- Ты самый красивый парень, которого мне доводилось видеть, - отозвался Том, любовно оглаживая пальцами выступающие бедренные косточки. – И даже не думай спорить.
Каулитц улыбнулся. Комплименты Тома имели особое свойство не надоедать, возможно, из-за того, что тот не пытался льстить, как множество увиденных им спонсоров с большими кошельками и еще бóльшими намерениями, и говорил не для того, чтобы умаслить, а потому что думал так на самом деле. Искренность шла от чистого сердца и безошибочно распознавалась им же.
- За какие же заслуги мне досталось такое совершенство? – рассмеялся Трюмпер, приседая, и поцеловал пленительный узор звезды. – Видимо, в прошлой жизни я был как минимум матерью Терезой.
Он отстранился, напоследок накрыв губами кровоподтек на предплечье, и брюнет двинулся в сторону ванной.
Билл старательно избегал взглядом зеркало, но при чистке зубов это было не так-то просто. Глаза его мигом приметили припухшие от поцелуев губы и покрытую засосами шею. Парень чертыхнулся, но рассудив, что мать всё равно в курсе, решил не заморачиваться на тему «сокрытия улик», накинул халат и направился на кухню.
Симона времени зря не теряла и сварганила целую сковороду яичницы. На плите стояла турка со свежесваренным кофе, Том тайком наблюдал за хозяйничающей женщиной, положив руки на стол на манер послушного мальчика. Завидев Билла, он поднялся с табурета и поспешил в осободившуюся ванную, мимоходом коснувшись губами щеки юноши. Каулитц улыбнулся, занимая его место, и обратился к матери:
- Ну, может быть, скажешь что-нибудь? Мне не нравится, когда ты так улыбаешься.
- Как? – отозвалась Симона, раскладывая яичницу по тарелкам.
- Загадочно, - Билл откинулся на спинку стула, наощупь нашел на подоконнике сигареты и выбил из пачки одну. Он курил редко, под настроение, но сейчас ему до дрожи захотелось порции никотина. Он знал, что мать не скажет и слова против его пагубной привычки: она всегда считала его взрослым человеком, способным принимать самостоятельные решения, и не лезла к нему с советами, что и как делать. Возможно, это и взрастило в нем семя эгоизма, но подобное отношение он считал скорее плюсом, чем минусом. Он ценил независимость.
- Я рада, что ты наконец обзавелся достойной пассией. По этому мальчику видно, что он не бестолковый кусок мяса.
- Ты проницательна, - заметил парень, стряхивая пепел в узкий проем приоткрытого окна. – Он очень необычный человек. Волевой, упрямый. У него есть вкус к жизни.
- Я увидела это еще тогда, в нашу первую встречу, - призналась Симона, прислоняясь к уголку стола. – Я не могу понять одного: как ты сломал себя?
- Я не ломал, - улыбнулся Билл. – Это произошло спонтанно.
- Честно говоря, я в шоке.
- Я тоже. Так получилось.
Они помолчали, и в головах обоих вертелись мысли на одну и ту же тему.
- Ты любишь его? – спросила Симона после минуты безмолвия, очень тихо. Она бы не удивилась отрицательному ответу: несмотря на некоторую отдаленность от сына, она знала ветреность его характера и была в курсе его случайных связей, ни приводящих в конечном счете ни к чему значительному.
Юноша в последний раз затянулся и выбросил сигарету, проследив за дугой ее полета.
- Люблю. Очень люблю, - отозвался, наконец, он, и пауза между вопросом и ответом была вызвана вовсе не замешательством. Он был уверен в своих словах так же, как в том, что его зовут Билл Каулитц и ему восемнадцать лет, но испытывать что-то к Тому и пытаться облечь это в слова было не так-то просто. «Любовь». Слишком просто для столь многогранного чувства, слишком избито, банально и пошло. Это слово совершенно не годилось.
- Он… он совсем другой. Он не похож на остальных, он – яркое пятно в серости толпы моих бывших. Рядом с ним я могу быть самим собой, без масок и наигранности. Мне хочется проводить с ним каждую минуту. Наверное, это глупо, - Билл неловко замолчал, опуская взгляд на носки своих тапочек. Они никогда особо не откровенничали, но сейчас, сидя перед матерью, ему вдруг захотелось рассказать о всех тех чувствах, что переполняли его сердце.
- Это вовсе не глупо, - покачала головой женщина.
- Я боюсь, что это окажется банальной влюбленностью, - признался ей сын, сводя брови у переносицы. – Я вспыхнул так внезапно и горю так ярко… Я не хочу гаснуть.
Симона улыбнулась. В этот самый момент она увидела в Билле себя, восемнадцатилетнюю. Это немного пугало ее, ведь в свое время она наделала немало ошибок. Она не знала, сможет ли объяснить ему одну из самых важных истин, которую она познала самостоятельно, набив при этом нимало шишек.
- Знаешь, - начала она неуверенно. – Я хочу рассказать тебе только об одной, но очень распространенной в отношениях ошибке. Я не хочу тебя учить… но просто обязана предостеречь.
Юноша чуть подался вперед, давая понять, что он слушает ее более чем внимательно. Это радовало: Билл имел привычку слышать преимущественно себя. Что-то подсказывало Симоне, что это – не последнее изменение в характере ее сына.
- Не нужно бросаться в омут любви с головой. Слушай сердце, но периодически обращайся к голосу разума. Эта система должна быть отлажена до совершенства. Ты можешь всю жизнь посвятить одному человеку, а потом напороться на стену непонимания.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Билл, откидывая с лица лезущую в глаза челку.
- Не приноси себя в жертву. Она может быть напрасна. Том кажется мне человеком, который вовсе не захочет требовать чего-либо или заключать тебя в жесткие рамки. Но все же… не повторяй моих ошибок.
Парень медленно кивнул.
- Да. Спасибо… мам.
Он всегда считал трогательные семейные объятия сопливой ерундой, но не смог сдержаться и повис у женщины на шее, утыкаясь носом в рыжие завитки волос. Она с улыбкой погладила его по спине, не зная, каких Богов благодарить за то, что их, казалось бы, навсегда потерянная связь с сыном начала восстанавливаться. Ей хотелось рассказать ему невообразимо многое и дать по меньшей мере тысячу советов, но она понимала, что не имеет право вмешиваться в его личную жизнь. Да, она была его матерью, но Билл давно не ребенок, у него своя голова на плечах и большинство решений в своей жизни принимать придется именно ему.
- Спасибо, - повторил он, и эта благодарность была абсолютно искренней. Симона потрепала его по взлохмаченной макушке и повернулась к появившемуся в проеме двери Тому.
- Ну, чего застыл? – усмехнулась она. – Или приревновал своего любимого к родной матери?
Парень беззаботно рассмеялся и оседлал ближайший к Биллу стул.
- Да, против вас у меня нет никаких шансов!
- К счастью, я не фанат инцеста, - внес свою лепту тот, пододвигая к себе тарелку с яичницей. – Мм, вкусно пахнет.
Все трое принялись за еду, одинаково голодно стуча вилками. Вопреки ожиданиям, Трюмпер вовсе не чувствовал себя лишним: завтрак был самым что ни на есть семейным, в атмосфере не было и толики напряжения, казалось, что они знают друг друга много-много лет. Впрочем, подобное ощущение стало посещать его довольно часто. Он кидал быстрые взгляды на Билла, пытаясь угадать, не раздражает ли его присутствие матери. Судя по довольным физиономиям обоих представителей семейства Каулитц, те не имели никаких претензий друг к другу, более того – кажется, за время томова отсутствия они успели поговорить, и разговор этот каким-то образом сблизил их. По крайней мере, так баскетболисту показалось. Интуиция редко подводила его.
- Я тут подумала… - начала Симона после почти пятиминутного молчания. – Может быть, вы придете завтра на обед? Мари будет рада.
- Какая такая Мари? – прищурился брюнет, не донеся чашку до рта. Его настигло очень нехорошее предчувствие.
Женщина смутилась, опуская глаза на сцепленные в замок кисти.
- Разве я тебе не говорила? – пробормотала она. – Странно, должно быть, у меня вылетело из головы…
- Что за Мари? – продолжил наседать на нее сын.
- Ну, мы живем вместе…
- Понятно, - резковато оборвал мать он. – Боже мой, кажется, это стало у нас в порядке вещей.
- То же самое хотела сказать тебе я.
Том неловко кашлянул. Как ни крути, а привыкнуть к столь неординарной новости, как не совсем традиционная ориентация его, кхм, свекрови, было более чем трудно. Судя по раскованности Симоны, она нисколько не скрывала своей нежной любви к слабому полу и не комплексовала по этому поводу. Биллу следовало бы поучиться у нее.
- Мы не можем завтра.
Женщина недовольно нахмурила брови. Данный ответ ее явно не удовлетворил.
- Это еще почему? У вас есть какие-то планы?
- Нет. То есть, да. Не совсем, - заметался парень, и только в этот момент до Трюмпера дошло, почему тот отказывается от приглашения. В сердце кольнуло.
Завтра утром ему придется уехать. Завтра. Завтра, черт побери… Он осознавал, что не готов. Как он может оставить Билла, после всего того, что между ними было? Как он может просто собрать вещи и исчезнуть из его жизни, оставив после себя одни лишь воспоминания? Но как, как он может отказаться от карьеры, по ступеням которой шел так долго? Как сделать такой сложный выбор? Как вообще можно выбирать между такими вещами?..
- Объясни, - попросила фрау Каулитц, убирая опустошенные тарелки в посудомоечную машину.
Сын сокрушенно вздохнул.
- В другой раз, ладно? Я обещаю, что мы придем на обед, но… в другой раз.
Он надеялся, что матери не придет в голову продолжать допрос, иначе он попросту не выдержит и расколется, сообщив ей истинную причину отказа. Он не был уверен, что она одобрит такие отношения. Отношения без продолжения.
- Окей, - согласилась Симона и кинула быстрый взгляд на часы. – Ну, дорогие мои, мне пора на работу. Не шалите тут! Ведите себя хорошо.
Женщина задорно подмигнула вмиг засмущавшимся юношам и упорхнула по своим делам, стуча каблуками и звеня ключами от машины.
Том позволил себе выдохнуть только после хлопка входной двери. Он перевел взгляд на затихшего Билла, кожей чувствуя радикальную перемену в его настроении. Брюнет сидел, обхватив тоненькими руками колени, и задумчиво жевал нижнюю губу. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы знать, о чем он думал.
- Билл, - тихо позвал Трюмпер и поднялся на ноги, подходя к парню. Тот не отреагировал, продолжая смотреть в одну точку, словно обнаружив на поверхности пола невиданный ранее и крайне занимательный узор. Баскетболист покачал головой. Так дело не пойдет.
- Билл, посмотри на меня, - попросил он, кладя руки на плечи юноши. Тот на мгновение прикрыл глаза и поднял голову, встречаясь взглядом с любимым.
- Что?.. – прошептал Билл на грани слышимости, и фраза прозвучала настолько опустошенно и потерянно, что Том не выдержал и крепко прижал его к себе. Брюнет никак не отреагировал на данный порыв парня, только слабо вздохнул и прикрыл глаза.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - прошептал баскетболист, нежно поглаживая его по узкой спине. Он чувствовал под пальцами цепочку выпирающих позвонков, крылья лопаток и дотрагивался бережнее: Билл казался невероятно хрупким, будто хрустальным, и это зачастую пугало.
- В самом деле? – бесцветно спросил Каулитц. – Поделись соображениями.
- Билл! – Том отстранился, легонько встряхивая сидящего перед ним юношу за плечи. – Успокойся.
- Я спокоен. В отличие от тебя.
Трюмпер сделал пару шагов назад, окидывая брюнета внимательным взглядом. Ему не нравилось то, что он видел, не нравился этот наигранный пофигизм и холодная мрачность, не нравилось, что Билл пытался закрыться от него, выстраивая стену вокруг своих эмоций.
- Послушай меня… - медленно произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал максимально ровно. Он не позволит ему возводить ледники между ними, во что бы то ни стало. – Я понимаю, что ты переживаешь из-за моего отъезда. Но я обещаю тебе, что найду выход. Я не знаю, как, но найду.
- То-ом, - простонал Билл, закатывая глаза. – На какое число у тебя билет? На завтрашнее утро, так? Ты действительно считаешь, что успеешь придумать что-нибудь за такой короткий срок? Это всего лишь слова, и они останутся словами.
- Почему ты так пессимистичен? – этот разговор начинал откровенно выводить баскетболиста из себя. – Почему ты не можешь просто довериться мне? Думаешь, это всего лишь отговорки, чтобы заставить тебя успокоиться? Нет. Я переживаю не меньше твоего, мне точно так же не хочется разлучаться, как и тебе. Боже мой, да у меня создается впечатление, что все твое нытье – не больше, чем попытка мягко отговорить меня остаться!
- Можно подумать, ты останешься, - прошипел Каулитц, поднимаясь на ноги.
- Представь себе! – воскликнул Том, ударив ладонью по столу. – Да, черт возьми, я останусь! Если ты не веришь, что я смогу уладить оба вопроса, я откажусь от игры в баскетбол и буду верно стеречь твой дом, как дворовая собачка!
Билл дернулся, словно от пощечины, и Трюмпер мигом осознал, что ляпнул глупость.
- Вот, значит, как? – проговорил брюнет, четко отделяя слова. – Дворовая собачка, да? Именно так ты видишь себя рядом со мной? А я… - он запнулся и в отчаянии закусил губу. – А я видел тебя своим любимым человеком, с которым я был готов жить вместе. Ты знаешь, Том, я никогда… никогда и ни с кем не готов был делить квартиру. Ты можешь смеяться, но у меня своеобразный бзик насчет личной территории. Так вот, тебя я был готов пустить на эту чертову личную территорию!
Прошедшее время в словах парня резануло по ушам болью.
- Билл… - прохрипел Трюмпер, но тот прервал его взмахом руки.
- Молчи, - выдавил из себя он. – Не говори ничего.
- Билл, - повторил Том, хватая норовящего покинуть комнату юношу в охапку. – Прости меня, прости меня, прости меня, - шептал он, покрывая поцелуями его лоб, влажные от побежавших слез щеки, кончик носа, соленые губы, тонкую горячую шею. Билл дрожал в его руках.
- Я не смогу без тебя, - всхлипнул он, цепляясь за плечи парня, словно тонущий. – Я не смогу… не смогу… не смогу…
- Тише… Я здесь. Я с тобой.
Они одновременно потянулись друг к другу, неловко сталкиваясь носами, путаясь пальцами, прижались губами. Их поцелуй обжигал, как обжигает огонь, и горчил. Его нельзя было назвать нежным. Они целовались, как сумасшедшие, сплетаясь жадными языками, кусаясь, оттягивая зубами попеременно то штангу, то полукольцо пирсинга. Это было ново: никогда еще их ласки не были столь жесткими, остервенелыми, до царапин на запястьях и прокушенных в крови губ.
Билл не сопротивлялся, когда Том рванул на нем пояс халата, раздраженным жестом распахивая его. Он зажмурился, вжимаясь поясницей в край стола, и непроизвольно раздвинул ноги шире. Вниз по груди, к животу, еще ниже, там, где влажно и жарко. Каулитц захлебнулся стоном, выгибаясь навстречу губам любимого. В висках шумело, словно в турбине самолета на взлете, колени разъезжались от слабости, грозя уронить своего обладателя на пол, и он из последних сил хватался за сильные томовы плечи.
- Пожалуйста… - шептал он в забытьи, сам толком не понимая, о чем просит. – Пожалуйста, Том, пожалуйста…
Он почему-то совершенно не удивился, когда Трюмпер развернул его спиной к себе, сдирая с него халат. Он поежился от перепада температур и вздрогнул, почувствовав поцелуй на копчике.
- Том?.. – неуверенно позвал он и прогнулся в пояснице: язык парня теперь ласкал его между ягодиц, настойчиво проникая внутрь его тела, сводя с ума и заставляя стонать, срывая голос. Пальцы Тома с нажимом скользили по худым бедрам, оставляя красноватые отметины, которые – он знал – позже превратятся в фиолетовые. Том ничего не мог с собой поделать, ему вскружило голову; покорность выгибающегося под его руками и языком Билла лишала последних остатков разума. Он принялся растягивать его пальцами, быстро и грубо, слушая переходящие в нетерпеливый скулеж стоны. Он знал, что это, должно быть, больно, но возбуждение разрывало вены, этому невозможно было сопротивляться.
Том вошел в юношу резко, несколькими рваными толчками, и замер, давая привыкнуть обоим. Билл был девственно узким, тесным, жарким изнутри. Без смазки было тяжело, но отступать было поздно, и Трюмпер начал потихоньку двигаться, упираясь ладонями в столешницу. Руки скользили, глаза застилал пот, дыхание срывалось. Они стонали в унисон, одинаково сгорающие от желания, и кончили синхронно, отодвинув стол на полметра от его прежнего месторасположения.
Том вышел из пульсирующего, еще не отпущенного оргазмом тела, и обессилено опустился на пол. Каулитц рухнул сверху, хватаясь ослабевшими пальцами за шею парня, и ткнулся носом в рассыпанные по плечам дреды. Грудная клетка его часто вздымалась, губы были сухими и приоткрытыми, по бедрам текло вязкое белое.
Они сидели, обнявшись, и молчали. Потому что было слишком много слов, которые можно сказать друг другу, но еще о большем можно было молчать.

 << Вернуться     Дальше >>